***
Мадара вынырнул в реальность. Вяло осел посреди рыжей тьмы своего убежища, стянул маску на край лица. Только что он погиб, но восстал, едва возникнув на перипетии забвения. И осознание, насколько же близки оказались оковы смерти, ударило неимоверной слабостью. Он усмехнулся. Посмотрел на окровавленную руку. Разжал кулак и увидел глаз Учихи Шисуи. В сухом остатке Мангекё стоил риска и потери заурядного шарингана. Если всё пойдёт по плану, то глаз для Изанаги в распоряжении появится бесчисленное множество. Но Мадара не рассчитывал на такую скоротечную смерть. Йондайме Хокаге вышел на него спустя всего шесть лет, даже до начала захвата биджу. Не следовало откупаться от Коями новыми ногами и местью всей Конохе. А ещё… Он вздёрнул рукав и разглядел на коже вязь формулы. Йондайме снова его пометил. «Нужно отодрать эту гадость, пока есть возможность».***
— Ты хотел поговорить, — мягко спросил Йондайме Хокаге. — Так? Итачи аккуратно покосился на него, не упуская из вида Шисуи, окружённого врачами. Друг временно утерял сознание и опаснейший Мангекё шаринган навсегда. Ещё ему повредили витальные каналы чакры. Мадара действовал грубо. Далеко не с медицинской точностью. Йондайме Хокаге возник, когда никто не мог этого ожидать и предвидеть. Но Итачи теперь отлично осознавал, чем этот человек занимался вне стен Конохи все шесть лет. Его правда следовало расспросить о многом. — Да, — ответил Итачи. — Тогда пойдём. Йондайме положил ему руку на плечо и отвёл меж древесных коридоров в скупо обставленную комнату. Через дребезжащее окно Итачи рассмотрел зелёные болотистые пятна и дальний глухой лес. Он не знал, куда пространственно-временная техника занесла их, но если в такой глуши Шисуи могли помочь… — Не беспокойся, — подбодрил Йондайме и встал возле окна. — Это место — одна из точек сети Джирайи-сенсея. Здесь есть свои ирьёнины. Они подлатают Шисуи. Он открыл спину. Итачи поймал себя на мысли из ветви потаённых опасений. Понял, что мог бы в случае чего попробовать подлететь Шуншином со спины и атаковать… «Если бы Шисуи был в сознании…» Поводов подозревать Йондайме Хокаге в деструктивном умысле было меньше, чем не подозревать, но Итачи просто не мог полностью отбросить сплетённую сеть сомнений. И всё же он аккуратно спросил: — Как вы нас нашли? — спросил Итачи. — Я искал не вас, — ответил Йондайме. — Человек в маске — моя цель. — Почему же? Йондайме обернулся. Лёгкий прищур и улыбка выдавали в нём хитрого человека, но Итачи опасался его не из-за мимики. Просто Хокаге в двадцать с лишним неопасные люди не становились. — Вы знаете, — сказал тот. — Потому что из-за него случилась трагедия. Итачи не ответил. Единственным, кто мог поведать Йондайме об этом, был Сандайме. Или кто-то из тех, кому Сандайме доверяет. — Как вы выследили его? Его пространственно-временная техника позволяет скрываться от глаз сенсоров в одно мгновение. — Мне сообщили о том, где его искать, — расплывчато ответил Йондайме. — Кто? — Хм-м… элементы, которые сложно охарактеризовать как дружественные. Эта цепь событий не так важна в контексте нашего совместного будущего. Мне интересно другое. Итачи нашёл себя на мысли, что ответа ему так и не дали. — Что именно? Йондайме сказал не сразу. — Твой друг… Учиха Шисуи. Правда ли в его силах незримо навязать человеку любую мысль? Итачи не ответил. Он догадался. — Вы знали, что Мадара охотится на него. — Знал. Но я не мог предупредить вас. Как и не мог быть близко на протяжении всего этого времени. Меня бы просто засекли, — сказал Йондайме и замолчал. Он ждал ответа уже на свой вопрос. — Да, — сказал Итачи. — Шисуи подвластна эта сила. Выходит, Мадара правда узнал о ней? — Узнал. Он планирует начать войну. Итачи сохранил лицо. Но на деле его медленно разрывало от осознания грядущей беды. В сравнении с ней меркло и состояние Шисуи, и даже томящийся бунт. — Нужно остановить это, — сказал он. — С помощью Мангекё шарингана Шисуи он сможет сотворить ужасное. — Я знаю. Мадара и без него представлял угрозу. Но