***
Дождь идёт всю неделю после того, как Гарри спрашивает Тома, любит ли он его. За два дня до Святочного бала земля замерзает, иней начинает ползти по окнам, растекаясь кристаллическими прожилками по запотевшему стеклу. Дождь превращается в красивые белые снежинки, которые падают на замёрзшую землю мягкими комками и покрывают территорию Хогвартса толстым одеялом. В тот день, когда пошёл первый снег, гостиная Гриффиндора полна криков. Фред и Джордж кричат на Джинни. Фред, одетый в свитер Джорджа, стоит посреди гостиной с покрасневшим от гнева лицом. — Как ты могла согласиться пойти на Бал с Малфоем? Малфоем! Джордж в свитере Фреда, и лицо у него такое же красное. — Я думал, мы воспитали тебя лучше! Ты знаешь, что это за семья. Как ты могла? Рон сидит на полу, обхватив голову руками и тяжело дыша. У него тоже красное лицо. Он уже наорал на Джинни, и Гарри думает, что ему, похоже, нужен перерыв. Джинни в школьной мантии, в её волосах атласный бант, а лицо такое же красное, как у двух её старших братьев. — Не вы меня воспитали! Это сделали мама и папа, и мне, знаете ли, всё ещё разрешено сделать свой собственный выбор. То, что вы предвзятые засранцы, не означает, что я должна быть такой же. — Предвзятые? — говорит Джордж мертвенно тихим голосом. — Антонин Долохов и Люциус Малфой были хорошими друзьями и проводили лето вместе. Долохов убил наших дядей. Он убил двух братьев твоей матери. Ты забыла об этом, Джинни? — На втором курсе Малфой назвал Гермиону грязнокровкой. Это ты тоже забыла? Он назвал нас всех Предателями крови. Тебе не кажется, что он тебя использует? — добавляет Фред. Нижняя губа Джинни начинает дрожать, но её взгляд становится жёстким. — Я обвинила его в том же самом примерно неделю назад, но это не так. Он не такой, ясно? Послушайте, наша бабушка была Блэк, а её родители были ужасными людьми, которые издевались над своими детьми. Но не то чтобы бабушка Цедрелла била папу, не так ли? Иногда люди отличаются от своих семей. — Он слизеринец! — Рон рывком поднимается с пола. — Как и бабушка Цедрелла! — парирует Джинни. — Да, что ж, она была там до того, как этот Дом оказался полон Пожирателей Смерти и их детей, которые хотят убить нас, — выплевывает Фред. — Меня хотели распределить в Слизерин. — тихо говорит Джинни. — Помните, ребята, я говорила вам, что Шляпа просила меня выбрать между Пуффендуем и Гриффиндором? Это была ложь. На самом деле она сказала, что я одинаково хорошо вписываюсь в любой Дом, и я решила остаться с семьей. Казалось, она даже была несколько разочарована, когда я выбрала Гриффиндор. Но я думаю вот о чём: стала бы я предателем, если бы меня распределили в Слизерин? Если бы я выбрала этот Дом, вы бы сказали, что я была злой с самого начала? Разве я была бы для вас никем, если бы оказалась в другом Доме? Фред, Джордж и Рон изо всех сил пытаются найти слова, а те немногие гриффиндорцы, которые наблюдали за всем этим, в ужасе смотрят на Джинни. Гарри хотелось бы, чтобы Гермиона не тусовалась прямо сейчас с тем загадочным человеком, с которым идёт на Бал, потому что он думает, что она бы нашла, что сказать сейчас. Тем не менее, Гарри понимает, каково это, когда общественное мнение настроено против тебя. Он знает, что ему следует сказать. Неважно, означает ли это, что его снова возненавидят. Он сидел на стуле в углу гостиной, подальше от Уизли, но встал и подошел к Джинни. — Шляпа сказала мне, — говорит он, — Что я преуспею в Слизерине. А Дамблдор сказал мне, что нас определяет наш выбор, но я думаю, что это имеет мало общего с тем, на каком факультете мы учимся. Джинни смотрит на него полными слёз глазами. — Тебя тоже хотели отправить в Слизерин? — Да, — подтверждает Гарри. — И я не думаю, что Шляпа была неправа. Просто здесь я счастливее. За его признанием следует звенящая тишина. Солнечный луч пробивается сквозь облака и