***
После плотного завтрака, особенно приятной частью которого стал для Северуса съеденный им впервые в жизни мандарин, стали собираться в музей. — А потом она меня как поцелует! — Северус рассказывал Тому все подряд, надевая, наконец, мантию. — В щеку! Он с удовольствием рассматривал себя в зеркале, прикрепляя к мантии любимую фибулу в виде змеи, кусающей себя за хвост. — Какой ты дамский угодник, оказывается, — расслабленно улыбнулся Том, потеревшись лицом о его волосы. Северус поначалу, было, чуть не расстроился, что его не ревнуют, но потом решил, что это даже хорошо — ему нравилась Маша, и он бы хотел поддерживать с ней отношения и дальше. Наконец они с Томом спустились в прихожую. Супруги Вельяминовы опять оделись как-то по-особенному. Сложно было понять, что у Маши под расклешенным пальто, немного напоминавшем одежду прошлого века. Косу она скрутила в большой и, наверное, тяжелый узел на затылке, а вместо платка надела шляпку-таблетку с маленькими перышками сбоку. Супруг ее тоже предпочел мантии пальто — щеголеватое, отрезное по талии и с поясом. — Коляска подана, — проскрипел голос откуда-то сверху, когда все готовы были выйти из дома. Удивительно, но у крыльца, правда, стояла давешняя коляска, а на козлах сидел «Семьён». — А музей в Звенигороде? — спросил Северус, когда все уселись. — Нет, в Москве, — ответил Вельяминов. — Мы сейчас до туннеля, оттуда переместимся на станцию и выйдем наружу, в город. Трогай, Семен. Кучер принялся опять «уговаривать» лошадей. На этот раз коляска ехала немного быстрее. — Маруся, — сказал тут Вельяминов. — Ты бы взяла отпуск на недельку — скажу Виктору сегодня, он все уладит, и на твое место пришлют на время замену. А я посреди недели выкрою себе денек. — Хорошо, Петр Андреевич, — улыбнулась Маша. — Простите, а у вас разве не Пасхальные каникулы сейчас? — удивился Северус. — У детей-то в школах каникулы, и совсем не Пасхальные, а просто весенние. У нас же много выходных в мае — с первого по десятое. Лет уж десять так отдыхаем. У маглов на первое тоже, кстати, выходной — у них, правда, «Международный день солидарности трудящихся». А у нас дни начала цветения, ну а девятое мы тоже почитаем, и даже идем к маглам, смешиваемся с толпой, тоже приносим к памятникам цветы. Хотя мы маги, а они — нет, но все равно ж один народ. Приезжайте к нам на майские, а? Девятого-то родня соберется — наши с Марусей братья и сестры, с женами-мужьями и с детьми, а вот с первого по четвертое мы с радостью вас примем. — Я бы с удовольствием приехал, — сказал Том. — Так у меня… — начал Северус, а потом прикинул в уме — первое мая выпадало на четверг. — Да, спасибо! — Вот и славно. Май, правда, ожидается прохладным, но на первое пророчат теплую погоду. Можно устроить рыбалку, — размечтался Вельяминов. — От рыбалки я никогда не откажусь, — улыбнулся Том. — Я знаю еще одного мага, который очень ее любит. — Директор вашей школы? Будем рады его видеть, если он захочет приехать. Я все устрою. Северус пока что не решился говорить о том, что он хотел бы посетить хотя бы одну русскую школу. Лучше уж попозже завести об этом разговор, а не почти с порога, да еще он помнил о хвостах — те тоже хотели бы познакомиться с Китежем или Беломорьем, но как еще на это посмотрит Вельяминов? Они въехали на ту самую площадь, с которой началось знакомство Северуса со Звенигородом. Здание, которое он видел в прошлый раз, точно оказалось административным, но здесь еще находился туннель до подземной станции, а чтобы попасть в кабинеты местных начальников, следовало подняться по лестнице. Сидящий у ее подножия охранник отдал Вельяминову честь — тот вежливо кивнул в ответ и повел гостей к арке туннеля. Даже в этот ранний для выходного дня час в зале с живыми статуями было немало народа. Местные маги выглядели нарядно на свой манер — возможно, они все стремились в Москву не по делам, а чтобы погулять, посетить столичные магазины и лавки, или те же музеи. Шли целые семьи с детьми самого разного возраста. Северус заметил на некоторых мальчиках одинаковые серые брюки и пальто — возможно, что и форменные. А у многих девочек школьного возраста из-под пальто, похожих на давешнее Машино, спускались до середины икры синие юбки. — Вы совсем не носите мантий? — решился наконец спросить Северус. — Носим, — отозвался Вельяминов. — На официальных мероприятиях, кое-кто — на службе. А так мы одеваемся более чем по-магловски, но старомодно. — «Старорежимно», — явно передразнила кого-то Маша. — А наши