с ним этот человек перейдёт грань проблемы, которую можно откладывать. Что бы он на самом деле ни планировал, это приведёт к расколу мира. Итачи кивнул. И поймал себя на мысли, что чувствует себя странно. Йондайме вызывал схожее с Шисуи ощущение. Оба они были до крайности из того типа людей, которые без всяких усилий умели заставлять других добровольно открывать свои души. И это одновременно притягивало и отталкивало на невозможном для большинства уровне восприятия. Итачи немного боялся, что чуткий взор может проникнуть в те регионы, где не найдёт понимания. Но не потому, что ему было стыдно за собственные же доводы и расчёты. Просто он понятия не имел, насколько в этом чутком взоре хватит чуткости, чтобы воспринять вынужденную тень. Не проломится ли грань, когда иные эмоции направят этих людей вне их обычных поведенческих путей? И если с Шисуи Итачи очертил границу, за которую лучше не ступать, то Йондайме был далёк от тех самых регионов. Они с Итачи осознавали друг друга слишком поверхностно. — Мадара стоял за нападением Лиса, — спросил Итачи. — И он был не один. — Верно, — последовал ответ. Йондайме мнимо замялся, словно готовился обсудить что-то неудобное. — Вторым был… Учиха Коями. — Мы знаем. — И Шисуи? — И Шисуи. Я поделился с ним подозрениями. — Вот как… — Мне интересно узнать о том, в чём заключалась способность Мангекё шарингана. И почему вы решили заключить глаз в своём шкете. Йондайме снова выдержал паузу. Готовил слова?.. — Это защита от Мадары. Мангекё шаринган обладает несколькими свойствами, особыми… методами преобразования и использования чакры. Наверное, можно охарактеризовать их как ниндзюцу. — Разве что глаз выступает формирующей силой, — понял Итачи. — Но обычный шаринган способен работать лишь с малым спектром сигнатур. — Да. И потому ему подвластен лишь ограниченный объём сил. Но Мангекё шаринган иной. Он формирует специальные каналы, уникальные. Так, Коями имел две заложенные способности. Один из видов чёрного пламени Аматэрасу. И гендзюцу, о названии которого я не ведаю. — То же, которым владеет Учиха Шисуи? — Этого я не знаю. Способность Коями создаёт в глазу необычную энергию. Как и простое гендзюцу шарингана, она передаётся визуально. Но вместе с этим… её чакра способна ассимилировать чакру жертвы. Создать нечто вроде ложного острова. — Этот остров — воля гендзюцу, — понял Итачи. — Это обычный механизм. — Именно. Думаю, ты знаком с подобной маскировкой. — Похоже на методы воздействия продвинутых иллюзий, — удивился Итачи. — В таком случае… в ассимилированных островах останется чакра носителя. Её можно вычислить. И искоренить. Йондайме улыбнулся. Голос его звучал немного задорно. Словно он подсознательно включал в составляющие речи что-то завлекающее. Будто бы старался ненавязчиво заинтересовать. Видно, ему приходилось прибегать к таким уловкам во время обучения своей команды. — Не-а. Здесь начинаются отличия. Чакра ассимилирует… словно… если бы щепотку куриного бульона залили в говяжий. Вкус останется говяжьим. Но глупо отрицать наличие процента куриного бульона в общей массе. Дело в том, что технологии… что сами наши вкусовые рецепторы не способны вычленить этот процент, понимаешь? — Но даже щепотку можно вычислить. — Нет. Эта щепотка — особенная. Со временем она становится частью чакры жертвы. Меняет сигнатуру под стать новым условиям. Вряд ли целиком, но достаточно для того, чтобы наших технологий не хватало. Её не выйдет распознать. Вот почему это гендзюцу настолько опасное. Итачи задумался. Сразу вспомнил о словах Шисуи про способы наложения и снятия. — Я понял, — сказал он. — Думаю, что методики воздействия у техник Коями и Шисуи схожи. Но что с методиками активации?.. — Способность Коями комплексная и затрагивает оба глаза. Один служит для наложения. Другой же — для снятия. — Второй глаз — дешифратор, — догадался Итачи. — Да. Только он способен распознать в ассимилированном множестве первородную энергию иллюзии. Он же способен извлечь её. — И что тогда? — Тогда