***
На другой день, пока Том был на службе, Северус решил побывать в анклаве Бартона, у Ралфсов — работая над зельем от мастита, он заодно сварил одно полезное средство для профилактики трещин на коровьем вымени. Уж куда лучше, чем магловская химия. Он наполнил жидкостью несколько бутылей, поставил их в корзину, прихватил еще кое-что и отправился к особняку. Он обошел здание, нашел калитку, ведущую в парк, но подумал, что как-то невежливо заходить туда, не поставив в известность обитателей дома, вернулся к крыльцу и постучал. — О, мистер Снейп! — улыбнулась мисс Рамзи, увидев его на пороге. — Вы простите, но я к Ралфсам, к фермерам. Ничего, если я пройду через парк? — Конечно! Так ведь и все наши ходят через калитку. А вы теперь тоже свой. Но сейчас-то войдите, пожалуйста, в дом. Я открою вам дверь в парк. Северус вошел в холл. — Как гости? — вежливо поинтересовался он. — Все хорошо, гости спят. А хозяин совсем недавно проснулся, поел и отправился на этюды. Он или в парке, или у реки — право, не знаю, где именно. Возможно, вы его встретите. — Отлично! А чем занята Пэм? — Делает уроки. К ней приходил учитель математики из школы, репетитор. — Из… особой школы, вероятно? Из вашей… вашего племени? — Нет, из самой обычной начальной, но там учатся и крысята тоже, и сам учитель — тоже крыса, разумеется. Когда мисс Рамзи открыла дверь в конце холла, Северус достал из кармана коробочку со сливочными помадками из Косого переулка. — Это для вас и Пэм. Конфеты не моего изготовления, но они от наших кондитеров. — Ох, ну что вы, мистер Снейп, — смутилась женщина-крыса. — Хозяин, вероятно, захочет пригласить вас на чай. — Боюсь, не в этот раз, мисс Рамзи. Дело даже не в том, что я не предупредил супруга — мистер Бартон бы и его пригласил, я уверен, но главное, что мы не предупредили заранее наших эльфов, а они ведь что-то уже готовят на кухне. Корзина у Северуса была надежно защищена от воздействия аппарации, так что он сразу переместился на ферму, точнее на дорогу рядом с коттеджем. Ребятишки Ралфсов очень скоро заметили гостя, высыпали из дома, и Северус тут же достал коробку с леденцами из другого кармана. — Сладкое не сейчас! — раздался голос Сары Ралфс — она тоже вышла на крыльцо, вытирая руки о фартук. — Мистер Снейп, добрый день, не балуйте этих шалопаев. Прошу вас, заходите. — Добрый день, мне бы вашего мужа повидать, мэм, я тут принес одно полезное средство для ваших коров. — Ах, боже мой, ну что вы…. право, не стоило так утруждать себя… но входите, входите, пожалуйста. Джуд, Роджер, сбегайте за отцом! — А я? — пискнула Бэбс. — А ты поможешь мне принять нашего гостя. На уютной кухоньке миссис Ралфс (а Северус захотел посидеть именно там), девочка, правда, принялась на свой манер помогать матери: сама донесла до стола кружку и, сопя, привстав на цыпочки, поставила ее перед гостем. Поскольку никто Северуса сейчас не видел, он не удержался и погладил девчушку по голове. Бэбс тут же вскарабкалась к нему на колени. — Милая, мистер Снейп все-таки волшебник и он человек, надо бы сначала спросить разрешения, — сказала Сара. — Да ничего, мэм, пусть сидит. А если бы я был оборотнем, можно было бы обойтись без спроса? — Разумеется. Если ребенок хочет приласкаться, любой взрослый ему это позволяет — у нас так принято. И не надо «мэмкать», пожалуйста. Северус вспомнил, как во время первого визита на ферму крысята облепили Бартона, как потом они крутились рядом со взрослыми, и родители то и дело гладили их, шутливо щекотали. — И до какого возраста у них такая повышенная ласковость? — спросил он. — Ты смешно говолишь, — хихикнула Бэбс. — Я тоже не совсем вас поняла, — призналась Сара, наливая Северусу молока и ставя на стол тарелку со сдобным печеньем. — Ну вот в школе, например, вряд ли дети ласкаются к учителям? — А! Разумеется, нет. Но учителя с ними играют на переменах. Детям ведь надо побольше двигаться. «Мерлин, как же Пэм в Хогвартсе сможет высиживать полуторачасовые занятия?» — подумал Северус, с удовольствием поедая печенье и запивая его молоком. — Наверное, ваши дети… ну, в широком смысле ваши, обычно общаются только со своими? — До определенного возраста, — кивнула Сара. — Потом мы им объясняем, что все люди разные, и чувствовать себя свободно можно только со знакомыми, с теми, кто вхож в дом, но и то — следует проявлять сдержанность. — Получается, я свой? — слегка усмехнулся Северус. — Вы же друг хозяина — значит, свой. Да и дети чувствуют, что вы их любите. Северус нервно покашлял, однако понял, что сделал намедни неправильный вывод: внезапный порыв у Пэм, который он принял за непосредственность, означал, что девочка просто включила его в свой круг. Да и общения с детьми ей хватало. — А каким образом ваши дети и дети ваших соседей получают образование? — спросил Северус. — Ведь вы живете в анклаве и ваши дети не ходят в городскую школу. — У нас тут есть своя учительница, пожилая уже — для начальной школы ее знаний хватает. А потом ребята едут в интернат, в Сассекс, дома бывают на каникулах, и в особые дни в течение учебного года родители их тоже могут навещать. «Крысиная школа-интернат, надо же», — подумал Северус. — И как долго эта школа существует? — Да вот уж… дай бог памяти… с тысяча восемьсот сорок седьмого года. Дом специально строили, мистер Бартон много вложил, ну и все семьи, которые считают его своим главой, тоже выделили деньги. «Школа Гринвуд» называется. — Почему «Гринвуд»? — Это в знак уважения к хозяину, он в прошлом веке носил такую фамилию. Что ж, для бессмертного существа менять фамилии — вполне естественно. Наконец вернулся Роберт Ралфс, с удивлением выслушал Северуса и с неменьшим — изучил и сосчитал бутылки с зельем. — Мистер Снейп, сколько я вам должен? — С ума сошли? — возмутился Северус. — Вы же мне помогли. — Да как я помог-то, что вы? — воскликнул фермер. — Разрешил воду использованную слить, немного молока взять и кусок шерсти? Не выдумывайте. Всякий труд должен вознаграждаться. Не хотите брать деньги, тогда позвольте хотя бы налить вам домой молока и угостить нашим сыром. — Ну, натуральный обмен — куда ни шло. — А если средство подействует хорошо… — начал Ралфс новую мысль. — Никаких если, — самоуверенно усмехнулся Северус. — Я имею в виду, сэр, что вы ведь можете приготавливать его и для других фермеров в нашей округе. Ну и какие-нибудь другие тоже? — Разумеется. Знаете, это ведь еще и прекрасная почва для исследований — только не обижайтесь, пожалуйста. Но ведь не может же быть, чтобы вы вообще ничем не болели, не имели никаких проблем? Однако, маги толком не изучали ваш народ. — Это правда, — согласился Ралфс. — Про вас мы знаем очень давно… испокон веков, можно сказать, но для вас, уж простите, мы ни рыба ни мясо. — Вы ведь живете среди маглов, хотя, если честно, я не понимаю, почему мы, маги, никак не интегрировали вас в нашу среду. Но тут скорее действует наш обычный страх перед оборотнями — знаете ли, истоки его тоже спрятаны в глубине веков. А можно задать деликатный вопрос? — Конечно, мистер Снейп. — Насколько легко вы можете обратить человека? — Если честно, мы довольно заразны, — слегка нахмурился фермер. — Но только в полнолуние. — Как? — удивился Северус. — И на вас луна тоже влияет? — Ну да, в другие фазы мы можем человека всего искусать, но оборотнем он не станет. Так же и царапины от когтей разве что могут занести обычную инфекцию — мало ли где мы бегаем, когда обрастаем шерстью. «Так, тут тоже потребуются анализы крови и слюны», — подумал Северус. — А вы обязательно в полнолуние должны оборачиваться? — задал он логичный вопрос. — У вас тоже есть непреодолимое желание, как у волков? — Нет-нет! — уверил Ралфс. — Может и не оборачиваться, можем и пропустить день — нам без разницы. Что ж, это решало некоторые проблемы, связанные с пребыванием Пэм в Хогвартсе. По крайней мере, можно было не бояться каких-то случайностей, раз уж они собирались поставить под контроль ее трансформации в крысу. — Получается, обращение для вас — это своеобразный ритуал? — уточнил Северус. — Получается так, сэр. Иногда мы прибегаем к нему — чаще всего это связано или с попыткой спасти кому-то жизнь, если повезет, или это дела любовные. — Любовные? — Мы ведь живем среди людей. Иногда наши влюбляются не в того, в кого надо, иногда влюбляются в них. Если уж все очень серьезно, тогда собираются старейшины семей и решают, как быть. Надо же, у крыс тоже имелись свои старейшины — таковыми, судя по всему, считались наиболее уважаемые и почтенные члены общины. — Ох, — Северус с удивлением посмотрел на опустевшую тарелку и немного смутился — под разговор он съел все печенье. — На здоровье, — улыбнулась Сара. — Вкусно? Налить вам еще молочка? — Немного. Печенье очень вкусное, прямо как у нашего эльфа. — Это комплимент? — Конечно! — горячо уверил Северус. Вскоре он распрощался с крысами, сложив в опустевшую корзину две бутыли молока и кусок сыра, завернутый в чистую холстину. Защитил корзину чарами, чтобы бутылки не брякались друг о друга, чтобы сыр не испортился при аппарации, вышел на дорогу и задумался. Интересно, где сейчас Бартон? А что если попробовать применить тот фокус, которому научил Том? Северус поставил корзину на землю, достал палочку, направил ее в землю и невербально применил заклинание. Его тут же подбросило высоко в воздух — аж дух захватило. Северус взлетел лицом к парку, но не заметил там никого, кроме одинокого садовника. Мягко опустился на землю, развернулся и повторил маневр — ага, у реки вроде бы кто-то сидел под деревом. Точно, вот и мольберт. Приземлившись, Северус взял корзину и аппарировал в намеченную точку. — О! Северус, — улыбнулся вампир, — приветствую, какими судьбами? — Да вот, кое-что приносил Ралфсам. Добрый день, Марк. Бартон выглядел забавно — одетый в куртку, он нахлобучил на голову соломенную шляпу с большими полями. — Боитесь, что голову напечет? — не удержался Северус. — Зима, однако. — Это чтобы свет не мешал глазам, — спокойно пояснил вампир. — Ах… ну да… извините. — Да будет вам. Садитесь… вы же можете наколдовать себе что-нибудь? — спросил Бартон, вытирая кисть. — Могу, разумеется. И тут же в полуметре от вампира появился крепкий раскладной стул. Северус устроился на нем и поставил рядом корзину. — Хотите молока? — спросил он. — От Ралфсов? Ну, если не жалко. Вы же домой несете. — В принципе-то молоко у нас дома есть, конечно, но я уж не стал отказываться, а то мне деньги предлагали. — Северус создал стакан, наполнил его и протянул Бартону. Тот, крякнув от удовольствия, стал пить большими глотками. Подумать только: вампир, угощающийся молочком — просто абсурдный сон какой-то. — Сюрреализм, — сказал вдруг Бартон, облизываясь. — Сюр… что? — не понял Северус. — Не абсурд — сюрреализм. Течение в живописи такое, — подмигнул Бартон. — Не читайте мои мысли, — буркнул Северус. — Вы же говорили, что вполне можете обойтись без этого. — А вы слишком громко думаете — именно обо мне. Но когда о чем-то постороннем, я не слышу ваших мыслей. Однако, вы очень язвительный молодой человек. — Уж какой есть. — Это возрастное, пройдет. — Можно я громко подумаю о том, что вы не годитесь в качестве педагога лично мне? — усмехнулся Северус. — Я просто старый замшелый вампир, — пожал плечами Бартон. — Да ладно вам… прибедняться-то, — вспомнил Северус слово, которое впервые услышал от Тома. — А у вас здорово получается рисовать. — Писать. Красками пишут. Спасибо. У меня было много времени, чтобы совершенствоваться в технике, но я так себе художник. — В смысле? Вы опять? — Нет, вовсе нет. У меня ведь даже нет собственного стиля. Я хватал понемногу из наиболее ходового в каждую эпоху. — Мне так и не удалось посмотреть на картины, которые висят у вас дома. — Вы же придете сегодня вечером с Томасом? Вот и посмотрите, проведу вам экскурсию. Северусу было трудно судить, скромничает вампир или нет насчет своих талантов живописца, но было интересно наблюдать за тем, как он… ладно, пишет. — Теперь буду учиться воспроизводить дневной свет, — пробормотал Бартон себе под нос. — А как поживают ваши гости? — спросил Северус. — Все хорошо. Вчера все закончилось в ночном клубе. — В вашем клубе? — Угу. Эудженио хочет, чтобы я приехал в Рим, но я даже не знаю… — Что вам мешает? — Это мой город, я там родился, но с тех пор, как покинул его, видел только на гравюрах, картинах, а потом на фотографиях. Может, и поеду. Вчера я представил своих вампиров гостям, и мы даже обсудили проблему Трансильвании. Я могу на некоторое время отправить туда одну пару крыс — пусть обучат местное население английскому. — Пару — в смысле супружескую? — уточнил Северус. — Да, конечно. А что там делать-то одиноким? Некоторое время они молчали. Северус наблюдал за вампиром, за его работой. В уголках глаз у Бартона были заметны морщинки — они же не после превращения в вампира появились, «при жизни» явно. Видать, человек был, в принципе, веселый, пошутить любил. Занятно, что после обращения морщинки не разгладились. — Знаете, вы больше похожи на человека внешне, чем Эудженио, — заметил Северус. — У него лицо слишком... идеально гладкое. — Его обратили в более молодом возрасте, а мне было уже за тридцать — более чем зрелость. — Все-таки интересно, почему «рой», как это называет Том, действует так избирательно — что-то улучшает, а что-то оставляет, как было. Вот, к примеру, что если у человека до обращения были какие-нибудь боевые раны? — Рубцы и шрамы не исчезают, — ответил Бартон почему-то мрачноватым тоном. — Родинки исчезают, какие-либо пигментные пятна. Допустим, у человека при жизни не было пальца, — после обращения он не отрастет, но если вампир потеряет палец или конечность, они отрастут заново. Следы от болезни, если обратить лежащего на смертном одре, исчезнут. — Это интересно, — хмыкнул Северус. — А как вы себя вообще ощущаете в новом качестве? — Своих вампирских способностей я не утратил, чувствую себя прекрасно, однако мое тело вернуло себя некоторые функции, от которых я давно отвык. Фигурально выражаясь, — фыркнул Бартон, — мне теперь приходится ходить в туалет. А еще я стал потеть. — Ого! Сдайте мне кровь на анализ, а? — Сдам обязательно. Самому интересно. Бартон вдруг принялся сворачиваться. Северус подумал, было, что ему тоже пора и честь знать, посмотрел на часы, но до чая оставалось еще полтора часа. — Да погода меняется, — ответил вампир, указывая влево. Правда, там небо начинало затягиваться тучами. — Это все так… пустяки, — сказал он, указывая на этюд. — Но это всего лишь первая попытка. — Скажите, — вырвалось вдруг у Северуса, — а вам не одиноко одному? — Вокруг меня, как вы могли заметить, полно народу, — ответил вампир. — Да вы же поняли… не хотите — не отвечайте. Извините, что лезу не в свое дело. — Я не веду монашеский образ жизни, — пожал плечами Бартон. — Но пары у меня нет. Да, в общем-то, и не было. Был любимый человек, но умер очень давно. — Насколько давно? — В тысяча шестьсот шестьдесят шестом. Его звали Марк Гринвуд. Северус лишился дара речи — мало того, что Бартон до сих пор не решался на серьезные отношения, так он еще то фамилию умершего носил, то имя. — Отвечаю на незаданные вами вопросы: нет, он не хотел, чтобы его обращали, но не только соглашался стать оборотнем, но даже выражал желание — и чтобы не умереть внезапно в разгар эпидемии, и чтобы ни у него, ни у меня потом не возникло искушения все-таки решиться на обращение. — А из каких соображений ваш друг так боялся стать вампиром? — все-таки решился спросить Северус. — Не из религиозных же? — Именно из-за них, — ровным тоном ответил Бартон, складывая мольберт. — Что ж, жду вас вечером к ужину. Мисс Абени отправится развлекаться, Эудженио вполне способен кое-что съесть, как вы знаете, и не почувствует себя неуютно за столом. Северус вовсе не считал, что в чем-то перегнул палку. В конце концов, иначе, менее «громко», он думать не умел. «Не нравится что-то, мистер Бартон, — нечего лезть ко мне в голову». Северус дулся на вампира до самого чая, и даже Тому «нажаловался», а потом принялся переживать: а что если он все-таки напрасно стал задавать такие личные вопросы и пора избавляться от привычки говорить первое, что в голову придет? — Да переживет Бартон, не волнуйся, — успокоил его Том. — Но ты просто держи в голове, что вампиры не забывают ничего и способны многие вещи переживать, как в первый раз. Ты просто напомнил ему о тяжелых моментах — вот и все. — Надеюсь, он понимает, что я этого не хотел. — Разумеется, понимает. Кстати, я купил сову и отправил в Трансильванию письмо госпоже Дарии, — сообщил Том. — Рассказал, как у нас идут дела… с «благотворительностью». Ну и иносказательно намекнул еще кое о чем, касательно Бартона. — Почему иносказательно? — На всякий случай. Я не очень верю, что кто-нибудь попробует перехватить птицу и прочитать письмо, но мало ли? Тем более что Дария не сможет определить, вскрывали конверт или нет. А вот получив ответное письмо, я точно смогу это понять. — Мне всегда было любопытно, каким образом совы попадают в анклавы — через обычные туннели? — спросил Северус. — Но почему мы ни разу не видели ни одной птицы, когда перемещались, например, в Италию? — У сов есть свои, почтовые, туннели, — пояснил Том. — Они короткие и расположены в местах входа в каждый следующий анклав, там же кое-где обустроены совятни для отдыха и кормления птиц. Поэтому, зная, кому принадлежит та или иная сова и имея в совятне своего человека, письмо не так уж сложно перехватить. Конечно, я мог бы отправить с письмом наемную почтовую сову, но я не слишком доверяю их выносливости.***
