I'll be home for Christmas

      На улице приятный мороз. Рождественская музыка играла из каждого магазинчика, от гирлянд едва глаза не блестят. Ламберт, когда все эти яркие штучки только появились, даже ощущал какое-то особое рождественское настроение. Сейчас его уже не было.       Лютик вытянул его прогуляться, чтобы купить что-нибудь Трисс на Рождество. Для них подарки давно были условностью, потому что они все могли позволить сами, но, что более страшно, они уже ничего и не хотели, но Лютику это не объяснишь.       — Знаешь, я считаю, что лучший подарок для омег это красивое белье, — уверенно заявил Лютик, и Ламберт посмотрел на него, вскинув бровь. — Кстати, а мне ты что купил?       — Пока ничего. А что ты хочешь?       Лютик подмигнул ему, и Ламберт закатил глаза.       — Ага, и кому ты свое красивое белье показывать будешь?       — Ну… тебе?       — Лютик.       — Я серьезно. Да даже если не тебе, почему я не могу хотеть этого? Что, красивые трусы можно надеть только перед мужиком?       — В комплекте к красивому белью идут не только трусы, Лютик, и ты это знаешь. А я не знал еще ни одного омегу, который бы надел неудобные кружевные чулки только для себя самого.       Лютик фыркнул и остановился у одной из витрин. Ламберт лениво посмотрел на нее и даже почти не вздрогнул, когда Лютик обнял его за руку и положил голову к нему на плечо. Ламберт огляделся, потому что сил, чтобы оторвать от себя Лютика, он найти не мог.       — Может… Платье? Что-то для волос? Она очень любит косметику, кстати…       — Ладно. Я серьезно, что бы ты хотел на Рождество? Я понятия не имею, что тебе купить. В детстве с этим было легче, теперь плюшевый медведь не прокатит.       — Почему же? Помнишь, ты мне подарил лет в десять мишку Тедди? Я до сих пор с ним сплю.       — Значит, не будем вытеснять его. Что ты хочешь?       Лютик пожал плечами и посмотрел ему в глаза. В радужке гулял отблеск гирлянд и фонариков, щеки и нос забавно покраснели от мороза, а сама кожа была будто бы молочной. Лютик снова был смертельно красив, а Ламберт — безнадежно влюблен.       — Я не знаю, если честно. Гитара у меня есть, новой никакой не хочу… Одежды тоже до жопы, но… — он посмотрел на свои замерзшие пальцы, — может... Украшение какое-нибудь?.. Но хочу, чтобы это был сюрприз.       — Понял.       — А… что я могу тебе подарить?       Ламберт усмехнулся, а Лютик внезапно сделал шаг и встал впереди него, засунув руки в карманы его пальто. Он закусил губу.       — Или… Ты можешь подарить мне белье, а я подарю тебе себя в красивой упаковке?       Ламберт посмотрел внимательно ему в глаза. Перевел взгляд на витрину, застеленную мишурой, огоньками и ветвями ели.              — Подари мне отсутствие твоего сексуального влечения ко мне, — сказал он спокойно и уверенно, а потом кивнул головой в сторону магазинчика, сделав шаг вперед, но Лютик внезапно не пошел за ним. Ламберт посмотрел на него, вскинув бровь. — Что?       Лютик шмыгнул носом и посмотрел на снег.       — Я не понимаю тебя, Ламберт… Ты меня то обнадеживаешь, то отталкиваешь.       Ламберт поджал губы и кивнул.       — Я тоже, — на выдохе сказал он, а потом, взяв Лютика за руки, потянул за собой в магазин, — я себя тоже не понимаю.       Трисс было куплено платье. Ровно такое, какие она и обожает. Поярче и чтобы блестело аж издалека, стоящее столько, что Ламберту едва плохо от суммы не стало. И ради чего такие жертвы? Трисс могла бы позволить себе в любую секунду… Ладно, это была инициатива Лютика. Что-то вроде совместного подарка. К платью Лютик прикупил что-то там из косметики, Ламберт не вглядывался, но это было что-то яркое.       Лютику Ламберт купил кольцо, сходив один. Узнать его размер было не так сложно. Лютик ночью спал как убитый, и Ламберт просто перемерил на него кольца Трисс, и то, которое подошло, забрал и пришел с ним в магазин.       Думать о происходящим было нестерпимо. И на Лютика смотреть было нестерпимо. Такой юный, красивый, с невероятным белым телом, хотящий его, и отдающий всего себя, и Ламберту оставалось только взять, но… Но легче было вести себя как дебил, осознано отстраняя Лютика от себя.       Но возраст Лютика казался для Ламберта немым ужасом. Ведь как сильно отношения с взрослым мужчиной могут повлиять на него в таком возрасте?       И… Ламберт просто не хотел, чтобы оно превратилось во что-то, что не должно было повторяться.       