***
Утром детей и Итачи отвели в зал, оборудованный под большую столовую. В душном холоде веяло гнилью, липла к обуви натащенная толпами грязь. Взрослых было мало. Пара поваров за прилавком. Двое охранников с оружием возле входа. Надзор слишком слаб, словно на массовый бунт никто и не рассчитывал. — Почему вы не бежите? — тихо спросил Итачи у единственного, кто общался с ним без страха или надменности. Того самого Коичи. — Были те, кто сбегал. Но… Тот уставился вдаль. Итачи проследил и увидел толпу детей постарше. Один из них, обмотанный повязками, щурился от света. Правой рукой тот черпал ложкой еду. Левую прятал под столом. — Зырь. Видишь этого типца? — спросил Коичи. — У него не было имени, но его погоняло — Слепой. Из-за зрения хренового. Итачи оглядел того получше. Бледное лицо в шрамах, выгнутый в сторону нос. Ему было лет двенадцать, но в Конохе такими изломленными выглядели взрослые, над чьими душами надругалась война. — Он убежал. Даже перебрался через через стены «Квадрата». Свалил в деревню. Но спалился перед местными. Они его сдали. — Его наказали? — Вроде того… Видишь бинты?.. Слепой в тот момент заёрзал на скамье, поднял исполосованную грязными повязками руку. Бинты обматывали гладкую форму предплечья. Но форма обрывалась пятном. Кисти у парня не было. — Да. Сквозь толпу к нему пробились двое. Один из них бросил на стол шприц с зеленой обёрткой, и они сели возле. «Принесли медикаменты?..» — Он недавно сбегал, — продолжил Коичи. — Когда холодно было. Вот и отморозил себе руку. — Руку ампутировали? — Пф-ф… — буркнул Коичи. — Мягко сказано. Слепой закатал рукав. Ремнём обмотал культю и там, где видна была кожа вздулась вена. Все в синяках. — Они решили на живую. Его… ор слышал весь комплекс. Слепой вогнал иглу. Без всякой дезинфекции и проверки. Он морщился и давил на поршень. Двое парней переглянулись, встали и ушли. Итачи зацепился за их силуэты. На фоне остальных их шаг казался слишком твёрдым. Коичи тоже смотрел на них. С ядовитым презрением. — Это крысюки, — фыркнул он. — Те, кто у мудил-загонщиков на попечении. Их все ненавидят. Но… никто не трогает. Итачи не ответил. «Они близки к загонщикам…» — Даже не спросишь почему?.. — продолжил Коичи. — Почему? — Они приносят всякое. Барыжат не только этой хтонью в шприцах. Полезным тоже. «Значит, они идут на контакт с остальными… Таков их способ выживать». — Что они берут взамен? — Разное. Просят что-то сделать или отдать. Но ты, это, аккуратней будь. Не стоит влезать к ним в долги. Слепой вон влез. А теперь подсел на их хтонь. Ему всё больше и больше ну… — Пиздюшня! — разразился прокуренный голос поварихи. — Жрать! Зал пришёл в движение. Шкеты вокруг зашевелились, стали сбиваться в очередь. Пихали друг друга и проносились мимо, желая урвать место впереди. — Пошли, — сказал Коичи и ухватил Итачи за руку. Вклинился меж парой девчонок. Выглянул из строя, окинул его начало и конец и довольно кивнул. — Нормас. Тут нужно быстро. Жрачка не такая горячая, а холодную её жевать… бе-е. — Понятно, — ответил Итачи. Ему всё ещё был интересен слепой. Тот сидел на месте. Запрокинул голову и приложился к стене, а тело его словно размякло. — Это не просто обезболивающее, — догадался Итачи. — Пф-ф. Хтонь это. Не обезболивающее, — ответил Коичи. И пихнул в плечо. Из рукава торчала ампула с красной этикеткой. — Ты мне? — Да. Итачи протянул руку и незаметно для окружающих вытянул её. Спрятал у себя в кармане. — Это на всякий случай. Но не используй это дерьмо, если от боли не помираешь. А если и помираешь, то лучше обменяй на зелёнку у торчков. Она их уже не берёт. Они её тебе с радостью отдадут, так ещё и сверху чего накинут. Лохи позорные… Итачи кивнул. Коичи отвернулся. Стал смотреть туда, где почти не осталось детей, а за одиноким столом сидела лопоухая девчонка. Смотрел