Северус с Томом побывали у Бартона тем же вечером. Эудженио и Абени выглядели полностью довольными… жизнью, да. После пробуждения Бартон сводил гостей в город, на охоту, а сейчас в их бокалах плескалась сцеженная крысиная кровь, так что предполагалась дружеская «пьянка». В гостиной также находились Джереми и мисс Рамзи, ради разнообразия в вечернем платье, поэтому о делах Ордена и о Книге не говорили, а лишь о Трансильвании и «благотворительности». Две крысы принесли гостям напитки, сообразно их желанию, и соответствующую выбору закуску. Сам Бартон воздерживался от того, чтобы вести себя как человек, и тоже пил крысиную кровь — возможно, и зря, с точки зрения Северуса, но сейчас он бы точно не стал отпускать комментарии. Как хозяин дома обещал днем, появилась возможность рассмотреть наконец его картины — все больше портреты, разумеется, и несколько натюрмортов. В чем-то Бартон был прав — чувствовалось, что живопись его менялась с течением времени, пока он, наконец, не остановился на чем-то, напоминающем умеренный академизм, но с более легким мазком (все это, разумеется, сформулировал во время осмотра картин Том). — А почему вы не писали ночные пейзажи? — спросил Северус. — После Гримшоу? Рука не поднялась. Северус не знал, кто такой Гримшоу, но оказалось, что Бартон иногда еще и покупал чужие картины. Он показал вид ночной Темзы, залитый просто натуральным лунным светом. Казалось, что позади холста прячется секретная лампочка. Северус потер в задумчивости нос, глядя на пейзаж, и решил, что вампир все-таки прав. Вскоре Киаран уехал на симпозиум. Северус с интересом наблюдал за процессом внедрения «капсулы памяти» в человеческий мозг — эта штука выглядела как небольшой светящийся шарик, который вошел в голову через левый висок. Киаран только слегка поморщился. Потом Том вручил ему мешочек с подарками и проводил до порога — дом по-прежнему был защищен от любой аппарации. Потянулись обычные будни — работа, учеба, зелья, оборудование лаборатории в доме Бартона, новые исследования. Шона опять прислала письмо, докладывая, что на нижнем этаже творится что-то подозрительное, на что в ответ Том категорически запретил и ей, и ее мужу туда соваться. Раз уж члены Ордена рвались в бой, решено было в четверг собраться в Галифаксе. Дом пока что особо не защищали — веских причин еще не видели, и так только свои знали о том, что Северус его унаследовал. У приятелей Маэна, бывших на мальчишнике, уже давно осторожно подтерли память. На собрании, выслушав рассказ о Трансильвании, о гипотезах Бартона и Фабиана Пруэтта, члены Ордена решили продолжить сбор информации уже в этом направлении. Привлечение к делу Вельяминова в целом тоже одобрили. Вопрос о Бартоне и римском мастере, об их желании помочь общему делу, тоже обсудили и пока что определили обоих в разряд сочувствующих. Еще в четверг, после собрания, Северус попросил Сойера о помощи, и на другой день они вместе совершили набег на магловские книжные магазины, где накупили сказок не только на английском, но кое-что нашли даже на итальянском — и ничего, если что-то совпадет с римскими подарками волчатам, книг много не бывает. По поводу французских изданий пока что решили не заморачиваться. Книги брали сразу в трех экземплярах, чтобы в каждой волчьей деревне образовалась своя детская библиотека. Киаран вернулся домой в воскресенье, еще до чая; в гостиной вспыхнуло в камине зеленое пламя, и в нем появилось улыбающееся лицо. — Пап, привет, скажи своим эльфам, что вы пьете чай у меня. Мы с Динеллой ждем вас. — Вот как чувствовал, — проворчал Хук. — Если что-то начал готовить, так мы вечером съедим, — Том потрепал эльфа по плечу. — Будет просто десерт. Не дуйся только, друг мой. Томми, вопреки обыкновению, не выбежал к гостям, зато его восторженные крики доносились даже до прихожей. — Что там такое? — спросил Том, обнявшись с сыном, который вышел их встречать. — Увидишь, — подмигнул Киаран. В гостиной в самом разгаре были скачки — Томми с гиканьем и восторженным визгом восседал на скачущей галопом на одном месте маленькой лошади. Она будто летела по воздуху, поэтому мальчик лишь слегка покачивался в седле, но создавалось ощущение, будто его лошадка развивает чудовищную скорость — магия даже вызывала эффект ветра в лицо. Золотая грива лошади развевалась, копыта высекали искры. Нати сидела на руках у матери и наблюдала за братом, хлопая в ладоши. — Дедуля, крестный! — закричал Томми. — Смотрите! Папа, как ее остановить? — Потяни вожжи. — Тпру-у-у! Лошадь остановилась и превратилась внезапно в обычную неподвижную игрушку. — Дедуля, дядя Севи, вы видели? Это знаете кто? Это Sivka Burka! — Слышал о таком, — одобрительно кивнул Том. — Кстати, Сивка — мальчик. — Да? Здорово! Дядя Севи, хочешь прокатиться на моей лошадке? — У меня ноги слишком длинные, — с сожалением отозвался Северус. — Дедуля, а ее можно увеличить? — Не уверен, милый, что ее магия от этого не пострадает, да и не в комнате делать ее большой. — Ну ладно, вот когда станем жить в деревне, тогда попробуем, да? Это папа мне привез! — А для Нати? — Для Нати птицу, которая светится в темноте, только она не живая, а просто волшебная такая штука. Она может светить ярко, а может чуточку, как ночник. Том с немым вопросом взглянул на сына — он мог только представить, сколько эта копия Жар-Птицы может стоить, если там возобновляемая магия. — Киаран, птица, надеюсь, подзаряжается Люмос? — Разумеется, пап. Одного заклинания хватает на сутки. Не волнуйся — я, конечно, ненормальный отец, но не до такой же степени. — Ты лучше расскажи папе, чего едва не купил, — фыркнула Динелла. — Не ковер, надеюсь? — спросил Том, целуя невестку в щеку. — Ступу, — вздохнул Киаран. — Хм… Кстати, на них нет запрета, только это слишком экзотично. — Зато до чего удобно! — Уверяю, они не слишком маневренные. — Зато ветром юбку не раздувает! — заметил Северус. — Ну, не сказать, что с мужской точки зрения это такое уж достоинство, — задумчиво протянул Киаран. — Почему? — протупил Северус. — Так-так, это какое тебе дело до чужих юбок? — возмутилась Динелла. — Не чужих, а твоей, например... э-э-э в смысле — вообще никакого! — Ладно-ладно, рассказывай, как все прошло! — прерывал шутливую перепалку Том. — Ну… прибыл на место я с опозданием в два часа, — начал Киаран. — Как?! Почему?! — У поляков на границе не работал туннель, представляешь? Непонятно, с чего вдруг. Так что мне пришлось лететь на метле до… как его… Смоленска. А оттуда уже я нормально добрался до Москвы. Да все хорошо, пап. Вельяминов меня встретил, извлек капсулу, подлатал меня, спать уложил. Пока я отдыхал, он изучал твое послание, потом я проснулся и меня принялись кормить — как на убой, честное слово, будто я неделю не ел. — Русские любят кормить гостей, — отозвался Том, но все же погрозил сыну пальцем. — Почему не избавился от капсулы? — Я прикинул, сколько времени продержусь и решил потерпеть. Ничего страшного — просто голова начинала болеть. Том исподлобья смотрел на сына, постукивая по подлокотнику дивана. — В общем, Вельяминов обещал разобраться и навести справки. А вот тут… — Киаран указал на мешочек, который лежал на столе, — он сказал странное слово… алаверды. — Ответный подарок, — пояснил Том. — Мне просто интересно, что ты ему посылал, кроме чая, — пробормотал Киаран, развязывая мешочек. — Виски, бочонок эля, саженцы роз… — Розы? — удивился Северус. — Для жены Вельяминова. — Да, Мария Сева… Севасть… в общем, госпожа Вельминова была очень довольна, — кивнул Киаран, не спеша доставать подарки и хитро поглядывая на отца. — Какая она? — с любопытством спросил тот. — Вельяминов писал, что женился, но даже колдографию не прислал. — Она намного его моложе — кажется, даже моложе меня. Красивая… и настоящая ведьма. — А я, значит, не настоящая ведьма? — низким от ревности голосом спросила Динелла. — Драгоценная моя, ты самая лучшая и самая любимая ведьма, и ты же знаешь, что блондинки не в моем вкусе, — Киаран послал жене воздушный поцелуй. — Твой приятель, пап, зовет жену как-то странно — Marusia. — Маруся, — улыбнулся Том. — Это уменьшительное от Марии. Ну что там? — Брусничное! — возгласил Киаран, вынужденный встать, чтобы достать огромную банку с вареньем. — Черничное! — рядом встала такая же. — Крыжовник! Тут какая-то ягода, — он вынул странную емкость, сделанную, кажется, из коры, и поднял крышку. — Это клюква, — пояснил Том. — Я отложу себе немного для исследований? — спросил Северус. — Ведь она, кажется, считается целебной даже маглами. — Вообще-то это все вам с папой, — улыбнулся Киаран. — Вот уж нет, — не согласился Том. — Варенье разделим на три части — еще и Маэну с семейством отправим. А что, спиртного нет? — Как нет? — рассмеялся Киаран, доставая бутыль с красной жидкостью. — Наливка? — Вишневая, домашняя. А еще вот… — следом на столе появилась литровая бутылка водки — уже с этикеткой, как полагается. На этикетке был изображен мрачный господин в одежде и парике конца эдак века семнадцатого. — О! Брюсовка! — обрадовался Том. — Отличнейшая водка, делается магами. Киаран отправил варенье эльфам, попросив разделить содержимое банок на три части. — За чаем испробуем, а бутылки… — Наливку оставь у себя — на дне рождении Томми выпьем за его здоровье. А водку я заберу, если ты не против. — Пап, это же тебе подарки! — рассмеялся Киаран. Северус еле слышно проворчал себе под нос, что Том и водку мог бы оставить сыну. Вскоре эльфы сообщили, что одну треть от варенья уже отправили домой к старшему синьору Реддлу, а треть — к синьору Реддлу-младшему, и что через пять минут ждут всех в столовой. Варенье оказалось очень вкусным, но Северус твердо решил, что, кто бы там его ни варил — таинственная Маруся или ее домовой — он сварит ничуть не хуже. — Вельяминов ждет тебя на Пасху, — заметил Киаран за чаем. — В этом году календари совпадают. Сказал, что вызовет тебя раньше только в крайнем случае, или же сам приедет. У меня создалось впечатление, будто он что-то знает. — Вот как? — нахмурился Том. — Что ж, посмотрим.***
После того как Киаран вернулся, произошло наконец-то «историческое» знакомство его и Динеллы с Бартоном — тот пригласил все семейство к себе на чай, но детей, конечно, пока оставили дома под присмотром эльфов. За столом опять присутствовала мисс Рамзи, и у Северуса мелькнула, было, мыслишка — уж не любовница ли она? Но, присмотревшись к ней и вампиру, он все-таки решил, что женщина-крыса просто больше, чем экономка, скорее доверенное лицо. Ну и тетка Памелы все же. Девочку тоже усадили за стол, вела она себя идеально, но не молчала, а иногда подавала реплики, когда речь заходила о музыке. Северус же немного скучал — он-то считал себя в музыке профаном. Между делом Динелла пожаловалась Бартону, что ей не дается какая-то прелюдия Баха, так что после чая все перешли в гостиную, где стоял рояль. Памела уселась рядом с Северусом, начала его потихоньку расспрашивать о Хогвартсе, Киаран с Томом беседовали с мисс Рамзи об истории крысиных семейств в связи с магловской историей. Динелла села за рояль и заиграла величественную мелодию, но вскоре ей что-то не понравилось, она оборвала себя и принялась почти шептаться с Бартоном на итальянском. — Позвольте, — сказал он наконец на английском, занял место за роялем и заиграл то же самое, но совершенно иначе — уж медленнее точно. Все разом замолчали — даже Северус невольно заслушался. Динелла стояла прямо, сжав губы. — Понимаете, мелодия должна восходить к небесам, — говорил Бартон, не прерываясь. — Это же не просто пьеса, а хорал. Запомните, донна, Бах всегда обращался к Всевышнему. Как странно было слышать из уст вампира подобные слова, но мелодия все ширилась, заполняла собой комнату. Северус почувствовал, что невольно выпрямился в кресле — казалось, еще немного, и он воспарит. — Я так не смогу, — лицо Динеллы жалобно сморщилось. — Вы просто очень молоды, моя дорогая донна, — сказал Бартон. — Не берите эту вещь, играйте… — тут он принялся перечислять что-то непонятное, какие-то мажоры, миноры, фамилии, но Динелла понимала, о чем речь, согласно кивая. — Ты чего нервничаешь? — вдруг шепнула Памела. — Идем, я тебе кое-что покажу, — прибавила она уже громче. Она вывела Северуса в холл, и тот выдохнул. — Ты чего? — опять спросила девочка. — Ты как поняла, что я нервничаю? — с подозрением спросил он — уж не очередной ли эмпат? — Мы чувствуем — запах другой. — Твой опекун говорит, что я слишком громко думаю, а попробуй не думать о том, о чем себе запрещаешь. — Ну и думай, — улыбнулась Пэм. — А я все-таки тебе кое-что покажу, и пока ты думаешь, я за этой вещью сбегаю. Девочка убежала наверх, и Северус, во-первых, впервые пожалел, что он не курит — сейчас бы, как Том, задымить папиросой или трубкой. Во-вторых, он подумал: не слишком ли много в их жизни становится Бартона. Да вот и Том тоже — дружил с Юджином, а теперь один Марк на уме. От размышлений его отвлекла Пэм, которая, перепрыгивая через ступеньку, сбежала вниз, держа в руках книгу. — Вот, это мой «Пиноккио». Его мне дядя Марк когда-то подарил. Он на итальянском и тут картинки классные. Отдай его какому-нибудь ребенку в Трансильвании. — Не в библиотеку, просто лично кому-нибудь? — Да, скажи, что твоя ученица просила подарить. Я ведь скоро стану твоей ученицей, так что это правда. Внезапно Северус словно увидел перед собой повзрослевшую Пэм, уже не ребенка, не подростка, а настоящую девушку, а рядом с ней юношу с этой итальянской книжкой в руках, и вожака волков, слегка постаревшего... Северус потряс головой, отгоняя наваждение. — Наверное, не надо было в школе игнорировать занятия по предсказаниям и пророчествам... — невпопад ответил он. — А в школе такому учат? — у девочки загорелись глаза. — Правда? — Учат, — спохватился Северус. — Всех учат немного, а желающих — намного больше. А книгу твою я подарю одному мальчику из деревни, волчонку, его зовут Марк. Хорошо? — Отлично! — Пэм взяла Северуса за руку и доверительно прошептала: — А на дядю Марка ты не сердись, он очень хороший. — Я не на него, скорее на себя. Мне нравится твой дядя Марк, но ведь это как-то нехорошо по отношению к дону Эудженио, разве нет? Мы познакомились с ним раньше и даже подружились. Понимаешь, о чем я? — Н-н-нет, — заморгала Пэм. — А разве нельзя дружить с обоими? Мне вот понравилась мисс Абени, но тетя меня за это не ругала. — Наверное, мистер Реддл сможет дружить с обоими, — пожал плечами Северус. — А я лучше с тобой стану дружить. — В школе у нас с тобой не получится дружить, как сейчас, — фыркнула Пэм. — Дядя Марк говорит, что я, конечно, могу тебя любить; когда учителя любишь… ну, ты понял, в каком смысле… — это хорошо, но относиться к тебе я должна с почтением. Вот. Потому что ты гениальный. — Когда я был ребенком и сам учился в школе, друзей не завел, потому что вот именно с детства знал, какой я гениальный, и ждал этого самого почтения, о котором ты говоришь, но, конечно, не дождался, и... в общем — не было друзей. Но знаешь, Пэм, когда я вырос, то понял одну вещь: почтение можно заменить на уважение. И теперь у меня много друзей, которые меня уважают, а гениальность никуда не делась. И мы вполне можем с тобой дружить. Конечно, на уроках ты будешь называть меня «профессор», но это нормально. — Ты же был мальчиком — какое почтение может быть к мальчику? А почитать хорошего учителя — это тоже нормально. Разве ты просто уважаешь вашего директора? Вот «просто-просто»? — Как отца. — Как ты хорошо сказал, — Пэм вдруг обняла Северуса. — Я вообще всегда говорю то, что думаю, — пробормотал тот.***