освещает лицо Джинни. Фред неловко покашливает. — Эм. Мне тоже... И мне тоже Шляпа сказала, что я могу подойти. Туда. Я имею в виду. Джордж кивает и говорит старомодным голосом, очень похожим на голос Шляпы: — Хм, да, здесь всё в порядке. Я вижу, у тебя очень хитрый и амбициозный ум. О? Да, я просто не смогу разлучить тебя с твоим братом. Лучше будь гриффиндорцем! Голос Алисии раздаётся от камина: — Я думала, что я единственная, кого спросили, хочу ли я в Слизерин. Я сказала «нет», но мне всегда было интересно. — Я не знала, — говорит Джинни. — Я думала, что я одна... — Никогда, Джин, — одновременно произносят Фред и Джордж. — Если Малфой причинит тебе боль, я убью его, — обещает Рон, — Но неважно. Думаю, я единственный Уизли, которому не предлагали Слизерин, и теперь я немного злюсь из-за этого. Гарри думает, что, возможно, ему только что удалось изменить, хотя бы на несколько минут, отношение одного конкурирующего Дома к другому. Это неплохое чувство. Ему интересно, терпит ли Драко такие же нападки несколькими этажами ниже, в подземельях. Ему интересно, какого цвета стала душа Драко. За серыми облаками проглядывается синева. Снег продолжает падать.***
В дни, предшествующие Святочному балу, повсюду витает какое-то волнение и лихорадка. Из-за этого день самого Бала кажется Тому каким-то разочаровывающим. Пуффендуйцы все порхают туда-сюда, то поправляя причёску тут, то разглаживая складку на парадной мантии там, но бешеное течение жизни не больше и не меньше, чем было вчера. В целом, Том чувствует себя довольно спокойно. Он взял деньги из хранилища Дома Блэков (и он искренне надеется, что Орион перевернется в гробу от такого включения в семейное наследие) и уже купил себе довольно красивый костюм. Он одет в шелковую черную парадную мантию классического кроя, длиной примерно ему до щиколотки. Рукава длинные, но не слишком, а мантия небрежно распахнута, так что можно видеть облегающую черную рубашку, которую он надел под неё. Подол рубашки инкрустирован тысячами мельчайших кристаллов. Сама парадная мантия вышита золотыми, серебряными и рубиново-красными нитями, каждый всплеск цвета образует цветок лилии на полуночного цвета ткани его мантии. Лилии имеют два значения. Первое: они связывают его с матерью Гарри. И второе: они являются символом чистоты. Будучи сыном древнего и благородного Дома Блэков, он просто решил позволить репортерам-стервятникам делать с этим символизмом всё, что им заблагорассудится. Беатрис, конечно, выглядит сногсшибательно в своей темно-фиолетовой мантии, подчеркивающей довольно глубокое декольте, а Седрик также отдет в чёрную парадную мантию, хотя его одежда и не так украшена, как у Тома. Он выглядит нервным, его светлые волосы немного растрёпаны. Том подходит к нему и быстро произносит заклинание. Волосы Седрика будто вздрагивают и тут же складываются в нечто, похожее на искусную укладку. — Спасибо, — бормочет Седрик. — Я не знаю, почему так нервничаю. — Ну, это точно не потому, что тебе придется танцевать перед всей школой с девушкой, с которой ты только начал встречаться, — ухмыляется Беатрис. — Том тоже собирается танцевать на глазах у всех, — жалуется Седрик, — И он прекрасно выглядит! — Честно говоря, — сухо говорит Том, — Гарри — не девушка, с которой я только начал встречаться. — Разве? — бормочет Сьюзен Боунс, сидя на одном из диванов и вплетая сиреневые ленты в волосы Ханны. — Разве мы все не просто девушки, с которыми только начали встречаться? — О чём ты вообще говоришь? — спрашивает Ханна. — Я не знаю. Но я как-то слышала, как Луна говорила подобные вещи, и это показалось мне забавным. Захария Смит, распыляя на себя что-то, что пахнет просто ужасно, (хотя это, конечно, пахнет дорого), заявляет: — Можете ли вы поверить, что Лонгботтом ведёт Полоумную Лавгуд на Бал? Она всего лишь чертовски сумасшедшая