I'll be home for Christmas

      — Что ты здесь делаешь?! И дверь… была закрыта!       Трисс улыбнулась во весь рот.       — Так ты встречаешь человека, которого не видел почти год? А как же семейное Рождество, Ламберт?       Ламберт хмуро посмотрел в окно. Рождество, да… Он так заработался, что и забыл, что оно скоро.       Он молчал.       — Ничего не скажешь?       Ламберт молчал.       — Что игнорировал звонки и письма Лютика? Его День рождение? Решил, что если будешь игнорировать, то он забудет о твоем существовании?       Ламберт молчал.       — Знаешь, я сейчас типа в командировке… К тебе так, заехала на огонек, — она посмотрела на свой маникюр, — а Лютик чудом узнал твой новый адрес.       Ламберт подскочил на диване, как током ударенный, и в ужасе посмотрел на Трисс.       Нет. Нет-нет-нет! Он весь год только и жил на надежде, что совсем скоро все забудется, вина и муки совести угаснут, все пройдет, все вернется в прежнюю колею, но… Трисс снова решила, что ей виднее!       — Трисс, — зашипел он, подойдя к ней ближе. — Нет. Нет, блять, нет. Это тупо, глупо, бессмысленно и…       — Но он не забыл тебя, — сказала она с вызовом смотря ему в глаза. — Он помнит тебя. Он любит тебя. Спустя год. Он страдал, он скучал, ему было больно. Ты... Кто ты, блять, такой, чтобы сметь решать, что человек должен испытать такую боль? Он подросток, но ему приходится тратить свою энергию на переживания о тебе! Он не может найти себе нового партнера, не может вступить в новые отношения, ему никто не интересен, кроме тебя! Ты думаешь, что загубишь его, если позволишь его себе, а в итоге губишь отталкивая.       — Если ты думаешь, что я снова послушаюсь твоего совета, то…       — Ламберт. Я в самом деле хочу тебя сейчас хорошенько приложить о стену. Меня сдерживает только то, что ты не понимаешь, насколько отвратительно поступаешь. Ты не заслужил его, но тебе повезло, что ты урвал что-то настолько прекрасное.       Ламберт раздраженно выдохнул.       — Он ребенок.       — Нет. Ему столько же, сколько и тебе. У него под кожей все это.       — Трисс…       — Ламберт, прости.       — Что?       — Прости, — повторила она.       — За что?       — За это.                    Ламберт не понял, что произошло, коснулась она его хоть пальцем или этот была магия, но его так хорошо приложило головой о дверь, что в ушах зазвенело и его затошнило. Он зашипел, схватившись за стену, выругался.       Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он моргнул и коснулся лица. Посмотрел на руку, увидел кровь. Снова коснулся. Губа. Он зашипел, одернув руку, и посмотрел на Трисс, которая стояла как ни в чем не бывало.       — Это даже не треть того, как больно ты сделал Лютику. И если ты сделаешь это снова, я всерьез тебя замучаю, Ламберт. И я делаю это не только ради него, но и ради тебя. А еще… — она порылась в своей сумочке, а потом протянула ему лист бумаги. — Вот.       Ламберт медленно взял его и заляпал кровью. Трисс выругалсь и, щелкнув пальцами, убрала отпечатки. Ламберт уставился на лист, осознав, что это письмо. Он почти подавился воздухом, когда понял, что это его почерк. Точь в точь.       Но содержание его поразило еще больше!       Оно было для Лютика. В письме были просьбы о прощении и понимании, он объяснялся собственным страхом и его возрастом. Он не успел дочитать до конца, как Трисс резко вырвала у него лист.       — Но... что это? Зачем?       — Это письмо Лютику от тебя. То, из-за чего он приедет к тебе в скором времени. Скорее всего. Он бы и без него приехал, но он стесняется тебя, ему стыдно. Ты не представляешь, какую рану на нем оставил… вот этим, я и не знаю, чем ты будешь ее зализывать и залечивать, но ты должен.       — Почему ты вообще решаешь за нас, объясни мне?!       