Он не ради этого бегал от него из века в век, не здороваясь и так ни разу и не познакомившись с ним, хотя ситуаций для этого было масса.       А сейчас… Что мешало сейчас?       Ведь они с Лютиком знакомы, близки и... в конце концов, они… симпатичны друг другу? Любимы? Ламберт не знал, как назвать. Ведь та любовь, что была у Ламберта изначально к Лютику совершенно отличалась от той, что была сейчас. И было ли это любовью, а не просто больным желанием к молодому телу?       А Лютик? Если он просто любил, просто хотел быть рядом, то зачем такое вычурное поведение и сотня намеков на секс?       Вопрос в гормонах? В чем?       Надо валить, наверное, в Африку. Вот это будет прекрасным решением.       Само Рождество прошло как... обычно. Это единственное, что просто радовало Ламберта и не вызывало у него двойственных чувств. Обычный праздничный ужин, никакой пошлости, ничего.       За окном валил снег, пел Фрэнк Синатра, Ламберт слушал, как о чем-то мурлыкал Лютик, теряя нить повествования, и просто… просто был здесь, в этом моменте, и сейчас он знал, что да, все абсолютно правильно, все так, как надо.       Разве нужно ему было нечто большее?       А потом он приоткрыл глаза, посмотрел на улыбающегося, немного пьяненького Лютика, и как-то абсолютно полностью, без отторжения, осознал, что да, ему нужно больше.       Перед глазами пронеслись деревеньки, неудобные кровати, тесные комнаты в тавернах, перебежки, эти ужасные бадьи и горячая вода в ведрах. И Лютик, который заходил даже в самую ужасную тесную грязную комнату и она становилась похожа на царскую опочивальню.       Лютня, дешевый эль, раскрасневшиеся от поцелуев губы, страх быть найденным и раскрытым…       А теперь… Теперь же все было намного легче. Лютик молод, да, но, вместе с тем, в подкорке мозга, в его инстинктах вшит опыт пережитых лет. Он ничуть не глупее Ламберта.       И сейчас сидеть и смотреть на него в теплом домашнем освещении на фоне мигающих огней было так необычно правильно.       Ламберт снова прикрыл глаза и тяжело выдохнул. Это сводило его с ума.       Ну, по крайней мере, он встретил Рождество спокойно…       Ну, он так думал, пока Лютик, немного пьяный, не сказал, что он еще кое-что не подарил Ламберту. Трисс закатила глаза и хитро улыбнулась. Ламберт хотел верить, что они не сговорились.       На заднем фоне продолжала мурлыкать пластинка с Фрэнком Синатрой, а Ламберт смотрел на улыбку Лютика, и ему хотелось выть.       — Не делай это лицо, Ламберт, я ради этого... Пошла на кое-какие уступки.       Ламберту еще страшнее стало. Это на какие еще уступки надо было идти?!       Но все оказалось куда более невинно.       Трисс откуда-то притащила гитару, а потом сказала, что ей надо с кем-то встретиться. Это было десять вечера и ей не с кем было встречаться. Никто не встречается на Рождество. По крайней мере в десять вечера.       Однако, когда он спросил, к кому она собралась идти, Трисс лишь сказала, что у каждой женщины должны быть свои секреты.       И ушла.       И Ламберт остался один на один с гипер-активным, вечно-возбужденным подростком.       — Это… Не пойми превратно, но эта песня только для тебя, — улыбнулся Лютик, подтягивая к себе гитару и мягко касаясь струн.       Ламберт облегченно выдохнул и кивнул.       — Ты… ты придумал это для меня?       — Я вдохновился тобой и решил посвятить этот трек тебе… В конце концов, он… мне кажется напрямую нас касается. Что бы ты ни говорил, Ламберт.       Ламберт кивнул, нервно подтягиваясь к оставшемуся виски. Он не был пьян, хотя и выпил половину бутылки. Он не смог бы в руке правильно удержать меч и отразить атаку, но ускоренный метаболизм никуда не делся.       Лютик поудобнее устроился, потом мягко тронул струны и тихо запел. Ламберт слушал, любовался им и просто... был тут. Старался не отталкивать, не сбегать, просто быть тут и просто слушать. Слушать не сколько текст, а его голос, интонации, то, что осталось бы скрытым от чужих глаз и ушей, то, что было для него, для Ламберта и, наверное, раз это было сделано только для него, то он должен был ценить и быть благодарным.              Он был.       It's you, it's you, it's all for you       Ты, ты, это всё ради тебя,       Everything I do       Всё что я делаю,       I tell you all the time       Я каждый раз тебе говорю.       Heaven is a place on earth with you       Рай — он здесь, на Земле, с тобой рядом.       Tell me all the things you want to do       Расскажи мне всё, что ты хочешь сделать.       