третьекурсница. Чокнутая. Впрочем, неудивительно — у Лонботтома у самого, по-видимому, открутилось несколько гаек. — Кажется, они хорошие друзья, — говорит Том. — Нет ничего плохого в дружбе. — Я слышала, что Драко Малфой идёт на Бал с Джинни Уизли, — говорит Ханна тихим шепотом. — Нет, — говорит Беатрис. — Это невозможно. — Нет, это правда! — настаивает Ханна. — Наверное, это всё таки так, — говорит Сьюзен. — Малфой в последние несколько недель относился к Уизли почти прилично. Я слышала это от Лаванды Браун. — Обе близняшки Патил говорят, что Драко строил глазки Джинни, а она отвечала ему взаимностью. — Малфой, который идёт на Бал с Уизли? — Смит хихикает. — Это было бы похоже на то, как если бы Гарри наконец вытащил голову из задницы и прекратил заниматься всей этой рисовальной ерундой. Или ещё лучше, если бы Гарри встретил достойную пару и перестал встречаться с мальчиками. Без обид, Том, но совершенно ясно, кто из вас двоих мужчина в отношениях, и нам нужно, чтобы Волшебный Спаситель был мужчиной. Гарри станет сильнее, или Уизли начнёт встречаться с Малфоем — в любом случае, это произойдёт только когда ад замёрзнет. Том вздыхает и смотрит в окно на занесённую снегом землю. — Никто на самом деле не знает, наполнен ад огнём или льдом. Насколько нам известно, ад уже мог замерзнуть, — Том почти замолкает, но затем бормочет: — Дай нам знать, когда доберешься туда. Смит тут же вскакивает на ноги, и его лицо становится красным и грозным. — Что ты сказал? — Ты меня услышал. — уверенно отвечает Том, смотря ему прямо в глаза. Весь шум и гам в гостиной тут же утихает, и воздух становится густым, как патока. Том чувствует, как магия в нетерпении покалывает на кончиках его пальцев. В следующую секунду Смит бросает в него Экспеллиармус, от которого Том аккуратно уклоняется, а затем бросает то же заклинание обратно. Палочка Смита пролетает по воздуху и приземляется прямо в ладонь Тома. Том задумчиво вертит её в пальцах. Он мог бы это сделать... Но он лишь вздыхает ещё раз и бросает её обратно. Смит ловит. — Никогда больше не говори плохо о Гарри или его друзьях, — предупреждает Том. — Или в следующий раз можешь попрощаться со своей палочкой. Том, конечно, видит негодование в глазах Смита, но также видит своего рода растущее уважение. Смит ничего не отвечает. Том и не ожидал, что он это сделает. Он поворачивается к Седрику и Беатрис. — Готовы выйти и встретиться со своими фанатами? Беатрис удивляет его, импровизированно обнимая. — Да, — говорит она ему в плечо, — Думаю, теперь мы готовы. И помни, Том, сегодня день, когда ты можешь просто повеселиться и побыть ребёнком.***
Когда все чемпионы выстраиваются в ряд, Гарри с удивлением видит, что Гермиона, которая, к слову, выглядит просто потрясающе, держит под руку Виктора Крама. — Ха, — только и может сказать он. — Я не могу позволить тебе быть единственным, кто пойдёт на Бал с семикурсником, — говорит она Гарри. — Или позволить тебе быть единственным, кто придёт на бал с четверокурсником, — говорит она Тому. Том смеется и притягивает Гарри к себе. — Предположим, ты не смогла бы, — говорит он. Гарри одет в превосходную красную мантию с длинными рукавами, расшитыми перьями феникса. Когда он поднимает руки, создается впечатление, что у него есть крылья. Они с Томом составляют на удивление гармоничную пару. Гарри также надел красный нагрудный платок и приколол на грудь розовую бутоньерку. (Петуния мало что знает о Святочных балах. Из их переписки она узнала, что у Гарри свидание и он собирается на танцы. Она закусила губу, подумала о том, что её мать сделала для неё перед её первым танцем в выпускной вечер, а потом отправила Гарри бутоньерку. Она также прислала красный нагрудный платок. Возможно, она не его мать, а он не её сын, но она его тётя. Это выбор, который она делает. Это начало.) Его и Тома по-прежнему затмевает Флёр, чьи светлые