Трисс раздраженно прикрыла глаза.       — Еще раз повысишь голос, и я сломаю тебе нос. Потому что я была с ним все это время, я вижу, как ему плохо, и я… я знаю, что его не травмируют ваши отношения. В конце концов он растет, а ты сам будешь жалеть, что пришел к нему позже. Но не только из-за того, что у вас будет меньше времени, а еще из-за того, что он сам тебя оттолкнет. Он станет взрослее, холоднее, циничнее, замкнется в себе… А сейчас на руку тебе еще сыграет его возраст, и вызванная им наивность, и доверчивость, и любовь возвышенно относиться к этим чувствам. Сделай ему больно, и я сделаю так, чтобы ты молил о смерти. Понял меня?       Ламберт смотрел ей в глаза, ощущая себя до бессилия загнанным в угол, а еще раздраженный и в бешенстве, ему хотелось орать на нее. Он ненавидел то, что она была сильнее его, что она… Просто не поймет чувств взрослого мужчины. Ламберт сам травмированный, у него куча психологических травм, он может навредить сейчас Лютику даже в якобы отношениях. Раньше этот шанс был меньше.       Сейчас же он сам одна большая психологическая травма, и в первую очередь — для Лютика.       — Все? Слов больше нет? Отлично. Можешь пока освободить Лютику комнату. На первых порах ему нужно будет спать не в твоей комнате.       — И ты думаешь, что-то выйдет? Что-то получится?       — Если ты не будешь выебываться, то да, Ламберт, я понимаю, у тебя есть причины быть мудаком. Ведь ты жил в тех условиях, что когда ты чуть не потерял глаз, над тобой скорее бы посмеялись, чем утешали. Но это ли повод так же сейчас себя вести с Лютиком? Вспомни себя, того маленького бедного ведьмака, который хотел ласки, но получал лишь пощечины. Да, конечно, у Лютика есть дом, есть я и есть друзья, ему, должно быть, не так ужасающе плохо, но сейчас ты превращаешься для него в эту пощечину. А заслужил ли Лютик хоть одну?       Ламберт молчал, а потом покачал головой.       Трисс кивнула и, затянув пояс на пальто, ушла, не попрощавшись.       А Ламберт остался стоять один в своем маленьком мирке, в котором он хотел сбежать от всего человеческого. Чувства, мысли, любовь, жажда, страсть, желание, мысли о Лютике…       Ни от чего у него так не получилось.       Он ждал Лютика через неделю, к зимним каникулам. До этого он просто… Пытался успокоиться, пытался стать нормальным, но он не знал, что делать, чтоб не оттолкнуть. Он хотел, это правда, но так же все его существо будто бы отторгало Лютика, когда тот был слишком близко. Когда он видел его — он хотел сожрать его, но едва касался — ощущал разряд током.       Он посмотрел на календарь. Наверное, Лютик приедет через четыре дня. Если приедет. Ведь он мог и не приехать, продолжить бояться или же просто осознать, что Ламберт далеко не тот, кого стоило бы любить, тем более на кого можно было тратить свои года.       В дверь позвонили, и Ламберт лениво встал под играющие песни ABBA.       Gimme a men, — пели они.       А Ламберт мечтал о здоровой психике. Но, наверное, любой, кто прожил бы хотя бы лет четыреста начал бы медленно сходить с ума.       Он открыл дверь, и сначала его обдало морозным воздухом, а потом на него что-то кинулось.       Ламберт замер. Он был сонным, вставший только десять минут назад, и не сразу понял, что происходит. Он просто смотрел на улицу, на белые сугробы, на заснеженные соседние дома, а потом ощутил в морозном воздухе запах яблок. Он обнял Лютика в ответ.       Тот, кажется, отцепляться от него не собирался ближайшие минут десять, а Ламберт стоял и начинал медленно промерзать под новым дуновением ветра, да и Лютик... холодный был. Он буквально ногой подцепил его чемодан, завозя его в прихожую, и закрыл дверь.       