Говорят, мир был создан для нас двоих,       Only worth living if somebody is loving you       Жить стоит лишь когда тебя кто-то любит       Baby now you do       Детка, сейчас меня любишь ты.       Это было красиво, тихо, мелодично, и… и Ламберту казалось, что Лютик пел не ртом, а сердцем, душой, будто это было чем-то до ужаса личным и сокровенным.       А когда он закончил, его губ коснулась мягкая улыбка и он нерешительно на него посмотрел. Его глаза сияли.       На этот раз не новогодними огнями.       — Это… это очень красиво, Лютик, — сказал Ламберт абсолютно честно. — Я… Мне сейчас стало жаль, что ты так редко пел, и я редко приходил на…       — Нет, — покачал головой Лютик. — То, как я спел сейчас для тебя, это не одно и то же с тем, как я пою для них. Это разное, и… Поэтому я здесь, и спел это тебе. Это твой подарок, Ламберт.       Ламберт медленно кивнул и улыбнулся, смотря на кольцо, которое блестело небольшим бриллиантом. Оно невозможно подходило к его рукам.       — Спасибо, Лютик. Это самый трогательный подарок, что я получал.       Лютик улыбнулся и кивнул.       — Но это… это еще не все.       Ламберт заторможенно кивнул, глядя, как Лютик отложил гитару и встал и, выходя из комнаты, выключил свет. Гореть остались только гирлянда. Ламберт сглотнул и встал, потянувшись.       Он посмотрел в окно и поежился. В комнате приятно пахло мешаниной всего. И еды, и тепла, и алкоголем… корицей и яблоками. Корица и яблоки. Только этот запах Ламберт чувствовал на самом деле.       Он устало выдохнул и стукнулся лбом о стекло окна.       — Ламберт?       Он медленно повернулся, весь напряженный, и посмотрел на Лютика. Тот стоял перед ним в его собственном тяжеловесном халате, улыбаясь. Ламберту стало не по себе.       — Сядь, — попросил его Лютик, а Ламберт чуть не упал.       Он медленно прошел вперед, присев на диван.       Лютик лукаво улыбнулся, становясь напротив него. Кожа его при таком освещении казалась будто глянцевой. А потом он распахнул халат и тот свалился на пол к ногам. Ламберт уставился на этот халат, боясь поднять взгляд.       А когда поднял едва дар речи не потерял. Хотя нет, он потерял.       Лютик стоял перед ним, красивый, юный и доступный. Раздетый и одетый одновременно.       Да, красивое белье ему было кому показывать.       — Тебе нравится? — он улыбнулся, оттянув немного подвязки, идущие от пояса чулков к самим чулкам. Ламберт уставился на кружева. Ткань была черная, делая и без того стройные ноги еще более длинными и тонкими. — Оно… дорого стоило. Но зато какая ткань! Потрогай, — Лютик потянулся к его руке, уложив его ладонь на свое колено, обтянутое черной гладкой тканью.       Ламберт как загипнотизированный провел от колена чуть вверх. Ткань была хорошая, да. А еще лучше была кожа Лютика над полоской чулок. Нежная, теплая и упругая. Ламберт посмотрел на Лютика, когда провел ладонью по бедру. Лютик вздрогнул и судорожно вдохнул, когда Ламберт сжал руку и провел большим пальцем меж ног по резинке нижнего белья.       Это было все так знакомо, выучено Ламбертом. Он помнил каждый сантиметр его тела. И он знал, что на лобке у Лютика две родинки. Он еще не раздел его, но он это уже знал. Мягкость его кожи, теплота и ее нежность, он даже знал заранее все его эрогенные зоны.       Знал, что с Лютиком нельзя очень грубо, и глубоко входить в самом начале нельзя — ему становится больно, так что надо контролировать глубину.       А потом он выругался себе под нос и одернул руку.       — Что мы творим, Лютик? — спросил он почти испуганно. Лютику просто хочется трахаться. Он сам говорил, что его сейчас все возбуждает, а тут альфа, от которого воняет вполне четко, ясно, а главное — стабильно. Может быть, для Лютика Ламберт еще даже не урод, и фигура у него неплохая, вот Лютик и… делает это. Если это просто животное желание, то заче…       — Ламберт… — протянул Лютик и плавно сел перед ним на пол, заглядывая в глаза. — Мы не делаем ничего плохого. Это добровольно, и это главное… Пожалуйста, Ламберт, твой подарок ждет тебя. И я… и я хочу получить свой подарок.       Ламберт покачал головой.       — Нет, блять, нет. Лютик… да, я ошибся в тот раз и…       — Тсс… — Лютик оперся на руки и чуть вытянулся вперед, подтягиваясь к его лицу. — Поцелуй меня, пожалуйста, просто поцелуй. Я много прошу на Рождество?       — Лютик…       — Пожалуйста, папочка, — прошептал Лютик, судорожно вдыхая в себя его запах. — Один поцелуй.       В прошлый раз у них тоже все с одного поцелуя началось, который Ламберт не наделял абсолютно ничем.       