Может быть, Бартон что-то прочитал в голове у Пэм, но только он как-то внезапно исчез с горизонта. Нет, он общался с Киараном и Динеллой, и довольно плотно. Он съездил в Рим, точнее Том проводил его поздно вечером через туннели, потому как лететь днем на самолете было бы неразумно — Бартону приходилось соблюдать конспирацию. Потом отпраздновали день рождения Томми и Киаран уехал на очередные раскопки, а следом наступил февраль и в Лондоне началась конференция преподавателей зельеварения — именное приглашение Северус получил от самого ректора Климта. Он решил не слишком привлекать к себе внимание — одеться во все черное (ну да, не считая сорочки, конечно), сесть где-нибудь в задних рядах и просто спокойно послушать старших коллег, авось что-то полезное «подхватит» и применит потом в работе. Но все с самого начала пошло не по плану. На конференции присутствовало около сорока человек, и проходила она за огромным овальным столом, так что все оказались на виду друг у друга. Первым слово взял председатель, или как это там называется на конференциях, Северус не знал, одним словом китайский зельевар примерно возраста Тома, преподаватель пекинской школы Бутон Лотоса по имени Фа Юн. Он начал говорить о каких-то статистических вещах, вроде количества студентов-зельеваров в разных странах по годам, и Снейп слегка заскучал, слушая вполуха. — В январе проходил обычный опрос первокурсников школ, — бубнил китаец, просматривая свиток, — о том, кто кем хочет стать. И вот тут у нас внезапно странный результат, коллеги. Обычно, как вы знаете, в зельевары на первом курсе мало кто рвется, ну, пара человек, может, с потока. В этом году во всех школах все как обычно, кроме… — последовала небольшая пауза, — Хогвартса. Тут желание стать непременно зельеварами высказали тридцать четыре первокурсника. — Почему тридцать четыре? — брякнул Снейп, на которого уставились одновременно все коллеги, и, слегка смутившись, зачем-то пояснил: — Ну, их вообще-то тридцать шесть. Вокруг весело засмеялись. Фа Юн же покрутил свиток и на полном серьезе ответил: — Еще двое захотели стать аврорами, но это как раз нормально. Признавайтесь, коллега Снейп, что вы сотворили с детьми? — Да ничего я с ними не творил! — возмутился Северус. — Я даже не знал, что такой опрос вообще проводился. Смех стал громче. Теперь улыбнулся даже китаец. — Я не имею в виду, что вы воздействовали на них магией, коллега, что вы. Я имею в виду — почему такой странный результат? Северус только плечами пожал. А что тут скажешь? — Я просто люблю свой предмет, — промямлил он наконец, чувствуя, что на него все смотрят. — Ну, вообще-то тут все его любят, — раздался ехидный женский голос откуда-то слева. — Что вы хотите от молодого человека? — вступился за Северуса профессор Перенна, — не может же он сказать, будто это потому, что он лучший преподаватель, чем остальные. — Ну, Снейп что угодно может и сказать, сами слышите, — послышался скрипучий голос Слизнорта, который тоже посмеивался, впрочем, довольно добродушно. Но смех потихоньку стих. — Коллега Снейп ведь ваш ученик, Гораций? — спросил пожилой зельевар, судя по произношению — француз. — Мой, не стану спорить. Но есть важный нюанс, — за столом стало совсем тихо, — все мы знаем, коллеги, что зельевар — профессия избранных. Пусть не настолько избранных, как Северус Снейп, таких как он — считанные единицы на поколение, но все равно. Мы обучаем зельеварению всех подряд, но, положа руку на сердце, много вы знаете магов, которые во взрослом состоянии варят для себя какие-нибудь зелья, кроме, возможно, противозачаточных, да и те последнее время стали покупать? И это нормально, — повысил голос Гораций. Северус, который перестал понимать, хвалят его или ругают, почувствовал горячее желание куда-нибудь исчезнуть, но куда исчезнешь из-за овального стола... — Нормально, и что? — прервал горячую речь коллеги профессор Климт. — Да то, коллега… вам нужны через семь лет тридцать четыре выпускника, которые пришлют свои документы на поступление в нашу и прочие академии, не имея к профессии никакой особой склонности? — Да не придут они все через семь лет, — махнул рукой Климт. — Ну, надеюсь, что кто-то поумнеет. А остальные? Даже если придет половина — что вы с ними делать станете? Зельеваром родиться нужно, нам ли с вами не знать? — Слушайте, что вас удивляет? — снова раздался тот же женский голос, и Северус скосил глаза, чтобы увидеть его обладательницу, седую кудрявую волшебницу. — Дети получили молодого, красивого, талантливого парня в учителя. Да они просто влюбились в юношу, вот и все. Вы там осторожнее, коллега, дети часто влюбляются в учителей, особенно девочки. — Я состою в браке, мадам, — отозвался Северус, у которого кровь прилила к щекам. — Тем более осторожнее! — Вопрос не такой шутливый, — прервал снова прокатившийся вокруг стола смех Фа Юн. — Налицо разные методики преподавания. И в словах коллеги Слизнорта есть резон. — А вы, коллега, — усмехнулся Климт, — на моих лекциях скучали? — Так то Академия, профессор, и я специально поступал в Лондонскую, чтобы учиться именно у вас. А коллега Снейп преподает в школе. — Предлагаете ему преподавать поскучнее? — Я этого не сказал. Но и отмахиваться от мнения Горация не стал бы. Вопрос серьезный. — Давайте не будем забегать вперед, — снова подал голос Перенна. — Сколько человек на курсе смогут, по-вашему, действительно стать зельеварами, Северус? Если захотят, конечно, через семь лет? — Шестеро, — подумав, отозвался Снейп. — А захотят, возможно, еще меньше. И я не собираюсь уговаривать всех подряд становиться зельеварами, я же не ненормальный. Я хочу, чтобы они полюбили зельеварение, вот и все. — Вот и посмотрим через семь лет, что будет с этим курсом. Вы же не против, Северус? — Конечно. — Спасибо, Роберто, — кивнул Климт. — Коллеги, мы немного отвлеклись — и хватит. Доклад еще не окончен. Прошу вас, Юн, продолжайте.***
Пока Северус с головой ушел в проблемы современной педагогики и даже пропускал чай дома (вся преподавательская братия собиралась за чаем в конференц-зале и даже за столом продолжала дискутировать), Том пригласил на чай Маэна — мол, прилетишь в Лондон по делам, заходи. Том с Северусом бывали, конечно, в Милтон-тауне, но хотелось посидеть с младшим сыном и просто вдвоем. Маэн долго себя ждать не заставил, в среду к пяти часам пожаловал в Косой переулок и по-магловски постучался. Понятно, что эльфы его впустили, не спросив хозяина, который даже слегка удивился, когда дверь в кабинет открылась и вошел младший сын. — Привет, па! — Привет, дорогой! — Том обнялся с сыном и расцеловал его в обе щеки. — Отлично выглядишь. — Да ты тоже, честно говоря, выглядишь потрясно. Свитер этот синий тебе очень идет, всегда такой носи! А поесть без Северуса дадут? Я дико голодный. — Конечно, дадут. Том повел сына в гостиную и попросил Хука накрыть не только к чаю, но и накормить гостя как следует. — Предложить тебе вина? Если что — отправлю домой порталом. — А ты меня и так порталом отправишь, — подмигнул Маэн. — Не поверишь, куда мне завтра утром надо! Но вина не хочу, лучше кофе. — Почему и так порталом? — не понял Том. — У тебя проблемы с аппарацией? Хук тем временем накрыл на стол. Перед гостем возникла тарелка с эскалопами и картофельным пюре. Кофейник в центре стола появился под тихое эльфийское фырканье. — И куда же тебе надо завтра утром? — спросил Том. — В твой Хогвартс, вот куда! Честно говоря, у меня даже временный портал есть, нам выдали в деревню, но я ж знаю, что у вас тут есть и прямо в школу. М-м-м, вкусно! Наш Ромео так не умеет мясо жарить, эх. — Присылай его к Хуку — по обмену опытом. Значит, ты останешься с ночевкой? — первое, что уточнил Том. — Северус как обрадуется! Про себя я вообще молчу. — Ага, с ночевкой, — кивнул Маэн, наворачивая эскалоп. — Ты не думай, я бы и без этого приехал, я соскучился. Но тут еще и так хорошо совпало. Нас на неделю вызвали в Хогвартс — Альбус хочет с русалками контакт налаживать, чтобы летом озеро без помех почистить, вот мы и пригодимся. Да еще Таффи задумала научную работу писать, может там чего найдет полезное. Нам предложили или портал в Хогсмит и обратно на каждый день, или там жилье на неделю снять. Лили пока у родителей погостит, сегодня Таффи ее туда проводит и завтра мы с ней в Хогсмите встретимся. — Отлично! — воскликнул Том. Это относилось ко всему разом — и к тому, что сын останется на ночь, и что они с Таффи поработают в школе. Возможно, что и Лили хочется повидать родителей. Конечно, было жаль, что, проводив Лили, дочь не заглянет почему-то в Косой переулок. — Таффи переночует у О'Туллов? — Ну да, не смогла отвертеться. Но если ты намекнешь, что ваш портал не хуже временного, то мы можем хоть всю неделю у вас ночевать, между прочим. Тем более где нас еще так покормят! Чего там зимой в деревне этой делать, да? Дома-то ваши еще не построили, — сделал Маэн самый невинный вид. — Конечно, живите у нас! Не думаю, что Альбус станет возражать против вашего перемещения через его портал. Том так обрадовался, что даже встал из-за стола, подошел к сыну и потискал его за плечи. — Где ты так проголодался? Дома не кормят? — Да я дома не был с утра, я с работы прямо. И не очень кормят, говорят, что я растолстел. И правда, кстати, ростом я с тебя, а весом, по-моему, уже побольше, как думаешь? Ужас, до чего семейная жизнь доводит! Как тебе удается не толстеть? — Не знаю. Вообще-то, чтобы не растолстеть, надо питаться регулярно, но ты не переживай — Северус изготовит похудательное специально для тебя,— слегка подначил Том. — Да ешь спокойно, нормальный у тебя вес, а что прибавил — так ты мужаешь. — Ну, я всегда надеялся стать таким, как ты, но никогда не думал, что вширь тебя так быстро перерасту. Зато я точно уже тяжелее Киарана, ха! И выше на полголовы. Дожили! Старший брат будет теперь смотреть на меня снизу вверх! Все-таки нечестно, его эльфы постоянно готовят пасту, а он такой стройный! Кстати, Северус сварил для Лили всего одно ведро варенья, это ж нам на один зуб! — Так в чем проблема? Подарю тебе гантели — и вперед. Сбросишь лишнее, подкачаешься. И не ешь столько сладкого — вот и все. — Если я не буду его есть, его все Лили слопает и потом родит мне квадратного ребенка! — Ей нельзя столько сладкого, — нахмурился Том. — Надеюсь, мать с ней поговорит, или обратись к целителям, у ведьм излишние пристрастия во время беременности к какому-то виду пищи легко корректируются. — Ну, может, мать она послушается. Меня перестала. Твоя... э... мама наша тоже так менялась во время беременностей? — Когда ждала Киарана, «чудачила» по-всякому, — пустился во воспоминания Том. — Например, ей очень хотелось что-то печь — нет, в принципе у нее получалось более чем съедобно, но домовиха просто выла от такой дискриминации. С вами ей было уже не до чудачеств, тяжеловато переносила беременность — насколько это вообще возможно для ведьмы. — Ну, у нас-то тоже первенец, может, будет как Киаран... только рыжий! — Вовсе не обязательно рыжий. Может, и темноволосый будет. — Ну прямо? — не поверил Маэн. — Папа рыжий, мама рыжая, даже тетка рыжая, а он внезапно в крестного что ли уродится? — В деда! — рассмеялся Том. — И в бабушек. — Ну, один дед тоже рыжий, да и ты не совсем уж брюнет! Бабушки разве что... Ладно, какой родится, такой и родится. Как там мелкие, кстати, у Киарана? Нати уже разговаривает? Или еще рано? — Нати что-то мурлычет. Да Динелла с детьми сейчас почти каждый день бывает у мистера Бартона в его анклаве. Киаран на очередных раскопках, а жена его репетирует двойной концерт Баха, под это Бартон даже еще один рояль привез домой. Томми носится с крысятами по полям и рощам, с Нати, пока мать занята, нянчатся мисс Рамзи и ее племянница. — А это не опасно? — встревожился Маэн. — В смысле, крысята для Пузырика не опасны? Не укусят случайно? Они ж не знают, что не всех можно кусать, наверное, мелкие ж еще? — Нет, не опасно. Во-первых, Северус выяснил, что они заразны только в полнолуние, во-вторых, они же бегают как нормальные дети, на своих двоих. Иногда, конечно, Томми хочется потискать пушистика, но крысятам это нравится, они же не теряют разум, когда обрастают шерстью. И там есть дети постарше Томми, которые уже учатся в школе. Зато ребенок увидел наконец живых коров и прочую живность. Пристает теперь к родителям с вопросами: когда они переедут в Хогсмит, то заведут корову или нет. — О! Корову! Северусу придется ее доить! — расхохотался Маэн. — А что, я уверен, что он сможет. Вообще он у тебя совершенно семижильный, тебе не кажется? Учится, работает в школе, зелья варит на продажу и для нас всех, кровью вампирской занимается, тренировки орденские, еще конфеты делает, пироги печет, с Томазо пару раз в неделю гуляет, еще и мать умудряется навещать. Вот сколько сил любовь придает, а?! — Я надеюсь, что он постепенно немного сбавит обороты, — вздохнул Том. — Ну я трудоголик, но он... это вообще за гранью. Сдал бы уж экстерном в Академии, занимался исключительно бы с Климтом — хоть немного меньше стало бы дел. — А ты ему говорил это? Давай я скажу. Это было бы правильно. Кстати, па, а когда эти занятия начнутся, про которые вы тогда рассказали нам с Киараном? Ну, со слиянием сил? Когда старший вернется? — Конечно. Осталось ждать полторы недели. Вы как раз разберетесь со своими русалками. — Идет. Хочется уже попробовать. Сев говорит, что с тобой и с Альбусом по-разному ощущается. Интересно... Когда придет-то уже трудоголик наш? Скоро? А то у меня к тебе тайный вопрос есть. — Дай бог к ужину вернется, так что давай свой вопрос. — Угу... только ты, это самое... не знаю, обсуждаешь ли ты такое с Киараном, но со мной точно никогда... но не маму же спрашивать... короче, па, вот ты говоришь, что при беременности женщины чудят, а вот в постели... ну, если у женщины прямо резко поменялись вкусы в сексе, это вообще нормально? Сама стала вести себя иначе и от меня хочет другого. — Нормально, — кивнул Том, улыбнувшись. -— Только аккуратнее — не все позы подходят в это время. — А она просит «пожестче». Я вообще в недоумении. Вот ты... нет, у тебя мужчина, тебе проще с этим. А мне нравится, что маленькая такая, нежная. И вдруг — здрасьте — пожестче, посильнее... это насовсем у нее или пройдет? — Насчет пройдет не знаю, но ты сделай вот что… Дальше Маэн слушал отца, вытаращив глаза, но при этом не забывал уничтожать эскалопы и даже попросил добавки. Том же из беседы с сыном понял, что вот этот молодой амбал, оказывается, в личной жизни белый и пушистый и донельзя ласковый. — М-да, дела, — протянул Маэн наконец. — А может, на Лили парень внутри нее влияет? А потом все станет, как раньше? — Парень получится шустрым, значит. Бедный Северус, ему же придется потом учить всех ваших детей, да еще собственную сестру. — Ну и научит! Кстати, я забыл: он же еще занимается с этим, ну, который Сойер, готовит его к экзамену, и еще с каким-то парнем в школе отдельно — тот мечтает стать аврором, а у него проблемы с телесным Патронусом. — Догадываюсь, о ком ты, — кивнул Том. — Я его не знаю, но Северус о нем рассказывал. Еще один влюбленный в тебя юноша? — Да бог с тобой, не влюблен он в меня. Хороший парень, ты его, кстати, видел на свадьбе у Люциуса — Грегори Лестрейндж, на Хаффлпаффе учится. Эмпат, кстати.***