человек, попавший под воздействие техники, придёт в норму. Итачи кивнул. — Что с ним стало? С глазом. — Он уничтожен, — ответил Йондайме. — Одна из моих атак разворотила Коями часть лица. Вместе с ней глаз был утерян. — Тогда откуда вы узнали о его способности? — Инверсными методами мы воссоздали мосты связи. А по ним — смогли спроецировать на бумагу упрощённую версию структуры каналов глаза. И… есть ещё кое-что. Я успел получить слепок структуры шарингана Шисуи и сравнить его с обоими глазами. — Так быстро?.. Йондайме посмеялся и нелепо почесал затылок. — Ага, — сказал он. — Слепки иные. Глаза Шисуи были связаны параллельными каналами. Их функционал одинаков. — Шисуи никогда не говорил о том, что способен снять технику. Выходит, его способность… менее универсальна, так? — С одной стороны, — ответил Йондайме. — Но с другой… глаза Коями не имели отделов, восстанавливающих утраченную чакру иллюзии. Первородное скопление всегда было одно. — То есть… — предположил Итачи. — Пока существует одна жертва, другой быть не может. — Именно. Наконец всё стало ясно. Коями не врал. На него напали. У него был один путь отбиться, он им воспользовался и утратил своё гендзюцу. Вот оно. Но кто — нападавший?.. — Тогда… на кого сейчас наложена техника?.. — Мы его так и не нашли. Но он жив. — Почему? — Потому что если жертва мертва — чакра вернётся глазу. Понимаешь же, да? Только живое существо способно поддерживать целостность энергии внутри себя. Чакра мертвеца расцепится на отдельные элементы и вклинится в природную энергию, как в самый близкий к своей сути элемент после смерти её носителя. Первородная чакра иллюзии же… она для тела инородная. Носитель не является для неё ориентиром, даже несмотря на все преобразования. Настоящее начало ей дал шаринган, и потому она вернётся обратно. — Всё как и с обычным гендзюцу, — сказал Итачи. — Эм… пожалуй, мне не следовало объяснять это тебе, — смутился Йондайме. — Я немного увлёкся. — Я понял. Спасибо за это. — У тебя есть ещё вопросы?.. Итачи задумался. И вспомнил недавний разговор. — Скажите, — сказал он. — Коями ведь являлся инвалидом. Как он… смог участвовать в нападении? — Мадара восстановил его ноги. Каким-то образом ему удалось создать протез, содержащий в себе регенеративные клетки Первого Хокаге. Мы до сих пор не знаем, где он их достал. И всё ещё тайно изуча… В дверь постучали. Итачи отошёл вбок, но внутрь никто не заходил. «Это сигнал…» Йондайме подошёл поближе и снова положил руку ему на плечо. — Я не так давно узнал о том, насколько всё серьёзно. Сандайме рассказал мне. Мне жаль, что за тот год у меня не вышло сильно переменить устоявшийся расклад. «Он… извиняется?..» — Но ведь год — ничто в том периоде ненависти, который пришлось пережить Конохе и клану Учиха. — Возможно, — сказал Йондайме. — А возможно, и у меня был шанс. Просто упущенный. — Вы помогли сейчас. Без вас этот человек мог причинить гораздо больше неудобств. Йондайме улыбнулся. — Я помню вас детьми. Тогда вы казались мне нашим будущим, — сказал он. — И теперь… я правда буду верить в то, что вы с Шисуи справитесь.***
Итачи замер пред дверьми зала собраний. Вместе с медицинским конвоем он прибыл в Коноху едва ли час назад, но знал, что за неявку ему вновь выскажут претензии. Снова будут пытаться скинуть свои грехи и проблемы. «Нечего томить… всё равно меня обольют помоями». Он отворил дверь и ступил внутрь. Бушующая стихия обратила на него свой взор. Один за одним оборачивались изголодавшиеся по направленной злобе люди. Итачи почувствовал, что в одиночестве выступал против надвигающейся лавины. — Явился, — яростно процедил Яширо. Итачи сцепил кулаки от внезапно накатившего раздражения. Пока он старался сделать всё, пока рисковал ради мира… Ему искренне хотелось свернуть этому жалкому человеку шею. Ему. Крикливому Инаби. Молчаливому Текке заодно… Фугаку встал. Итачи впился в его глаза со смесью яростной решимости и понял, что сейчас они с отцом испытывают одно и то же. Отцу, должно быть, тяжело. Но