долго, вкрадчиво. «Это его знакомая?» — Ты знаешь, что внутри? — спросил Итачи. — Эт ты о чём? — ответил Коичи, и отвёл взгляд. — О том, что внутри шприца. — А… не. Я не шарю. Но у нас был один чувак. Умник. Знал за эту… как её… — Коичи призадумался. — Химику?.. — Химию? — Да-да! Вот он шарил, говорил, что из-за этой херни мозги вытекают! — возмущённо буркнул Коичи. — Бе-е, прикинь. Прям из ушей потечёт, то, что там, в башке… — Где его найти? — Пф-ф… в свином дерьме. Переваренного. Местный крутой разбил ему голову кирпичом. Итачи не ответил. Выходит, химик был мёртв. — Убийцу наказали? — Нет конечно. Но он тоже сдох. Его убил другой крутой. На арене. — Ясно. — Этим мудилам-загонщикам до нас нет никакого дела. Мы для них скот, а наш третий ваще держат, чтобы мы друг друга убивали. Но у тех, кто из первого и второго… у них не лучше судьба. Итачи знал. Ещё из развединформации. В первом блоке… или загоне, как здесь говорили, держали будущих рабов. Во-втором — тех, кто не способен был работать. То считался отстойник для больных и умирающих. Туда ссылали тех, из чьей плоти выдрали, на чём можно поживиться, и, если они не умирали, сжигали на потеху кошелькам, словно чумных животных. В третьем же… Очередь рассосалась. Итачи обнаружил, что повариха стояла прямо перед ним. Сверлила злобным взглядом. — Хватай жральню и вали! — заорала она, разбрызгав слюну. Итачи молча взял тарелку. Отступил в сторону и стал искать место. Мимо пронёсся тучный парень. Пихнулся в бочину, и похлёбка слегка пролилась за край. — Куда прёшь, мразь?! — раздражённо сказал тот. Итачи оглядел его. В обозлённом выражении узнавался один из крыс, кто принёс слепому шприц. Он выглядел на все пятнадцать, и у него было чистое отъеденное лицо и аккуратная причёска с бритыми висками. Но безумные глаза выдавали желание рвать на кусочки. Его ли, Итачи… «Что-то с ним не то…» Подбежал Коичи, шепнул: — Извинись. Тебе же лучше будет… Итачи послушался: — Прошу прощения. В ответ крыса усмехнулась: — Извиняться тебе придётся сегодня вечером, — буркнул он в ответ, кивнул на Коичи. — Перед ним. Коичи замер в ужасе.***
Горел тёплый огонёк. Гнал своим трепетом мрак подземного кабинета. Данзо сидел один, окружённый тишиной и тёмными стенами. В руках бликовала фотография. Трое на поле боя. В центре — ныне мёртвый друг. Его пожжённая рука замотана в бинты, а на лице — улыбка. Вокруг него два силуэта терялись жалкой серостью, но он, Кагами, горел яркой звездой. Данзо ненавидел тех двоих. Но не силуэты, а саму их суть. То, что пряталось за ними. Учиха разрушали всё, что восходило вокруг них. Их обрекла сила, над которой не было контроля. Зло, сковавшее собой весь проклятый род. Кагами смог скинуть оковы и свернуть на другой путь. Но он — один. Исключение, подтверждающее правило. В этом не было сомнений. Когда Кагами умер, Данзо не смирился. Он не поверил в бред, который полиция пыталась выдать за реальность. В своей некомпетентности и вере в благородство они покрыли убийц. Кагами никогда не стал бы умирать по своей воле. И Данзо вознамерился найти виновных. Он нашёл. Двое предателей, те силуэты с фото. Они похоронили друга. Всего лишь ради силы, мимолётных моментов ложного могущества. Данзо не смирился. Он прорвался к Хирузезну, чуть не снёс чёртову дверь в его кабинет. Спустя долгое время холодной отчуждённости его наконец-то окутала беспросветная ярость. Он рассказал всё другу. И друг проникся. В тайне от всех они подстроили смерти двух ублюдков. Сначала одного, потом — второго. Проверили глаза, но не нашли Мангекё. Мразям не хватило силы пробудить глаза. Тела выдали клану. Никто и не подумал о подставе, кроме нескольких шакалов, следующих путём Мадары. Те вцепились в повод нагнать хаоса. Но время шло. Недовольство крепло. И тогда Хирузен всех обманул. Выдал на переговорах новые