А тогда-то он был молодым, дерзким и наглым. Свободным, без принципов, и даже тогда у него не вышло улизнуть от Лютика. А сейчас? Он не молод и далеко не наглый. Он собака на привязи, а поводок в руках Лютика.       Перед ним он безволен, он послушен, он мягок, и он так устал, что мысль найти покой в руках Лютика с каждым годом кажется все правильнее.       А тем более зная, как в этих объятьях тепло и хорошо. И, ох, как же хорошо меж его бедер…       — Давай же… — выдохнул Лютик, и даже дыхание у него пахло яблоками. С шампанским.       Ламберт сдался и плавно подался вперед, прижавшись своими губами к его. Губы Лютика были ровно такими, как Ламберт и помнил. Пусть небольшие, но какие же мягкие и отзывчивые! И лучше губ Ламберту же так и не удалось найти, хотя у него было столько времени!       Целовался Лютик как-то смято и неуверенно, но как отзывчиво. Он вздрогнул, когда Ламберт провел языком по нижней губе, а после обхватил губами его собственный, взяв его лицо в ладони. Тот судорожно вдохнул, оперевшись руками о его колени, чтобы держать равновесие.       Ламберт целовал его и понимал, что остановиться просто не может.       Но и… делать с ним то, что Ламберт делал с другими омегами было неправильно. Он казался ему невинным, недоступным, и мысль о том, чтобы засунуть в него член была сумасшествием.       Он потянул его на себя, и Лютик снова неуверенно вздрогнул, будто сам не ожидал, что Ламберт сам сделает хоть что-то.       Под руками кожа была такой знакомой и нежной, и Ламберт невольно сжал руки на мягких боках, а потом погладил, мягко потянув на диван. Лютик шумно выдохнул, когда Ламберт перехватил его ногу под коленом, и оперся свободной рукой о диван, нависая сверху. Лютик заерзал под ним, а после замер и поджал губы, когда Ламберт легонько укусил его за щиколотку.       Он притерся пахом меж его ног, и Лютик опустил взгляд вниз, смотря, как он терся о него. Он чаще задышал, едва не плавясь под ним, желая кричать от распирающего его восторга и желания.       — Так я хорошо выгляжу? — спросил он, лукаво улыбаясь, и Ламберт посмотрел на него мутным взглядом.       — Охуенно, ты выглядишь охуенно, — прохрипел Ламберт.              Лютик облизал губы, а потом растерянно моргнул.       — Я не… не знаю, почему, но сейчас показалось, что я знаю тебя тысячу лет, и что… у нас уже все было. Что ты уже… вот так… надо мной…       — Нет, Лютик, не было. И такого не будет, — предупредил он его, и, прежде чем Лютик успел раскрыть рот, погладил интенсивнее его меж ног. Так что да, Лютик раскрыл рот, но слов оттуда не вырвалось — только стоны.       Ламберт закусил губу, неотрывно смотря на лицо Лютика, оглаживая его. Он был чувствительным, слишком чувствительным, и активно заерзал даже от таких ласк. Ламберт смотрел на него, взглядом едва не пожирал, видя, как начали краснеть щеки, как заблестели глаза, как хорошо тому было.       Он оттянул белье и провел пальцами меж влажных ягодиц. Лютик проскулил и зажал его меж своих ног.       — Не… не смотри так… — попросил Лютик. — Это смущает.       — Не могу не смотреть, — прохрипел Ламберт, запоминая его лицо, искаженное в удовольствии. Как давно он этого не видел и как прекрасно было понимать, что это с ним... сейчас, что Лютику хорошо от его рук. Он медленно вставил два пальца, ощутив, как Лютик сжался вокруг него. Он закусил губу, изогнув брови, прикрыв глаза, задушенно всхлипнув.       Лютик подался вперед, спрятав лицо в его шею, и Ламберт раздраженно зарычал, схватив его за горло и вжав в диван. Лютик судорожно вдохнул и широко раскрыл глаза. Ламберт испугался, одернув руку. Черт. Он забыл на миг, что он был с этим Лютиком. С молодым и юным, который и альфу-то толком не знал. Он был с ним, а не с тем, с которым проводил не одну ночь.       То, что он знал любимые фишки Лютика в постели не означало, что он мог проделывать их с парнишкой, который в постели, наверное, если что и пробовал, то только миссионерскую позу… Если что-то пробовал. Ламберт не был уверен, что те презервативы Лютику пригодились.       — Прости, — выдохнул он и аккуратно вставил два пальца до костяшек, массируя его изнутри.       Лютик закусил губу.       — Нет, ничего, ты можешь… Можешь делать как захочешь. Тебе можно делать со мной все, — прошептал он и закрыл глаза, когда Ламберт стал плавно толкаться пальцами.       — Но ты хочешь, чтобы я был нежным.       Лютик улыбнулся, закусив губу.       — Да… Да, хочу, — он подался вперед, потеревшись о член Ламберта сквозь ткань штанов.       Ламберт поменял угол на тот, который обожал Лютик, и начал ритмично толкаться пальцами, слушая, как хлюпало от каждого движения, а еще то, как тяжелело учащенное дыхание Лютика, осторожно превращаясь в тихие стоны. Он вздрогнул под ним, сжавшись, а потом снова вжался лицом в его шею и прошептал:       — Ламберт, я… я очень быстро…       — Я знаю, что ты очень быстро, Лютик.       Лютик застонал и снова откинулся на диван, выгнувшись в спине.       — Ламберт, я… я хочу… больше. Пожалуйста… Я сейчас…       Ламберт тяжело выдохнул и медленно вынул пальцы, посмотрев горящим взглядом на Лютика. Он плавно расстегнул подвязки на чулках и, подцепив резинку нижнего белья, не отрывая взгляда от глаз Лютика, медленно потянул белье вниз. Лютик приподнял бедра, и Ламберт сдернул с него белье, покрутив его на пальце, глядя, как смущённо Лютик потупил взгляд.       — Какой смысл в дорогом белье, когда его снимут за пять минут? — вскинул бровь Ламберт, откинув белье на пол.       Лютик смущенно пожал плечами, пытаясь спрятать свой взгляд, когда Ламберт раздвинул его ноги. Не дождавшись ответа, он поцеловал шею и спешно спустился поцелуями ниже. Не удержавшись, накрыл губами розовый сосок, посасывая, и довольно зарычал, когда Лютик зарылся пальцами в его волосы, притягивая ближе к себе.       Под удивленный выдох Ламберт раздвинул его ноги в сторону и, чмокнув в родинки на лобке, вздернул его бедра повыше.       Лютик заерзал:       — Стой, ты что... прямо там?!       Ламберт вскинул брови. Сексуальная революция вроде как кончилась победой секса, Лютик сам к нему лез и по-любому ограничивался не только журнальчиками, но и фильмами для взрослых, так что подобная реакция…       — А что не так?       — Просто я… в смысле… я о таком…       — Еще скажи, что не знал, — закатил глаза Ламберт, закинув его ноги к себе на плечи.       — Знал, но… Не видел и думал… Это… о Боже! — Лютик едва не вскрикнул и силой зажал колени, когда Ламберт зарылся лицом меж ягодиц, лизнув. Щетина приятно кололась, такие ласки были так… приятны. Это были совсем не пальцы, а что-то другое, такое… интенсивное и приятное.       Лютик выгнулся в спине, схватившись за подушку позади себя и зарылся пальцами в темные волосы, пока Ламберт его вылизывал.       Лютик чаще задышал, про себя молясь, чтобы это не заканчивалось, никогда не заканчивалось, но он был настолько возбужден, что буквально ощущал, что кончит в лучшем случае через минуту.       Ламберт плотно прижимал его к себе, лапая за бедра, вылизывая изнутри языком, проходясь по чувствительной коже, и посасывая. Лютика сначала смущали столь… странные звуки, но за накрывающим возбуждением ему стало совсем это безразлично, даже возбуждало еще больше.       Кончил он с именем Ламберта на губах (как и сотни раз до этого) и сильнее прижимая его голову к себе. Ламберт прошелся пару раз языком, пока Лютик кончал, а потом медленно отстранился, облизав губы и вытерев подбородок от смазки.       Лютик тяжело дышал, и медленно оперся на локоть, смотря на Ламберта мутными глазами.       Он лежал перед ним, такой раскрытый и доступный, из одежды только чулки и пояс для них же. Красные щеки, белая кожа, открытый блестящий взгляд. Ламберту казалось, что у него яйца вот-вот взорвутся.       — Ну и как? — усмехнулся Ламберт, погладив его по бедру.       Лютик смущённо качнул головой.       — Это... было... Мне понравилось. Очень. И... как я тебе на вкус? — он неловко улыбнулся.       Ламберт усмехнулся.       — Сладенький.       Лютик кивнул и потянулся к его губам. Ламберт оперся на руки и, склонившись, поцеловал его. Не удержавшись, погладил по груди и животу. Так непривычно, так странно и так знакомо. И хочется же больше, хочется все, хочется разорвать его на части.       Когда Лютик потянулся к его рубашке, расстегивая, Ламберт перехватил его запястье, зажав в своей руке.       Лютик медленно отдалился и пораженно моргнул.       — Лютик… Считай, это был мой тебе подарок.       Он непонимающе нахмурился.       — Стой… я думал… мы…       — Нет. Я тебе сказал сразу же. Не сейчас. Потом… посмотрим, но…       — Что?! — Лютик вскрикнул почти истерично и, на удивление, сам от него отдалился, отскочив к краю дивана, сводя вместе ноги. — Но мы… Я ведь тебе… Да как ты... Как ты можешь так поступать?! Ты что, думаешь, что я о каждого мужика трусь?! Что я любому просто вот так… позволю в себя язык засунуть, что ли?!       