хорошо, что пока обстоятельства не вынудили их вновь оказаться на границе меж разными гранями лезвия. — Итачи никогда бы не предал клан, — вмешался отец. — Фугаку-сан, при всём уважении! — вскрикнул Яширо. — Он единственный был с Шисуи! — Только сам Шисуи может сказать, что на самом деле произошло, — процедил Фугаку. Его голос еле заметно подрагивал меж натянуто спокойным и искренне разъярённым состояниями. Ещё чуть-чуть, и… — Или у тебя есть повод подозревать моего сына? Раскрой же. Зачем ему убивать своего лучшего друга? Яширо замялся. Сцепил зубы. Итачи подавил желание спросить в открытую: не ставил ли Яширо себя на его место? Не думал ли в контексте своего выбора, своего вероятного варианта? Размышлял ли о том, что сам способен на такое предательство? Итачи уже прошёл этап, когда он жил во лжи о своей неспособности принести в жертву близкие разуму мотивы. Квадрат разбил последние осколки этой мирской иллюзии. Но сила в своём природном проявлении — не первопричина для расхода таких ценных душе ресурсов. Итачи был готов отдать на растерзание себя, свои ценности и тех, кто находился в зоне, оплетённой его влиянием, чтобы увести Родину и мир с обречённой дороги. И от того желание Яширо списать на него предательство отзывалось глубокой яростью. Итачи знал этого человека с детства, но лишь сейчас окончательно убедился, насколько он был по-плохому обыденным. Он — то самое обиженное и не переросшее это поганое чувство дитё, не утратившее деструктивное желание вести людей за своей неоправданно необоснованной решимостью. Ведь таким чужды любые логические цепи и высокие цели, чужда любая перспектива, а под лозунгами о лучшем будущем они скрывали потаённое желание утвердить себя правым. Месть, возрождение былого величия — лишь ширма. В мире, где людьми управляли чувства, у обыденных его субъектов не могло быть иных поводов достигать. Дать им путь удовлетворить себя, дать им общество ведомых — вот бунт ненависти и готов. Причина не важна, не важен смысл. Такие люди неосознанно зацикливались на поводе как на факте, жили им и правили весь негатив в единственный вектор, насколько неоправданна бы такая трата ментальных ресурсов ни была. Любое отклонение от нормы, любой конфуз на жизненном пути приводили к кризису. Лидер — и не тот, кто носил титул, а тот, кто впитал в себя самую большую часть массовой идеи, кто слился с ней в самой большой степени и стал идолом, искал повод оправдаться в первую очередь для себя. И когда находил — вторил другим с восторгом и упорством барана, но так, что выглядело это, будто не оправдание, а намеренная смена мнимой аргументации или даже самого курса идеи. Яширо был из таких. Его порывы чувств сцепились клубком, который он сам не собирался распутывать. Он действовал, словно цепляясь за одну единственную яркую нить среди кучи блеклых. Итачи не думал, что ему безразлично благополучие клана и своей семьи. Просто Яширо забылся. Итачи был уверен, что если перерезать сыну этого ублюдка горло и поугрожать ему самому — Яширо точно сменит приоритеты перед своей смертью. Может быть, живительный страх отрезвит его мировоззрение. Жаль, что в таком случае изменение жизненного курса в глобальном плане уже ничего не изменит. Трупы редко когда способны продуктивно влиять на мир. Итачи вздохнул. Пока что не было поводов волноваться раньше времени. Пусть его ненавидят, но в этом были и преимущества. Шисуи вознесётся в глазах клана со статусом негласной жертвы. Эти шакалы с меньшей вероятностью ополчатся против него. — Вы беспочвенно обвиняете меня в попытке убийства Учихи Шисуи? Думаете, что я настолько глуп, что решил поддаться слухам и убить товарища ради сил? — Да, ублюдок! — рявкнул Инаби. — Именно это ты и пытался! — Нет, — отрезал Яширо. Все замолкли. Его голос пропитался необычным холодом, словно он готовился сказать необратимое. — Не просто так Шисуи лишился глаза. Ты желал другого. Итачи прищурился. И вдруг понял. Яширо готовил приговор для всех. Он знал. — Ты желал получить его высшую