доказательства своей непричастности, оспорить которые ни у кого не вышло. Тогда Данзо не стал ему мешать, но сейчас он знал, что стоило. «Если б эта язва разрослась быстрее…» Но не было толку жалеть. Досадным казалось, что нынешний Хирузен отказался бы от мести. Он размяк, устал, погряз в бюрократии и дурацкой философии. Всё хотел идти путём Шодай, пока мир разваливался на части. Только Шодай славился неимоверной силой. Он подчинил всех биджу, заимел право сеять страх. Он диктовал условия, а значит — мог навязать миру что угодно. Но Хирузен сейчас — дряхлый старик в Деревне, лишь недавно пережившей катастрофу. Над ним нависало всё больше нерешённых проблем, на горизонте волнами накрывали новые угрозы. Здесь было не до мягкой философии мира. Нужна была решимость, которую Хокаге потерял. Но в ситуации Учиха это играло Данзо на руку. Он знал о бунте и специально рассказывал лишь то, о чём молчать было нельзя. Всё ждал, пока бушующая злость рвалась наружу. И в тот момент, когда бездействие Хирузена приведёт к непоправимому, планировал вмешаться. С единственным оставшимся решением. Весь клан Учиха — одна большая опухоль, барьер на пути к миру. Нужно её вырезать. Но так, чтоб не задеть других. Устранить точно, будто ровными надрезами скальпеля. Скальпель не должен надломиться в середине операции. Ведь он в сущности своей — оружие мира. Оружие не может подвести в критический момент из-за мимолётной слабости. Учиха Итачи имел лишь одну слабость.***
Итачи смотрел вверх. Меж окружающих подвешенных трибун сквозь сетку прокинутых сверху балок алело небо. Восходило солнце. Ночные звёзды таяли в лучах кровавой зари. Влажными хлопьями снег оседал на песчаную арену. Зажглись круги прожекторов. Итачи прищурился и над головой затрещал динамик: — Новичок против пиздюка-ветерана!!! — комментатор заливался в восторге. На трибунах плотно сбились те, кто мнил себя людьми. Их было много. Цех полнился ими, и они весело гоготали, пока снизу смерть ждала отсчёта. «Загон три. Убойный. Пристанище тех, кто будет убивать друг друга на потеху публике». Коичи стоял напротив. Ждал начала. Опыт и контроль скрыли с его детского лица жалость. Он больше не говорил. Итачи не винил его, ведь похоже, ему не раз приходилось убивать знакомых и товарищей. — Начали! — донеслась из динамика команда. — Порвите друг другу глотки!!! Коичи мигом сорвался в бой. Итачи в мнимом удивлении отпрянул назад, и ему плеснули песка в глаза. Помутнело, но сквозь темноту неожиданной подлости сверкнул в тусклом свете металл. «Оружие?» — удивился Итачи. Коичи завопил, предчувствуя победу. Занёс ржавое лезвие в атаке. Но Итачи перехватил его руку за запястье, сдавил, и то выпало. Ему не нужно было видеть идеально, чтобы побеждать. Он нарочно оступился, навалился всем весом. Оба оказались на земле. Толпа орала в упоении. — Ты… — процедил ошарашенный Коичи. Но был перебит скрипучим голосом: — Битва набирает обороты! Итачи схватил противника за шею. Прижал к песку. Коичи стал брыкаться. Бил руками, ногами. Попытался надавить на глаза, и тогда Итачи одной рукой ударил его по лицу. Со всех сторон грохотал проклятый восторг: — Убей!!! — Задуши ублюдка!!! В блёклых прожекторных кругах их двоих обкладывали жалкие тени. Неслись отовсюду голоса прогнивших душ, радующиеся жестокости. Не могло быть на земле бескровного мира, пока существовали те, кто пал в бессмысленную ярость. Ведь они очерняли всё вокруг, и тогда созданный ими мир страданий тянулся к чистым душам. Это был круговорот. Итачи вжался в шею Коичи сильней. Тот задыхался. Лицо его бледнело. Гасли чёрные глаза. На мгновение на месте этого ребёнка привиделся Саске. «Вот ведь…» Неосознанно ослабла хватка. Коичи вдруг нашёл в себе последние силы и пихнул в живот. И после он иссяк. Итачи проняло слабой болью. Он замер на мгновение. Глядел