Ламберт пораженно моргнул и растерялся.       Как-то про это он забыл. Что это с тем Лютиком можно было переспать один раз и все было бы нормально. Что ничего бы не случилось. А сейчас он… трахнул подростка и подумал, что этого… хватит?..       Нет, он в самом деле так и решил. Что он даст ему снова кончить на его языке, и тот успокоит свои гормоны и желание трахаться.       Но только Лютик был омегой без опыта, который вряд ли имел связи на одну ночь, а секс имел для него какое-то сакральное значение, который не случается с каждым встречным, что это… нечто особенное.       Ламберт растерялся.       Он выпалил быстрее, чем подумал:       — А мне тебя что, теперь замуж взять?       Лютик округлил глаз и судорожно вдохнул, будто задыхаясь.       — Так ты… ты просто меня... меня вот так… и…       — Блять, Лютик, да ты же… ты же сам приперся ко мне в вызывающем белье и…       — Потому что я знаю, что я тебе нравлюсь, и что ты меня тоже… Хочешь. Но я думал… думал, что раз ты… сделал вот это, то… То ты согласен, чтобы мы были... вместе. Вот так.       — Стой, Лютик, ты должен понимать, что когда ты приходишь к взрослому альфе и…       — Я понимал! Понимал, что ты взрослый альфа, и ты… Ты мог просто меня развернуть обратно. А не... А не воспользоваться…       — Да не пользовался я тобой, Лютик!       — Но по твоему мнению я должен… поехать домой и… все?       Ламберт потупил взгляд, только сейчас понимая, насколько хреново он поступил.       Для него самого секс был просто сексом. Ничего лишнего, просто получение удовольствия, удовлетворение желаний, а для Лютика… это было нечто особенное, что не достается кому-то там на один раз.       Он заметил, что у Лютика слезились глаза, но прежде чем Ламберт успел открыть рот, Лютик соскочил, схватил халат и убежал из комнаты.       Ламберт посидел не двигаясь минуту, пялясь на валяющиеся на полу кружевные трусы. Моргнул, встал, поднял их.       Сел обратно. Посмотрел на елку. И захотел себя ударить по лицу.       Постоянно помнить о возрасте Лютика, о том, насколько он нежный сейчас, насколько восприимчив, насколько обычные вещи сейчас были важными, помнить о его наивности и… не сдержаться, что в прошлый раз, что в этот.              Радовало, что ему хватило мозгов в самом деле член в него не засунуть.       Он допил виски и снова встал, медленно идя к комнате. Постучался. Тишина. Снова постучался. Тишина. С трудом Ламберт расслышал всхлип. Приглушенный, сдавленный, человек с обычным слухом его бы и не услышал.       Тяжело выдохнув, Ламберт сказал:       — Лютик, пожалуйста, открой дверь. Мы поговорим и решим, как нам надо сделать лучше, ладно?..       Тишина. Шорох. Шаги.       Дверь открылась, и Ламберт даже не успел облеченно выдохнуть, как Лютик просто прописал ему пощечину и снова закрыл дверь.       Ламберт выдохнул. Можно было бы выломать сейчас дверь, напугать и так рыдающего Лютика... и... и что дальше? В этом случае, следовал только один возможный вариант: упасть на колени и сказать, что он любит его всем сердцем и готов начать с ним встречаться вот прямо сейчас.       Но сейчас с ним встречаться готов он не был. Ни он сам, ни Лютик, так что все это показалось ему бессмысленным.       Просто рано. Это будет неоправданно тяжело и сложно.       Поэтому он просто вернулся в гостиную и ко второй бутылке виски. Голова болела.       Трисс вернулась лишь под утро. Лохматая, с поблекшей косметикой и размазанной у губ помадой, которую она плохо вытерла. Только по одному на нее взгляду Ламберт понял, что она провела ночь в клубе. Если ты человек, проводящий Рождество в клубе, то тебе будут глубоко сочувствовать.       Ламберт ей, конечно, не сочувствовал. У них нет семьи, а Рождество такой же день, как суббота или понедельник.       Ламберт не спал всю ночь и, что было еще хуже — Лютик тоже. Даже нехотя Ламберт слышал редкие всхлипы.       В шесть утра во всем доме стояла непонятная тишина, такая, что даже скрип двери напугал Ламберта.       Трисс сняла сапоги, пальто и развязала шарф. Она размяла плечи и зашла в гостиную. Вскинула бровь, оглядев комнату. Она выглядела так, будто здесь кому-то разбили сердце. Это просто чувствовалось. Она знала это.       Трисс посмотрела на Ламберта. Потом подошла к нему и дернула его за плечо. Он снова дернулся, испугался, уставился на нее.              — Ну и… Ну и что это произошло? — спросила она. — Где Лютик?       