силу. Мангекё шаринган. Мгновенный галдёж ударом выбил из головы все собранные мысли. Итачи замер на месте, окружаемый гиенами с голодным глазами. Все они, ряды, в которых затерялись громогласные ублюдки, казались единым целым. Итачи подсознательно чувствовал, что его правда готовились сожрать на месте. Если бы не отец… — Яширо, — бесформенную мысль толпы разверз его громкий голос. — Как это понимать? Но гул из зала не исчез. Итачи вербально ощутил, как дрожат позиции Фугаку. И как Яширо тихо начинало разрывать от благого осознания величественности учинённого им хаоса. Падшая идея окончательно его подчинила. — Как хочешь, так и понимай! — дерзко выкинул он. Фугаку вскочил. Яростный до предела, но всё ещё скрывающий внутри океан ответного гнева. — Ты, лидер, не смог углядеть за этим! Но я знаю! Я видел это! И твой сынок, говнюк, попытался грохнуть Шуншина! Наверняка по приказу Хокаге! — Яширо!!! Прекрати этот бред сейчас же! Если продолжишь, то ответишь по всей строгости за свою дерзость! — Ты ввязал нас в эту авантюру с Хокаге, окончательно слил ему инфу о бунте! Мы больше не можем тебе доверять! Итачи так и стоял на месте. Вокруг начиналось что-то безумное. Люди вместо него набросились на отца. Не все. Но так много, что эта вакханалия оплетала всё новых и новых жертв. Итачи видел, как прямо при нём восставал на несколько недель погребённый бунт ненависти. Как он и думал. Одним решением Хокаге многолетнюю тварь в могилу не сведёшь. «Что же делать?..» — Ты!!! — рявкнул Яширо. — Мы больше не станем идти под твоим началом! — Это измена, Яширо! — рявкнул Фугаку. — Нет! Это ты изменник! Все эти годы, все десятилетия… ты продолжал и продолжал кидать наш клан во имя бредовых грёз о мире! Очнись уже! Узри, что натворил! — Грёз о мире?.. — не выдержал Итачи. Он встрял, в попытках отвлечь на себя внимание. — Ты — просто слепой и жалкий кусок дерьма, повязанный идеей о том, чтобы удовлетворить своё голодное эго. Тебя не волнуе… — Заткнись, ёбанный шкет!!! — заорал Инаби. — Чёртова подстилка Хокаге! — Хватит!!! — перекричал его Яширо. И ор угас. От голоса этого ублюдка, а не от отцовского. — Мы будем голосовать. Отец молчал со сцепленными кулаками. Вокруг него будто бы подрагивала аура, этот гнев, это напряжение… Как никогда хотелось поддержать отца, чтобы он не сорвался. Ведь те, кто до сих пор являл его опору и поддержку, на деле были против ненависти. Они ценили целостность семьи, и если Фугаку прямолинейно передавит всех инакомыслящих… — Голосуйте, — рискнул он. — Пусть решит большинство. — Отлично, — фыркнул Яширо. — Поднимите руки те, кто не желает более следовать за Фугаку. Люди зашептались. Итачи всё ещё стоял возле двери и не продвигался дальше. Раньше он часто примыкал к другим, стараясь затеряться. Не хотел провоцировать к своей фигуре излишнее внимание, но сейчас… «К чёрту. Хуже уже не будет». Люди вскидывали руки. Один за одним, и зал захлёбывался в инверсивных речах. Все вокруг пытались решить, за кем желают следовать. Итачи опустил голову. Его мутило от распирающей досады. Такова была судьба Учиха?.. Пасть, едва не дотянув до пути мира?.. — Время! — рявкнул Яширо. Итачи напряжённо попытался сосчитать. Рук было много. Казалось, что большинство, но под конец он осознал, что… — Против, — сказал Фугаку. — Всё решили восемь голосов. Ты проиграл, Яширо. Яширо разъярённо заоглядывался. И скоро замер. — Ты-ы!!! — зарычал он на Текку. — Ты против?! — Это нерационально, — сказал Текка без всякой слабины. — При всём уважении, Яширо-сан. Вы явно пытаетесь поставить себя на место лидера. Ваше правление приведёт Учиха к краху. — Предатель!!! Тогда какого чёрта ты меня поддерживал?! — Нам нужна была оппозиция. Но сейчас ваш курс на похищение джинчурики принесёт излишнюю смуту, из которой не останется пути. — Он прав, — вмешался Итачи в очередной попытке убедить этих глупцов. — Лис прольёт слишком много крови. Мы… — И чёрт с ней! — заорал Инаби. — Разве их жизни дороже наших?! Итачи посмотрел на него с жалостью. — Мы