бедному Коичи в глаза, и наконец ему всё стало ясно. «Значит, Данзо… ты хотел, чтобы я погубил невинную душу. Хотел проверить, переборю ли я слабость, если моими руками тебе понадобится… понадобится убрать…» В горле встал ком. Итачи вдруг представил, как обагряет стены знакомых домов родных и близких. Как хлюпают перерезанные глотки тех, рядом с кем он вырос. Как своими руками он лишает жизни Шисуи, отца, мать… «И Саске… дело в нём. Да, Данзо?» Ком снесло рокотом: — Новичок близок к победе! Ещё немного, и он задушит насмерть своего оппонента! — Добей, добей!!! — вторили зрители. Итачи накренился. Сквозь ослабленную хватку почти лишённый чувств Коичи вдыхал последний свой воздух. Напористо вздымались его горло, грудь. «Если мир потребует жертв…» Под ритмичный ор он смотрел на почти мёртвого ребёнка. Такова была цена, чтобы избавить чистые души от будущих страданий. А раз так… Итачи давно уже всё решил. — Прости, — прошептал он. Коичи еле вздрогнул. Удивился. Итачи подхватил с земли заточку и со всей силы вогнал ему в глазницу. Хлынула кровь. Пролилась под голову. Тело задёргалось, и Итачи навалился всем весом. Лезвие провалилось глубже. То было милосердие, ведь глазницы — способ добраться до мозга. А мозг — точка, разрушение которой приводит к быстрой смерти. Но зрители не поняли причин. Они бились в экстазе от якобы удивительной жестокости. Бесновались в яростном восторге. В двух противоположных порывах его восхваляли восхищённые и проклинали те, кого эта победа лишила наживы. — Воистину говорят, что дети беспощадны!!! — орал комментатор. — Вы посмотрите! Новичок выпотрошил ему глаз! Итачи встал, не обращая больше внимания на тело. С концами потерялись во взоре окружающие люди. Они — лишь ведомый жестокостью скоп теней. Такие же, как Яширо, но хуже. Гораздо. Последний человек на всей этой арене был убит. Но кто он сам, убийца? Остался ли в нём человек после того, на что он только решился?..***
Шисуи стоял возле реки Нака. Укутанный в тёплый шарф, он наблюдал, как зимняя наледь боролась с течением водопада. Она побеждала, просто медленно и почти что незримо. Но если холода не пройдут… На Коноху налетел знатный мороз. Говорили, что такое возможно из-за извержения. И если оно было так, выходило, что Шисуи оказался в числе ответственных. Позади не скрывал присутствия Хокаге, шёл неспешно и окликнул: — Шисуи, — собственное имя срезонировало со скрипучим воем ветра. Шисуи обернулся. Хокаге улыбался и, как всегда, курил трубку. Он выдохнул дым, и тот плотным тёплым облаком устремился к луне. — Хокаге-сама. — Что в такую рань ты делаешь вдали от дома? — Я пытаюсь прийти к ответу, — сказал правду Шисуи. Сандайме улыбнулся, будто бы уже слышал подобное. — А зачем вы пришли сюда? — Я искал тебя. — У вас для меня… какое-то поручение? — Хм-м, — Сандайме задумался. — Это решит разговор. Мы должны обсудить кое-что. В его словах не было ни капли угрозы, но Шисуи отчего-то напрягся. Все это казалось подозрительным. — Видишь ли. Итачи рассказал мне. — Что рассказал? — Многое, — ответил Хирузен. — Ты знаешь, о чём я. «Неужели?..» Итачи отправили на миссию, и поговорить с ним не получалось. Но то, что он сделал, если сделал, было ужасающе своевольно и рискованно. «Почему же ты меня не предупредил?.. Побоялся, что я не одобрю?» — Я не знаю, о чём вы говорите, — удивлённо ответил Шисуи. Хирузен покачал головой: — Не стоит лгать. В клане Учиха беспокойно. Я знаю. — Хокаге-сама, — продолжил недоговаривать Шисуи. — Об этом я и сам вам говорил. К чему вы? Сандайме подошёл поближе. Вынул изо рта трубку и в доверительном жесте спрятал руки за спиной: — Я знаю, насколько проблема серьёзна. Этот человек и без рук представлял опасность, и Шисуи нахмурился. Он вдруг представил, как они с Итачи скидывают старика с обрыва прямо во тьму