волосы каскадом ниспадают по плечам, создавая яркий контраст с её парадным платьем цвета звёздного света. Она сияет в прямом и переносном смысле слова. Её сопровождает Роджер Дэвис, но на фоне Флёр за всю ночь его так никто и не заметит. (Он не будет сильно возражать.) Танец чемпионов проходит гладко. Гарри кладет одну руку Тому на плечо, а другую — на ладонь, и они кружатся в вальсе. — Ты стал лучше, — замечает Том во время танца. Это не так легко, как дышать, но близко. — Я стараюсь. — У тебя получается. — Ну, меня не зря называют Золотым Мальчиком, — говорит Гарри, подмигивая. После танца Гарри уходит выпить сливочного пива. Беатрис хватает Тома, и они вдвоем начинают танцевать. Рон неторопливо подходит к Гарри. Он пригласил одну из близняшек Патил, но она бросила его. — Как ты думаешь, Виктор любит Гермиону? Гарри смотрит на душу Виктора, сильную, состоящую из уверенных росчерков чёрных чернил. — Нет. Но он восхищается ею. Я думаю, любовь требует времени. Возможно, не обязательно любить кого-то, чтобы узнать его получше. — Да, возможно, — говорит Рон, неловко шаркая носком ботинка по полу. — Ей следовало бы попросить меня пойти с ней. — Тебе следовало спросить её, хочет ли она пойти с тобой. — Забавная история: на самом деле мне от твоих замечаний легче не становится. — Ха, ну, ты знаешь, что говорят о том, сколько стоит бесплатный совет, — смеётся Гарри. Его встречает выражение полного замешательства на лице Рона. — Ну и сколько? Гарри невозмутимо отвечает: — Да нисколько. Это бесплатно. — Гарри снова смеётся, а затем негромко добавляет: — Это магловская поговорка. — Эй, на самом деле она неплохая, — бормочет Рон. — Возможно, я когда-нибудь даже воспользуюсь ей. Как ты думаешь, Гермиона знает о ней? Гарри только страдальчески стонет в ответ. — Держу пари, что знает. И кстати, Рон, я категорически отказываюсь помочь тебе начать с ней встречаться. Если я собираюсь быть третьим лишним в ваших отношениях, я не могу также быть твоим любовным консультантом. Рон фыркает и тут же краснеет, как помидор. — Кто говорил что-то о том, чтобы встречаться с Гермионой? Гарри похлопывает Рона по плечу. — Тебе не нужно было ничего говорить. Я могу прочитать это по твоему лицу. — Спорим, ты просто прочитал это в моей душе. — И там тоже, — подтверждает Гарри. — Кстати, у тебя очень красивая душа. — Да? Как она выглядит? — Твоя душа похожа на стеклянную скульптуру. Довольно причудлива и наполнена яркими красками: алым, королевским пурпурным, зелёным, который можно увидеть только у папоротников и молодой травы, и синим небом перед восходом солнца. Она волшебна насквозь. Рон некоторое время переваривает всё это, а затем кладет руку Гарри на плечо. — Как ты. Ты волшебный, Гарри, насквозь.***
Джинни ослепительно красива в мантии, которую, как утверждает Драко, случайно прислал ему портной, с которым они сотрудничают. На ней розовая мантия с вшитыми в ткань аметистовыми и изумрудными бабочками. (Она определенно не поверила, что мантия была бесплатной, когда он дал её ей. И до сих пор не верит. Когда он попытался отдать ей её наряд, она отказалась. — Нет. Это слишком дорого. Я тебе не какой-то там лепрекон. — Она ничего не стоит, Джинни. Вообще-то, я получил её бесплатно. Какая-то путаница с нашим портным. — Я не поверю в это ни на секунду. — Ну, она слишком мала для моей матери. Если ты не наденешь, мне придётся просто её выкинуть. Малфои просто так вещи не раздают. Затем Джинни протянула руку, выхватила её у него и защитно прижала к груди. — Ты не можешь этого сделать! — Тогда носи её, Уизли. — Ты невыносим. — Вообще-то, моё имя Драко. Драко Малфой.) Её рыжие волосы собраны в высокий хвост на затылке, а ресницы гуще и темнее, чем обычно. Когда они рука об руку входят в Зал, все смотрят на них. Даже Дамблдор. Это вселяет в Драко немалое количество гордости. Они танцуют