***
Возвращения Стайлза ждёт миска салата, поджаристый бургер и Дерек. Когда он скрещивает руки на груди, видно движение его бицепсов. — Еда покупная, — говорит Дерек прежде, чем Стайлз успевает открыть рот. — Да уж вижу. Стайлз садится на диван, разглядывая бургер так, как мог бы разглядывать детёныша какого-нибудь пришельца. Маленького юпитерианина, который пахнет, как поджаристая говяжья котлета с паприкой и сыром. Стайлз качает головой. Тянется к чашке с чаем. В его голове — чёрный смерч мыслей. Торнадо имени «Беспокойство», ураган «Тревожность», буран «Психастения». — Что случилось? Торнадо, буран, ураган в его голове замирают. Голос Дерека звучит так, словно он требует отчёт по транзакциям. Спокойно, ровно и немного требовательно. В нём нет ни капли нервного любопытства, в нём нет пустой вежливости, желающей услышать неправду в духе «всё хорошо». Но Стайлз всё равно говорит: — Всё хорошо. Я в порядке. — Ты не понял, Стайлз. Я чувствую, что с тобой что-то происходит. И хочу знать, что именно. — О. — Стайлз смотрит на него, не мигая, затем кивает. — Я понял. Хорошо. Окей, я не против рассказать тебе пару занятных историй, но только после того, как ты расскажешь мне свои. Например, что вывело тебя из себя настолько, что мои мозги чуть не стали похожи на забытый в микроволновке пудинг? Ещё можем обсудить твой кинк на вторжение в личное пространство. Например, когда другой человек принимает душ, м? Что это было, Дерек? Пауза. — Я не могу сказать. Дерек умудряется произнести это, сжимая губы в плотную линию. Ну или Стайлзу так кажется. — Отлично. Ты не можешь говорить о своей проблеме, а я — не хочу. Давай примем это как право друг друга и обнимемся. — Я могу помочь. — Ты уже. Бургер чудесный. Серьёзно, Дерек, не нужно со мной нянчиться, я большой мальчик. Так что если тебе куда-то нужно… — Стайлз запинается, наблюдая за тем, как Дерек садится в кресло, — то можешь просто посидеть тут. Ну да. Я не против. Дерек накрывает ладонью глаза, и в этом жесте чувствуется вся боль человечества. Мировой фейспалм имени Дерека Хейла. Он говорит: — Ты всегда был такой занозой в заднице? Или периоды просвета всё же бывают? Стайлза едва не давится кунжутной булочкой. — Чел, — сочувственно произносит он, — я таким родился.***
Атмосфера становится странной. Стайлз не может понять, нравится ему или нет. Он сидит, закутавшись в плед и упёршись подбородком в собственные колени, пока мозг устраивает ему хит-парад из воспоминаний под заголовком «Скотт МакКолл». Чья-то невидимая рука зарывается в его сознание, копается там с деликатностью патологоанатома, препарирующего старый, разложившийся труп, и тащит всё, что увидит. Вот, возьмите. Двадцатое июля. Тринадцать лет назад. День, когда семья МакКоллов переехала в Бикон-Хиллс. А теперь держите пятнадцатое августа того же года. День, когда Стайлз узнал, что родители водят Скотта в тот же детский сад. Или вот, взгляните сюда. Второй класс начальной школы. Парочка придурков на два года старше решила доказать Стайлзу, что все омеги сосут. И Скотт, появившийся вовремя и доказавший, что альфы тоже неплохи в отсосе. Как всегда. Как каждый грёбаный раз, когда Стайлз нуждался в помощи. Воспоминания прокручиваются в его голове сценка за сценкой. Сегодня каждое из них — часть его настоящего. Завтра, в десять часов утра, каждое из них может стать беспробудным прошлым, уйти следом за Скоттом, туда, где Стайлз не сможет до него достучаться. Его голова — развороченное осиное гнездо. Кто-то когда-то сказал: «Не думай о том, что будет завтра. Лучше подумай о том, что держишь в руках