Да, у Грега с заклинанием Патронуса возникли странные проблемы — Северус никак не мог разобраться, в чем тут дело. Из палочки вылетали только туманные сгустки энергии, а какой аврор без Защитника? И вроде силы у парня вполне так достойны, и по ЗОТИ он один из первых на курсе, остальные предметы тоже тянет на «Превосходно», по зельям вышел на хороший уровень, даже Слизнорт его хвалил... и вот на тебе. Северус перерыл всю запретную секцию, пока наконец в понедельник, перед уроками и факультативом, не набрел на старый рукописный свиток с описанием жизни какого-то «счастливчика Клауса», где вычитал пару пригодных мыслей по теме. На факультативе, который Лестрейндж аккуратно посещал, Северус велел ему задержаться после занятий, и, когда остальной народ разошелся по своим делам, потащил парня на улицу. — Ты в запретной секции не бываешь? — Не-а... Ну, пару раз пытался пробраться. — Я в твои годы там уже половину перечитал. Ну, ладно, не важно, — Северус наконец вспомнил, что он теперь преподаватель и «чему школьника учит», — я там нашел кое-что. В восемнадцатом веке жил такой маг — Счастливчик Клаус. Его так звали потому, что у него всегда было все хорошо. Он не то чтобы легко выходил из любых передряг, он в них вообще не попадал толком, хотя не был тихоней и в принципе любил всякое любопытное... никого не напоминает? — Намекаете на меня, профессор? — усмехнулся Лестрейндж. — Ни капли не намекаю, прямо говорю. И у этого Клауса были такие же проблемы с Патронусом — не туман, а сгустки, как у тебя, а телесный не получался. Но в результате он справился, и даже кое-какое объяснение есть. Сейчас попробуем, только подальше отойдем от школы. Они прошли через боковую галерею и спустились за стену замка, на пустынный высокий берег озера. Где-то вдалеке мотала ветвями Гремучая Ива. — И в чем была проблема у этого Клауса? — спросил Лестрейндж. — Он нащупал две проблемы. Во-первых, у него наблюдался избыток хороших воспоминаний, и он их пробовал одно за другим, все надеясь найти лучшее. Но они были все примерно равноценными, и он уже потом, когда даже стало получаться, понял, что это мешает. Выбрал одно, почти нейтральное, застолбил его с помощью приятеля, который в этом воспоминании тоже участвовал в свое время, и больше никогда ему не надо было ничего вспоминать и готовиться к вызову Патронуса, оно само стало происходить. Ну, смысл этого момента я не очень понимаю, если честно, но он экспериментировал несколько лет, не станем же мы годы на это тратить. Просто попробуем так же. А вот вторая проблема мне вроде бы понятна. Вот тебе в данный момент жизни зачем Патронус в принципе? — В Академию Аврората чтобы поступить, — хмыкнул Лестрейндж. — Вот! А по сути он тебе не нужен. Дементоры тут вокруг не летают, нападать на тебя никто не нападает, даже гипотетических врагов у тебя нет никаких. Лестрейндж почесал в затылке. — На других тоже дементоры пачками не налетают из кустов, — сказал он, — но у них проблем с Патронусом нет. — И на меня не налетали, но у меня вообще с первого раза получился когда-то. Другие дольше тренировались. Тут вот в чем дело, Лестрейндж: Патронус — это не только против дементоров. Это помощник, и в первую очередь любая опора, защита. От всего, в принципе, что тебе угрожает или просто мешает. Я был уверен, что у меня уйма врагов и защитник мне нужен по жизни. Другим тоже обычно хоть от чего-то, да нужна защита. А у тебя самой большой проблемой в этом году было, как вместо «выше ожидаемого» по зельям получить «превосходно», и то ты ее уже практически решил. У Клауса тоже проблем не возникало, в общем, они с приятелем вычитали где-то... ты в курсе, что наиболее сильные маги могут с помощью своих Патронусов посылать друг другу короткие сообщения? Не все могут, даже у кого есть телесные, но сильные маги могут. — В учебнике про это нет, но на ЗОТИ учитель рассказывал. А ты можешь? — В учебнике много чего нет. Я могу, и ты сможешь, с силами у тебя все нормально. Просто поставишь себе такую задачу... есть же у тебя кто-то, к кому ты можешь послать Патронуса с сообщением, ну, свидание назначить, например? — Могу другу, с которым мы в одной спальне, — Грег внезапно залился краской. — А я думал, ты по девочкам, — удивился Северус. — Наверное, я по… всем. Девочки мне тоже нравятся. Но у девочек обычно завышенные ожидания от отношений. — Да я как бы не спорю, просто удивился. Ты из красавчиков, в тебя, по моим сведениям, даже две первоклашки влюблены, которые на факультатив ходят. В общем, это не важно. Итак, смотри, что мы делаем: ты сейчас берешь палочку и вспоминаешь нашу с тобой встречу тогда в библиотеке, когда ты ко мне первый раз подошел. Воспоминание ничем не хуже любого другого, главное, что оно у нас общее. Вспоминаешь, сосредотачиваешься на том, что тебе нужен Патронус, чтобы послать его к своему другу, и выдаешь заклинание. Появится сгусток, скорее всего, я его подтолкну и он трансформируется в Патронуса. В момент трансформации ты должен сказать фразу, которую хочешь передать, вроде «Встречаемся через час на Астрономической башне», ну или где вы там можете встретиться ради романтики, не в спальне же. И его имя. Понял? — Хорошо. Лестрейндж так «сосредоточился» — даже побагровел. Северус едва не фыркнул, но сдержался. Наконец его ученик выкрикнул: «Экспекто Патронум!» С конца палочки медленно вытек серебристый сгусток, и если бы он не состоял из серебристой легкой субстанции, то, наверное, шлепнулся бы на землю… как… не надо о грустном. Северус обошелся без палочки — выпендриваться так выпендриваться, тем более перед «красавчиком». Заклинания он и так давно все использовал невербальные. По щелчку пальцев (честно сказать, щелчок тоже был не нужен и являлся чистым выпендрежем) рядом со сгустком возник ворон, со всего размаху ударил в светящуюся «соплю» — и та на глазах у изумленного Лестрейнджа и не менее, кстати, изумленного Северуса трансформировалась в какого-то пушистого мерцающего зверя. — Джайлс! — зачем-то заорал Грег. — Через полчаса встречаемся на Астрономической башне! Зверь махнул хвостом и улетел в сторону школы. — Извини, мне от неожиданности ничего более умного не пришло в голову, — пробормотал Лестрейндж. — И почему это был лис-то? — Я вообще не понял, если честно, кто это был. Ну, значит, твой Патронус — лис. Теперь ты сможешь сам спокойно его вызывать. Первое время настраивайся с помощью воспоминания о той нашей встрече в библиотеке, потом и без этого обойдешься. Только не меняй воспоминание на всякий случай. Поздравляю. И не кричи так в следующий раз, а то Патронус не понадобится, Джайлс и так услышит, — пошутил Северус. — Эх, жаль ты теперь профессор, — широко улыбнулся Лестрейндж, — а то прямо обнял бы! Спасибо! И он понесся во всю прыть в замок. — С Джайлсом обнимешься, — проворчал себе под нос для порядка весьма довольный произошедшим Северус. Иначе обстояло дело с Сойером. Вот кто удивлял по полной программе, так это лаборант-недоучка. Блэк готовил его к экзаменам за пятый курс, Люпин помогал, и оба они нахвалиться не могли на ученика. Сириус даже рискнул попробовать с ним вызвать Патронуса, и через несколько дней тренировок они увидели перед собой мерцающего полупрозрачного ежика. Словом, парень был и смышлен, и потенциально силен, очень старателен... и только с зельями вышел, как выражался Маэн, натуральный затык. Северус уже на стены лез, объясняя приятелю, что если в рецепте написано «взять кору дуба и добавить в ледяную воду», то начинать надо с того, что попробовать понять, почему именно кора дуба понадобилась, и почему вода ледяная. — Смотри, написано же: зелье для снятия температуры у больного лихорадкой. Подумай, почему тут может фигурировать ледяная вода? — Понятия не имею, -— таращился бывший магловский фельдшер, — все равно же мы ее нагреваем, когда варим зелье? — У него температура, холодная вода — чтобы снизить ее. — Северус уже был готов парня пристукнуть. — Кора дуба — чтобы стал здоров и силен, как молодой дуб. Это простейший рецепт, его понимают дети младше одиннадцати лет, он в детских книжках упоминается! Чего вообще можно тут не понимать? — Я не понимаю, почему бы не дать ему обычный аспирин? — Какой к чертям аспирин?!! — Таблетки такие, — Сойер смотрел виновато. — Я тебе сейчас расскажу! Салициловая кислота была впервые выделена из ивовой коры итальянским химиком Рафаэлем Пириа еще в 1838 году. А синтезирована Шарлем Фредериком Жераром в 1853 году. А потом... — Заткнись! Я знаю, что такое аспирин. Ты всерьез предлагаешь вместо нормальных зелий давать человеку таблетку и ждать, подействует она или нет, что вылечит, а чему повредит? Ты в курсе, как твой аспирин влияет на печень, почки, кожу? А про синдром Рея ты слышал? — Я-то слышал, — радостно отзывался Сойер. — Снейп, ты просто суперученый! Ни один из моих знакомых магов... — Я полукровка, — вздыхал Северус, остывая. Ну вот что тут скажешь. — Сойер, тебе просто надо сдать экзамен за пятый курс. Ты не станешь зельеваром никогда в жизни, но просто делать то, что написано в учебнике, ты можешь? Сойер делал — точно по рецептам, тут он был на высоте. Северус недаром выбрал его в помощники по исследованиям вампирской крови, Сойер с микроскопом управлялся мастерски, его образцы и препараты были прекрасно подготовлены, он замечал тонкости и выдавал отличные идеи. Не давались ему только сами зелья, и с этим поделать Северус ничего не мог — полное педагогическое фиаско. Даже сваренное парнем абсолютно скрупулезно по рецепту зелье ни на что не годилось. — Наверное, я просто не понимаю, почему из коры дуба с водой... — С ледяной водой! — Да, с ледяной. Как из этого можно сварить лекарство, я не понимаю. — А почему из кубика можно сделать чашку ты понимаешь? — Нет, но это ведь понять невозможно, а про кору... жаропонижающее сперва ведь делали из ивовой коры, знаешь? А тут дубовая, неправильно что-то! — Скажи, ты хочешь сдать экзамен или чтобы все было правильно? — Сдать экзамен. Но чтобы все было правильно. — Мерлин, это непрошибаемо. Хорошо. Что такое «правильно»? — Ну-у-у... Это то, во что я верю и считаю обоснованным. — Славно. Тебе же в детстве мама объясняла, как правильно поступать, а как нет? Как вести себя? — Конечно. — И ты верил маме, Сойер? — Да! — И не требовал от нее доказательств? — Н-н-нет... — Почему? Сойер задумчиво закусил губу и почему-то начал водить глазами, как старые ходики, изображающие сову. Наконец он ответил: — Потому что мама знает, о чем говорит. И я ни с кем другим это не обсуждал. И ничего другого не знал, только ее слова. Она никогда меня не обманывала... — Так вот я сейчас — твоя мама. Сойер, ты входишь в мир, о котором много лет не имел ни малейшего понятия, и твой материализм вместе с жаропонижающими из ивы имеет столько же отношения к зельеварению, как и к любительскому театру или, скажем, поэзии Полинезии. В этом мире свои законы, и тебе остается только поверить в примитивные аксиомы. Ты же не предъявляешь претензии учителю геометрии за то, что он не может доказать параллельность прямых? Ты просто веришь. И здесь тебе остается исключительно верить, полагаясь на чужой здравый смысл, пока не отрастил собственный. Ты можешь сомневаться в параллельности прямых сколько угодно, и на высших ступенях обучения даже, вроде бы, окажешься прав... частично. Но чтобы дойти до них, ты не сможешь обойтись без доверия — и это скрытый движущий принцип, без которого не приготовить даже простенького зелья от запора. Порядочный человек не вырастет, если кто-то ему не скажет, как быть таковым, и зельевар тоже. Веришь ты или нет, это так — и совершенно объективно. Ты понимаешь меня? — Да, но... — А веришь мне? — Точно да. — Тогда еще поработаем.***
— Хозяин, там к вам птичка… — Виспи наклонилась над бортом сундука и хихикнула. — Осторожнее, — отозвался Северус, — не наклоняйся так, тебе вредно, голова закружится. Домовиха снова хихикнула и исчезла. Северус неторопливо погасил горелку. Птичка… насколько он знал, обе их птички сидели спокойно на чердаке. Но мало ли от кого могла прилететь птичка, может, матери что-то понадобилось? Нехотя накрыв котел, он полез наверх. Вылез, прошел в кабинет и уставился на спинку кресла, где сидела… ну, да, птичка. Прозрачно-мерцающий Феникс, совершенно как обычная курица склонил голову набок, и Северусу на мгновение показалось, что он сейчас начнет чистить перышки. Но так низко Патронус все-таки не опустился — открыл клюв и знакомым шепотом произнес: — Голубчик, загляни ко мне прямо сейчас, если не очень занят. Пока Северус приходил в себя от изумления, феникс растворился, посчитав миссию выполненной. Просьба директора — закон, Снейп потратил не больше пары минут, надевая жилет и меняя мантию на «преподавательскую». Выход из портала в кабинете Альбуса был огорожен ширмой. Северус не успел сделать шагу из-за нее, как услышал голос Филипса: — Господин директор, вы же понимаете, что я не могу ответить на этот вопрос. — Но варили зелье вы? — уточнил Альбус. — Варил я, — тут же согласился Марк. Зелье? Вот еще новости! Северус обогнул ширму слева и вышел в кабинет со стороны входной двери. Альбус сидел за столом. Кроме него в кабинете присутствовали все четыре декана (причем Гораций восседал в кресле справа от директорского стола, остальные стояли или расхаживали вокруг), перед столом Северус увидел своих первокурсников. Тоже четверых и тоже с разных факультетов: Филипс и три девочки — мисс Вульф с Гриффиндора, мисс Лорейн с Хаффлпаффа и слизеринка мисс Прумт. Между ними стоял котел с зельем, который никто не удосужился даже крышкой прикрыть — Северус недовольно поморщился, бросив взгляд на Слизнорта. — Господа преподаватели. Господа студенты. Добрый день. — А вот и профессор Снейп, — пропел Гораций, пока все кивали прибывшему. — Полюбуйтесь, что я нашел в заброшенном туалете для девочек! Еще мгновение, и молодой человек выпил бы это, между прочим. Северус подошел к котлу и провел над ним рукой. Конечно, запах не оставлял вариантов, но… — Оборотное, не сомневайтесь, — не унимался Слизнорт. — Не сомневаюсь, но хочу проверить, насколько оно удалось студентам, — слегка огрызнулся Северус. — Насколько вообще может удасться зелье, которое варили тайком в туалете! Говорил я, — обратился Слизнорт к директору, — что из этого курса не получится ничего путного! — Ну, зелье-то они сварили вполне приличное, между прочим, — бесстрастно отозвался Снейп. — Профессор Снейп, зелье закончено? — вмешалась в пререкания Минерва. — Если мистер Филипс собирался его пить… пить незаконченную оборотку нет никакого смысла, — для очистки совести Северус снова провел рукой над котлом. — Да, оно доварено. Там волос. — Что вас заставило варить зелье в женском туалете, юноша? — Гораций все не унимался. — Вам там не место, вы не находите? Вы же не девочка. — Вы же зашли туда, когда застали нас, — отозвался Филипс, — а вы тоже, между прочим, не девочка, сэр. — Филипс! Вы как с преподавателем разговариваете?! — рявкнул Снейп, больше правда чтобы замаскировать едва