***
— Вам н-надо поспокойнее ну, расслабленнее быть… — бормотал Инженер, торопливо открывая форточку чтобы проветрить комнату. — С Альбертом Зурабовичем ведь всё хорошо было, точнее есть. Значит этот, к-который Алексей не прича– не причём он. — Ну не могу я, отец! — огрызнулся Стрельников, глухо впечатывая кулак в кожаной перчатке в ближайшую стену. — Не выходит он у меня из головы, предчувствие плохое. — проворчал он, уже сбавив тон, после того как Иннокентий растерянно вздрогнул. — Н-ну это же не повод на стенах свою злость вымещать, они вам что плохого сделали? — примирительно протянул Кеша, поправляя плотные шторы. — Вам бы проветриться, прогуляться… И никаких стрессов, я читал, что п-переживать вредно очень, — доверительно добавил он, коснувшись оправы очков. — Отлично, — сухо буркнул Григорий, — Собирайся, компанию мне составишь. — К-кто? Я? — Инженер слегка смутился, но недовольным его назвать было сложно. — Ну раз вы так настаиваете, я конечно ну могу…***
Погода на улице выдалась невероятно холодной, сказывалась стремительно приближающаяся зима. Снег у них, в Катамарановске, как всегда, должен был выпасть рано, резко и в крупном объёме. Стрельников поёжился, разглядывая небольшое облачко пара, вырвавшееся у него изо рта. — В-вот, видите? На улице уже получше как-то… — Иннокентий слегка дрожащими руками поправил шарф и шумно втянул свежий морозный воздух. — Скоро снежо-ок выпадет, — довольно произнёс он, обращаясь скорее не к вампиру, а к плотным облакам на небе. Григорий проследил за его по-детски довольным взглядом и тяжело вздохнул. На свежем воздухе и правда думалось легче и как-то свободнее, а холод действовал отрезвляюще. — Н-ну вы чего опять хмуритесь? — чуть расстроено протянул Инженер, позволяя своей интонации лёгкий упрёк. — Да так, прошлое вспомнилось, отец, — отстранённо ответил Стрельников, уже даже не грубо, а просто устало, — Мне это всё о семье напоминает. Лицо Иннокентия приобрело сосредоточенное и задумчивое выражение. — Ну прош– прошлое, оно же на то и прошлое, что прошло… Иногда его ну, вспоминать не очень надо, — он выдохнул, будто и сам что-то вспоминая, — А семья у вас была к-какая? — Кеша отвлёкся от своих мылсей, переводя внимательный и полный любопытства взгляд на собеседника. Всё же не мог он удержаться от вопросов, раз уж Григорий сам поднял эту тему. Возможно это даже была его единственная возможность узнать что-то о жизни обычно замкнутого и немногословного вампира. — Ну, жена у меня была, — протянул Стрельников, почёсывая рукой в перчатке щёку и борясь с резким желанием закурить. — А сейчас она… г-где? — осторожно и совсем тихо пробормотал Инженер, будто чувствуя, что ступает на тонкий лёд. — Сложным человеком она была… — Григорий в очередной раз вздохнул, дёрнув плечами. — Ну я её в ящик и в землю, — как-то грустно и, будто бы наигранно безразлично, произнёс он. Иннокентий с удивлением охнул и замялся, пытаясь подобрать слова. — Ну, знаете, даже если человек с-сложный, — он протянул руку и задумчиво почесал затылок под беретом, — Даже если нехороший очень, нельзя всё-таки так с ним, особ– тем более если это ну, жена… Ответом ему были тяжёлая тишина и вздох. После небольшой паузы, Инженер всё же решился спросить: — Ну а что она вам такого сделала?***
Прошлое не отпускает... У них с Нателлой всё было сложно сколько он помнит. Да и как отношения, подобные этим, могли быть простыми? Ещё когда Григорий только влюбился, в глубине души он осознавал, что эта связь обречена на провал, что ничего у них не выйдет, но дурманящее влечение, затуманивало взор, и чувства упорно затыкали голос разума, разжигая слепую веру в то, что всё может сложиться иначе. Он ведь просто хотел быть счастливым.***