иногда и джинсы носят, — обмолвился Северус. — Джинсы? — переспросил Вельяминов. — Ну, можно и джинсы — на рыбалку, к примеру, или на пикник. Или в саду работать. — Нет уж, — возразила Маша, — для работы в саду магловские спортивные штаны — самое то. И вот, наконец, впереди замаячили распахнутые двери. Северус ожидал, что они окажутся на какой-нибудь огромной площади с большими красивыми зданиями… Площадь, собственно, была, но окруженная деревянными домами, пусть и всячески изукрашенными резьбой, и цветов самых веселых, и даже в два этажа, с башенками, с мезонинами, однако совсем не то хотелось увидеть. Подавив приступ разочарования, Северус заметил, что некоторые маги, выходящие на поверхность, сразу аппарируют, некоторые достают из мешочков метлы и взлетают. Кое-кто звонил в колокол у входа на станцию, и вскоре подъезжал экипаж. А вот две семьи направились сразу к ближайшему дому, который выглядел скорее как казенный, чем жилой — даже какая-то вывеска имелась, только не удавалось разглядеть, что там написано. Северус отошел немного в сторону, поморщился, когда очередное семейство загородило от него надпись, но тут… — Что это? — воскликнул он, указывая на какой-то странный «аппарат», поднявшийся из-за «таинственного» дома. — Ступа, — отозвался Вельяминов. — А и правда: почему бы не взять ступу и не взглянуть для начала на Москву сверху? Том вопросительно посмотрел на Северуса. Тот кивнул, нервно сглотнув. В принципе, ступа выглядела надежной, удобной, но, наверное, потому, что была не одноместной. Ступы поменьше тоже взлетали следом, и казалось, что они вот-вот перевернутся вверх тормашками. Они направились в пункт проката. Маг, сидевший за стойкой, видимо, тоже знал Вельяминова в лицо, вскочил с места и поклонился. — Чего изволите, господин министр? — Нам бы четырехместную ступу, любезнейший, — ответил Петр Андреевич каким-то натянутым тоном — возможно, он не любил такое чинопочитание. — Всенепременно, господин министр. Никита, приготовь третью ступу! — прибавил управляющий, говоря в какой-то раструб на столе. Том подошел к Вельяминову, который уже достал кошелек, и что-то зашептал на ухо. — Сочтемся, — ответил тот, — это все пустяки. Зайдем в банк, обменяешь. «Интересно, а кто у них в банке? — подумал Северус. — Тоже гоблины?» — Третья ступа готова, — раздалось из раструба. — Пожалуйте, господа, — управляющий убрал монеты в кассу и указал на дверь в дальнем конце комнаты. Они вышли во двор, где их встретил рыжий парень, подвел к угрожающего вида высокой штуковине, постучал по краю — хлоп! — появилась лестница. Сперва в ступу забрался Вельяминов, причем, когда спустился вниз, оказалось, что борта ему почти по пояс, помог забраться Маше. — Батти, можно я первым? — шепнул Северус. — Конечно, мой дорогой. Оказалось, что внутри ступы, по кругу, устроена одна сплошная скамья с такой же сплошной мягкой спинкой, достигавшей края борта, а из «пола» с одной стороны торчали странные рычаги. Маша уже сидела и жестом пригласила Северуса сесть рядом. Наконец в ступу забрался Том, а Вельяминов убрал лестницу и сел за рычаги. Выходит, этой штукой надо уметь управлять, вот оно что! — А у вас с мужем дома своя такая есть? — шепотом спросил Северус у Маши. — Есть, но двухместная. А летом мы любим летать на ковре, — тут она почему-то слегка потупилась. — Хорошего вам отдыха, господин министр, княгиня! — пожелал без всякого подобострастия парень Никита. — И вам, господа хорошие! — Спасибо на добром слове, — совсем другим тоном ответил ему Вельяминов и сунул чаевые. «Княгиня, надо же, — думал Северус, глядя на Машу, — а ведь и правда: я едва не забыл, что Вельяминов — настоящий князь. Только он какой-то слишком простой для человека голубых кровей». Интересно выходило — или Вельяминов решился на мезальянс, или же у русских магов происхождение вообще значения не имело? Тем временем Петр Андреевич дернул за какой-то рычаг, ступа плавно поднялась в воздух. Дальше ее движение корректировалось неким жезлом с набалдашником, который можно было наклонять во все стороны — туда и летел «аппарат». Внизу под полом не то чтобы вибрировало, но Северус ощущал, что там концентрируется какая-то энергия. Пожалуй, леталось в ступе комфортно. Спина упиралась в борт, и это придавало уверенности. Чуть только ступа поднялась на достаточную высоту и плавно поплыла куда-то, Северус огляделся и невольно вскрикнул от удивления. — Что такое? — встревожилась Маша. — Церкви же! Сколько у вас церквей! И что, в них молятся? — В