не вырвавшийся смешок. — Чей там волос, Марк? — перевел разговор профессор Флитвик, который тоже только что едва не улыбнулся, Снейп это доподлинно видел. — Не могу рассказать, господин декан, простите. Но ничего плохого мы не хотели. — Профессор Снейп, — заговорил Альбус, — возьмите зелье к себе, постарайтесь разобраться, чей там волос и чего хотели господа первокурсники. И детей уводите, девочки все равно ничего не скажут без разрешения мистера Филипса, а он решительно настроен сохранять тайну, как я понимаю. — Да, господин директор, — кивнул Северус. — Очень хорошо, сэр. Филипс, берите котел. Я за вами тяжести таскать не собираюсь, — отрезал он самым строгим голосом, на который был способен в создавшейся ситуации. Марк взялся было за ручку. — А крышкой накрыть?! — загремел Северус. — Чему я вас полгода учил, интересно?! Филипс сглотнул, быстро окинул взглядом «окрестности», и, не найдя ничего подходящего, вытащил из кармана платок, достал палочку и одним касанием превратил ткань в крышку — по размеру котла, молодец; Минерва из-за спины Альбуса незаметно милостиво кивнула — уроки трансфигурации не прошли для мальчика даром. Северус повернулся и пошел к выходу из апартаментов директора. Дети за ним. Из-за котла пришлось спускаться по лестницам до самых Подземелий. Запустив всех четверых нарушителей дисциплины к себе в кабинет, Северус вошел следом и закрыл дверь. Марк поставил котел на стол и сделал шаг назад, встав рядом с девочками. — Я и не знал, что у меня волосы выпадают, — задумчиво протянул Северус, доставая палочку и одним движением уничтожая зелье и очищая котел. — Не выпадают, — после коротенькой паузы отозвался Филипс. — Я вырвал, вы просто не заметили. — Позвольте вам не поверить, мистер Филипс. Я не мог не заметить магического воздействия на себя. — Так я не магией вырвал, — несмотря на ситуацию, Филипс осторожно улыбнулся, — я просто руками. Простите, сэр. — Выходит, что рукой с одного раза можно определить, чей волос? — подала голос пришедшая в себя Мэг. — А профессор Слизнорт этого не знает, что ли? — Ни с первого раза, мисс Вульф, не определить этого, ни с двадцать первого. И профессор Слизнорт, несомненно, об этом знает. Чей волос вообще не определить никак, можно только понять, что он там уже есть. — А тогда откуда вы знаете, что он ваш? — пискнула Пенни Прумт. — Если бы он был не мой, а чей-то еще, вы бы вряд ли стали варить оборотку в туалете тайно. Проще было сварить ее под моим руководством на факультативе. Так, мистер Филипс? Мальчик только вздохнул. — Мы ничего плохого не хотели! — снова вступила Мэг. — Честное слово, сэр. — У меня сегодня нет уроков, и в школе я не планировал появляться, — задумчиво произнес Северус. — Вышли бы вы в коридор, кто-нибудь увидел бы вас, то есть меня, удивился… — Да я и не собирался в коридор выходить. — Вы хотите сказать, — пришло время удивиться по-настоящему, — что собирались обернуться мной, походить в таком виде полчаса по туалету перед тремя подругами с разных факультетов и… все? А, простите, зачем? Повисла пауза. — Я скажу, — не выдержала Пенни. — Мы договорились со всем курсом, понимаете, сэр? — Это я как раз понимаю, раз уж вас по одному с каждого факультета, я цели вашего эксперимента не понимаю. — Я же маглорожденная, и у меня мама портниха, сэр. И она меня учила… мы хотели… мы купили ткань на каникулах… — Девочки придумали сшить вам в подарок на окончание курса нарядный жилет. — Марк понял, что сбивчивые речи одноклассниц не очень проясняют ситуацию. — Мы всем курсом скинулись, купили материю. Нам всего лишь нужны были ваши мерки, сэр. Не сердитесь. Северус на мгновение растерялся. Мерлиновы подштанники, как реагировать? — Мисс Прумт… я признателен вам всем за желание сделать мне приятное. Но, пожалуйста, не надо шить мне жилет. Это не очень хорошая идея. — Почему? — вскинулись одновременно все три девочки. — Потому что учителям не дарят такие подарки, — Северус тут же пожалел о резком тоне, оглядев поникшие головы, и внезапно вспомнил февральскую конференцию и ехидный голос коллеги-дамы: «Дети просто влюблены в юного преподавателя!». Заодно тут же вспомнилось и собственное состояние после памятного Рождества и тогдашней реакции Тома. Ой-ей-ей… — Но у меня есть отличная идея, мисс Прумт, мисс Лорейн, мисс Вульф. Раз уж ткань куплена, сшейте из нее тридцать семь мешочков. Я попрошу очень сильного мага, он их заколдует и сделает безразмерными, и у нас с вами будет у всех по одинаковому мешочку. — По одинаковому? А это здорово! — Мэг посмотрела на Филипса, тот, подумав, кивнул. — А вы честно будете им пользоваться, сэр? — Честно буду, мисс Вульф. — Северус вспомнил, что у него есть почти новый мешочек, который совсем недавно подарил ему Том. Ничего, Батти не обидится. — И мне будет приятно, что они у нас одинаковые. — Только не забудь вышить метки, Пенни, — прибавил Марк. Когда Северус вернулся в кабинет директора, деканов там уже не было, даже Минерва ушла. Сам Альбус, впрочем, сидел привычно за столом и читал какие-то бумаги. Северус бросил взгляд на стулья, кресла, а потом сел на диван. Альбус поднял на него взгляд и улыбнулся. — Ну что, признались? Последовал молчаливый кивок. — Хорошие дети, — Альбус отложил документ, — и идея их забавная… была. Отговорил? Северус кивнул еще раз. Почему-то говорить не хотелось. Но и уходить не хотелось тоже. Директор, внимательно на него посмотрев, встал из-за стола. Когда он подошел и сел рядом, и даже приобнял Северуса за плечи, тот с некоторым облегчением подумал, что можно ничего не рассказывать — сейчас Альбус все считает с него сам. — Хорошие дети, — повторил директор, — и мальчик отличный — любимчик твой. Умный, толковый. — Разве правильно иметь любимчиков? — вяло отозвался Северус. — Ну, может и неправильно, но не получается иначе. С другой стороны, а почему неправильно? Показывать при других, что у тебя есть любимчик, не стоит, а просто испытывать привязанность… это от учителя не очень-то зависит. Другое дело, что любимчики — они такие… непредсказуемые бывают. Учитель его обнимает, а он думает, читают его сейчас или нет… — Вы же не мысли читаете? — испугался Северус. — Нет, голубчик. Как их прочитаешь? — Откуда тогда… — Живу давно, милый. И тебя хорошо знаю. Альбус, потрепав его по плечу, убрал руку, встал и прошел к камину, в котором тут же поярче вспыхнул огонь, взял в руки кочергу и поворошил в нем, как какой-нибудь магл. Северусу стало неловко. Но обниматься с директором… он даже плечами повел, настолько это показалось нереальным. Вот Том с Альбусом обнимается легко и запросто, при каждой, пожалуй, встрече. А он сам при всей, что уж говорить, исключительной своей привязанности к директору школы, стесняется, что ли… Отложив кочергу, Альбус сел обратно за стол, решив, должно быть, не смущать Северуса окончательно. — Что грустный-то такой? Все же хорошо. — Альбус, — вздохнул Северус, — вы же понимаете, шкуру бумсланга несовершеннолетнему никто не продал бы. — И совершеннолетнему не продал бы никто, — кивнул Дамблдор, — без патента зельевара. Даже мне, наверное, не продали бы. — Ну, вам, может, и продали бы. Ваших учеников не только в Визенгамоте полно, но и в каждой лавке, полагаю, они за прилавками стоят. Но в целом, да, если остальные компоненты можно добыть самим или купить, пусть и дорого, то шкуру не продадут без патента. — Да, мальчик просто взял нужное без спроса. А ты бы в такой ситуации что сделал? — Я бы? Да пошел бы к Горацию и сказал: «Мне нужна шкура бумсланга и тертый рог двурога», — и он бы мне это дал. — Тебе бы пришлось объяснять, для чего это тебе нужно, — хмыкнул Альбус. — Что там объяснять, при таком сочетании любой зельевар бы понял, что я хочу сварить оборотку. Ну и что? В крайнем случае Слизнорт сказал бы, что хочет проконтролировать процесс. Мешать не стал бы и не запретил бы. — А если бы ты лично ему подарок готовил? Гипотетически, голубчик? — В таком гипотетическом случае я пришел бы с тем же к вам, Альбус. Вам мог бы даже и про подарок объяснить, попросил бы просто не рассказывать декану. Но я бы уж точно не стал красть ничего! — Тебе проще, голубчик, — Альбус потер руки и тут же перед ним на столе возникла вазочка с леденцами. — Ты всегда был одиночкой. А за ним стоит целый курс. — Проще, да, одиночке-то... — Ну, в чем-то проще. Ты всегда отвечал только за себя. А ты представь, вот они придумали этот подарок, а мальчик придумал эту примерку, сказал всему курсу, что зелье берет на себя. Зелье-то хорошее получилось? — Отличное, — кивнул Северус. — Могло часа на два хватить. Для первокурсника это просто о-го-го, как получилось, я бы за такое зелье мог и баллов ему начислить, и вообще гордиться, как я хорошо его учу. Но он украл. У меня это в голове не укладывается. Я ему при девочках не стал ничего говорить… — И правильно, что не стал. Он на курсе лидер, его уважают, нельзя такого позорить. Но он же не вор, Северус, ну что ты в самом деле. Он хотел купить, на каникулах поехал с отцом в Косой переулок. Он же не знал, что без патента никак. Что ему оставалось? Вернулся после каникул, а девочки уже ткань купили, о фасоне спорят… И он же сам про мерки придумал, как их снять. Ну что ему делать было? — А мне что делать теперь? Сделать вид, что я ничего не понимаю? — Он не поверит, что ты не понимаешь. Ты поговори с ним наедине. — Я не очень представляю, что ему сказать. Что воровать нехорошо? Так он это и сам знает. — Ты предложи ему компромисс,— Альбус наконец взял леденец и кивнул Северусу на вазочку, но тот помотал головой. — Предложи ему, чтобы впредь, если нужны будут какие-то редкие компоненты, шел с этим к тебе, а не брал без спроса из шкафов. И что ты будешь счастлив, если он поделится с тобой заодно и тем, зачем ему эти компоненты нужны, но если он не сможет или не захочет это рассказать, то ты настаивать не будешь, а просто поможешь. И я тебя уверяю, он ничего от тебя скрывать в дальнейшем не станет. А с Горацием вы заведите журнал, что ли, записывайте в него, кто что взял и сколько. А то ведь прозевали вы пропажу, потому что ты думал, что он взял, а он думал, что ты.***
Памятный казус произошел в конце марта, и на горизонте вскоре замаячили каникулы. Но прежде чем Том и Северус отбыли в Москву, их эльфы преподнесли им сюрприз — Виспи наконец родила девочку. По этому поводу Северус с Томом лично приготовили праздничный обед, позвали в гости Кикимера и Коробка. Для эльфов в гостиной наколдовали отдельный стол, потому что те категорически отказывались садиться за хозяйский, ссылаясь на тысячелетние традиции. Малышку Тому и Северусу пока что не показали — тоже согласно обычаям, ибо, пока ребенок не встал на ножки, он должен оставаться для людей невидимым. Виспи с дочерью отдыхала в своей комнатке, Хук отнес ей пирог, собственноручно испеченный молодым хозяином, и чай. За здоровье новорожденной выпили кто что: люди — по рюмочке вина, а эльфы — компот. Возник спор, как называть девочку, и эльфы настояли, что имя наследственному эльфу должен дать хозяин. Сошлись на Синдерелле, или просто Синди — это предложил Северус. Собираясь в путешествие, всю голову сломали, думая, что на этот раз взять с собой, потому что, откровенно говоря, русских было сложно чем-нибудь удивить. Русских магов, разумеется. Оставались конфеты Северуса, которых он приготовил побольше. Конечно, не обошлось без виски и очередного запаса чая — на этот раз Северус составил купаж. Но на Пасху, конечно, следовало бы приготовить более «осязаемые» подарки, и для Вельяминова подобрали галстук, а для его супруги — гребень гоблинской работы. Туннель в Польше работал прекрасно, но желающих попасть в Смоленск было не так много, как ожидал Северус — человек десять, никакой очереди, не то что в Мюнхене. Поляки лениво проверяли отбывающих в Россию — видимо, предоставляли тамошним мракоборцам самим разбираться с приезжими. Том и Северус быстро оформили документы и нырнули в туннель. В Смоленске, в сводчатом зале таможни, они подошли к столу, обслуживающему англоговорящих путешественников — тут дежурила симпатичная ведьма, одетая в странную синюю униформу с погонами. Улыбаясь одними губами, но с добродушием в глазах, на правильном английском она поинтересовалась их именами и целями визита. — Томас Реддл, начальник отдела по борьбе с темномагическими искусствами, — представился Том, — мой супруг, преподаватель Хогвартса, Северус Снейп. Мы приехали в гости… — Прошу прощения, господа, — перебила Тома девушка. — Прошу вас, садитесь и подождите немного. Она поднялась из-за стола и вышла. Северус с удивлением посмотрел на ее форму — удлиненная юбка, сапожки, ловко обтягивающие икры, и что-то непонятное вместо кителя, со слегка расклешенными низом, с застежкой наискось и перехваченное ремнем. — Куда это она? — Не знаю, — пожал плечами Том, — прибор наподобие румынского у нее вон стоит, за спиной. Прошло минут десять, не меньше, и тут наконец дверь, за которой скрылась девушка-мракоборец, распахнулась, и в зал влетел темноволосый, бородатый мужчина. Он что-то закричал по-русски — Северус только и мог понять имя супруга. Том вскочил и кинулся обниматься с бородачом, при появлении которого все мракоборцы вскочили и вытянулись во фрунт. Следовательно, это и был не кто иной, как Петр Андреевич Вельяминов. Том успел рассказать перед отъездом кое-что о семействе своего русского приятеля, чей род возник от некоего Шимона Африкановича, а попросту от князя Симона, племянника Гакона Слепого, короля норвежского, прибывшего когда-то на Русь при Ярославе Великом. И вроде бы этот Симон был настоящим магом, только потом Вельяминовы на долгое время утратили свои способности, пока в середине семнадцатого века у Вельяминовых-Протасьевичей не случился всплеск магии. У маглов этот род затем стал считаться угасшим, но он не только не угас, разумеется, а, напротив, расцвел и размножился, но уже совсем в ином мире, недоступном обычным людям. Все это пронеслось в голове у Северуса, когда он со внезапным ревнивым уколом смотрел, как Том обнимается с русским. А он-то еще о вампирах переживал. — Pietika! Pietika! — твердил Том, тряся русского за плечи. Ростом Вельяминов был чуть ниже Тома, с окладистой черной бородой, которая оттеняла белозубую улыбку. Орлиный нос казался немного более хищным, чем у Тома, глаза почти черные, ровные брови, лоб высокий, волосы вились и красиво на этот самый лоб спадали. Красавчик очередной, что и говорить. И, черт возьми, он выглядел моложе Тома! Вот как? — Познакомься с моим супругом, — сказал наконец Том по-английски. — Северус Снейп — Петр Андреевич Вельяминов. — Очень рад, очень рад, — русский затряс Северусу руку. Кажется, он радовался совершенно искренне. — Как добрались? У Северуса глаза расширились от удивления — что тут добираться-то? Но он почему-то сразу понял, что у русских эта фраза, видимо, соответствует их родному «как поживаете?» — Спасибо, хорошо, мистер Вельяминов. — Да полно, просто Петр Андреевич или просто Петр, ну Питер. Но пойдемте, пойдемте, а то ребята вон все стоят. — Вельяминов обернулся к мракоборцам и скомандовал: — Volno! Северус решительно схватил чемодан, прежде чем Том это сделал, но тут подбежал какой-то молоденький маг, чемодан отнял и куда-то унесся. — Стажер, — пояснил Вельяминов. — Он будет нас ждать на выходе. «На выходе из чего?» — только и успел подумать Северус, пока их вели по коридору до двери в самом конце. Вельяминов открыл ее и пропустил их вперед. Они очутились в длинном сводчатом зале — Северус просто ахнул от изумления, когда увидел, что вокруг колонн, облицованных красным гранитом, расположены движущиеся скульптуры, изображающие магов, ведьм, каких-то непонятных существ, названий которых он не знал. Северус понял, что это и есть главный, так сказать, «вестибюль» магической Москвы, который соответствует магловской станции метро, о которой