Познакомились они в годы, когда Стрельников активно занимался криминалом. О банде Железные рукава до сих пор в городе ходили легенды и не зря. Если бы Григорий тогда добровольно не ушёл в отставку, наверняка до сих пор бы держали весь Катамарановск в ежовых рукавицах. Нателла Наумовна была обворожительной. И если раньше Стрельников не замечал за собой явный интерес к женщинам и любовным делам, то после того как он встретил Её, всё изменилось. Резкая, властная, слегка грубая, чертовски уверенная в себе, таких как Ната надо было поискать. Григорий до сих пор чётко помнил, как она огрела его туфлёй с острым каблуком после того, как он попытался её укусить. И ведь не испугалась совершенно. После этого для них обоих их встречи превратились в своеобразное соревнование. Стрельников уже не жаждал крови этой девушки, теперь он жаждал заполучить её внимание, её целиком. Хотелось чтобы Нателла спустилась со своего гордого Олимпа и обратила свой взор на него, усердно пытающегося быть замеченным. Нателла Наумовна, казалась, лишь забавлялась. Ей несомненно льстило внимание такого влиятельного не-человека и хотелось увидеть, как далеко он готов зайти ради неё. Григорий, как сейчас, помнил первые грубые сбивчивые поцелуи, искусанные губы и ощущение невероятной трепещущей радости – радости любить и быть любимым. Он готов был носить Нателлу на руках, в буквальном и переносном смысле. А та в ответ одаривала его своей бесконечной, безвозмездной признательностью, ну или, по крайней мере, Стрельникову так думалось. Скандалы он тоже хорошо помнил. Крики, совершенно не дамский мат и то, как терпеливо сносил все удары. Каждый отпечатался где-то глубоко внутри. Нателла хотела власти, хотела престижа. И, естественно, хотела вечной молодости. Натерпевшись в своё время от жизни, молодая и амбициозная Нателла Наумовна собиралась стать её повелительницей. Когда бесконечный поток вопросов, просьб и, наконец, требований обратить её перерос в ругань и ссоры, Григорий понял, что не знает, выдержит ли. На подобное ему решиться было тяжело. Хотя он бесконечно любил свою Натку, это было большим шагом для них обоих, а к нему Стрельников был не готов. Всё изменилось, стоило Нателле забеременеть. Скандалы участились, а к требованиям об обращении прибавились крайне навязчивые разговоры о свадьбе. Долго спорить Григорий смысла не видел. Расписались они быстро скромно и без церемоний. Стрельникову всё же удалось уговорить Нату не устраивать публичных гуляний и не афишировать их брак. Обращать однако невесту Григорий всё ещё не торопился. Сначала роди – поставил он ей условие, сам не зная, сможет ли сдержать обещание после этого. К отцовству Стрельников был не готов. Какое отцовство с такой-то жизнью? Да и за то, что родится, он переживал явно побольше Нателлы. Если человек, то вырастить его двум вампирам будет ой как нелегко, а если вампир… Такое вообще возможно? Новоиспечённая Стрельникова тем временем о будущем ребёнке, казалось, не задумывалась совершенно. Точнее воспринимала она его явно не как что-то положительное и радостное, а как должное, как бремя стоящее на пути к её светлой и долгой жизни. Детей Нателла не любила и уж точно никогда не хотела, что от мужа не особо скрывала. "Зачем им, существам выше всего человеческого, ребенок" — рассуждала она, с презрением разглядывая свой округлившийся живот в зеркало. Однако продолжала терпеть. Мальчика назвали Максим. Имя придумал необычайно гордый и счастливый отец. Когда Григорий впервые увидел сына, внутри у него что-то оборвалось и ухнуло, радостно и одновременно с тем тревожно. Всё же, все гнетущие его долгое время мысли моментально отошли на второй план под волной всепоглощающей любви и восхищения. В тот же день они с Натой разругались. На следующий она уже приняла нежизнь. Максимку, оказавшегося вполне человеческим, решено было отправить к родителям Нателлы. Точнее, решила так она сама, а Стрельникову с тяжким грузом на сердце лишь оставалось согласиться. "Ну не место мальчику рядом с ними – бандитами и нелюдями" – аргументировала выбор его жена, однако Григорий-то