некоторых молятся, — ответил Вельяминов. — Некоторые сохраняются как музеи. Тут у нас есть еще с допожарной Москвы. — Это вы про какой пожар? — Да двенадцатого года, когда маглы с Наполеоном воевали. Впрочем, наши тоже в той войне участвовали — деревенские, например, партизанили. А в магических Москве да Питере тоже битва произошла — с французскими магами. Северус так и вытаращился на Вельяминова — о таких фактах всеобщей магической истории в школе тоже не сообщали. И он решился спросить о другом: — А о чем, интересно, молятся маги? — Да каждый о своем, — пожал плечами Вельяминов. — А еще за маглов — трудно им в будущем придется, очень трудно. О! Туда посмотрите — видите особняк? Вон тот, с колоннами. Это дом Мусина-Пушкина, настоящий причем. У маглов сгорела копия. Сейчас там библиотека-музей уникальных рукописей, и там хранится подлинник той древнерусской книги, о которой маглы до сих пор спорят — настоящий это памятник литературы или подделка*. И еще множество средневековых книг, которые у маглов давно утрачены. — Интересно, — отозвался Северус. — А вон Кремль, его я на фотографиях видел. Только он у вас выглядит немного иначе. — Потому что там целы все храмы, а во дворце и у нас размещается правительство. А вон Большой театр, только на сей раз мы копировали здание. — А зачем вам Большой театр? — удивился Северус. — Как зачем? — воскликнула Маша. — Затем же, зачем и маглам. И уверяю тебя: наш балет и наша опера ничуть магловским не уступают, даже превосходят, потому что репертуар у нас шире. — Можем сходить, — улыбнулся Вельяминов. Северус увидел, как у Тома загорелись глаза, и в ответ на его немой вопрос кивнул. Ладно, ради супруга он готов был вытерпеть даже балет, тем более что музей сегодня запланировали специально для него. Москва оказалась городом по магическим меркам огромным, но застроенным не густо — множество парков и частных садов разделяли кварталы. Но количество церквей просто вводило в ступор, хотя Вельяминов и рассказывал, что у маглов иные храмы разобрали, а иные вообще взорвали в эпоху гонений на религию, и пусть с ней бороться «товарищи» не перестали, но хотя бы поняли, что разрушали памятники своей же архитектуры, и перестали это делать. На фоне такого чудовищного по размерам города летящие на метлах маги выглядели как комарики. Ступы виднелись лучше. И один раз мимо проплыл ковер, на котором сидела, обнявшись, парочка и пила шампанское. Когда подлетели ближе к Кремлю, Северус спросил: — А ваш премьер-министр тоже знает о волшебниках? — Если вы про главу государства, он называется Генеральный секретарь ЦК КПСС, — поправил Вельяминов. — Нет, не знает. Конечно, до революций Романовы знали о магах, и каждый из них относился к нам по-разному. Вон, кстати, памятник Петру Первому. Мы ему тоже благодарны, с его реформами до нас добралась классическая магия. Елизавета Петровна нам благоволила, матушка Екатерина тоже жаловала. Павел терпеть не мог, но он недолго царствовал. При его сыновьях мы сами старались не отсвечивать… — Почему? Простите, я вас перебил. — Потому что к тому времени мы уже решили основные социальные проблемы и пошли в развитии другим путем, а маглы стали отставать. Правда, Александра Освободителя мы все-таки предупредили о том, что он может пасть жертвой покушения, и даже предложили вариант иного развития событий, но он отказался. — Почему? — Потому что ему для этого следовало расстаться с этой его… профурсеткой. — Петруша! — внезапно Маша впервые назвала мужа по имени. — Как можно? — Прости, душа моя. Но разве я не прав? Профур… нечестная женщина и есть. В общем, Александр Николаевич не захотел расстаться с Долгоруковой и тем самым утяжелил себе карму. Александр Александрович относился к нам скорее равнодушно. А у Николая Александровича в голове, честно говоря, была каша, но это долгая история. Нас он тоже в один момент не послушал… — Простите, простите! — опять перебил Северус. — А Распутин был маг под прикрытием? — Боже упаси, — засмеялся Вельяминов. — Мы его проверяли — думали, что, возможно, исконный, вовремя не проявленный. Но нет — совершенный магл. Но ведь и у маглов имеются люди со способностями оказывать воздействие на окружающих. — Ну а после революции? — Мы не одобрили ни первую, ни вторую революции. Особенно первую, пожалуй. Ни к чему хорошему она ни привела. А что касается большевиков… Ленин о нас не знал, но знал только один человек в большевистском правительстве, жаль, что он долго не прожил — Феликс Дзержинский. Очень