так, будто созданы друг для друга, и в какой-то момент все остальные перестают танцевать, просто чтобы посмотреть на них. Джинни — это видение, мелькающее повсюду, во время танца они с Драко делают то, что практиковали неделями. Быстрое заклинание, и они вдвоем отрываются от земли, держась друг за друга, и плывут по Большому Залу, бесшумно паря в воздухе. Драко чувствует себя свободным, а на лице Джинни сияет широкая улыбка. Легкий блеск пота, выступившего на её щеках и затылке, почему-то делает её ещё красивее. Когда песня заканчивается, они снова приземляются на землю. Зал взрывается бурными аплодисментами от школ, которые не знают, что Уизли и Малфой не имеют права танцевать вместе. Когда Драко на мгновение оставляет Джинни, чтобы сходить в туалет, Нотт загоняет его в угол. — Ты знаешь, пойдут слухи. — Ну и пусть, — говорит Драко, моя руки. — Твой отец узнает об этом. Драко смотрит Нотту прямо в глаза. — Ну и пусть. — Тебе всё равно? Что ты творишь, Драко? Драко проверяет своё отражение, чтобы убедиться, что он по-прежнему выглядит безупречно. И это по-прежнему так. — Живу, Тео. Тебе тоже стоит как-нибудь попробовать. А потом он возвращается в Зал и продолжает танцевать с Джинни.***
Том наблюдает, как Гарри хихикает, танцуя с Джорджем Уизли. Джордж очень плохой танцор, но недостаток таланта он компенсирует стилем. Люсетт, пышногрудая блондинка из Шармбатона, стоит рядом с Томом у столика с закусками. Она говорит: — Вы с ʼАрри отличная пара. — Спасибо, — говорит Том. — Как и они, — говорит она, указывая на Джинни и Драко. Джинни и Драко больше не парят в воздухе, но их танцы по-прежнему привлекают внимание. Это также выглядит несколько пикантно. Оказывается, на Бал были приглашены «Ведуньи», они чередуют популярные песни с медленными танцевальными композициями. И, несмотря на своё название, группа полностью состоит из мужчин. Мужчин в чёрной, порванной одежде. Том кивает. — Удивительно, не правда ли? — Она ведь чистокровная, разве нет? Я не понимаю, почему это так удивительно. Зал практически погружается в тишину, когда из стены появляется призрак. Серая Дама прекрасна даже после смерти. Елена Когтевран беззаботно проходит мимо студентов, её глаза устремлены только на Тома. Они полны ненависти. Она останавливается перед ним и говорит, нет, требует: — Ты потанцуешь со мной. — Конечно, моя леди, — говорит Том. — Я тебе никто, — отвечает она. Тем не менее, Том начинает танцевать с призраком в меру своих способностей. Студенты снова начинают вальсировать, и «Ведуньи» возобновляют исполнение музыки. Она настолько громкая, что никто не слышит слов, которыми обмениваются Том и Серая Дама. — Я знаю, кто ты. — говорит она ему. — Студент? — Мерзость. Я пыталась показать это маленькой гриффиндорской маглорожденной, но она оказалась бесполезной. Я подарила ей информацию, а она ничего не сделала. — Она не маленькая, — настаивает Том. — По крайней мере, для меня. Её существование не маленькое. — Гермиона умна и храбра, и теперь он считает её своим другом. Беатрис, Гермиона и Седрик, возможно, его единственные друзья. Хотя это странно. В прошлой жизни у него не было друзей. Гарри — это нечто… Большее. — Я не знаю, что ты сделал за последние пять недель, чтобы замаскировать это, но запах магии смерти, исходивший от тебя раньше, был настолько сильным, что заполонил всю школу. Возможно, сейчас ты пахнешь как живой ребёнок, но я-то знаю лучше. И даже когда ты не был проклятым остатком самой грязной магии, ты всё равно был обманщиком, не так ли? — Ты говоришь, за последние пять недель? — спрашивает Том. Он вспоминает книгу о пластичности души. — От меня больше не пахнет смертью? — Твой обман на меня не подействует. Я знаю лучше. Том знал, что его душа может расти, но… Похоже, что его душа не просто растёт. Похоже, она исцеляется. Звучит так, будто он больше не