ему рассказывал Том в памятное Рождество в Кенмэр. Там, где в метро тянулись рельсы, тут, на том же уровне, что и в центральном зале, продолжался мраморный пол, а вдоль стен располагались порталы с надписями, причем они дублировались еще и латиницей. «Cheremushki, Strogino»,— успел прочесть Северус, прежде чем они подошли к порталу, где их ждал стажер с чемоданом. «Zvenigorod»,— значилось над порталом. Вчетвером они прошли через остроконечную арку и оказались на небольшой площади, мощенной брусчаткой. Позади появилось какое-то старинное, возможно, что и административное, здание, а на самой площади находились пункты проката метел, хранилище частных метел и… стояли экипажи, запряженные лошадьми. — Хотите проехаться? — спросил Вельяминов. Что ж, он мог и аппарировать вместе с ними сразу к дому, но почему бы не посмотреть на городок… или большую деревню, кто ж их тут разберет? — Почему бы нет? — ответил за обоих Том. Северус только кивнул. Стажер подозвал открытую коляску, запряженную двумя лошадьми, закрепил их чемодан позади, отдал начальству честь и пропал. — Здравствуйте, Петр Андреевич, здравствуйте, господа хорошие, — поздоровался кучер (Том тихонько переводил Северусу). — Здравствуй, Семен, — ответил Вельяминов. — Садитесь, друзья мои. Давай, Семен, неторопким шагом до дома. — Слушаюсь, Петр Андреевич. И тут только, усевшись в коляску, лицом к кучеру, Северус увидел, что вожжей у того нет, и кнута, соответственно, тоже. — Зорька, Катька, давайте-ка вперед, мои хорошие. Поехали, — сказал кучер, обращаясь к лошадям, и те послушно тронулись. — Он только словами и управляет? — удивился Северус. — Конечно, — кивнул Вельяминов. — От упряжи никуда не денешься, но она неполная — ни уздечек, ни удил. Зачем же животное-то мучить? Лошади беспрекословно слушались кучера, коляска выехала на дорогу и бодро покатила по брусчатке. По сторонам все больше тянулись деревья, кое-где между ними отрывались просветы и дорожки, ведущие к стоящим в глубине садов домам. Вскоре коляска переехала по мосту через реку, которая называлась так же, как и столица, повернула — и казалось, что справа пошел сплошной лес. Во всяком случае, даже за голыми деревьями нельзя было ничего разглядеть. Они ехали еще минут пятнадцать, не меньше, пока вдоль деревьев не потянулась вдруг плотная живая изгородь из крепко переплетенных друг с другом кустов — кажется, сквозь ветки и мышь не смогла бы проскочить. А потом экипаж подъехал к открытым воротам между высокими столбами, на верхушках которых сидели орлы, держа в когтях гербовые щиты. «Надо же, он и правда князь», — подумал Северус, глядя на венчающий ворота рыцарский шлем, осененный бронзовыми перьями. По гравиевой дорожке коляска подкатила к большому старинному дому — деревянному, но в два этажа, да еще и с мезонином. Колонны крыльца поддерживали балкон, а первый этаж по всему фасаду украшала веранда с резными столбиками. Из многочисленных труб дома поднимался дымок, и Северус вдруг подумал, что внутри, должно быть, чертовски жарко. Но дом ему понравился — он выглядел уютным и красивым, с веселой зеленой крышей, со светло-желтыми стенами. Кучер остановился у крыльца, Вельяминов расплатился с ним, потом решительно сам взял чемодан и со словами «милости прошу», пропустил гостей вперед. Они вошли в большую прихожую. Две двойных двери справа и слева открывали вид на анфиладу комнат. Справа, видимо, находилась столовая — оттуда доносилось слабое позвякивание посуды. Слева же через одну открытую створку Северус успел разглядеть книжный шкаф, а еще там пищали какие-то птицы. — Маруся! — громко позвал Вельяминов по-английски. — Мы дома, ласточка моя. — Иду! — раздалось в ответ. Из дверей справа в прихожую вышла молодая женщина, и Северус вынужденно признал, что такое впечатление на него ранее производила только Таффи. Госпожа Вельяминова была, несомненно, красива, но какой-то странной красотой. Светло-русые волосы ее были заплетены в длинную косу и перекинуты через плечо — коса свисала ниже пояса. Лицо очень правильное — прямой точеный нос, темные, идеально очерченные брови, темные же ресницы, очень решительный для женщины, хотя и красивой формы рот, и такой же решительный подбородок — на грани того, чтобы потерять очарование. Вот разве что несколько тяжелые верхние веки придавали лицу слегка полусонное выражение. И одета молодая ведьма была странно — в длинное узкое платье до пят из светлого льна, с рукавами три четверти, украшенными необычным, но искусно выполненным кружевом. Широкий воротник из такого же кружева украшал ворот платья, и больше ничего — ни ожерелий, ни цепочек, только обручальное кольцо да маленькие серьги. — Здравствуйте, — улыбнулась госпожа Вельяминова. — Вот и вы наконец-то! Петр Андреевич с утра сам не свой и еще с полудня отправился в Смоленск встречать вас, но, видать, вы разминулись. Улыбка ей очень шла, но такая радостная, что Северус ей даже не поверил поначалу. Английский у Вельяминовой был ничуть не хуже, чем английский ее мужа, а голос звучал низковато и с чувственной хрипотцой. «Точно — ведьма!» — вспомнилось вдруг. — Ну вот, ласточка моя, я привел тебе гостей, — сказал Вельяминов и, ничуть не стесняясь, быстро поцеловался с женой. — Это мой старинный приятель, Томас Реддл, а это его супруг, один из лучших молодых зельеваров в Англии, Северус Снейп. — Лучший из молодых, — машинально поправил тот. Улыбка госпожи Вельяминовой стала еще шире — она просто просияла в ответ на, в общем-то странное, если не наглое замечание. — Моя жена, Мария Севастьяновна, — продолжал Вельяминов. — Ну что ты, Петр Андреевич, кто ж такое выговорит? Зовите меня просто Маша. — И она протянула руку Тому. — Тогда уж и вы зовите нас по именам, — ответил он, приложившись к ручке. — Северус, — коротко произнес Снейп, поклонившись. Ему Вельяминова подала руку для пожатия. — Иваныч! — позвала тут она. — Забери у гостей чемодан и отнеси наверх. Чемодан тут же испарился. — Петр Андреевич, что же ты, ухаживай за гостями, — сказала Вельяминова, и они самым натуральным образом принялись помогать им снять уличные мантии, которые отправились на вешалку. — Ну вот, скоро за стол. Будто в доказательство ее слов, где-то в дальней части дома скрипнула дверь и в прихожую ворвались аппетитные запахи, а еще донеслись странные звуки — «склизь — чпок! склизь — чпок!» — Ага! — улыбнулся Вельяминов. — Котлеты? — Да, Петр Андреевич, как ты любишь. Дверь опять скрипнула — запахи пропали. — Пойдемте, я покажу вам вашу комнату, — Вельяминов указал в сторону лестницы на второй этаж. Они поднялись наверх, прошли по коридору и вскоре очутились в большой спальне, но с несколько низковатым, на вкус Северуса, потолком. Тут стояла большая кровать без полога (хотя зачем он нужен-то, в спальне было так же жарко, как и внизу, потому что в дальнем углу блестели белые изразцы голландской печи, тянувшейся с первого этажа), резной шкаф, комод, два кресла — и вся мебель старинная, из светлого дерева. Пол устилали узорчатые ковры («Персидские, что ли? Вроде нет, не персидские»), красовался здоровый фикус в белом вазоне а-ля антик. — Может, вам было бы удобнее в двух комнатах? — неожиданно спросил Вельяминов. — Вы только скажите — Иваныч приготовит и соседнюю спальню. — Да зачем же, Петя? — удивился Том. Северус слегка напрягся. «Зачем это хозяин такое предлагает? Хочет сам... нет, нереально, его жена не хуже моего Тома. Тогда что он вообще, с ума сошел? А! — вспомнил Северус всплывшую в памяти русскую книгу, — у них же пост еще, Пасхи ж еще не было!» — Надеюсь, мы не шокируем ваши религиозные чувства, сэр... мистер... gospodin Вельяминов? — Питер, — поправил тот машинально. — Да чем же вы меня шокируете? Кажется, он смутился. — Ну, пост у вас... хотя, раз котлеты... — теперь смутился Снейп. — В общем, нет, две спальни нам не нужны, — решительно резюмировал он. — А окна тут открываются? — Форточка открывается, — опять как бы машинально ответил Вельяминов, с некоторым удивлением глядя на них обоих. — Ах да, на ваш вкус тут жарко. Но дом старый, его протапливать нужно, зима в этом году выдалась необычно суровая. Том, Северус, вы не побрезгуете, если я предложу вам переодеться в наши традиционные рубахи? У нас так, если что, в прошлом веке даже помещики дома ходили. — Без штанов? — осторожно поинтересовался Северус. Вельяминов расхохотался. — Со штанами, не волнуйтесь. Косоворотки они называются. Они из льна, и вам не будет жарко, а уж особенно за столом. — Тогда конечно. Да, Том? — Разумеется. — Иваныч, принеси, пожалуйста, две рубашки из сундука — синюю и белую, белую немного уменьши, самую малость, — сказал в пространство Вельяминов. — А почему Иваныч? — спросил Том. — Петрович вроде был. — Он и сейчас есть, но на пенсии — оранжереей и садом заведует. У нас домовых трое. Петрович, Иваныч и жена его, Семеновна — ты ж слышал, она фарш на кухне отбивала как раз. — Это имена или отчества? — вспомнил Северус Достоевского. — Это и то, и другое — у домовых так принято. Если вдруг увидите черного кота или черную кошку — так это они бродят. А если вдруг ночью почувствуете, что кто-то вам давит на грудь, то просто спросите: «К добру или к худу?» — А если он ответит, что не к добру, то что делать? — Ничего, принять к сведению. Это все относительно. Что бы то ни было, не обязательно тут и не обязательно скоро. И не обязательно с вами обоими. Тут дверь отворилась, в комнату вплыли две рубашки и опустились на кровать, а рядом — пояски, сплетенные из шелковых нитей. — Ну вот, — сказал Вельяминов и указал на дверь в дальнем конце комнаты, — удобства там. Переодевайтесь, освежитесь с дороги, а потом спускайтесь вниз, сядем обедать. «Опять обед в неурочное время, — подумал Северус, — прямо как в Румынии». Когда Вельяминов вышел, Том пощупал белую рубаху. — Ткань отличная, — заметил он. — У нас только мантии в ходу, а тут вон… что-то народное. — Насчет помещиков, Вельяминов прав — граф Толстой в таких ходил, а в конце прошлого века дома многие дворяне надевали косоворотки. Он отправил в шкаф мантию и жилет, снял рубашку и надел синюю. Она была очень свободной, ворот странно застегивался на мелкие пуговки. Том препоясался и развел в стороны руки. — Ну, как я тебе? — Это чтобы еды побольше влезло... но цвет очень идет! — Между прочим, правда, не жарко в ней. Переодевайся, я на разведку. И Том скрылся за дверью, ведущей в «удобства». Северус подогнал рубашку по фигуре и переоделся. Ткань, что называется, дышала — лен был потрясающей выделки, тонкий. Из-за закрытой двери доносился плеск воды, затем он стих, и в спальне появился Том, вытирая руки о полотенце. — Там в одной комнатке — ватерклозет, в другой — душ и умывальник, а в третьей — ванна, — сообщил он. — Отлично смотришься. — Спасибо. А зачем он нас хотел в разные комнаты?.. — По-моему, он не поверил, что мы настоящие супруги. Я ему писал, конечно, но без подробностей. Он, видимо, решил, что это я из каких-то деловых соображений или ради конспирации, или Мерлин его знает, что он еще мог подумать. — Ой. Это мне не пришло в голову. Но мы же не будем показательно при нем целоваться?! — А непоказательно? — рассмеялся Том. — Ладно, спускаемся вниз. Из прихожей они прошли в столовую, где уже их ждали хозяева. Вельяминов тоже надел рубаху, зеленую. — Милости прошу, дорогие гости, — улыбнулся он, — откушайте, как говорится, чем бог послал. «Бог послал» котлеты с гречневой кашей (слава Мерлину, что Северус за время занятий атлетикой привык к этой крупе), всякие соленья — огурцы, помидоры, грибы, капусту, пироги и пирожки, но в центре стола еще красовалась большая супница, и когда все расселись, Маша открыла крышку — пахло очень аппетитно. — Суп с клецками, — сообщила она, берясь за большую ложку. Глубокие тарелки по очереди подплывали к ней, застывая над ладонью, укрытой салфеткой. — Смотрите, кому сколько. Вельяминов тем временем вынул из горлышка холодного запотевшего графина пробку. — Вы пьете водку, Северус? — Нет-нет, — отвлекся Снейп на хозяина, а потом заметил, что его тарелка наполняется очень быстро. — Ой, стоп-стоп! — Маруся, налей гостю наливочки. Вы не волнуйтесь, она не крепкая. Уж за встречу надо выпить, а дальше — как вам будет угодно. Ладно, от «наливочки» Северус отказываться не стал, а вот Маша, к его удивлению, согласилась выпить водки, правда чуть-чуть. — Ну, Фома, наконец-то ты приехал ко мне! — поднял рюмку Вельяминов. — Не прошло и… сколько? — Черт, даже не вспомню, но уж больше двадцати лет прошло, — вздохнул Том. — Давайте выпьем, чтобы вы вдвоем приезжали к нам почаще. Ваше здоровье, Северус. — Да, спасибо. И в нашем доме тоже есть две свободные спальни для гостей! — Нам с Петром Андреевичем и одной хватит, — улыбнулась, слегка порозовев, Маша. — Что ж, — кивнул Северус, под смех обоих авроров, — это логично. А можно спросить, Мэри, вы с супругом вместе служите? — Нет, я одна из трех Хранительниц здешних мест. — Хранительниц? — Северус стал лихорадочно вспоминать читанные когда-то славянские сказки. — Я читал что-то такое... нет, там были девицы. Три. Под окном. Как-то так... Это же что-то другое? — Другое, — рассмеялась Маша. — Если бы я была мужчиной-маглом, меня бы назвали лесничим. А так нас тут три Хранительницы — мы каждый день облетаем наши участки, следим за лесами, за зверьем. У нас ведь тут леса, Северус, и даже болото есть к северу обширное. Озера есть, Москва-река опять же. — О, лесники и у нас есть, — Северус с облегчением вздохнул. Ну, хоть что-то понятное. — У нас около школы огромный лес, я туда хожу собирать всякое нужное для зелий. Кстати, вы мне потом про ягоду вашу, клюкву, не подберете литературу на английском или латыни? Я ее попробовал в зелья использовать, но мне бы получше узнать о ней. Пока она только для одного зелья пригодилась, для тех, кто по болотам ходит, типа «легкая поступь», чтобы не затягивало. — Знаю такое зелье, — кивнула Маша. — Если на английском не найду ничего подходящего про клюкву, то просто переведу для вас. — Втроем разве не сложно следить за такой большой территорией? — спросил Том. — Обычно не очень, но нынешней зимой присылали двух стажерок — трудно пришлось. А сейчас весна, еще немного и начнем спасать всякое мелкое зверье от паводка. — «Летят перелетные зайцы», — пропел себе под нос Вельяминов, наполняя рюмки себе и Тому. — Да, мы их по воздуху переносим на сухие места, — улыбнулась Маша. Северус оглянулся на супруга. Может, хозяин шутит? Зачем зайцев переносить на сухие места, что за чушь? — Чтобы не простудились, что ли? — все-таки не удержался он от вопроса. — Чтобы не утонули, — отозвался Том. — Весной в России реки широко разливаются, все низины заполняются водой. У магов реки разливаются? С ума сойти с этими русскими. Но Северус счел лучшим промолчать. И особо промолчать еще об одном обстоятельстве — его очень удивило, что, после недолгого личного знакомства, Том и Вельяминов, во-первых, переписывались на протяжении стольких лет, а во-вторых, сохранили настолько теплые отношения. В груди Северуса опять зашевелилась ревность. Тем временем суп доели и настал черед котлет с гречкой и всяких других закусок. — Ну что, Фома, давай за твоих детей, — поднял рюмку Вельяминов. — Ты хоть колдографии привез, чертяга? — Привез, привез. — Еще наливки, Северус? — предложила Маша. — Спасибо, она очень вкусная, но я вот морс из клюквы лучше... не обижайтесь только. — Я не обижаюсь, что вы. Выпили за детей Тома, потом выпили за внуков Тома, за Ее Величество — хозяин предложил, потом выпили за успехи в работе — у Тома и Вельяминова отдельно, следом почему-то за мир во всем мире. Маша продолжала под каждый тост скорее смачивать губы в водке. Внезапно Том с Вельяминовым перешли на русский — оба были уже навеселе. Они придвинули стулья поближе, Вельяминов даже обнял Тома за плечи. Маша посмотрела на обоих, посмотрела на