Лютик внезапно отстранился от него, дерганно снимая с себя пальто, а Ламберт на миг будто забыл как дышать и как говорить, да и что это вообще — жить. За этот год Лютик изменился, как любой другой подросток, они быстро менялись. Лицо немного вытянулось, скулы стали чуть более четкими, губы были более чувственными, но все это, на самом деле, глупости. Глаза его были все так же широко раскрыты, такие большие и наивные, такие… родные.       У Ламберта перехватило дыхание. Кожа у Лютика была молочной и румянец на щеках от мороза смотрелся по-особенному трогательно. А потом Лютик скинул с себя пальто и снова бросился на Ламберта, запрыгнув на его талию и крепко-накрепко обнимая за шею. Ламберт едва воздухом не подавился.       Спина под ладонями была худой, по-мальчишески худой. Сквозь ткань тонкой рубашки проступали позвонки. Кожа была теплой. Лютик вжался в него, намертво обняв за шею и прижавшись носом к его виску, тяжело дыша, будто с вокзала до его дома бежал. Может и вправду бежал…       Ламберт обнимал его в ответ, шумно и жадно вдыхая с каждой секундой все более четкий запах. Яблоки и корица. Запах уюта, тепла и дома.       Любая лачуга казалась домом, если в нее заходил Лютик.       Так же вышло и сейчас.       Домик, что он себе снял, никогда и не был похож на дом. Он был плохо обжит, по нему было видно, что никто никогда здесь не оставался надолго.       А сейчас это помещение стало домом.       Лютик чуть отстранился, погладив его по плечу, и посмотрел в глаза. Огромные светлые глаза, почти льдинки-стекляшки.       Вместо слов, вместо «привет» или «я скучал», вместо заслуженной пощечины, Лютик молчал, смотря ему в глаза. А потом резко зажал его талию сильнее меж своих колен и подался вперед, целуя.       Ламберт широко раскрыл глаза, замерев, забыв про дыхание, забыв про то, кто он и с кем он. Каждый раз, когда Лютик целовал его сам — неожиданно и резко — Ламберта надо было медным тазом по голове бить, чтобы он пришел в себя.       Но таза не было, только тонкие согревающиеся пальцы зарылись в его волосы.       Лютик отстранился с влажным звуком, а Ламберт с рычащей ревностью про себя заметил, что его навыки в поцелуях значительно выросли. От непонятной злобы он сжал Лютика еще сильнее, так, что Лютик болезненно застонал. Ламберт рук не убрал, хватки не ослабил.       Это всегда было сложно. Не быть рядом с ним таким. Дикий ласковый зверь… рычащий волк, который, должно быть, давно в нем подох, отчего-то отчаянно подавал признаки жизни, стоило случиться этому…       — Зачем ты сделал это в прошлый раз? И зачем… снова позволил мне быть тут?       Ламберт молчал. Он не позволял, но и сказать, что это сделала за него Трисс он не мог.       — Я скучал… — протянул почти страдальчески Лютик, а Ламберт только сейчас заметил, как у него болели ребра из-за хватки колен Лютика. — Я так скучал, Ламберт.       Ламберт прикрыл глаза и посмотрел на часы.       — Мне… мне надо на работу… Через двадцать минут.       Лютик лишь понятливо кивнул и нехотя спрыгнул с него.       — Ты совсем не изменился, — прошептал Лютик с сожалением, а потом кое-как улыбнулся. Брекетов уже не было.       — И не изменюсь, — кивнул Ламберт. Такое уже не меняется. Живое может сгнить, но гнилое ожить — нет. — Твоя комната прямо и направо. Располагайся…       Лютик кивнул, а Ламберт подхватил его чемодан. Он был, казалось, почти пустым. С непонятым сожалением Ламберт подумал о том, что, возможно, Лютик и не собирался в этот раз задерживаться. А может это и было правильно…       Ламберт тяжело выдохнул. Он до сих пор не научился понимать сам себя. Хотя он, откровенно говоря, даже и не пытался.       Весь день он думал только Лютике. Ощущал себя больным в горячке человеком, у которого без его воли маячит одна и та же бредовая мысль в голове.       