крестраж… Но это невозможно. — Я не тот человек, которого ты когда-то встретила, — говорит Том. — Обещаю. — Все призраки согласны с тем, что ты опасен. Мы держим детей подальше от тебя. Но мы наблюдаем. И я потребую плату за то, что ты у меня украл. — Что я украл? — Ты знаешь, что ты взял. Диадема — вспоминает Том с досадливой гримасой. Но он точно знает, где она. А крестраж, который когда-то хранился в ней, теперь находится на запястье Гарри, в браслете. — А что, если я верну её? Поверишь ли ты мне тогда, поверишь, что я не тот, кем ты меня считаешь? Потому что я не мерзость. — Ты всегда хорошо владел словом. — Я могу вернуть тебе диадему. Клянусь. Серая Дама фыркает. — Я не поверю тебе. Тем не менее, я даю тебе время до Рождества, чтобы ты принёс её мне. Если ты потерпишь неудачу, я оставлю директору те же подсказки, что оставила твоей немаленькой маглорожденной. Том склоняется в изящном поклоне. — Благодарю, моя леди. — Я для тебя никто, — снова говорит она, а потом просто проходит сквозь Тома и выходит из Зала. Внезапно Беатрис оказывается рядом с ним. — Эй, это ведь была Серая Дама? — Именно. — Чего она хотела? — Она что-то потеряла, — медленно отвечает Том. — И хочет, чтобы я помог ей это найти. — И ты можешь ей помочь? Том внезапно чувствует себя необычайно живым. За последние пять недель он избавился от налета магии смерти на своей душе. Он дышит, он осязаем, и Гарри смотрит на него через весь Зал своими ярко-зелёными, нефритовыми глазами, с румянцем на щеках. — Я могу.***
Том отрывает Гарри от танца с профессором Трелони (что было очень весело, хотя она и была невероятно пьяна), и Гарри не спрашивает о танце Тома с призраком. Том расскажет ему, когда будет готов. Когда они начинают кружиться в танце, Гарри не может сдержать улыбки. — Что? — спрашивает Том. В его глазах отражается свет свечей, и они сверкают ярче, чем кристаллы на его рубашке. — Ничего, — отвечает Гарри. — Я просто счастлив. В Зале тепло. Вокруг них толпа из танцующих пар. В воздухе витает волшебство, а в каменные стены его дома вплетена омела. Пахнет гвоздикой, апельсином и сливочным пивом. Том улыбается, совершенно довольный. — Думаю, я тоже счастлив. Они продолжают танцевать. Позже, когда песня становится медленнее, Гарри кладет голову Тому на плечо, и они просто раскачиваются из стороны в сторону под невероятную по звучанию композицию, состоящую из виолончели и лютни. — Это намного лучше, чем когда я мог видеть тебя только во сне, — говорит Гарри. — Это так, — соглашается Том. Гарри отклоняется, чтобы заглянуть Тому в глаза. — Если бы я мог вернуться и сделать всё заново, я бы сделал то же самое. Тома щурится, в уголках его глаз собираются маленькие морщинки. Он наклоняется и целует Гарри. Всё вокруг становится каким-то сладким и туманным. Такое ощущение, что они вдвоём застыли в капле дождя, и всё вокруг неподвижно и приглушено. Струны виолончели перебирают один, два, три, четыре, пять раз. Том отстраняется, но Гарри кладет руку ему на шею и притягивает обратно. Они снова целуются. Это тот поцелуй, который раскрывает небо и проливает дождь. Это такой тёплый и смелый дождь, из-за которого Гарри промокнет до нитки, пока будет танцевать под ним. Если их первый поцелуй был моментом сразу после удара молнии, то этот поцелуй — раскат грома. Когда они отстраняются, Том гладит Гарри по щеке, прежде чем Гарри снова склоняет голову ему на плечо. Том оставляет поцелуй на волосах Гарри. — Если бы я мог вернуться и сделать всё заново, даже если это бы означало повторное заключение в дневник, я бы это сделал. Просто чтобы быть здесь с тобой прямо сейчас, я бы это сделал. Гарри закрывает глаза. В Зале тепло, вокруг танцуют дети. Они стоят под омелой. На улице лежит снег, и Гарри находится в объятиях того, кому он, вопреки всем причинам, доверяет. Он думает, вот каково это — начать влюбляться.