сегодня». Но Стайлзу больше нечего держать. Он плохо себя чувствует. Вся еда на вкус как заправленный майонезом картон. Стайлз ест, машинально двигая челюстями. Он держит в уме, что тщательно пережёвывать еду — полезно для организма, даже если эта еда встаёт в горле железным колом. Дерек наблюдает за ним, поджав красивые тонкие губы. Его мобильник разрывается звонками, но он сбрасывает их один за другим. Стайлз говорит: «Я не ребёнок-инвалид. Со мной не нужно сидеть». Дерек кивает. Затем встаёт и уходит. Он возвращается минут пятнадцать спустя с чашкой в руке. Щекотный аромат мяты вплетается в запах кедра, земляника опутывает его, словно лозы плюща. — Вот. Выпей. Янтарная поверхность чая слегка колеблется. В ней есть что-то медитативное. — Я думал, ты кофе предпочитаешь. — Предпочитаю. Стайлз ждёт продолжения, но оно так и не следует. Дерек садится напротив, на расстоянии, которое не заставляет Стайлза нервничать ещё больше, и смотрит в упор. Стайлз вертит чашку в руках, размышляя над тем, как Дерек отреагирует, если он сейчас встанет и выльет чай в идеально прочищенный слив кухонной мойки, сказав что-то в духе: «Терпеть не могу мяту». Взгляд Дерека говорит, что это не лучшая идея. Взгляд его охуительно красивых глаз твердит, что Стайлзу лучше выполнять, что велено, поэтому он берёт чашку в руки и делает первый глоток. И если бургер с сочным куском мяса, сыром и зеленью был похож на кусок картона, то чай на вкус — как лучшая жизнь. Это похоже на ягодный фейерверк или букет земляничных цветов, распустившихся прямо во рту. Стайлз глотает ещё. И ещё. И ещё. Чай горячий, почти кипяток, и обжигает рот так, что Стайлз жмурится, а на глазах выступают слёзы. Он вытирает их ладонью и шмыгает носом. Дерек говорит: «Нравится?» Стайлз отвечает, что чай охуенный. Слизистая болит, нёбо и язык нещадно щиплет, но ему неожиданно так хорошо и спокойно, словно ему ввели несколько кубов нейролептика внутривенно. Каждая мышца в его теле тяжелеет, затем расслабляется. Это лучше горячей ванны или контрастного душа. — Чувак, чувак, это потрясно. Не знаю, что ты туда подмешал, но получилось охренеть как круто. Дерек хмурится. — Чай обычный. Я не добавлял препараты. — Это была шутка. — Ясно. Стайлз вздыхает, добавляя: — Извини. Просто паршивый день. Повздорил с клиентом, так что босс отымел меня во все щели. Теперь у меня болит голова, рот и задница, — Стайлз хмыкает. Дерек говорит: — По-моему, твой рот в полном порядке и готов к круглосуточному использованию. Мозг Стайлза загружается этой фразой. Он выдаёт: — Ты намекаешь мне на минет? — Я намекаю на то, что он у тебя не закрывается. Ураган в голове Стайлза всё ещё не движется. Хаос мыслей обретает структуру порядка. Или намёк на неё. — Такое иногда случается. Ну, знаешь, бывает, что люди друг с другом говорят, а не только трахаются. Цивилизованный мир считает, что это помогает укрепить социальные и эмоциональные связи. Построить здоровые, гармоничные отношения. — И как, получается? Их зрительный контакт длится секунд пятнадцать. Ни слова, только взгляд глаза в глаза. — Пока не особо. Стайлз отвечает предельно честно. Дерек не вяжется у него со словосочетанием «эмоциональная связь», даже когда у Стайлза глотку пережимает от его чувств. Хреново ощущать себя ссаным радиоприёмником, но находить в Дереке отклик собственных нервов во сто крат хуже. Стайлз этого не хочет. Стайлзу не нравится выливать своё дерьмо на чужую голову, в конце концов, для этого существуют психотерапевты и старые добрые унитазы. Стайлз не метил Дерека в ответ, Стайлз дал ему биологический отказ, и связь