Он думал о Лютике, о его белых плечах, худых коленях, еще совсем немного по-мальчишески сложенной фигуре. Немного островат, худоват, нескладен… Ноги, конечно, от ушей, да и в целом, Ламберт знал, фигура у него… Очень хорошая.       Он чудесно помнил мягкие бедра и живот, упругие круглые ягодицы. И то, как Лютик искал такую одежду, чтоб подчеркнуть талию, но спрятать, как он думал, слишком мягкие бока. Ламберт смеялся и говорил, что слишком мягко не бывает.       Сейчас же Лютик еще был островат для того, что помнил Ламберт.       Но думать от этого о нем он меньше не стал.       Это раньше, когда Лютику было лет тринадцать, четырнадцать, думать о нем было бы невозможно, и Ламберт бредил лишь воспоминаниями, но теперь же, когда он становился более похожим на что-то взрослое и сформированное...       Теперь Лютик обрел для Ламберта вполне четкие очертания.       Когда Ламберт вернулся домой, раздевшись, он хотел взвыть. Дом, казалось, напрочь пропах Лютиком, будто он, словно котяра, потерся о каждую стену. Он постоял еще с минуту, повесил шарф и медленно прошел в сторону гостиной, в которой мягко горел свет.       — Я понял, почему твой чемодан так мало весил… Ты штаны с собой решил не брать, да?       Лютик улыбнулся ему, откинув голову на спинку. Он сидел на диване, закинув длиннющие ноги на стол. Абсолютно голые ноги, только с шерстяными гольфами и в свитере, который так невероятно правильно прикрывал лишь часть белых бедер. На телевизоре крутил все тот же Завтрак у Тиффани, от которого Ламберта уже мутило.       — Нет, просто дома тепло, мне стало жарко и я снял… Вот. И еще смотри, какие у меня гольфы крутые, — он вскинул ногу вверх, демонстрируя шерстяной гольф чуть ниже колена, красный, с рождественским орнаментом.       Ламберт уставился на него, потом поднял взгляд, и сказал, уже глядя на его колени:       — Классные гольфы.       Лютик улыбнулся, снова закинув ногу на журнальный столик.       — Сделаешь мне какао?..       — Кажется, ты уже в том возрасте, когда уже можно пить глинтвейн.       — Можно. Но я хочу какао.       Ламберт кивнул.       На кухне он приоткрыл форточку, надеясь хоть так немного проветрить мозги, потому что он весь кипел от одного взгляда на Лютика И эти ноги, которые просто хотелось раздвинуть, втиснуться меж них, вспомнить жар его бедер.       Он помотал головой и выругался.       Вот это его и отталкивало!       Он может и хотел чего-то светлого с Лютиком, но тот так отчаянно демонстрировал всевозможные голые участки своего тела, что Ламберту о другом было сложно думать.       На улице пошел снег, и на секунду Ламберт замер, глядя как белые снежники кружились в воздухе одна за другой. Зима давно перестала у него ассоциироваться с выживанием, к нему пришло все человеческое. Зима была временем уюта и тепла, если у тебя была семья. И так же она была временем тоски и отчуждения, когда ты был один.       Ламберт сейчас ощущал лишь тепло.       Закрыв форточку, с абсолютно такой же тяжелой головой он вернулся к Лютику. Поставил рядом с его ногами две чашки, а потом, оглядевшись, вынужденно присел рядом с ним. Лютик внезапно убрал ноги и подсел к нему ближе.       Ламберт сказал:       — Лютик… Но ты же сейчас притворяешься.       Лютик непонимающе моргнул, поведя плечом.       — В смысле?       — В прямом. Я тебя в прошлый раз до истерики довел, игнорировал тебя весь год, а ты… Снова приходишь ко мне и снова кричишь своим видом о том, что ты позволишь мне все, если я только захочу? Лютик, ты не так прост и глуп, как хочешь показаться.       Лютик молчал, поджав губы. Он смотрел на какао и пожал плечами, медленно взяв чашку. Сделал глоток и поморщился — горячий. Ламберт смотрел на него, не отрываясь.       — А я и хочу, чтобы все было легко и просто… Я просто стараюсь не усложнять. Так должно быть легче.             