забвения. Этого ведь хотел клан. Чтобы они, два гения занялись Хокаге. Убили, взяли в плен — не важно. Казалось, что вылить злость они хотели. А остальное… остальное для большинства было приятным бонусом. Сандайме тянул руку: — Поможешь ли ты мне? Шисуи сцепил кулаки. Это было гадко. Такой расчёт, такие мысли. Он ведь знал, что Сандайме… что Коноха ему доверяет. И всё равно мыслил о предательстве. Просчитывал все варианты, в горьких раздумьях решал, чем пожертвовать. И ещё давно всё для себя решил. Ведь из двух возможных предательств предать Коноху было легче. — Что вы хотите? — тихо спросил он. — Твоей поддержки. И доверия. Без них ничего не выйдет. — При всём уважении, Хокаге-сама, — ответил Шисуи. — У вас есть и моя поддержка, и моё доверие. «В том объёме, в котором вы её заслуживаете…» — не стал добавлять он. Но Сандайме улыбнулся. — В таком случае… тебе предстоит нести ответственность. Справишься? Шисуи замер. — О чём… вы же не… Хирузен прошёл мимо. И с движением его накидки мимо словно пронёсся тёплый ветерок надежды. Он встал спиной, окинутый лунным светом. И заговорил: — Мне осталось недолго. Деревне нужен тот, кто сможет пронести волю Шодай через поколения. Шисуи молчал. Ему вдруг предложили силу всё решить. Но он думал об обмане, подсчитывал число подстав, которые могли скрываться под поверхностным мотивом. Да только надежда оплетала тёплой верой. Словно вела к одному ответу. Нельзя упускать возможность. «Даже если она рискована…» — Сейчас… пойми, сейчас я не могу отдать Деревню целиком и сразу в ваши руки. Ты займёшь моё место. Но пока… придётся воссоздать силу сдерживания. — Я согласен, — сказал Шисуи. Сандайме обернулся. Снял с головы убор, и полы подхватил ветер. — Я… рад, что ты понял. — Что… что мне нужно сделать? — Я смогу договориться с Фугаку. Но мне понадобится время. И в это время… вы должны быть далеко. — Чтобы ни одна из сторон не смогла сделать свой ход… — Да, — решительно кивнул Сандайме. — Я разорву ту паутину ненависти, в которую все мы ненароком угодили. Шисуи понял, что Итачи всех их сдал. Но был ему благодарен.***
Из-за прутьев клетки виднелась арена. Итачи заперли в смежном подвальном помещении, и он смотрел за тем, как развлекаются нелюди. Под вопли силуэтов голодные псы обгладывали тело убитого им ребёнка. Стаей копошились в кровавой луже. Трупу прогрызли руку, разорвали живот, и один из псов размотал то, что когда-то было частью кишечника. Итачи наблюдал и не отводил взгляд. В конце концов, это был всего лишь труп. Но ужасало то, как реагировали люди на трибунах. Один из псов, самый слабый, отбился от стаи и улёгся на песок. Своими грустными глазами-бусинами он посмотрел прямо на Итачи. Наивное, отрезанное от еды животное. Естественно, оно ни о чём не сожалело. Что взять с пса?.. Щёлкнул позади замок. Открылась дверь со скрипом и тяжестью. Необычно напряжённо для не лишённых силы загонщиков, должных его сопроводить. — Ты чёт спокойный. Не стремаешься совсем, — донёсся высокий голос. — Приходилось убивать раньше? Итачи обернулся. Странным образом к нему в камеру проник ребёнок. Фигура казалась женской и подростковой. Ей было тринадцать, может, четырнадцать. Она щурилась, явно пытаясь скрыть нахлынувшее отвращение. Только спустя мгновение Итачи понял, что та увидела за решёткой разодранный труп. «Это девочка, на которую смотрел Коичи». — Да, — не стал скрывать Итачи. Она подошла ближе. Итачи разглядел её. Лопоухая детская рожица, кривой изломанный нос и веснушки. Слишком бодрая, но всё ещё с синяками и какой-то усталой аурой, как и у всех пленников. Вряд ли она была крысой. — Меня Коши звать, — поздоровалась девчонка. — А ты можешь не называться. Знаю, что Итачи. — Откуда? — Да не важно… Спасибо тебе. За Коичи. Итачи удивлённо оглянулся. Собаки ещё не закончили, а от Коичи уже оставались одни