Sugar-Free

Слэш
NC-17
Завершён
1782
автор
heavystonex бета
Размер:
383 страницы, 45 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
1782 Нравится 2012 Отзывы 689 В сборник Скачать

10

Настройки текста
      Они договариваются на субботу, потому что, в отличие от Стайлза, Лидия учится в престижном колледже, и, в отличие от него, она не может пропускать пары.       Стайлз приезжает к ней домой после пяти, а это значит — семнадцать ноль одна.       Он нажимает на дверной звонок, разглядывая бежевую дверь, и чувствует, как в груди ворочается старая, покрывшаяся пылью ностальгия. Он вспоминает, как стоял здесь год назад, два назад, три назад, как сжимал в руках цветастый картон подарка, потому что у Лидии был день рождения.       Он слышит фантомы чужих голосов, смеха, музыки. Слышит призраков прошлого, поселившихся в кустах белоснежной гортензии и в стыках между кафелем огромного бассейна.       Вот Скотт хлопает его по плечу, накидываясь пуншем для храбрости, чтобы подойти к новой девчонке в их классе. Вот Лидия открывает дверь.       На ней шёлковый халат и мягкие лодочки. От неё пахнет цитрусом и карамелью. На ней почти нет макияжа, только светлая помада и тушь. Волосы собраны в тяжёлый пучок, несколько небрежно выбившихся прядей выглядят так, словно над ними весь день колдовали стилисты.       Она говорит, что родители ещё во Франции. Что отцу пришлось задержаться из-за работы. Стайлз следует за ней в дом, чувствуя что-то вроде приступа тахикардии и гипервентиляции одновременно.       Ему нравится Лидия. Нравится её голос. Нравится её дом.       Лидия об этом знает. Лидия улыбается, открывая дверь в свою спальню. Стайлз думает, что года два назад продался бы за эту улыбку без разговоров. Сейчас внутри просто теплеет, как от глотка глинтвейна.       Её было легко любить. Всегда легко любить недоступное, будь это девочка с обложки журнала или кинозвезда. Лидия могла бы ей стать. О да, Лидия могла.       Она садится перед ним на маленький пуф цвета бордо и скрещивает идеально ровные, длинные ноги. Предлагает французский чай и бельгийские сладости. Мать прислала ей посылки с шоколадом ручной работы от знаменитых шоколатье. Цена за коробку — тридцать пять евро. Батончики обойдутся чуть дешевле. Всего двадцать евро за восемь штук.       Лидия убирает за ухо прядь волос. Она рассказывает о шоколаде, о парфюмерных бутиках, о Модном Доме Парижа. Стайлз слушает её, Стайлз даже задаёт какие-то вопросы, но факт в том, что Лидия может говорить о чём угодно. Например, о струйной очистке металла или о морфологии имаго. Стайлз с удовольствием послушал бы её рассуждения на тему «Сновидений» Фрейда и о «Тени» Юнга бы тоже послушал. Потому что, пока Лидия говорит, весь мир лежит у её стройных ног.       Стайлзу давно не тринадцать, и он давно не влюблён, но магия Лидии Мартин действует безотказно. Хочется закрыть глаза и просто раствориться в её голосе, даже если она говорит о какой-то пафосной сучке из колледжа.       Стайлзу нравится смотреть на неё. Слушать. Любить чем-то средним между дружеской и не только любовью. Когда она умолкает, то выглядит строго-задумчивой. Будто решает в уме бездоказательную теорему.       Стайлзу нужно ещё. Ещё немного её чудесного, исцеляющего все душевные раны голоса. Он хочет послушать ещё о Париже, который никогда не увидит, о Елисейских Полях, о её стажировке. Хочет послушать о том, как холодно на самой верхушке Эйфелевой башни и как вкусно пахнет французская выпечка. Он хочет задать ей вопрос. Ещё один. Ещё сотню. Но Лидия встаёт с пуфа, подходит к узкой софе, на которой он сидит, и опускается на ковёр, прямо меж его разведённых ног. А затем распускает волосы. Они ложатся на бёдра Стайлза медным, с золотыми переливами, водопадом, и запах карамели становится сильнее.       Будь она омегой, альфы обоссывали бы порог её дома, чтобы хоть так её пометить.       — Как его зовут?       Вопрос застаёт Стайлза врасплох. Он говорит: «Вашингтон?», потому что первая мысль в его голове — это имя президента Америки.       — Альфу, Стайлз.       Она похожа на строгую учительницу, дающую ученику-тугодуму подсказку. Он отвечает:       — Вашингтон был альфой. Мой ответ подходит.       — Я о том, который тебя купил.       