Северуса, которому уже кусок в горло не лез — и вовсе не от открывшегося зрелища, он просто объелся. — Перейдем в библиотеку, — предложила Маша, — выпьем какао? — О, с удовольствием. А хотите я сам сварю? Если домовые пустят меня на кухню, с вами, конечно. — Ну пойдемте. Она встала, обошла стол, наклонилась к мужу. — Петр Андреевич, голубчик, мы пройдемся по дому, а вы отдыхайте. — Да, моя лапонька, — пробормотал Вельяминов, целуя жене лапку. — Мы тут… потом будем, как огурчики. — Почему как огурчики? — не понял Северус. — Это такая присказка — значит, будут оба трезвые. Пусть расслабятся немного и спокойно поговорят. Северус вышел за Машей в прихожую и последовал в дальнюю дверь, откуда они через коридор попали, видимо, в пристройку за домом, где помещалась просторная кухня — с русской печкой, с чугунной дровяной плитой, с потолка свешивалось множество пучков разных трав, на полках и в шкафах стояли банки, те странные емкости из коры, кувшины самых разных видов. В большом корыте сама собой мылась посуда. — Семеновна, мы тут побудем немного, — сказала Маша, — оставь нас ненадолго, пожалуйста. Шмяк! Прямо из воздуха на пол прыгнула большая черная кошка и прыснула за дверь. — Оборотень? — ахнул Снейп. — Да нет же, только видимость одна. Это Семеновна ушла. Ну вот, не стесняйтесь. Какао тут, — она указала на банку темного стекла. А сама встала на цыпочки, пошарила на верхней полке и достала коробочку, откуда вынула папироску и закурила. Но запахло вовсе не табаком. Северус хотел, было, спросить, что это, но постеснялся. Вместо этого он провел рукой над полочками и шкафчиками, нашел нужное и для начала налил в миску сливки, магией взбил их в масло, затем налил в миску оставшиеся сливки, осторожно добавил полчашки порошка какао, столько же сахара, коснулся края миски палочкой. Все стало медленно перемешиваться. — Я обычно готовлю без магии, кроме той, что у меня врожденная, просто руками, но так получится быстрее. Он сотворил «водяную баню», перелил перемешанное в кастрюльку, добавил ванильный сахар и корицу и поставил кастрюлю греться. — Вот, как начнет закипать, так и будет готово. Самый простой рецепт, но вкусный, честное слово. — Хорошо, — улыбнулась Маша. Непохоже было, чтобы ее как-то «повело» от того, что она курила. Северус потянул носом, пытаясь по запаху все же определить, чем набита папироса. — Это синий болотник, он у маглов не растет. Он просто слегка бодрит. — У меня отец курил крепкий табак, — зачем-то сообщил Северус. — И Том курит магловский, с вишневым листом. Говорит, что наоборот — успокаивает. — Табак успокаивает, да. Но я просто устала, три дня работала больше обычного, чтобы выходные освободить, и договорилась с подругами, чтобы они обошлись пару дней без меня, потому что приезжают гости. А после рюмки водки меня сразу потянуло в сон. Но какой может быть сон, когда все так интересно? — Пахнет, пожалуй, приятно. Так... готово. Чашки? Вот, держите, я налью. Конечно, Северус слегка слукавил, когда говорил про отсутствие магии. Ему удавалось готовить вкусно по любым рецептам именно благодаря мастерству зельевара, но это же совсем невинная... даже не ложь, а именно лукавство, понятное каждой хозяйке. Он вспомнил о шоколаде, который они пили во время первой поездки в Италию, год назад... неужели уже год? Улыбнулся своим воспоминаниям, которые должны были добавить в какао немного любви, налил чашки и протянул одну хозяйке. — Попробуйте, Мэри. Та поспешно бросила окурок в плиту, отряхнула пальцы, взяла чашку и попробовала. — Ах, вкусно как! — Это обычное какао, просто его сварил и правда лучший молодой зельевар Британии. Да и из стариков меня мало кто превосходит. Так что не удивлен, что вам понравилось. Вот на Пасху попробуете еще моих конфет, я с собой привез. Как у вас тут уютно, — вырвалось у Северуса. — Вы давно женаты с мистером Питером? — С позапрошлого лета, — ответила Маруся, пряча коробочку с папиросами и переливая какао в кофейник. — Давайте все же пойдем в библиотеку, а то Семеновна ворчит. «Где ж это видано — гостей на кухне принимать!» — передразнила она домовиху. Она поставила кофейник и две чашки на поднос. Северусу и на кухне было хорошо, но он послушно отправился следом за хозяйкой. В прихожую из столовой доносилось пение на два голоса. «Сколько же они уже выпили?» — мелькнула мысль. Мало того, что Том тоже пел, чего он никогда не делал раньше, так еще и на русском. Маша, ловко держа поднос на одной руке, махнула второй, и звуки пьяного пения почти смолкли. Двери библиотеки отворились пошире. Оказавшись внутри, Северус огляделся — между окнами стояли старые застекленные шкафы с книгами, у противоположной стены — диван и овальный стол. Напротив двух окон с потолка свешивались клетки — в одной прыгал по жердочке зяблик, во второй синица с деловитым видом клевала сало. — Я их зимой нашла в лесу, замерзшими, — пояснила Маша, ставя поднос на стол. — Принесла домой, оживила, подлечила. Чуть позже выпущу обратно в лес. Садитесь, Северус. Она опустилась на диван, и Северус удивился, как прямо, но при этом естественно, без напряжения, она держит спину — Вы такая красивая! — вырвалось у него. — Вам сколько лет? — Двадцать, — улыбнулась Маша, наливая ему в чашку какао и немного грея напиток в обеих. — Ух ты, мы ровесники! — Северус внезапно подумал, что, наверное, у женщин не спрашивают про возраст, и слегка смутился. — Вы только не сердитесь. У Тома есть дочка, так ее я при знакомстве спросил, девственница она или нет. Так что у меня бывает такое иногда: брякну что-нибудь невоспитанное, а потом только вспоминаю, что так нельзя. Вы в какой школе учились? В России же их три, да? — Я еще не в том возрасте, чтобы сердиться, когда меня спрашивают о возрасте, — пожала плечами Маша. — А школ у нас три, вы правы. Я училась в Китеже. — Мечтаю в школе побывать, посмотреть, как у вас все устроено. Я в нашей преподаю, в Хогвартсе. А так про возраст же не понять. Выглядите вы, конечно, очень молодо, но мало ли... вон муж ваш выглядит явно ж младше своего возраста. — Это потому что Петр Андреевич женился на мне. Он уже после помолодел. Это все моя кровь. — Кровь? — Северус тут же сделал стойку. — А что с вашей кровью? — Кровь не в смысле «телесная жидкость», — рассмеялась Маша, — а то вы еще подумаете, что Петр Андреевич ее пьет — в прямом или иносказательном смысле. Кровь в смысле — наследственность. Моя пра-пра-пра-прабабка была Яговной. — Это что-то типа вейлы? — Нет. Яговна — это дочь мага и Бабы-Яги. — А Баба-Яга не ведьма? — удивился Северус. — Погодите, Мэри, я читал в детстве сказки, но магловские, и там Баба-Яга была старухой, жила в курятнике в лесу и ела на ужин детей. Я всегда считал, что на самом деле Баба-Яга или выдумка маглов, или это обычная ведьма, просто отшельница... У нас нет таких. — Не в курятнике, а в избушке на курьих ножках на веретенных пятках, — поправила Маша, ее зрачки вдруг расширились и в их глубине замерцали искорки. — Баба-Яга только у маглов — ведьма и людоедка. На самом деле, она страж между миром мертвых и миром живых. Вот, допустим, захочет маг узнать что-то важное, а никто, кроме предков ему этого не скажет, и идет он в заповедные леса, в самую глушь, находит там избушку, а обойти он ее не может, потому что он-то сам живой. Тогда он просит избушку повернуться к нему передом, к лесу — задом, входит внутрь, и там его встречает Баба-Яга. Одна нога у нее костяная, то есть, на самом деле усохшая, мумифицированная, потому что одной ногой она стоит в мире мертвых, а другой — в мире живых. А дальше маг должен выполнить необходимые условия. В сказках правильно говорят, что он просит попарить себя в баньке, накормить, напоить, а потом уже спрашивать, зачем пришел. Он поест ритуальной пищи, совершит омовение, а потом следует то, о чем в сказках не говорится — он должен заплатить. И кто сказал, что Баба-Яга — старуха? Она может и старухой являться, и молодой женщиной. Вот получит она плату с добра молодца, уложит его спать, он во сне и услышит ответы на все свои вопросы. Утром уйдет, а спустя некоторое время — мы не можем сказать, какое именно, потому что у Бабы-Яги время иначе течет — родится Яговна. Баба-Яга ее покормит немного молоком вперемешку с кровью своей, а потом сядет в ступу и отправится того добра молодца искать, с которым ночь провела. Он, может, уже и не молодец вовсе, а зрелый муж, давно женат, дети свои, а тут ночью раздается стук да гром, выбегают домашние на крыльцо — видят, а там ребенок лежит в берестяной корзине. И всегда у Бабы-Яги рождаются девочки, так и носят второе прозвание по имени матери — Яговны. Избавляться от такого ребенка магу нельзя — на род падет проклятие до седьмого колена. Вот и растет Яговна в семье отца — умна и в магии искусна, но страшна лицом, как божий суд. И если найдется вдруг маг, который захочет на ней жениться — не из желания добраться до силы ее необычайной, не из выгоды, а из искренней сердечной склонности, пусть даже не любовь там будет, а просто дружеское расположение, — тогда после свадьбы становится Яговна писаной красавицей, а если муж ее годами старше ее, то молодеет на глазах. И живут они долго и счастливо, пока Яговна сама не состарится — тогда старится и муж, сообразно жене. Способность эта — передавать мужьям молодость — сохраняется дальше у всех женщин в роду, потому мы и стараемся находить себе мужей намного старше себя. У Северуса аж дух захватило, так ему захотелось исследовать эти необычайные способности. Если бы не... — Ух ты. Если бы не ребенок, то я бы сам пошел такую Бабу-Ягу искать, — вздохнул он. — Что вы? — всполошилась Маша. — Зачем вам? Если маг ищет ответ в нижнем мире, он, конечно, не обязательно темный, но он, определенно, отчаялся. Вот вы говорите, что у вас нет Бабы-Яги. Может, и нет, но у вас свои прежние боги обитают в нижнем мире. Просто ваши маги заразились у маглов излишним материализмом. А нижний мир, конечно, помочь может, только он всегда берет за помощь плату. Всегда, Северус. — Но ответы на тайны, Мэри! — воскликнул тот. — За иные ответы можно многим пожертвовать. Но, конечно, ребенок как побочный продукт моего любопытства — это как-то непорядочно. А нижний мир... я видел. Отсюда, но видел. Правда спросить ничего не успел — испугался, дурак. — А вы уверены, что знаете, какую жертву с вас потребуют? — Ну, в какой-то момент жизни я был готов к любым жертвам, но тогда мне было особо и нечем, пожалуй, жертвовать, только собой. Сейчас иначе, конечно. Но во мне очень сильно любопытство, иногда оно пересиливает чувство опасности, да. А я умею варить крем Бабы-Яги. Мне одна ведьма русская свой рецепт подарила. Отлично получается, кстати. Но если побольше про них узнать, я бы еще лучше сварил. — Это же просто название, голубчик, к настоящей Бабе-Яге крем не имеет никакого отношения, уверяю вас. — Маша провела рукой над подносом, и на нем появилась тарелка с плюшками. — Название тоже важно, Мэри, ни один зельевар не даст подобное название просто так. И автор рецепта очень опытная русская ведьма, уверен, что она про этих Яг знает досконально. А у вас будут только дочки тоже, или сыновья тоже могут? — Северус, дорогой, я не знаю, что там за ведьма дала вам рецепт. Возможно, она тоже из рода Яговн, но иногда название — это просто название. А насчет детей — у меня два старших брата, так что и сыновей могу родить. — Отлично, — кивнул Северус, беря плюшку. — Сыновья — это здорово. А ведьма — Анна Попова. Она преподает зелья в одной из ваших школ и очень высоко стоит в мировом ранге зельеваров. Но про ее кровь я, конечно, не в курсе. — Угу, из Аркаима она, — сказала Маша таким тоном, каким выпускники Хогвартса говорят о Шармбатоне. Тут дверь отворилась и вошел Вельяминов — вполне уверенно вошел и, правда, был уже «как огурчик». — Пойдемте в гостиную чай пить, — улыбнулся он. Заранее, что ли, вытрезвляющим запаслись? Но вслух Северус об этом не спросил, успел себя за язык поймать. Пришлось идти в гостиную — поднос с какао и плюшками плыл впереди. В светлой уютной комнате, обставленной все так же старомодно, уже стоял на маленьком столике в углу самовар, а Том разливал чай. — Что же вы, Фома Фомич, — упрекнула Маша, мягко оттеснила его и вернулась к обязанностям хозяйки. — Петр Андреевич, попробуй какао, которое сварил Северус. Кофейник сам собой наполнил одну из пустых чашек, которая подлетела к Вельяминову. — Ух ты, потрясающе вкусно! — оценил он. — Почему она мужа зовет как домового? По отчеству? Тебя еще ладно, а мужа-то? — шепотом спросил Северус у Тома. — Значит, ей так нравится, — шепнут тот в ответ. Пока наполнялись чашки, Северус оглядывал комнату, и заметил на стене фотографию — кажется, магловскую, неподвижную. Он подошел ближе и с удивлением увидел, что это портрет мужчины в военной форме, у него на груди был орден в виде звезды. — Это дед Маруси, — пояснил Вельяминов. — Маги в России служат в магловской армии? — растерялся Северус окончательно. — У Маруси — дед маглорожденный. У нас многие полукровки и маглорожденные пошли на фронт во время Великой Отечественной. Ставили блок на магию и уходили добровольцами. И все в пехоту, в основном. Колдовать они не могли, но с техникой у них не складывалось. Дед Маруси подо Ржевом погиб. — Зачем было ставить блок на магию? — вытаращился Северус. — Во-первых, законы о применении магии при маглах никто не отменял. Во-вторых, среди магов, которые уходили на фронт, возникло что-то вроде движения «разделим судьбу с нашими братьями и сестрами». Наше магическое правительство еще в конце тридцатых обращалось в МАКУСА и Министерства Европы, чтобы объявить временный мораторий на Статут секретности и разобраться не только с Гриндевальдом, но и с магловскими нацистами. Нам было отказано. — Мне отец, а он был маглом, рассказывал, что в детстве хотел стать летчиком и воевать с нацистами, — сказал Северус, садясь за стол. — Может, врал, конечно. — Почему же врал? — не понял Вельяминов. — Ну, я его сильно героическим не застал, с годами явно пылу поубавилось. Но в детстве мог, конечно, хотеть. Лондон ведь тоже бомбили, как и вашу Москву. Но я, реши воевать среди маглов, как-то сам бы за статутом следил, точно блок бы не ставил. Маги же живут среди маглов и никто их не заставляет себя так кастрировать. Да вот хоть ваши авроры, ну, кто среди маглов работает, агенты, или как там, они разве ставят блок на магию, Том? — Нет, конечно, но мы работаем в мирное время, — ответил Том, принимая чашку у Маши. Северус подумал, что и правда русская душа — потемки. Родился человек магом среди маглов, учился, значит, магии. Женился на ведьме. Родил ребенка. Судя по возрасту Маруси, да и по фото деда — ее отец был тогда довольно маленьким. И дед блокирует в себе магию, чтобы пойти воевать наравне с братьями-сестрами маглами... и его внучка потом отговаривает меня от визита к Бабе-Яге?! Странные люди все-таки, очень странные. — Вы поймите, — вмешалась в разговор мужчин Маруся, — у нас по деревням всегда жило немало исконных магов, особенно ведьм. Они палочку отродясь в руках не держали, не умели аппарировать — всю жизнь травами занимались, заговорами — так, по мелочи. И если деревню уничтожали, то и ведьмы тоже погибали вместе со всеми. Иногда, даже если и могли спастись, оставались с односельчанами. — Это я понимаю, да, — кивнул Северус. — Если бы моим ученикам что-то грозило, я бы тоже никуда без них не аппарировал. Но чтобы их защитить, нелепо блокировать свои умения. Но я понимаю, что не ваш дед это придумал, наверное, иначе не разрешали. — Мой дед не учился в магической школе, он был обычным деревенским мальчиком, потом отправился в город — поступил в ремесленное училище, ему дали направление от колхоза, в городе маги вывели его из-под надзора магловских властей, тоже учиться отправили — на сокращенные курсы классической магии. Потом он стал лесничим в одном