лишь бесформенная плоть, кровь и кости. — Мне показалось, что вы друзья. Коши печально закивала. — Да… Ты его моментально забил. Специально ведь, я пялила. Хотя мог просто перерезать горло, как и остальные. Спасибо. «Значит…» Стало ясно. Его благодарили за милосердие. — Я мог не убивать, — возразил Итачи. Коши усмехнулась. — Да канеш… — она махнула рукой. — И вас обоих бы скормили псам. Живьём. — Не факт. — Факт. Им же нужно позабавиться… но ты хладнокровен. Такие, как ты, здесь выживают… дольше остальных. Итачи не ответил. Ему не нужно было находиться в этом месте долго. — Но я не за этим припёрлась, — продолжила Коши. — Подтягивайся во время свободного часа ко второму загону. Такие, как ты… короче, нам бы вместе быть.***
Сквозь сетку высоких окон пробивались остатки света. В наступающей зимней темени Итачи тихо ступал за крадущейся Коши. Они, две маленьких фигуры, бродили по большому цеху. Плутали по лабиринту трёхэтажных коек, где умирали те, кому почти не осталось времени на жизнь. Тела вокруг поедали болезни, и от каждого больного зловония взмывали вверх, разносясь по округе. Второй загон дышал ими, и, словно через фильтр, прогонял через себя здоровых. Делал их такими, как все вокруг, лишал последних сил и воли. Пока мир метафорично пожирала ненависть, это место пало жертвой гнили. Итачи оглядывался мимолётно, часто ловил на себе внимание больных, но недостаточно цепкое и волевое, чтобы оно позволило им побороть страдания и запомнить его лицо. Дети здесь не отвлекались на прохожих и даже на себя. Многие даже позабыли, как общаться. Они только боялись, мёрзли и умирали. Коши шла, сжав кулаки. Её душу обжигала ненависть, и Итачи видел, как вокруг неё взмывает будто выжигающая дымка. Эта аура преследовала Яширо, Инаби и других их единомышленников, когда в приступах ярости они кидались оправданными и нет упрёками, и вдруг стало интересно: что бы произошло, окажись те здесь?.. Где оснований для ненависти было куда больше. Коши остановилась, нырнула в тёмную сторону, в которой блеклым контуром очертился проход. Подошла к сгнившей деревянной двери и аккуратно огляделась. Проверяла, не следит ли кто. Но сторона была сокрыта от глаз с ближних коек, даже если бы чей-то взор желал знать, кто решил в ней затеряться. Коши подступилась к двери, вдавила её, с лёгким скрипом открывая щель. Из щели прополз по полу рыжий отсвет. Коши вступила внутрь, и Итачи последовал. А после прикрыл за собой проход, скрывая мятежный уголок больного цеха от глаз незаинтересованных. Шелестел огонь масляной лампы. Описывал полусферу, и в ней высились тени в накидках. Казалось, взрослые, но вскоре Итачи понял, что это обман. Силуэты принадлежали детям, но протяжные тени блудили восприятие. Комната шепталась. Итачи огляделся. Вне огня сокрылись остальные. Стояли возле стен, попрятав лица, но оставив на виду свой дух. Их вела какая-то сила. Здесь веяло дыханием жизни. — Ой, — тихо окликнула всех Коши. — Я привела его. Силуэты друг за другом оборачивались. Один из пятёрки возле лампы кивнул: — Хорошо, — сказал он хрипло и тихо. Но речь резала острыми гранями. Существо за тенью не смогли лишить решимости. — Можем начинать. Ты будешь участвовать? — Нет, — ответила Коши. — Проведите ритуал впятером. Вы всё знаете. Силуэт кивнул. Он аккуратно поднял лампу с пола и перенёс её ближе, к дальней от двери стене. Итачи заметил, как тёплый свет окутал тело на единственной койке. Парень на ней еле дышал, с тяжестью вздымалась его грудь под необычно тёплым одеялом. Коши осталась рядом. — У вторых всегда только один путь, — начала она. — Это отстойник. Попадёшь сюда — и все пути закрыты. Ты мёртв. Парня обступили. Четверо в накидках придавили его к койке за конечности. Тот не противился. — Что с ним? — Воспаление лёгких, наверное. А может, и инфекция какая… Мы