не в силах остановить ответный напор ненависти, — он едва заметно ухмыльнулся. Раз уж все говорили, что думали… — Если твой сосуд настолько дегенеративно пустой, что ты не можешь осознать последствия своей идеи, то мне тебя искренне жаль. Инаби подавился слюной. — Д-да я тебя!.. — Хватит!!! — рявкнул Фугаку. Шёпот мигом сгинул. Итачи скосил взгляд на уже спокойного на вид отца. Скосил на потухшего и нерешительно-злобного Яширо. Он пытался протолкнуть свою гнилую идею прямо сейчас, потому что иначе Шисуи станет Хокаге. В таком случае выставить Коноху злом у него, может, и не выйдет. «Ты проиграл, ублюдок… — подумал Итачи. — Если с Шисуи ничего более не произойдёт, то у нас останется шанс». Но в горле отчего-то стоял ком плохого предчувствия.***
Парализованные тела охранников Учиха обвалились, словно тряпичные куклы. — У вас тридцать минут, Данзо-сама, — прошипел голос под маской. Данзо кивнул, и бойцы уволокли охрану с дороги. Он отворил дверь в палату. В скупом убранстве кланового госпиталя было четыре кровати. Пищала и гудела медицинская аппаратура. Возле окна, в самом грустном углу комнаты, одиноко валялся бледный Учиха Шисуи. Данзо подошёл поближе. Мимолётно окинул взглядом лицо. «Мангекё шаринган, значит… — вспомнились слова Яширо. Псевдо Учиха Каген, а на деле агент Корня, доложил о новой информации моментально. — Значит, после инъекции я извлеку твой глаз». Всю полумерную нить плана Хирузена следовало оборвать, пока не стало поздно. Когда Шисуи оказался уязвим, а его родственники пытались растерзать своего лидера гневным восстанием. Какая разница, на кого они подумают? Какая разница, что предпримет Хирузен? Пусть Коноха в глазах Учиха окажется дискредитирована. Разве ж им поверят вне стен клана? Разве ж этих отщепенцев поддержит хоть одна живая душа?.. Они наконец попытаются воплотить задуманное в жизнь. И накануне безвыходное положение вынудит Хирузена действовать жестко. А если нет, то Данзо сам поручит Итачи всех вырезать. Жизнь Саске станет этому гарантией. Как же повезло всё-таки, что этот Мадара появился. Данзо выудил из футляра смертельную инъекцию. Он искренне желал быть в этом моменте лично… «Кагами… не думал я, что твой внук… станет ключом к избавлению, — подумал Данзо. — Ты бы меня возненавидел». Но это неважно. Уже давно миновало то время, когда оставалось право действовать во благо чего-то, что принадлежало его личным чувствам. Былое на то и оставалось былым, что ориентироваться на него в настоящем следовало очень аккуратно. Он закатал шкету рукав, снял с иглы колпачок и надавил на поршень, выбивая воздух. Шисуи умрёт во имя окончательного устранения угрозы. Достойно для шиноби. Жертвенно. Данзо и сам был не прочь умереть именно так. Он занёс иглу. Прицелил. Замер пред наступающим удовлетворением и чуть ли не наяву почувствовал тот долгожданный последний миг, предвещающий время, когда Коноха наконец вырвется из цепких лап проклятия. «Тебе конец, Учиха Шисуи!» Игла оцарапала кожу. — Ты позабыл, каков путь судьбы, мною тебе предначертанный? Данзо сковало в металлическую статую. «Что?!» Он осознал, что утратил контроль над телом и словно завис где-то между настоящим и следующим мигом. Развеялось по телу ощущение силы, не выходило более обнаружить источник чакры. Его поймали в гендзюцу?.. — Ты утратил в памяти нужную нить. Что ж. Время напомнить тебе элементы сознания, которых ты по моей воле лишился. Пространство развеялось вязкой тьмой, и Данзо слился с её пустотами. Дробью осколков вспыхнула память. Искажённые линии выстроили во тьме контуры разрушенного дома. Жизнь в пустоте утерянного сознания пришла в движение. Древо стен защёлкало горелой мутью. По высокой тени танцевали языки огня. Пред ней лежал человек без ног. — М-мудила… — цедил он. — Т-ты, что тебе… Ему не ответили. И тогда чёрные глаза залило красным заревом додзюцу. — Мои глаза, да? Желаешь отжать мою силу?! Ну так получи сполна, урод!!! Тьма испарилась дуновением свободы. Данзо вынырнул из её оков и ощутил, как