разумный был человек. За Сталиным мы только следили, но это сложный вопрос, оставим его, пожалуй; однако в тридцать восьмом мы пошли на контакт с Лаврентием Павловичем, и в НКВД появился секретный отдел. — А как же война? — Мы варианты-то показали, он согласился, что лучше оставить все, как есть, тем более мы уже знали примерную дату победы. Мы тоже усиленно работали в сороковые — вылавливали сторонников Гриндевальда. — И у вас они были? — А как же! Наши-то границы никогда не были такими закрытыми. В тридцатые многие ездили в Европу, понахватались всякого. А вот и музей, снижаемся. Они опустились на стоянку для метел и ступ рядом с большим домом в стиле модерн, но судя по тому, что по бокам крыльца стояли кентавры с луками в руках, построили здание маги. Прямо у порога по обуви проскользнуло заклинание, и та сразу стала чистой, хотя тут на улице и так царила почти стерильность. В большом холле за кассой сидела миленькая ведьма, которая тоже узнала министра, но вела себя очень сдержанно, хотя, разумеется, вежливо и предупредительно. Никаких билетов тут не покупали — просто на полу была выложена контрастными по цвету мраморами полоса, которую без оплаты входа никто бы не пересек. А еще тут принимали галеоны — вот удача! Расплатившись, они прошли в гардероб, сняли верхнюю одежду. Гардеробщица с интересом поглядывала на мантии Тома и Северуса, а последний невольно засмотрелся на Машу, такая потрясающая на ней была блузка кремового цвета — одни сплошные кружева. При входе на этаж служительница дала каждому по буклету и пожелала наслаждаться просмотром экспозиции. — Ну вот, смотрите: на первом этаже тут Азия, Европа и обе Америки, — сказал Вельяминов. — На втором — история нашего зельеварения. Третий этаж занимает коллекция ингредиентов. У Северуса разбежались глаза. Забыв про спутников, он ринулся к лестнице, решив сперва подняться наверх, а затем спускаться, рассматривая экспозиции, и очнулся он часа через полтора, и то не сам, а просто Том, которому, видимо, было несколько тревожно наблюдать за застывшим перед тульскими котлами супругом, подошел сзади и хлопнул его по плечу. — Батти, погляди, какое чудо. Котел толстостенный со встроенной горелкой. Сорок три медали, а?! Всего-то шестьдесят пятого года выпуска, а уже столько медалей получил. Я о нем читал. В нем можно варить дольше трех суток подряд, ух... — Батти? Как мило, — хихикнула позади Маша. Северус никак не отреагировал на подколку — ему было не до того. — А похожий где-нибудь можно купить? — спросил Том. — Можно, но не надо торопиться, — послышался голос Вельяминова. Северус наконец обернулся, потому что супруг ничего не ответил на такое странное замечание. Вельяминов что-то шептал Тому на ухо. — Правда? — удивился тот. — Толстостенный, — повторил Северус машинально. — Машка, представляешь, его можно нагревать без жидкости даже, и не треснет, и горелка сама выключается, если зельевар отвлекся надолго и не задал время... а что «правда»? — Кому Машка, а кому Мария Севастьяновна, — тихо произнес Вельяминов. — Петр Андреевич, полно тебе, — Маша покатилась со смеху. — Мы договорились, что ведем себя так, будто учились вместе в одной школе. Может, скажем — что «правда»? Или пусть до завтра помучается? — Это ты сама решай, — хмыкнул Вельяминов. — Одноклассница. Северус, который так и не понял, почему Тому «Петька» можно, а ему «Машка» нельзя, только мотнул головой и уставился на следующий котел. Маша подошла к нему и шепнула: — Мы тебе похожий на Пасху приготовили. Северус пытался понять, в чем подвох. Маруся шутит? Нет, вряд ли. Кто ж так шутит? Так и разрыв сердца можно получить. Котлы такие из России вывозились только с разрешения властей, но тут Снейп осознал, что Вельяминов и есть власти... Но ведь... а что они-то привезли на Пасху? Конфеты с жидким счастьем? Сварить Маше что-то в оставшийся до Пасхи вечер? Похудательное ей точно не надо, а ведь именно оно в Британии пользуется наибольшим спросом... Мелькнула идея, но для ее осуществления нужно было иметь компоненты. — А тут магазин при музее есть? — невпопад поинтересовался он вместо «спасибо». — На третьем этаже такого всякого... или где-то — есть магазин? — Есть, конечно. — Маша улыбнулась мужу, взяла Северуса под руку и повела куда-то в сторону лестницы. — Они нас подождут тут, в музейной кофейне. Северушка, ты что так волнуешься? — Правильно, пусть в кофейне. Марусья, а что, так называть нельзя? Том говорит же «Петька», я думал, так нормально. Эти ваши отчества — это ж язык сломать. Болтая таким образом, он вслед за Машей вошел в магазин. На стеллажах стояли и готовые зелья, но Северус ринулся в уголок с компонентами. Хвала Мерлину, можно было не рыться на полках, а найти нужное в каталоге. Снейп стал наполнять подставленную Машей корзинку, мысленно радуясь, что и тут в ходу, как было написано на плакате, галеоны любых стран, а не русские непонятные рубли. Маша тем временем пыталась ему объяснить, почему Тому можно было при встрече назвать ее мужа Петькой — мол, они давно дружат, а познакомились еще во времена далекой юности, между друзьями-мужчинами называть друг друга с таким суффиксом нормально, а она, мол, мужняя жена, и, кстати, тоже не любит, когда ее «Машкой» называют — в детстве ее так величали, когда мать ругала да еще когда братья обижали не со зла, а в силу возрастного «скудоумия» (она так и выразилась — «скудоумия»). — В юности? А у нас сейчас не юность? Ну, в принципе, не важно, будем считать, что я все понял, хотя я понял только, что тебе не нравится. Не нравится — не стану называть, — согласился Северус. — Так, а твоего болотника тут нету. Дашь мне немножко? Половинку папиросы? А, и вот еще... как думаешь, в баню с ними идти обязательно? — Болотника дам. А почему ты не хочешь идти в баню? Ты стесняешься? — Нет, уже давно не стесняюсь, но котел-то новый куда интереснее, чем на твоего мужа в бане смотреть, ты уж извини. Я бы кое-что сварил, в голову тут пришло. — А тебе времени сварить хватит? В баню-то до обеда пойдут. — Да я могу и без обеда обойтись. — А я думала, это у меня муж трудоголик, — вздохнула Маша. — Да это ж нормально, Марусья. Работа — это главное. — Главное — это гармония. И понимание, что каждой вещи и каждому явлению — свое время. — Ну, как Том скажет. В конце концов, еще и ночь впереди. Северус расплатился, забрал корзинку и направился за тяжело вздыхающей Машей в кофейню, где ждали их супруги, но совсем не скучали, а о чем-то беседовали под кофе и сигареты, дым от которых поднимался аккуратно вверх и исчезал чуть выше голов курящих, во всяком случае на расстоянии метра от столика не пахло. — И что это будет? — поинтересовался Вельяминов, указывая на корзинку. — Дополнительные подарки на Пасху. Если мне, конечно, сперва дадут котел и часа четыре не будут отвлекать. Северус тут увидел, что Том слегка хмурится, а Вельяминов пожал плечами: — «Дадут» котел, чего ж не дать, а что до подарков — так твой гость у тебя за столом куда лучший подарок. — Подслушиваете, князь Питер, или тоже легилименция? — удивился Северус, поскольку про отказ от обеда говорил только с Машей. — Так время-то уже. Если вам часа четыре нужно, то вы не только в баню не попадете, но и за стол не сядете? И я Петр Андреевич, на худой конец — просто Петр. Я ж не герой романа какого-нибудь Толстого, прости господи. — Я читал Толстого, правда в переводе. Но как тогда осваивать язык, если не по книгам? — Северус наконец перестал думать о новом рецепте, уложив его в голове окончательно. — Сварить я и ночью могу в принципе. А в баню, кстати, у вас все вместе ходят, или девушки отдельно? Маша засмеялась, Том закрыл лицо ладонью, а Вельяминов вдруг посмотрел с дружелюбным любопытством. — Разумеется, моя жена в баню с посторонними мужчинами не пойдет, — мягко ответил он. — Ну, тогда я могу пойти. А то, знаете, как-то неловко с женщинами вместе, даже если и одноклассники. Маша позади начала уже всхлипывать. — Что смешного-то? — обернулся к ней Северус. — Конечно, если выглядеть как Том, то не стыдно с кем угодно париться, и Пиетр Андриеевитч тоже, мне кажется, соответствует. А я пока всего мешок гречки съел, мне еще... да что ты смеешься?! Он оглянулся на мужчин — они тоже хохотали. Тьфу, ненормальные. *** Они успели зайти в маленькое отделение банка, где Том с Северусом обменяли некоторое количество галеонов на рубли. Их обслуживали люди — оказалось, что у русских (о, Мерлин!) нет гоблинов. В Звенигороде опять сели в ту же коляску — Северус никак не мог понять, почему нельзя просто аппарировать? Зато он наслушался историй о горных гномах и какой-то Малахитнице и Золотом Полозе. Вернулись домой, переоделись во все те же рубахи — опять свежие и отглаженные (и не лень домовым было возиться). До прихода Вельяминовского зама оставалось полчаса. Том ушел вниз раньше — кажется, он был не очень доволен тем, что случилось в музее. Северус только плечами пожал, совершенно не понимая, в чем проблема. Когда он вышел из комнаты и стал спускаться по