видел, что дело в другом. Не хотелось Стрельниковой с ребёнком возиться. И вот, казалось, жизнь наконец должна стать спокойнее, уравновешеннее, но такого, увы, не произошло. Нателле Наумовной всё было мало. Она всё больше и больше вмешивалась в бизнес Стрельникова, всё больше стремилась им управлять, всё чаще с ним ругалась. Последней каплей стал разрушительных масштабов скандал. Григорий не мог убить жену, рука попросту не поднималась. Поэтому единственным выходом было запечатать её куда подальше, чтобы она больше не могла разрушить чью нибудь жизнь, этого Стрельников допустить не мог. Он отлично помнит как, давясь собственной кровью, заколачивал Нателлу в ящик. Как они с парнями этот ящик закапывали, а после разгребали руины его офиса. Как долго и болезненно заживали нанесённые ею раны. Некоторые не зажили до сих пор.***
С тех пор Григорий будто забыл, как быть добрым к людям. Забыл, что может чувствовать что-то кроме презрения и отвращения. Забыл, что можно быть добрым к кому-то просто так, потому что хочется, чтобы к тебе тоже были добры. Стрельников закрылся ото всех, превратился в ворчливого старика. Завязал с криминальной деятельностью, распустил ОПГ. Снял комнату в квартире своих условных сородичей, в старом районе Катамарановска и продолжил жить, огрызаясь в ответ на любые попытки с ним нормально поговорить. На лице его на годы застыли высокомерие и холодная надменность, как в старые времена, до встречи с Нателой. Вот только теперь они не сходили оттуда никогда. Никогда, до знакомства с Инженером.***
Григорий выдохнул, осознавая, что все эти двадцать пять лет ни с кем не разговаривал о произошедшем. Внезапно стало почти физически легче и, что ли спокойнее... Он перевёл взгляд на Иннокентия и тут же удивлённо изогнул одну бровь. — Ну ты чего, отец? — Грустно это всё, — тот вздохнул, опуская глаза, — Жалко мне вас. Стрельников сконфуженно замялся, так же отводя взгляд. Не очень уж он любил, когда его жалели. Не солидно это совсем. Жалость слабым нужна, а он себя таковым признавать боялся. И всё же Иннокентий был единственным, кто за годы сказал ему что-то такое, пожалел. — Ну полно уже, — Григорий натянул неприятную усмешку, — Ты же сам сказал – прошлое это. — Знаете, я всё-таки уверен, что у вас всё ну, хорошо будет, — внезапно ободрённо заявил Кеша, робко улыбаясь, — Уж я за этим проследить постараюсь. Стрельников притормозил, поднимая на него удивлённый взгляд. — Н-ну а что вы на меня так смотрите, работа у меня такая – с-следить, — смущённо, словно оправдываясь, пробормотал Иннокентий, теребя в руках кончик своего шарфа, — Я же ваш фамильяр как-как-никак… Григорий не удержался и беззлобно фыркнул. — Как скажешь, отец, как скажешь. Он слегка потупился, чувствуя небывалое и странное спокойствие. — А ты ч-чего без шарфа, холодно же, — внезапно опомнился Кеша, будто и не заметив, как в один миг перешёл на "ты". Красные от мороза пальцы поспешно распутали тёплый шарф, тут же набрасывая его поверх чужой шеи и заботливо завязывая. Стрельников вздрогнул, когда тёплая рука случайно задела его щёку. Не в силах пошевелиться, он лишь растерянно и удивлённо наблюдал за движениями Иннокентия. — Ты чего делаешь? — недоумевающие пробормотал Григорий, разглядывая шарф, ещё недавно красущийся поверх пальто Инженера. — Ну, тебе ж холоднее наверное, ты вон в-вобще ледяной, — Кеша демонстративно прикоснулся тыльной стороной ладони к чужой щеке, — Я-то живой, мне т-тепло, — с лёгким беспокойством пробормотал он. — Простудишься, дурак, — беззлобно проворчал Стрельников, с лёгким трепетом ощущая тепло рук, которое грело даже сильнее шарфа. — Ну эт-это ничего, — даже чересчур решительно заверил его Иннокентий, тут же широко улыбаясь. — А кто всю работу выполнять будет? — Григорий хмыкнул, понимая что на его лице так же растягивается улыбка и словно чувствуя, что молодеет. — Пошли домой, светать скоро будет.