Ламберт нахмурился. Он ощущал невыносимую злобу к Трисс, невольно начиная во всем винить ее. Ведь если бы не этот глупый совет, если бы она не стала лезть таким образом сюда, то этого бы не случилось!       Ламберту надо было начать, в конце концов, винить кого-то кроме себя.       — У себя в комнате, Трисс. И на этом, пожалуй, хватит твоих планов. Забирай его и езжай.       — Чт…       — Что слышала, Трисс. Хватит. Не хочу этого больше. Я не знаю, как правильно, и не умею. Только его калечу. Еще толком ничего не сделал, у того уже истерика.       — Но по…       — Трисс, — прервал он ее и лениво встал с дивана, допив виски из стакана. — Все. Спасибо за твое участие в моей жизни, но вы оба тут задержались.       Трисс можно было заставить уйти только одним способом — задеть ее. Сказать, что все, что она делает — неправильно, все криво и косо.       Трисс поперхнулась воздухом.       — Ах, так ты думаешь, так это работает? Мы вместе с тобой уже больше десятка лет, и сейчас ты решил, что можешь просто так легко все… бросить?       — А ты хотела шведскую семью, что ли? — изумился он. — Езжай в Лондон.       Трисс посмотрела на него внезапно пустым взглядом и моргнула.       — Ты тоже куда-то собрался ехать… Куда?       — Никуда. Неважно. Все… Я помогу тебе собрать вещи.              Вещей у нее было не очень-то и много. Обустроиться здесь она никогда не успевала.       Трисс следила за этим так, будто Ламберт при ней животное насиловал. Потом она покачала головой и ушла в ванную. Умылась, причесалась, переоделась. Может, из-за ночи без сна, но ей казалось, что все было не по-настоящему.       Или просто все пошло неправильно.       Утро после Рождества никогда не было таким… пустым.       Всегда ощущалась это послепраздничная атмосфера, когда просыпаешься поздно-поздно и еще долго валяешься в кровати. Когда ощущаешь себя отчего-то отдохнувшим, хотя не то чтоб ты шибко отдыхал.       А сейчас была атмосфера похорон. Пост-похорон.       Будто бы все уже случилось, всех похоронили, осталось свыкнуться.       Она вернулась в гостиную. Ее вещи были собраны.       Она закрыла глаза, выдохнула и снова открыла.       Нет, это не день после Рождества. Это какое-то изнасилование.       Быстрым шагом она пошла на кухню, где сидел Ламберт. Сидел, листал газету и пил кофе. Он переоделся, надел чистую рубашку и расчесался. От него пахло одеколонам, который она ему подарила.       — Подожди, — сказала она, — дай уточню… Ты хочешь… Расстаться?       — А что в этом нового? Мы так периодически делаем.       — Но… Лютик? Как же Лютик?       — Все будет с ним хорошо. Это будет правильно.       Несколько секунд они провели в тишине, а потом Трисс взбесилась. Когда до нее наконец все дошло, она взбесилась. Резко подошла к нему и вырвала из его рук газету так, что та порвалась. Ламберт едва кофе не подавился.       — Ламберт, ты... ты вообще нихуя не понимаешь, что ли?! То есть ты… Сейчас снова решил разбить ему сердце, думая, что поступаешь правильно?!       Ламберт спокойно на нее посмотрел, вырвал порванную газету и, уставившись в нее взглядом, сказал:       — Да.       Трисс едва не затряслась от злобы.       — Ты хоть… Хоть понимаешь, что этим можешь ему будущее испортить? Он же будет теперь искренне думать, что все альфы безмозглые трусливые существа, которые только и знают, что причинять боль!       — И он будет прав.       — Отлично… Отлично! Да, давай, снова оттолкни меня, его, оттолкни жизнь и продолжай гнить, Ламберт!       — Так и собирался сделать.              Трисс хотела орать от бессилия и злобы, и она абсолютно точно ничего не хотела с этим делать. С Ламбертом.       Он… он будто просто не понимал, что делал! Он будто сам не знал, от чего бежал, чего желал и какую боль мог причинить Лютику этим!       Трисс выдохнула и, развернувшись, вышла из кухни.       Постучалась к Лютику и тот открыл ей дверь, выглядя абсолютно выбитым из колеи. Он был так бледен, что эта бледность делала его еще тоньше, чем есть на самом деле.       Но все, что она могла сделать — уехать.       Лютик не сопротивлялся. Они даже не попрощались с Ламбертом, а он их не провожал.       Трисс кипела внутри, она хотела бы избить Ламберта, но знала, что все это бессмысленно, пустая трата собственных сил.       Она была так поглощена собственной злостью, что настоящее состояние Лютика заметила только когда они приехали домой.       Лютик будто был и не здесь. Будто… в этот раз ему по-настоящему разбили сердце.       