лестнице, то услышал из библиотеки голоса — и теперь он понимал, о чем там говорят. Он присел на ступеньку, будто желая перешнуровать туфель, а то еще домовые наябедничают. — Брось, — говорил Вельяминов, — не бери в голову. Он просто очень молодой у тебя, да к тому же гений, а все гении… не от мира сего. Это как же понимать? Том за него извинился? Да за что?! Ну ладно, с «Машкой» он, возможно, переборщил — надо было сперва спросить. Про баню тоже вроде стало понятно, сами же смеялись… — Вот взять хотя бы старшего брата Маруси, — продолжал Вельяминов. Нет, надо было все-таки спускаться. Северус немного потопал по ступенькам, чтобы в библиотеке слышали, что он идет. Вельяминов при его появлении вежливо улыбнулся, а Том протянул руку, показывая, что хочет, чтобы Северус сел с ним рядом на диван. — Так что брат Марии Севастьяновны, Петя? — После Академии тайного чародейства все бросил, родителей бросил, невесту бросил и исчез на десять лет, мотался где-то по отдаленным анклавам, или вообще по магловским глухим местам, а потом вдруг вернулся и выдал теорию расширяющихся анклавов. — Что это за теория? Никогда не слышал. — Ваши пока что до нее не додумались, — не без гордости заметил Вельяминов, — а мы уже в этой реальности живем. Раньше Звенигород был самостоятельным маленьким анклавом, а теперь он слился с московским, который растет по мере того, как растет магловская столица. — Как такое может быть? — поразился Северус. — Погоди, дорогой, — сказал Том. — Петь, если я правильно тебя понял, то брат Марии Севастьяновны может кое-что прояснить в нашем деле? — Может. И пояснил — мне и Шеломову. Ты уж извини, но я пока не могу позволить тебе встречаться с Ростиславом Севастьяновичем. Том нахмурился: — Хм… ты думаешь, что я могу случайно посмотреть ему в глаза и увидеть что-то ненужное? — При вашей нынешней ситуации в Министерстве я не могу рисковать. Я все-таки министр безопасности. Извини, Том, при всей моей любви к тебе — дружба дружбой, а служба службой. Согласен? — Ну, в общем-то ты прав… — Вот через годик, когда все, дай бог, хорошо закончится, вы там почистите свои ряды, у вас сменится руководство, тогда милости просим ваших невыразимцев к нам — по обмену опытом. Ваши крупные города дают отличную возможность саморасширения анклавов. Та информация, которую ты нам передал, оказалась очень ценной — мы тоже начали расследование, и румын проверяем заодно. Китайским товарищам тоже сообщили на всякий случай, хотя к ним-то не полезут, но мало ли — пусть укрепляют безопасность критических участков. Но тут скрипучий голос Иваныча доложил, что гость на пороге. — Шеломов пришел, — Вельяминов поднялся с места и быстрым шагом вышел в прихожую. — Может, сказать про очки? — спросил Северус. — Нет, — покачал головой Том. — Петр прав — он не может допускать некоторые вещи в силу служебного положения. — Конечно, прав. Гением меня назвал. А ты, если чем-то недоволен, может, в следующий раз сперва мне скажешь? Извиняться, если надо, я и сам умею. — Хорошо, скажу, — совершенно серьезно ответил Том. В библиотеку меж тем вошел заместитель Вельяминова… с филином на защищенном кожаным нарукавником предплечье. — Добрый день, джентльмены, — поздоровался заместитель на английском, — ваша птичка, мистер Реддл? — Моя вроде бы. Откуда? — Да вот, письмо вам из Трансильвании, — Шеломов достал из-за отворота форменной куртки конверт и протянул Тому. На нем, поверх адреса, написанного витиеватым почерком, были выведены каракули «В Москву». — Значит, он прилетел, когда мы уже отправились сюда, а Хук не знал здешнего адреса и просто написал направление, — сказал Том, достал палочку и принялся исследовать конверт на предмет вскрытия. Вельяминов с интересом посмотрел на его манипуляции, но ничего не сказал, зато попросил домового открыть окошко на чердаке. Шеломов вышел на минуту из библиотеки, а судя по звукам — из дома тоже, а через минуту вернулся уже без филина. — Наши конверт не вскрывали, мистер Реддл, — спокойно сказал мракоборец. — Я вовсе не о ваших беспокоюсь, учитывая события в Трансильвании, Виктор Владимирович. Но, кажется, птицу никто не перехватывал на пути до Лондона. Петя, не возражаешь, если я прочитаю? — Ради бога, друг мой. Том вскрыл конверт и сел поближе к Северусу, чтобы тот тоже мог прочитать. «Дорогой Томицэ! — значилось в послании. — Невыразимо рада была получить твое письмо и ответила бы раньше, но на твоего филина как-то странно подействовали наши земли и он внезапно улетел. Я уже