Стайлз вздыхает. Формулировки Лидии — остро заточенный хирургический скальпель. Резать так резать. Он произносит: «Дерек» — и умолкает. Лидия молчит тоже. Она не торопит. Даже когда молчание затягивается, нарушая все нормы приличия. Лидия — хороший друг. Не самый простой, но хороший. Она наклоняет голову, прижимаясь виском к его бедру, и Стайлз опускает ладонь на её макушку, машинально перебирая пряди завитых плойкой волос.       Он вспоминает их первую школьную встречу — коридор и яблочный аромат.       Вспоминает последнюю — полумрак спортивного зала и разноцветные блики зеркального шара.       Он точно знает, чем его зацепила она. Но понятия не имеет, что в нём нашла Лидия.       — Ты знаешь о нём хоть что-нибудь?       Стайлз отвечает:       — Только имя и адрес.       Он мог бы узнать что-нибудь ещё. Наверняка мог бы. Мог бы где-нибудь порыться, найти удостоверение или водительские права, мог бы сунуть нос, куда не следует, но правда в том, что ему не хочется. Ему не хочется знать больше, чем Дерек позволяет, и, возможно впервые в жизни, не хочется лезть, куда не следует. Его всё устраивает. Дерек не лезет к нему, он не лезет к Дереку. Это просто.       — Непохоже на тебя.       — Люди меняются, Лидс.       — Что с контрактом?       — Стандарт. Течка и секс. Всё сопутствующее в комплекте.       Лидия смотрит на него с пониманием и чем-то очень похожим на жалость. Ему хочется сменить тему. Стайлз говорит:       — Скотта переводят в другую клинику послезавтра. Будут готовить к операции. Врач сказал, мы всё сделали вовремя, потому что ещё немного, и… — «и спасать было бы некого», — всё прошло бы не так хорошо. Шанс на успех — семьдесят восемь процентов.       Он улыбается. Это лучшее, что с ним случалось за последний месяц. Он станет ещё счастливее, когда Скотт поправится.       Лидия кивает. Говорит, как она рада. Лидия не любит Скотта, но Стайлз ей это прощает. Он не думает о том, что будет, если Скотт попадёт в двадцать два неудачных процента. Он не рассматривает эту мысль. Просто знает, что в крайнем случае и крайней степени его отчаяния Дереку придётся трахать труп. Возможно, даже не фигурально.       Какое-то время они оба молчат. Молчание уютное, домашнее. Стайлзу в последнюю неделю этого ужасно не хватало. Он думает, что это хороший знак. Что уж теперь-то всё точно наладится.       Черешневый закат бьёт сквозь распахнутые окна. Его свет распадается на бледно-розовые осколки по шоколадной фольге и сыплется бликами на волосы Лидии. На каждую, каждую прядь, которую Стайлз гладит пальцами.       Всё кажется хорошим. Просто замечательным. А потом Лидия произносит: «Я бесплодна». И всё очарование момента рушится.       Стайлз замирает, как человек, увидевший открытую рану. На него нападает ступор. Что делать? Позвонить в скорую? Наложить повязку? Подуть?       Рана выглядит ужасно. Рана кровоточит. Стайлз видит что-то чёрное в её глубине.       — Ты уверена? Знаешь ведь врачей. Ма рассказывала, как в больнице перепутали анализы и поставили пациентке сифилис. Она не вела половую жизнь с девяносто пятого, когда ей стукнуло семьдесят.       Лидия качает головой. Улыбается. Её улыбка сейчас всего лишь спазм лицевых мышц.       — Во Франции подтвердили. Вчера пришло письмо. Шанс был маленький, я не особо надеялась.       Шанс маленький. Да, Стайлз знает. Конечно, Стайлз знает. Об этом знают все, прошедшие период пубертата. Он не приведёт статистику в точных цифрах, но кажется, процент женщин-бет с нормально функционирующей репродуктивной системой топчется где-то рядом с отметкой «двадцать». Может, «пятнадцать».       Учёные скажут: «Мать-природа умна. Её логика неоспорима». Затем они напишут статьи, тысячи, миллионы статей, в которых обоснуют смысл существования женщин. Они будут ссылаться на останки неандертальцев, найденных в Новой Гвинее, они распишут всё про функции молочных желёз и важность кормления, а в самом конце снова добавят: «Мать-природа умна. Мать-природа решила подстраховаться на случай, если омеги вдруг вымрут». Поэтому женщины способны кормить грудью, а не смесью. О да. Всё это — высший замысел. Материнский инстинкт — туда же. Желание иметь детей, но невозможность их родить — заверните две. Всё это — алгоритмы выживания человеческого вида.       Лидия — подстраховка. От этой мысли слюна приобретает горький вкус.       