с его тела медленно отекают бесформенные потоки пустого пространства. Он снова был собой и стоял в палате. Громко и не размеренно дышал. Ему наконец вспомнилось, как по велению голоса он утратил эти осколки. — Не может быть, — сказал Данзо. — Бред. Ты мёртв. — Сущность без плоти и крови не может познать смерть. Я — лишь воплощение воли, выраженное чакрой. Данзо отдышался. Почувствовал наконец контроль, скосил взгляд на свои руки. Никакого шприца в них не осталось. А перед кроватью Шисуи раскинулся чёрный пласт иллюзионного барьера. — Тебе не прорваться сквозь ментальное вмешательство, жалкий человек, — всё доносился голос. Данзо резко обернулся. — Тогда кто ты сам, — процедил он, — если не жалкая крупица чужой мысли? Перед ним стоял мужчина. Щетинистая рожа застыла в издевательской мине. Обычно лохматые волосы казались на удивление причесанными. На нём был чёрный плащ-пончо, полы которого поддувало фальшивым ветром. Ненавистный Учиха Коями умудрялся выёбываться, даже будучи мертвецом. — Во мне нет телесных слабостей, а энергии мне хватит на многое. Каждый раз, когда ты нарушаешь волю… — он хлопнул в ладоши. Ноги подкосило. Данзо с грохотом обвалился на пол. — Я могу вытворять с твоим сознанием всё, что пожелаю. Жаль лишь, что нарушить волю к жизни не могу. Так что ты поживёшь. Пока что. — Ублюдок… Он опёрся руками о пол и сморщился. Когда ничего не предвещало новых преград, в тот миг, когда опасность, казалось, обязана была иссякнуть… — Не бывает в мире бесконечного, — сказал он. — Вот и ты когда-нибудь закончишься. Коями захохотал. — Да, это точно, — сказал он и снова занёс руки. Данзо не услышал нового хлопка, и его снова окатило ощущением гнетущей пустоты. Комната никак не исказилась. Так отчего же казалось, что сзади кралось неизбежное забвение?.. «Точно… — понял Данзо. — Звук…» Коями отобрал у него звук. К ногам по полу проскользил блокнот. Рука, извне управляемая, сама к нему потянулась. Отлистала пустой рыжий титульник. «Тебе», — обжигающие чёрные символы дрожали на бумаге. Рука перевернула страницу. «Всё равно». И ещё. «Этого». И ещё. «Не запомнить». Данзо сцепил зубы от злости и почувствовал, что их нет. Он дотронулся до челюсти. Замер. Слишком гладко и твёрдо для старческой кожи. Он трогал собственный череп. Рука вздрогнула. На миг восстановленная воля снова отошла ублюдку Коями. Пальцы подцепили страницу. Отлистали последнюю. «Мудень». Символы выбились из контуров и распластались по бумаге. Блокнот воспылал чёрными огнями и иссох. — Видишь, — голос Коями разверз навязанную тишь. — Попробуй ты воспроизвести на свет своё потаённое намерение — и падёшь моей жертвой. Медленно возвращался контроль. Вернулось ощущение живого тела. Данзо опёрся руками о землю. Поднялся на непривычно отзывчивые ноги. — Надо было отправить кого-то, — фыркнул он. — Тогда у тебя бы ничего не вышло. — Вздор, — ответил Коями. — Ты правда веришь, что такой простой обман бы сработал. Данзо усмехнулся. — Доселе у меня получалось медленно вести весь ваш клан в могилу… — Клан — не семья. — Вот оно что… — Только я и мой сын. Только на нашу защиту эта воля ориентирована… Заскрипела входная дверь… Коями не оборачивался. Сквозь подмыленное чужим вмешательством мироощущение билась чужая чакра. В него вторглось существо. Живое. Из фигуры Коями вылез Учиха Итачи. — Ну вот. Этот пиздюк испортил мне всё представление, — небрежно фыркнул Коями. — Ненавижу таких муд… — Что вы здесь делаете, Данзо-сама? — ненамеренно перебил Итачи. — Ещё и перебивает! Наглец! Данзо на мгновение встал в ступоре. После перипетий иллюзионного воздействия ему следовало подумать. Учиха Итачи не мог принести хороших вестей в такой время. После объявления Шисуи Хокаге он не имел причин идти на необходимые меры. Значит, его цель сейчас — защитить залог выживания своей родни. Даже он прогнулся под давлением полумер. Впрочем, у него имелось больше поводов, чем у Хирузена. — Неважно, — ответил Данзо. Ведь любой ответ не отведёт от него подозрений. Итачи был