отчаялась, однако филин вернулся через несколько дней. Не знаю, почему эта глупая птица так себя повела, но вот сидит на насесте и моргает своими глазищами. У нас все тихо, дорогой мой, и у Флориана тоже все по-прежнему. Правильно ли я поняла, что вскоре вы с Северином, а, возможно, еще с некоторыми важными господами посетите нас? Мы с радостью примем у себя супружескую пару, о которой ты писал, и устроим их наилучшим образом. Александру с семейством передает тебе, Северину и его друзьям горячий привет, а все волчата с нетерпением ждут вашего возвращения. Прости за такое короткое письмо, Томицэ, — наша жизнь лишена новостей. Но теперь у нас есть надежда хотя бы на новые знания и впечатления. Обнимаю и целую тебя и твоего супруга и считаю дни до встречи. Твоя Дария». Северус, прочитав письмо, ничего не сказал, но подумал, что сейчас некогда, а потом он уже решит — к кому имеет смысл ревновать Тома: к Петру или к Дарии. К гостю вышла Маша. Шеломов галантно склонился к ее руке. — Добрый день, Виктор Владимирович. Вы взяли с собой запасную одежду? Вот и хорошо. Идемте, я провожу вас в комнату, где вы сможете переодеться. — Сию минуту, — ответил Шеломов и вытянул из кармана куртки большой тубус. — Вот, Петр Андреевич — то, что вы просили принести. — Славно, — Вельяминов забрал тубус, который вдруг пропал из его рук. — Ну что, друзья мои, подождем, пока Виктор переоденется — и в баню. И вот, наконец, все собрались и отправились следом за хозяином дома сначала на веранду, а потом, обогнув фасад по периметру, спустились на дорожку, которая и вела через надежно укрытую от посторонних глаз часть парка (хотя какие тут, спрашивается, посторонние?) до большой деревянной избы в три окна и с чердаком. Изба эта была украшена резьбой в том же стиле, что и дом. Сначала попали в небольшой тамбур, где сняли верхнюю одежду и разулись, затем вошли в комнату, где было уже настолько тепло, а на вкус Северуса и жарко, что сразу хотелось раздеться. — И как у вас называется аподитерий? — спросил Северус. — Сей аподитерий, — иронично ответил Вельяминов, — называется просто — «предбанник». Пол устилали забавные длинные коврики в полоску — босым ногам приятно. Отдельно, у окна, стояли стол и две лавки с мягкими сидушками и спинками, было и куда одежду положить, а еще Северусу велели надеть на голову войлочный колпак. — Это обязательно, а то дурно станет, — сказал Вельяминов и водрузил себе на голову такой же. Северус с любопытством поглядывал и на него, и на Шеломова. Вельяминов оказался, как и ожидалось, весь из себя, хотя все же не круче Тома. Правда, сложно было определить, занимается ли он атлетикой или другим видом спорта. Северус хорошо теперь знал, какие мышцы каким образом приводятся в идеальный вид, и, кажется, гантели Вельяминов не жаловал, но при этом у него были отличные бицепсы и трапециевидные мышцы. «Не дрова же он регулярно колет?» — фыркнул Северус про себя. Шеломов, хотя и уступал всем в росте, был хорошо сложен и крепко сбит, и двигался очень свободно. — Том, — сказал тут Вельяминов, — а гречка-то на пользу пошла, а? — Угу, — отозвался тот. Северус подумал, что, судя по всему, Том обсуждал с Петром его фигуру. Ну-ну. — А ты с чем приседы делаешь, Петь? — Я по старинке, с бревнышком. Ну и дрова люблю поколоть. Каждое утро, перед душем. «Выходит, я угадал!» — возликовал Северус. — Спина — во! — рассмеялся Вельяминов. — Руки — во! — Где же столько дров набрать? — усмехнулся Том. — А я себе отделил некоторое количество чурбачков. Поколол — магией обратно сложил на завтра. А ну-ка, — Вельяминов зачем-то указал на стол. — Да брось, Петь! — Что? Боишься? Шеломов беззвучно смеялся. Скорчив зверскую физиономию, Том сел на скамью, Вельяминов — на другую, углом к первой. Когда оба поставили на стол локти, стало ясно, что за этим последует. И вот мужчины приготовились, сцепили руки. — Витя, командуй, — сказал Вельяминов. — Три, два, поехали! Руки лишь немного клонились туда-сюда, оба соперника уже покраснели, вены на шеях вздулись, но никто не желал уступать. Северус вздохнул и отвернулся. Машу, значит, звать сюда было нельзя, а над ним издеваться можно... или Петр считает, что... Не додумав до конца, что там считает Петр по его поводу (и так понятно, что ничего хорошего), Северус повернулся к Виктору. — А вы женаты, сэр? — Нет, — отозвался тот. Хлоп! Чья-то рука оказалась на столе. — Но ухаживаю за одной дамой, — спокойно продолжил фразу Виктор. — Силен, — проворчал Том. — А почему вы ее с собой