Стайлз знает, руки врачей связаны. Никто пока не придумал, как помочь женщине, у которой нет матки или яичников. Хотя Лидии — Стайлз уверен — предлагали вариант усыновления. Вариант суррогатного материнства с донорской яйцеклеткой. Кому-то это пошло бы на пользу. Например, детям в детских домах. Они бежали бы к Лидии наперегонки, хватали бы маленькими ручками подол её платья и просили бы выбрать именно их. Может быть, умоляли. Но это не для неё.       Рана, которую видит Стайлз, становится глубже. Он ощущает тепло незримой крови, текущей по пальцам.       Лидия не плачет, но воздух пахнет её слезами.       — Мама ещё не знает, — говорит она. — Ты первый, кому я сказала.       — Мне жаль.       — Не знаю, о чём я думала, когда решилась на тест. Я идиотка?       Стайлз наклоняется, чтобы её обнять, и Лидия сжимает его руки своими маленькими ладонями.       — Самая умная из всех, кого я знаю.       Он утыкается носом в её волосы и говорит: «Всё будет хорошо». Эта фраза звучит настолько дёшево, что её не продать и за пару центов. Но Стайлз верит. Правда верит, что дерьмо однажды закончится и им дадут наконец продохнуть.       Лидия повторяет его слова глухим испорченным эхом.       — Да. Всё будет хорошо.       Всё в этой жизни устроено не так, как нужно. Стайлз сказал бы — из рук вон плохо.       Глаза у Лидии сухие. Она не плачет. Даже не дрожит. Только пальцы мертвенно холодные. Стайлз растирает их в своих ладонях, и шёпот Лидии задевает его запястье.       — Обещай мне, что будешь осторожен. Что не позволишь этому зайти слишком далеко и обратишься за помощью, если будет нужно. Если всё выйдет из-под контроля.       Стайлз слышит в её словах встревоженный голос Мелиссы. Стайлз говорит:       — Хорошо.       Он готов сказать что угодно, если это сделает день Лидии немного лучше. Как дурацкая мультяшка из Луни Тюнз, роняющая себе на голову рояль, чтобы рассмешить. Умирающая и воскрешающаяся. Раз за разом. Сценка за сценкой.       Лидия поднимается, запахивая халат на груди. Она поправляет волосы и предлагает Стайлзу Chartreuse Verte. «Его считали эликсиром долголетия, — говорит она. — Расшифровка рецепта заняла сто с лишним лет».       Она привезла ликёр к Рождеству, но почему бы не попробовать сейчас? Если контракт Стайлза не регламентирует потребление алкоголя.       Стайлз произносит: «Не регламентирует».       Улыбка Лидии наконец-то становится настоящей.

***

      Стайлз выпил немного, но, по ощущениям, он в говно. Его развозит сильнее, чем надо, но он чувствует себя потрясающе. Будто может шагнуть с крыши и взлететь.       Лидия вызывает ему такси. Лидия целует его в щёку на прощание.       Земля держит Стайлза совсем некрепко. Гравитация слабеет, и это охуенно. Он забивает на лифт и идёт до квартиры Дерека пешком, делая перерывы на лестничных пролётах, чтобы передохнуть.       На десятом Стайлз закуривает. Спички у него всегда с собой, а помятую пачку он находит в кармане джинсов. Он выдыхает дым прямо в закрученную спиралью бездну, перевешиваясь через перила. Мир слегка качается, но Стайлзу это охренеть как нравится.       Он добирается до двери, издаёт победный клич и понимает, что не взял ключи. Это так глупо и так смешно, что Стайлз начинает ржать. Он заносит кулак, чтобы постучать, но не может прекратить смеяться.       Его слегка трясёт. От рук и лица пахнет дымом. Он проебал где-то окурок и обжёг пальцы.       Всё ещё смешно.       Когда Дерек открывает, Стайлз ждёт чего угодно.       Его могут вбить в стену, могут избить, могут трахнуть на сухую. От этих мыслей трясёт, и это похоже на адреналин, но скорее всё же припизданутость.       Стайлз улыбается, представляя, как Дерек его ударит. Выбьет челюсть. Сломает пару рёбер. Наверное, он будет этому рад. Потому что в последнее время всё идёт слишком хорошо, и это значит, что жизнь готовит исключительно для него необъятную кучу дерьма.       Она может быть прекрасной. Чудесной. Ты можешь ждать черешневую колу, слушать болтовню диспетчера и играть в крестики-нолики на запотевшем стекле, а потом твоему отцу выстрелят в сердце у тебя на глазах. Разница между двумя событиями, между двумя, мать их, жизненными состояниями — десять-пятнадцать минут.       Всё может идти чудесно, но через секунду усвистать под откос, как сошедший с рельсов поезд. Ты не успеешь выматериться, не успеешь сказать последнее «прости», прежде чем впечатаешься в землю и сломаешь позвоночник.       