не знаем. — Нет, — сказал Итачи. — Что вы с ним делаете? Коши промолчала, и свободная тень вытянула над головой большую морду. Её черты окинул свет. Обвисли уши, на глазницах — вырез. То была голова свиньи. От неё несло зловонием, но оно почти терялось в гнилом дыхании цеха. Больной протяжно закашлялся. — Значит… — сказал он. — Свинарник… Люди в полусфере закивали в ответ. Но вне её общая сила вдруг сменилась ужасом. Дети у стен на мгновение потеряли дух. Итачи смотрел в центр и наблюдал, как силуэты источают силу. Они, словно жрецы, вели комнату за собой. А значит, все вокруг ещё воспылают. Просто нужно подождать. — Он предупреждён, — продолжала Коши. — Сам просил провести ритуал. Голову отложили на пол, и в руках свободной тени показался шприц. Она, тень, аккуратно стянула одеяло, надавила на поршень и выбила лишний воздух. Пролилась на пол пара капель. — Сначала зелёнка, — шепнула Коши. — Остальные уколы болючие. — Потом? — Только синька. Краснуху нельзя, слишком мощное, может башку потерять. Итачи кивнул, наблюдая, как больной поморщился от боли. Раз за разом его обкалывали в разных местах, а после всё закончилось. Взгляд его помутнел. Но рассудка он не лишился. — Если он отключится, они всё поймут, — сказал Итачи. Коши кивнула в ответ. — Тогда эти твари не смогут вдоволь насладиться его болью. Больного перестали вдавливать. Один из силуэтов протянул нож и сделал надрез на его пальце. Тот почти не реагировал. Смотрел на вяло текущую кровь. Понимал, но боли, похоже, более не чувствовал. Так проверяли насколько сильно притупилось восприятие. — Прекращай, — сказала Коши и подступила к койке. — Хватит на этом. — Да, — ответил один из силуэтов. — Надо заканчивать. Коши скрылась за их спинами. И тогда они все ушли во мрак. Затухла лампа, развеялась полусфера. Но воспылал огонь из свиной морды. Двумя светилами зажглись пустые глазницы. — Это — прощание, — донёсся голос Коши. Решительный, и с потаённой яростью — знакомый тон. — Мы сделали, что могли. Толпа зашевелилась. Речь меняла чувства, медленно искореняла страх. Итачи оказался прав. Дети, липшие к темени стен, покидали укрытие. Они снова загорелись. И сдвигались к койке, словно в жесте немой поддержки пытаясь спасти обречённого. — Так давайте вознесём свои души к богам, чтобы те даровали свободу от мучений тем, кто их не заслужил! Итачи не двигался. На него не смотрели. Только Коши, вмиг из обычной девчонки ставшая лидером восходящей злости, ждала его реакции. Но он ничего не предпринимал. И лишь наблюдал за доселе немым бунтом, обретающим свой голос. — Мы покараем их… — Вырвем души! — Пусть демоны жрут их в аду!!! С каждым разом становилось громче. «Да… оно всегда похоже…» В мятежных ликах ярости разительно загремела ненавистная воля. Жгучая надежда вела их, и в единении они оплетали друг друга узами. Ковали больную связь, которая поможет обрести мимолётное спасение. Судьбы сцепились кольцами чужих решений в единую цепь. Нависшая её тень привила детским силуэтам злость, и теперь они нашли в ней силу. Итачи чувствовал, как даже его медленно затягивает в этот водоворот чувств. Он видел вокруг себя своих родных. — Пусть когда-нибудь, — продолжила речь Коши. Она вступила вперёд, и рыжее пламя из свиных глазниц окинуло её лицо. — На месте этой свиной хари будут головы тех, кто заставил нас это сделать! Толпа залилась в восторге. Они думали, что нашли силу. И теперь хотели пронести её, невзирая на преграды. Наделённые разрушающей мощью рвать все оковы. Даже те, которыми дышал мир. Итачи видел, как границы сносит яростью и как в будущем это затянет всех их в бездну. Итачи видел клан Учиха. Но дети вокруг, в отличие от Учиха, были лишены того, что им полагалось самими правилами созданного людьми мира. Были лишены почти всего, чего вообще можно было лишить. «Квадрат» заслуживал забвения. Заслуживала ли Коноха?***