умён. Он точно распознал в охране агентов под Хенге и вырубил их. Наверняка и над разумом настоящей охраны уже поработал. Или поработает. «Следовало их устранить». — Знаешь, — Коями обошёл Итачи с разных сторон. Помахал рукой перед его глазами. — Так непривычно всё-таки… будучи осознанным созданием, глядеть на тех, кто не воспринимает твоё существование. Смотришь и думаешь: вот мудилы. А потом понимаешь, что мудилы они не по своей вине. Просто ты сам незрим. Скрываешься, чтобы творить дела лучшие. Напоминает что-то. Не так ли?.. — он усмехнулся. — Тебя никто и никогда не вспомнит, ублюдок. Данзо яростно пощурился. «Мне плевать на память. Если ты жалок настолько, что горюешь лишь о том, чтобы утворить больше резонансных случаев, то мне тебя жаль», — подумал Данзо. И Коями распознал его мысль. — Да. Тебе, может, и всё равно. Ты разрушаешь судьбы, потому что хорош в самоубеждении и упёртости. Это приносит тебе счастье? «Своими действиями ты погубил кучу тех, кто в моральном плане не заслуживал смерти. И после этого ты смеешь меня в чём-то обвинять?» — Первоисточник моей воли поступил идиотично. Его разум заплыл противоречивыми чувствами, — отмахнулся Коями. «И потому ты жалок». — Они даровали первоисточнику жизнь. Без них человек, носивший имя Учиха Коями, никогда бы не был самим собой. И это охренительно в некотором роде. Я был уникален благодаря им. Данзо тихо зарычал. Этот ублюдок вызывал у него крайнюю степень ярости. Так не бесили враги. Так не бесила мягкотелость Хирузена. Коями словно являлся воплощением всего, что Данзо называл порочным. — Первоисточника пленило ощущение свободы. Он был инвалидом. Я был инвалидом. И тогда… «Тогда ты забил последний гвоздь в крышку гроба своего клана. Девятихвостый. Ты точно знал, что будет после». — Я надеялся, что Фугаку воспользуется хаосом. Даже после того, как этот козёл не поверил в мой рассказ о покушении. Но он промолчал. Мудила. Только теперь я вижу. Мне следовало кинуть этого Мадару и прикопать тебя одного. Так было бы лучше для всех. «Ты говоришь это человеку, который искренне ненавидит всё твоё естество». — Я знаю, — сказал Коями. — Но в мире не осталось людей, которые не отвернули от меня свой взор. Данзо промолчал. Он более не выказывал чувств, стараясь не провоцировать молчаливого Итачи. Но Коями хотелось закопать живьём, пусть тот и был всего лишь воплощением иллюзии. — Если ты хочешь меня грохнуть, то опоздал уже, Йондайме, мудила, сделал всё за тебя. А я так хотел насладиться этим… «Ты конченный?» — Может быть. Я любил испытывать себя на прочность, брать новые горизонты. Умирают лишь один раз. А я хотел помереть так, чтобы каждой клеточкой тела прочувствовать это невзмолимое отчаяние. Чтоб смерть не была для меня напрасна, а даровала больше новых чувств. Чтоб она дала возможность ощутить такие крайности агонии, которые без неё не прощупать… но… — Коями запнулся. Сплюнул на пол незримой слюной. — Йондайме разворошил мне рожу одним ударом. Козёл. Данзо отмахнулся от этого алкоголического бреда. Итачи наконец сделал решительный шаг вперёд. — Уходите, — сказал он. Коями встал за его спиной и бойко вскинул руку вверх. Его вид вмиг лишился этой незримой издёвки, а лицо приняло свой привычно алкогольно-задорный вид. — Правильно, пиздуй от моего отпрыска! — Если вы решитесь причинить вред Учихе Шисуи, я буду рассматривать это как предательство против Конохи. — Да-да, съебись от моего шкета. Данзо прищурился. Обернулся на кровать Шисуи, закрытую иллюзией. Дорога к ней казалась будто бы утерянной. Сознание не пускало сделать даже шага в нужную сторону. «Чёрт…» — И ещё, — Коями вздохнул. — Я рассказал тебе, ведь ты всё равно утратишь силу вернуться к этому мигу. Он вытянулся во весь свой рост и навис угрожающей статной фигурой. Данзо прищурился. Этот хаотичный человек вызывал раздражение и даже ярость, но… «Ублюдок испортил всё, что можно было испортить…» — Но лучше бы тебе прошарить всем своим естеством, уёбок, — сказал он. — Не смей вредить моей семье.