Ничего личного. Стайлз просто ускоряет события. Ну или думает, что ускоряет. Потому что Дерек говорит: «Входи» — и выглядит при этом максимально паршиво.       Он не бьёт Стайлза. Не орёт на него. Не пытается нагнуть прямо в коридоре, пока Стайлз наклоняется, чтобы разуться.       Ни одного упрёка за неподобающий вид. Ни грамма презрения за неподобающий запах.       Аромат еловой чащи щекочет ноздри.       Сейчас он другой. Неправильный и будто бы немного мёртвый. Обычно так пахнут обугленные лапы ёлок, выброшенных после Рождества. Праздничные красавицы, которые лежат в куче мусора, подпалённые, истерзанные, как жертвы серийного убийцы.       Так бывает. Сегодня ты гвоздь вечеринки и все пытаются поцеловать тебя в зад, а завтра ты валяешься оплёванный и голый в выгребной яме. Никому нет дела до тебя. Всем насрать. Может быть, твоё тело снимут на телефон и выложат на какой-нибудь шлак-канал ютуба. Это максимум эмпатии, на которую ты можешь рассчитывать.       «Он был хороший парень, — скажет кто-то. — Он подавал надежды. Во всём виноваты кокс, сериалы про пидоров и видеоигры».       Грёбаная реальность.       Стайлз прижимается спиной к стене, потому что так легче стоять. Потом зачем-то говорит:       — Ты как, в норме? Могу сгонять за аспирином, если сильно надо.       Дерек не похож на того, кому нужен аспирин. Он захлопывает дверь, защёлкивает замок, и Стайлз слышит в этом звуке что-то вроде «потеряйся». Одна из его суперспособностей — это чуйка на момент, когда нужно свалить. Так что Стайлз стягивает худи через голову и тащится в ванную, чтобы отлить и умыться.       Прекрасное настроение начинает портиться, как оставленный на солнцепёке стейк. Он ещё неплохо выглядит, может даже — неплохо пахнет, но часов через двенадцать вы вряд ли захотите взять это в рот.       Стайлзу не нравится. Ему не нравятся тухлые стейки и не нравится, как прекрасный вечер прекрасной субботы превращается в унылое говно из-за чужих эмоций. О да. Определённо, совершенно точно чужих, потому что у Стайлза-то всё чудесно. Его жизнь искрит, бьёт, так сказать, ключом, только гаечным и по ебалу, но какая разница?       Впервые за этот грёбаный месяц он великолепно провёл время. Но прямо сейчас чужая беспробудная тоска перемножает всё на ноль. От неё у Стайлза ломит виски и подскакивает, пробивая верхнюю планку, давление. Ему хочется измерить пульс и вызвать на дом врача.       Чувства Дерека тяжёлые, как полторы тонны бетона, и больные. Стайлзу от них, блядь, плохо. Его шатает, голова кружится, а потолок хреново так кренится. Если ничего не предпринять, минут через пять Стайлз хлопнется в обморок.       Он прижимается к двери и слышит, как Дерек с кем-то говорит. Слова короткие, жёсткие, словно обрубленная арматура. До Стайлза доносятся лишь обрывки: что-то про Лору, старый дом, а дальше Стайлз не слушает. Он пытается продышаться, а потом решает, что сейчас не время быть джентльменом, и вываливается в гостиную, игнорируя то, что Дерек занят. Стайлз говорит:       — Чел, перекрой канал. Я сейчас сдохну.       Ему приходится зацепиться рукой за косяк, чтобы не свалиться прямо на пол.       Дерек стоит у окна, на него падает свет луны, от которой небо откусило здоровенный такой кусок. Он оборачивается, видит Стайлза и сбрасывает звонок, пока Стайлз пытается просто устоять на ногах.       — Прости.       Сквозь пелену чужой ментальной боли Стайлзу кажется, что его прокрутили через мясорубку, а потом собрали волокнами свежего фарша. Глаза Дерека на секунду загораются каким-то нереальным оттенком алого, и Стайлз жмурится, вяло удивляясь тому, как же его кроет. Через секунду всё пропадает.       — Спасибо, — хрипло выдыхает Стайлз. Немного молчит. Потом добавляет: — Хреновый день?       Дерек качает головой. Кажется, Стайлз слышит хруст мобильного в его руке.       «Это не твоё дело, бро, — говорит Стайлз самому себе. — Ни разу не твоё. Ты будешь об этом жалеть, чувак».       Херня. Одной тупостью больше — одной меньше. У Стайлза их с десяток томов наберётся.       Он подходит к Дереку и осторожно разжимает его пальцы. Идеально подпиленные овальные ногти без бахромы обгрызенных кутикул слегка царапают Стайлзу запястье.       — Пошли. Старина Стайлз знает, как решить твою проблему.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.