Ламберт нахмурился. Что-то кольнуло в груди. Лютик таким был всегда. Даже когда ему было плохо, он старался не усложнять, ведь все от него этого и ждали. Чуть что, пускай песенку грустную напишет и ему сразу отляжет.       — Лютик… Что именно кажется тебе сложным?       — Не знаю... я сам. В таком возрасте я себя не должен чувствовать так.       — Как?       — Будто мне семьсот лет…       Ламберт тяжело выдохнул. Понятно.       — В любом случае, это не повод... прощать мне все грехи. Таким поведением ты просто унижаешь сам себя, зачем тебе это? Почему ты приходишь и показываешь мне свои ноги, когда можешь показать себя?       — Но разве тебе это нужно?.. Я подросток, я тебе совсем, должно быть, с такой стороны не интересен. А ноги… Ноги у меня красивые.       — Красивые, — согласился Ламберт. — Потому что ты весь красивый. Ты злился на меня?       — Да… наверное, да. Но не долго. Я так тебя люблю, Ламберт, что на ненависть места во мне не хватает. И это тоже, наверное, глупо. Я ведь не могу тебя любить. Просто все преувеличиваю… Да?       — Нет. Мне так не кажется.       Лютик моргнул, а потом внезапно прижался к Ламберту, и тот ощутил такой странный, уже давно забытый трепет. Это было так по-человечески, так знакомо, без лишней пошлости. Это было правильно.       — Давай… не будем. Не сегодня. Я устал с дороги… И вспоминать это не вижу смысла. Ты поступил со мной отвратительно, и насчет этого мнения я не поменяю.       — Да, — согласился он на тяжелом выдохе. — Отвратительно. У нас просто разные миры, и я не подумал, что... Просто, Лютик, ты должен был сам понимать: если секс для тебя это в первую очередь занятие любовью, то зачем было вот так… Передо мной?..       — Ну я же только перед тобой! Тебе можно.       Ламберт потупил взгляд. Да, точно. Точно.       — Прости. Тогда мне казалось это лучшим…       Лютик тяжело выдохнул и снова взял какао. На этот раз сделал намного более уверенный глоток и залез на диван с ногами.       — Нет, не будем об этом… Почему у тебя совсем дом не украшен вообще?!       — Я все выкинул. Мне это не нужно.       — Значит завтра сходим и купим.       — Но…       — Купим, — прервал он его. — Я хочу, чтобы у меня тут и осталось рождественское настроение, а не будто я на чьих-то похоронах.       Ламберт сглотнул, уже жалея о своем вопросе, но все же спросил:       — Почему же ты приехал? Лютик вскинул бровь и посмотрел на него.       — Потому что ты… Потому что ты написал мне, и я подумал, что… вдруг… Вдруг я тебе нужен?..       — Нет, я не про это. Я…       — Ламберт, пожалуйста, не сейчас. Я устал, я очень сильно устал.       — Хорошо. Только давай условимся… Сейчас мы… Не будем делать ничего сверх меры. У нас сейчас нет отношений, и… пожалуйста, не надо себя изо всех сил сексуализировать. Это путает меня.       — А… поцелуй? Он ничего для тебя не значил?       Ламберт устало вдохнул. Сам потянулся к своему какао, и сделал несколько больших глотков. Поставив чашку на место, он внимательно посмотрел ему в глаза.       — Значил. Если бы ты только знал, сколько он для меня значил, ты бы не спрашивал об этих глупостях. Но я хочу, чтобы сейчас мы оба с тобой... успокоились. Просто… посмотрели, что из этого выйдет. Так будет правильно, не так ли?       Лютик пожал плечами и растерянно моргнул.       — Наверное?.. Я не знаю. Ничего не знаю. И ты тоже, на самом деле, не знаешь… Вот скажи, было бы мне лет тридцать, ты бы... ты бы спокойно начал бы со мной?..       Ламберт моргнул. Он опустил взгляд вниз, будто чувствовал себя виноватым.       — Нет. Я бы не смог…       — Почему же?       Ламберт пожал плечами, а Лютик только кивнул и посмотрел на телевизор. Он чувствовал, что что-то было не так. Прежде всего с ним самим и с Ламбертом, но что именно — не знал.