из анклавов на севере. Звал мать к себе, но та не поехала. Потом дед женился, у него родился сын, мой отец. А тут как раз война началась… — У нас тоже поначалу была полная неразбериха, практически как у маглов, — вставил слово Вельяминов. — Дедушка на фронт ушел, когда узнал, что его родную деревню всю сожгли, а жителей расстреляли, — сказала Маша, вынула из-за рукава платочек и принялась вытирать глаза. — После войны в России резко изменилась политика, — опять заговорил Вельяминов, — практически все взрослое магическое население живет в анклавах. — У нас все живут, как хотят, — констатировал очевидное Северус. — Многие, конечно, в анклавах, так проще. Но я, например, вырос среди маглов, потому что полукровка, но и двое чистокровных могут жить вне анклава, если им так нравится. Я бы не смог, наверное. Во всяком случае, не хотел бы. Хорошо, Мэри, что у вас и братья есть. А у вас, Питер, есть братья или сестры? — Три сестры, — ответил Вельяминов. — У нас среди маглов живут под прикрытием только мракоборцы и некоторые чародеи Отдела тайн. Все остальные — только в анклавах. После войны объявили политику повышения рождаемости, так что теперь нас, по вашим меркам, чудовищно много. — Так у вас и страна огромная, — пожал плечами Северус. — А в школах у вас сколько детей учится одновременно? Наверное, не по одному классу в параллель? — Китеж вмещает примерно две тысячи учеников, Беломорье — чуть меньше, в Аркаиме учатся одновременно две с половиной тысячи студентов, но ставится вопрос об открытии четвертой школы — в Сибири. — Здорово как. Может, потом как-то удастся побывать в Китеже, — мечтательно протянул Северус, беря вторую плюшку. — Он же самый лучший, да? Может, даже на уроках. — Ну, это Маруся так считает, что самый лучший, — улыбнулся Вельяминов. — Я-то Беломорье заканчивал. Ай! Жена кинула в него виноградиной. — Ну, тут я сверстнице больше доверяю, — начал Северус, — чем... ай! — он тоже не успел увернуться от виноградины, которая прилетела от Тома. — Ишь, молодежь пошла, — рассмеялся Вельяминов. Тут из угла показалась черная кошка, вспрыгнула к нему на колени и что-то замурчала на ухо. — Не ябедничай, Семеновна, не надо. Ладно-ладно, сейчас все сделаю. Кошка пропала прямо с его рук — испарилась, а Вельяминов посмотрел на жену. — Маруся, ты лучше отдохни, ласточка моя, правда. Я твою заначку, конечно, не заберу, и гости, думаю, тебя поймут. Маша нахмурилась, было, но потом встала, подошла к мужу и поцеловала его в лоб. — Вы извините, господа… вы сидите-сидите, не надо вставать! — я вас покину до вечера. Северус с сожалением проводил Машу глазами. Когда она вышла, Вельяминов пояснил про папиросы из болотника. — Пусть лучше поспит, а впереди выходные. Ну, Семеновна, если уж ты оставила нас без хозяйки, то тарелочку неси сама, — прибавил он. И на столе появилась вовсе не тарелочка, а вполне большое посеребренное блюдо, в центре которого лежало вроде бы обычное яблоко. — Что это? — удивился Северус. — Способ связи, каминов-то у нас нет, как видите. А ну-ка, яблочко наливное, покажи мне добра молодца, свет Виктора. Тут блюдо стало торчком, а яблоко дрогнуло и стало вращаться по его краю, будто прилепленное. Вельяминов жестом пригласил Тома с Северусом подойти и посмотреть — вскоре на блюде отобразился чей-то кабинет, край письменного стола, но человека за столом пока не было видно. Тут он заметил — видимо, на своем подобном же блюде, — что его вызывают, вышел из-за стола и сел напротив этого странного средства связи. — Добрый день, Петр Андреевич, — произнес звонким тенором еще молодой мужчина, одетый в ту странную форму мракоборцев, которую носили в России. — Вижу, ваши гости приехали, — прибавил он уже по-английски. — Добрый день, джентльмены. Рядом с этом господином со странно несоразмерным лицом Северус мог себя чувствовать просто Люциусом Малфоем каким-то. Впрочем, глаза у мага были очень умные. Вельяминов представил его как своего заместителя, Виктора Владимировича Шеломова. — Витюш, завтра днем, часика в три, жду у себя с нашими записками, — сказал Вельяминов. — Баньку затопим, посидим потом, обсудим некоторые вопросы. — Хорошо, Петр Андреевич, — кивнул мракоборец. — Ну, тогда до завтра, Витюша. — До завтра, Петр Андреевич. Марии Севастьяновне мое почтение. Разумеется, после такого обеда нечего было и думать о традиционном чае — оставалось только надеяться, что до ужина удастся переварить все съеденное днем. А еще Северус вскоре понял, что допустил большую ошибку, не взяв с собой свой сундук. Вельяминов, конечно, показал первый этаж дома — свой кабинет, малую гостиную, биллиардную, диванную, провел гостей и в зимний сад на застекленной, отапливаемой веранде. Он рассказывал, что дом этот, напоминающий дом каких-то Лутовиновых, построили в начале прошлого века, и в нем только годах эдак пятидесятых поменяли мебель да так все и оставили без изменений, вот разве что трубы и печи обновляли по мере надобности. Нет, дом Северусу понравился — тут было много уютных уголков, в гостиных мелодично били часы. Потом настал черед колдографий, но со стороны Вельяминова — снимки Тома оставили на потом, когда Маша проснется. Поначалу было даже интересно — хозяин много где побывал, почти всю страну объездил. Пусть и на снимках пока, но Северус увидел живых мамонтов, а еще каких-то поразительных и немного жутких птиц с человеческими лицами. — Это Марусины снимки, — пояснил Петр Адреевич. — Во время стажировки в Жигулевских горах. У нас там анклав, ориентированный на Куйбышев, но называется, как прежде, Самара. Маленький городок, милый, размером с исторический центр магловского города. Там живут биологи, в основном, а в заповеднике дежурят вахтово. Заповедник очень большой и крайне важный. — Чем же он важен? — поинтересовался Северус. — Так-то из магических тварей там только эти птицы и живут — сирины и алконосты. А прочие звери там самые обычные, но зато там множество редчайших растений, в том числе доступных только нам. Но главное — там мощная точка силы. Настолько, что даже маглы иногда видят какие-то странные вещи. — Как бы хотелось побывать там! — вздохнул Северус. — А туда могут пустить зельевара вообще и иностранца в частности? — Могут, — улыбнулся Вельяминов, — с сопровождающим. — Жутковатые птицы, — сказал Том, вглядываясь в колдографии. — Они поют, только когда пророчествуют. Алконосты предвещают великую радость, а сирины — великую печаль. В Отделе тайн хранятся воспоминания очевидцев, которые слышали сиринов летом сорок первого года. — Алконосты, наверное, пели в сорок пятом, да? — осторожно спросил Северус. Вельяминов улыбнулся и кивнул. — Только вот птицы гамаюн не существует, — прибавил он, — это миф. — А Жар-Птицы есть? — Есть, только это всего лишь разновидность фениксов. — Правда? — поразился Северус. — Надо же! Вскоре от обилия информации у него начала «пухнуть» голова. Ему посоветовали отдохнуть, потому что завтра ожидалась «большая культурная программа», как выразился Вельяминов. Но как отдыхать? Северус вообще не знал, что это такое. Он попросил разрешения пошарить в книжных шкафах и ушел в библиотеку, где его ждало разочарование — книги сплошь были на русском или на французском, наконец он откопал томик Теккерея, читал сначала, сидя на диване в библиотеке, потом решил уйти наверх. В прихожей из дверей в противоположной ее стороне доносились еле слышные голоса Тома и Вельяминова, но можно было разобрать, что говорят на русском. «Жаль, что я не понимаю ни слова», — пробормотал про себя Северус и поднялся в спальню. Он скинул туфли, улегся на кровать и принялся читать, но роман показался ему скучным, он пару раз отвлекался, просто лежал, глядя в потолок. Вдруг кто-то быстро пробежал по коридору мимо двери. От неожиданности Северус вздрогнул и сел на кровати, скинув книгу на пол. Где-то часы пробили четверть, только непонятно — чего именно. Сколько Северус ни тер глаза, он почему-то не мог рассмотреть циферблат часов на комоде. Он поднялся и только хотел подойти поближе, как в коридоре опять раздался дробный топот маленьких ног. Северус осторожно выглянул в коридор и с удивлением обнаружил, что там царит полумрак, только на консоли у стены стоит керосиновая лампа под желтым абажуром. Может, он уснул и проспал до вечера? Он пошел в сторону лестницы, немного удивляясь, что идет в носках, и еще больше тому, что и не думает возвратиться в комнату, чтобы обуться. Женский голос зазвучал из-за открытой двери. Северус заглянул внутрь, не решаясь переступить порог. Маша стояла напротив окна, держа на руках черную кошку и что-то шепча ей на ухо. «Семеновна?» — мелькнула мысль. Глаза кошки расширились, она посмотрела на Северуса, тот вздрогнул и проснулся. «Вот ведь, усыпил меня Теккерей», — подумал он, не открывая глаз и чувствуя некоторое неудобство. Кажется, тяжелый том лежал у него на груди. Он поднял руку, чтобы снять книгу, но пальцы коснулись мягкой шерсти и тут же раздалось мурлыканье. Он проснулся окончательно и сразу встретил взгляд желтых кошачьих глаз. Кошка принялась мурлыкать еще громче, подползла повыше, к самому лицу, и стала тыкаться мордой Северусу прямо в губы, а потом громко мяукнула. Ему показалось, что изо рта кошки вылетело туманное облачко и будто силой протиснулось между его сомкнутых губ. Испугавшись, Северус принялся метаться на постели, что-то шлепнулось на пол, и он проснулся уже по-настоящему, потому что не преминул первым делом себя ущипнуть. Теккерей лежал на полу, за окном все еще было светло, но чувствовалось, что наступает вечер. — Просыпайся, соня ты мой, — Том вошел в комнату. — Это правда ты, Батти? — не поверил сперва Северус. — Конечно, кто же еще? — Том встревожился. — Как ты себя чувствуешь? Он торопливо подошел к кровати, присел рядом и пощупал губами лоб Северуса. — Да я в порядке, просто какой-то сон дурацкий видел, даже с продолжением. Меньше есть надо было. — Ты просто устал за неделю не хуже Маши. — Траву курить не буду! — заявил Северус. — Да просто выспишься, как минимум. — Выспишься тут, — проворчал Северус, поцеловал Тома и пошел умываться. Прохладная вода окончательно возвратила его к реальности, он отгладил рубашку и вместе с супругом спустился вниз, в гостиную. Маша ставила на стол… керосиновую лампу под желтым абажуром. Увидев этот абажур, Северус остолбенел. — Что с вами? — спросил Петр Андреевич, растапливающий печь. Пришлось рассказать давешний сон. — Семеновна, твоих лап дело? — крикнул Вельяминов по-русски. — Хулиганка старая! — А она старая? — переспросил машинально Северус по-английски. — Вы поняли, что Петр Андреевич сказал? — всплеснула руками Маша. — К-к-кажется… — Вы высказывали вслух желание понимать русскую речь? — спросил Вельяминов на своем родном языке, и Северус его опять понял. — Когда книжки смотрел, то ворчал себе под нос, вроде бы… да, точно… что все равно не смогу читать по-русски. — Поздравляю, теперь сможете, — усмехнулся Вельяминов, закрывая печную дверцу и выпрямляясь. Маша тут же сбегала в библиотеку, вернулась с маленькой книжечкой, открыла на первой попавшейся странице и протянула ее Северусу. — О чем тут? — Вот прочитать вслух не могу, но тут говорится, что я… то есть он шел по незнакомой улице и вдруг услышал вороний… чего-то там… а откуда тут лютня взялась, и при чем тут гром? А-а-а! Это он сравнивает с лютнями и громами звук приближающегося трамвая! — догадался Северус и продолжал читать. — Совершенно не понимаю смысл этого стихотворения, только тут про вашу тезку говорится. — Потом объясню, — радостно рассмеялась Маша. — Петр Андреевич, а ведь мы после ужина теперь, наверное, сможем кино посмотреть, да? Северус невольно потряс головой — он не сразу понял, на каком языке это прозвучало. — Вы старайтесь говорить, пусть даже поначалу с ужасным акцентом, — посоветовал Вельяминов. — Не знаю, Маруся, будет ли интересно кино гостям. — Петя, у тебя тут киноаппарат есть? — удивился Том. — Нет, у меня тут есть выход в одно место, где можно посмотреть телевизор. Сейчас как раз очень хороший многосерийный фильм магловский по вечерам идет — про разведчика. Сегодня, правда, восьмая серия уже… — Телевизор? Настоящий? — поразился Северус. — Том, ты слышишь? — Как сейчас помню, — засмеялся тот, — последний раз мы смотрели по телевизору передачу про котиков, во Флоренции. Ужин, как сказал Вельяминов, следовало отдавать врагу, только, видимо, их у него не было, потому что таким количеством жаренной с грибами картошки можно было в теории накормить целую их банду. После ужина, кое-что уложив в корзину — ну там, бутылку армянского коньяка, сигары, сыр и еще вкусности для непьющих членов семьи, все четверо проследовали в комнатку за зимним садом, которую в прошлый раз Вельяминов не показал. Пока он отпирал следующую дверь — странную, обитую непонятным черным материалом, вроде кожи, с застекленной дыркой на уровне глаз, Северус оглянулся и тихонько шепнул в пространство: «Семеновна, спасибо!» Они очутились в магловской квартире, состоящей всего лишь из одной комнаты, «удобств» и кухни. Северус с интересом разглядывал обстановку — довольно скромную, но ведь в квартире постоянно никто не жил. Диван, два кресла, журнальный столик треугольной формы, торшер с пластиковыми абажурами, полупустые шкафы, зачем-то ковер на стене, но главное — большой телевизор на тумбочке. — Квартира служебная? — спросил Том. — Да, — кивнул Петр Андреевич, — только она предназначена для меня. Так, до начала фильма еще пятнадцать минут. Он включил телевизор, — Цвета чуточку более блеклые, чем у итальянского, — заметил Северус. — У маглов цветной телевизор — скорее предмет роскоши, — сказал Петр Андреевич, — а этот вообще отечественного производства. «Рубин». В сущности, я мог бы обойтись и черно-белым. Он взглянул на жену, та смутилась. — В выходные я утром и вечером забегаю сюда смотреть мультфильмы, — призналась она, покраснев. Пока дикторы вещали про трудовые свершения, а потом перешли на новости культуры и спорта, быстро порезали сыр, разложили другие закуски и сладости, вскипятили чайник, а потом уселись напротив экрана. Маша, ничуть не смущаясь, скинула туфли, забралась на диван с ногами и привалилась к боку мужа — Северус даже позавидовал. Впрочем, вскоре его отвлекло одно обстоятельство. — Телевизор сломался? Почему цвет исчез? — Фильм так снят, для того чтобы соединить игровые сцены и кинохронику, — пояснила Маша. — Он же не просто про разведчика, а во время войны. Зазвучала довольно пафосная мелодия, под которую черный ретро-автомобиль подкатил к особнячку и на экране появилась надпись: «Семнадцать мгновений весны», восьмая серия.***
— У Штирлица защемило сердце, — бормотал себе под нос Северус, — он увидел, что пастор совсем не умеет ходить на лыжах. — Что-что? — засмеялся Том, ложась рядом под одеяло. — Это я тренируюсь в русском. «Он спал глубоко и спокойно, но ровно через двадцать минут он проснется», — конечно, эти фразы выходили у Северуса кое-как. — Нет, вот что творит? — Том развернул его на спину, навалился сверху и стал целовать под ухом. «Штирлиц еще никогда так не был близок к провалу», — вспомнил Северус фразу, которую цитировал Вельяминов, чувствуя, как у него встает даже от этих поцелуев. Кровать, в принципе, выдержала их натиск и даже не скрипела, но ощущения от секса на толстых перинах поверх пружинного матраса были специфические, так что закончили они у подоконника, и Северус, опираясь на него, несколько раз мысленно попросил Мерлина, чтобы тот выдержал и не обломился. Посреди ночи Северус вдруг почувствовал, что ему тяжело дышать, будто что-то навалилось ему на грудь, а еще не было сил пошевелиться. — К добру ильи к худу? — быстро шепнул он. — К ху-у-ду, батюшка, к ху-у-ду, — провыл старческий мужской голос. Северус хотел испугаться, но не успел — тяжесть исчезла, он задышал свободно и тут же провалился обратно в сон.