Он даже не выглядел так, будто расстался со своей первой любовью.       Он выглядел так, будто похоронил своего любимого мужа.       Трисс знает это чувство. Она похоронила для себя Геральта, а в этот раз — Ламберта. Но сейчас окончательно.       — Лютик…       — Я в порядке, — сказал он, медленно таща сумку к комнате.       — Нет, послушай…       — Трисс, успокойся. Ты мне не мать и не обязана мне слюни подтирать. Я… ничего страшного. Просто устал. Поездки выматывают.       — Лютик, я же знаю про вас с Ламбертом…       Лютик не ответил. Внезапно он поставил сумку на пол и посмотрел на Трисс с неясным отчаянием, поджав губы.       — Почему я… почему я чувствую себя так, будто мои чувства, мое мнение, я сам… не учитываюсь? Почему я чувствую себя средством? Будто я… Ладно, неважно, я…       — Нет, стой. Я тебе правда не мать, я бы никогда не смогла ею быть. Ни для кого. Но… как подруга иногда я бываю очень даже неплоха. Ну… пока не начну пытаться увести у тебя мужчину… — сказала она с неясным сожалением в голосе.       Лютик посмотрел на нее, а потом кивнул.       — Можем выпить вина…       Лютик снова кивнул, хотя от одной мысли об алкоголе его тошнило. Он не спал всю ночь, просто проплакав, ощущая такую ужасную обиду и разочарование. Он сам себя обнадежил, сам доверился, но это же нечестно, просто нечестно!       От вина его не вытошнило, ну и ладно. Оно было сладким, а под сыр шло очень даже хорошо.       Трисс сидела напротив Лютика и смотрела в свой бокал. Она ощущала себя виноватой.       — Ты же хорошо его знаешь, почему он такой… странный?       — Потому что альфы, мой милый, идиоты. Даже когда они хотят сделать что-то из лучших побуждений — выходит лютая дрянь. Большинство из них просто обделены эмоциональным интеллектом. Они думают, что правы, когда делают тебе больно.       Лютик кивнул и снова отпил вина. В голове шумело, глаза защипали.       Эмоций будто бы было слишком много, чтобы они в самом деле могли уместиться в нем и не навредить. Чувств, эмоций, мыслей, тоски…       — Но почему… Мне кажется… Будто я…       — Лютик, все, что я могу тебе сказать: любые чувства проходят. Я… Мне тоже разбивали сердце, тоже пользовались, иногда была виновата я, иногда они. Но... Уже поздно.       Лютик кивнул. Да, все, что он там сейчас чувствует — со временем это пройдет. Это так легко, как два плюс два.       Внезапно из его горла вырвалось раньше, чем он смог осознать:       — Мне кажется, я люблю его, понимаешь? Будто… Я всегда его любил. Что люблю я его куда больше времени, чем существую. Я злюсь на него, хочу ударить, но я знаю, что отдал бы все, чтобы снова увидеть его… Это ненормально, да? Наверное, я преувеличиваю? Это подростковый максимализм, знаю. Это… Так говорил мой друг, что первая влюбленность всегда такая… Самая сильная и самая болезненная… Только почему-то… Для меня это будто не… не первая… Я... Трисс, почему я чувствую себя таким старым и уставшим от жизни?       Трисс молчала, не зная, что сказать. И про себя ужаснулась: а как же со всем этим справлялась Йеннифер и Геральт?       А потом испугалась еще больше.       Они не справлялись.       Лютик не был никогда Геральту так близок, как сейчас был им.       Они встречались всегда, когда Лютику было от восемнадцати, а сейчас Лютик с ними с самого своего младенчества.       Лютик не доверял им так, как сейчас ей.       И Трисс боялась этой доверчивости, но и убегать, она знала, не могла.       И все, что она могла — это обнять его, прижав к себе. Лютик вздрогнул, а потом заплакал, обняв ее в ответ. Ей казалось, что никогда он не был так открыт и беспомощен, как сейчас.       И какая жуткая обида сковала ее, от понимания, что Ламберт посмел просто… сделать ему так больно. Он знал, лучше других знал границы Лютика, его пределы, чувствительность, знал все слабые места.       Он мог бы, если постарался бы, сделать все то же самое ни причинив ни капли боли, даже оставив Лютика в воодушевлении. Но он довел его до слез.       Может, — думала она, — это и правильно, что он пытался оттолкнуть Лютика, если не может по-другому.       А потом Трисс опомнилась.       Но ведь самую страшную боль Ламберт причинял Лютику именно тем, что отталкивал. Лютик не страдал рядом с ним.       Трисс казалось, что Ламберт был единственным, кто мог по-настоящему защитить его.       Она погладила Лютика по волосам, прижимая к себе ближе.       Вариант избить Ламберта не казался уже таким плохим.