должна работать односторонне, но что-то всё равно пробивается. Просачивается, как течь из-под заплатки, оставленной бухим сантехником. Стайлз зажимает её руками изо всех сил, не имея ни малейшего понятия о том, что со всем этим делать. Он старается, правда старается, но этого недостаточно. У него нет подходящего инструмента. У него нет подходящих навыков. У него нет даже дурацкой книжки «Как починить водопровод. Для жопоруких идиотов». — Этот чай любила моя мать. Так что мы с Лорой привозили его каждый раз, когда летали в Брайтон по делам, чтобы пополнить её коллекцию. Она неплохо в них разбиралась и устраивала чайную церемонию каждый раз, когда нас навещали её друзья из Японии. Голос Дерека звучит тихо и немного глухо. Он смотрит не на Стайлза, а мимо него, и выражение его лица Стайлзу чертовски знакомо. Настолько, что внутри деревенеет. Дерек выглядит спокойным, почти умиротворённым, когда говорит о своей семье, но руки сцеплены и костяшки побелели. Это Стайлзу тоже знакомо. Ему понадобился год, чтобы запомнить, что об отце следует говорить только в прошедшем времени. Дерек неплохо держится. Когда он умолкает, становится так тихо, что Стайлз слышит гудение тока внутри ламп. Смерть близких оставляет шрамы, которые со временем приходится прятать. Потому что люди будут пялиться. А те, что поглупее, тыкать пальцем. Вы только посмотрите, ампутант! Поглядите, там человек с дырой вместо сердца! — Она была хорошей женщиной. — Да, — подтверждает Дерек, — была. Они молчат. Варятся каждый в своих мыслях. Стайлз разглядывает белоснежную, без намёка на серый налёт чашку и начинает говорить: — Мой старик терпеть не мог чай. Зато обожал кофе. А ты, ну, знаешь, как это работает. Всё начинается с маленькой чашки по утрам, а заканчивается обширным инфарктом. Так что я начал с малого. Распечатал фото мёртвого сердца в разрезе и наклеил на все банки с кофе, которые нашёл в доме. — Помогло? — Конечно нет. Отец сорвал их и выкинул в мусорное ведро со словами: «Мне достался самый заботливый сын из всех, кого я знаю». Разумеется, на следующее утро я снова обклеил каждую банку. Это как спорт. Сложно остановиться. Я клеил, отец выкидывал, это длилось месяцами, и в какой-то момент я понял, что нужно менять стратегию. Поэтому я насыпал в молотый кофе земли с опилками, а весь зерновой отвёз на свалку. Крутые времена требуют крутых мер, и всё такое. К слову, одну из банок коллега отца привёз из Эфиопии, так что, когда пропажа обнаружилась, моя жопа рдела как китайский флаг. Губы Дерека дёргаются так, словно он пытается улыбнуться. Или наоборот, пытается не-. — Сработало? Стайлз пожимает плечами. — Ты знаешь ответ. — Нет? — Нет. Отец просто начал прятать его. Я находил, оставлял записку и перепрятывал. В конце концов ему это надоело, и мы пошли на мировую. Договорились на чашку некрепкого в день. — И сколько тебе было? — Вроде бы девять. Стайлз улыбается, вспоминая. Он не говорит о том, что мать умерла за год до этого, или о том, что страх потерять отца после её смерти приобрёл паническую форму. Он не говорит, потому что его прошлое — шелуха, имеющая значение лишь для него одного. Настроение Дерека меняется. Кажется, он в хорошем расположении духа, поэтому Стайлз осторожно произносит: — Я завтра задержусь. Дерек не задаёт вопросов. Дерек щурит свои потрясающие непонятно-зелёные глаза и кивает, говоря: «Хорошо». Ветер слабеет. Ураган стихает. Смерчи рассасываются, оставляя лишь тёплый бриз. В мыслях Стайлза теперь земляничная тишина. Они больше не говорят. Стайлз допивает свой чай и ложится спать. Дерек уходит. Что-то меняется.