Пробирало свежей вонью. Взмывали в воздух голодные визги. Изморенные свиньи топтали холодную грязь на дне загона. Они — живые, но неосознанные существа толпились под помостом в ожидании очередной подачки. Даже истинные животные в этом месте мучились. Итачи наблюдал с высоты из-за ржавой решётки. Многих детей вывели посмотреть. Коши говорила, что гнали всегда разных, укрепляя таким образом паутину слухов. Так разносили страх. После ритуала Итачи был уверен, что загонщики недооценивали мощь сопутствующей ярости. Даже дети в её путах способны были на свершения. Просто нужно время. И когда-нибудь то, что пророчила Коши, воплотится в реальных порывах. Её тоже привели. Она стояла рядом и морщилась. После знакомства всё старалась находиться рядом. Итачи подозревал, что она не просто так хочет заиметь его в союзники. — Смотри на них. Эти мудилы не тут. Но они спрятались на другом краю зеркала. Итачи проследил за направлением её взгляда. В одинокой металлической петельке под потолком повисла камера. Тонкие провода оплетали её корпус, а линза поблёскивала. — Где-то в тепле, — продолжила Коши. — Они будут наблюдать. Итачи на мгновение утонул в глубине объектива. Выловил в отражении своё лицо. Среди шепчущихся вокруг детей он стоял удивительно спокойно. Но никому, казалось, не было дела. Близились громкие шаги. По навесным металлоконструкциям приближался один из загонщиков. — Тихо!!! — рявкнул он. Потухли голоса. Но вдруг… — Пустите его! — промямлила невысокая девочка рядом. Все вокруг обернулись на неё, словно накинулись удивлением, и она испуганно сжалась. Совсем маленькая — ей едва ли было десять. «Она тут новая?..» — Чё вякнула, пиздючка?! — загонщик приблизился к клетке. Схватился за ржавые прутья. Девочка тихо пискнула и отскочила. — Щас вместе с ним туда полетишь! Итачи осмотрел лицо. Но едва задержавшись на пустых глазах, отвёл взгляд, чтобы не провоцировать. И случайно выловил морду одной из свиней. Разницы не ощущалось. Загонщик сплюнул, и сквозь сетку рабицы слюна стекла вниз. — Ещё разревись тут, сука мелкая… После он ушёл. Итачи поднял голову. Оглядел девочку, та обхватила себя руками и тихо плакала. Никто не спешил её поддержать. — С ней ничего не будет, — шепнула Коши. — Она из первого. На неё уже нашёлся клиент. — Куда её увезут? — Либо прямиком к новой жизни. Либо ту… — Всё готово?! — её перебил крик загонщика. — Либо туда, где заберут последнее. Рвано заскрипели громкоговорители: — Да, — донеслась команда. — Ведите. Загонщик фыркнул. Помахал рукой. И двое таких же мужиков подвели к намосту больного парня. Он шатался, но шёл вперёд. Его накачали идеально. Итачи рассказали, что парня звали Томо. Томо попал сюда, потому что его продали родители. Его пихнули в первый, но он заболел и очутился во втором, где из его организма извлекли максимальную выгоду, а потом бросили умирать. Итачи казалось, что гуманней и выгодней было его убить и вырезать остальные органы до того, как те поглотит болезнь. Но загонщики думали иначе. — Это прощание, — прошептала Коши. Она сцепила руки в странном жесте. Некоторые из округи повторили за ней. — Пусть Боги смилуются над ним… Палкой Томо толкнули на тонкую деревяшку. Тот замешкался, но удержался. Разразились голодные визги. Рой учуял добычу. — Они… они думают нас сломить. Но они… — шептала Коши. — Они гневают нас. А мы с их помощью заставим… Томо резко скинули вниз. Итачи видел, как его брыкающееся тело стремительно скрылось под массой налетающих туш. Сквозь свиной визг бились вопли. Коши дёрнулась. — Мы… — губами прошептала она. — Дали ему… но он… он… Томо всё ещё жил и чувствовал, как его рвали на части. Летели кровавые ошмётки. Кивнула сверху камера, вылавливая нужный ракурс. — Шоу должно увлекать, — прошептал Итачи. «У вас не было выбора».