не взяли? Даму? — Северус на соперников не смотрел. — Куда? В гости? — Ну да, сюда. В баню и вообще в гости. — Кандидатура моей дамы еще в процессе одобрения, — улыбнулся одними губами Шеломов. — А что касается бани, то с посторонними мужчинами у нас приличные женщины не моются. — Почему? — с самым невинным видом поинтересовался Северус. — Если с мужем или с другом, то никто же не обидит? Про одобрение я понял, это, конечно, другое дело. — У нас не считается допустимым смотреть на чужую обнаженную женщину. Краем глаза Северус заметил, что Том с Вельяминовым следят за диалогом. — А на чужого обнаженного мужчину при этом нормально? А в чем разница? — Вы спрашиваете вообще или в данном конкретном случае? — вкрадчиво спросил Шеломов. — Ну, в конкретном тоже. Я, например, на женщин смотрю только чисто эстетически, хотя должен признать, что обнаженные они в чем-то даже красивее многих мужчин. Но я их только в бане и видел в Галифаксе. И никаких неприличных мыслей они у меня не вызывают. Или вы о чем? — Полагаю, философствовать в бане лучше все-таки после парилки, — уклончиво ответил Шеломов, покосившись на мужчин у стола. — Правда, идемте уже, — сказал Том. — Я так сильно не нравлюсь Петру? — тихо спросил у него Северус, когда хозяин и его зам прошли вперед. — С чего ты взял? Вовсе нет. — Он странно себя ведет. Ну, на мой вкус. Я не могу понять, почему. У меня две версии, но обе мне не нравятся. Они миновали комнату, где стояли какие-то странные деревянные кадушки и торчала часть печи, затем, наклонившись, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку, вошли в парную, и разговор пришлось прервать. Тут приятно пахло деревом и было довольно влажно. Широкие скамьи в два уровня прикрывали простыни, а на верхней скамье еще лежали веники. Северус с удивлением увидел, что печь втискивается в это помещение почти вся и поверх нее навалены камни — овальные такие булыжники. — Ложитесь вот сюда, — указал Шеломов на нижнюю скамью. — Вот так, а ноги положите на приступочку, они должны быть чуть выше головы. Вы ведь впервые в русской бане? — Впервые. В римских термах был, ну и в наших обычных. Может, лучше сразу туда, на листья, ложиться? — Нет-нет, выше пока рано, там жарче, а вы должны привыкнуть, а это веники, ими парятся. Снейп решил не уточнять, что имеется в виду. В его представлении вениками подметали, но мало ли... Он лег, куда ему показали, и закрыл глаза, считая, что так надо просто лежать и греться. — Перевернитесь на спину, — велел Шеломов. — Зачем? — изумился Северус. — И так тепло же! — Перевернитесь, говорят вам. Так надо. Я же не учу вас зелья варить, правда? Лягте на спину и положите ноги вот сюда. Северус на этот раз послушался, успев заметить, что Том и Вельяминов лежат себе спокойно на лавках, закрыв глаза. Он тоже зажмурился и все ждал, когда же его начнут лупить вениками, но прошло минут пять, и его заставили встать и выйти в соседнее помещение, с деревянными кадушками. Тут его окатили теплой водой и потащили в предбанник, где на столе уже стоял вовсе не самовар, а два чайника — очень большой и поменьше. — Садитесь, расслабьтесь, — продолжал вводить его в суть банных традиций Шеломов. — Выпейте чайку. Он не очень горячий. Северус решил слушаться. Кто его знает, этого заместителя, может, он правда такой банщик хороший, как Северус зельевар. — А зелий для питья в бане не придумали у вас? Например выпил и не надо вот это все... ну, ждать, а можно сразу мыться. — В чем тогда смысл бани? — удивился Шеломов, наливая всем чай. — Проще принять дома ванну. Чай оказался на травах. — Баня — это не просто помывка, это лечение и философия, — сказал Вельяминов. Северус вспомнил, что философствовать было предложено после парной, и подумывал, не вернуться ли к вопросу половых различий, но решил, что потом обсудит это с Томом наедине. — А вы тоже полукровка? — спросил он Виктора. — Нет, я маглорожденный. — Да? Надо же. Значит, вы как Том. Забавная у нас компания — чистокровный, полукровка и два маглорожденных. — Полагаю, у нас компания из четырех магов, — пожал плечами Шеломов. — Как вы себя ощущаете? Остыли? Тогда второй заход. — Обратно греться? — Северус оглянулся на Тома. — Да, и так раз пять, — кивнул тот. На этот раз решилась проблема странных камней. Все улеглись на скамьи, или полки, как это называлось. Все, кроме Вельяминова. Он набрал в ковш воды и вдруг, пусть и не разом, но вылил на камни литра два жидкости, куда еще добавили масло эвкалипта, как сразу почуял Северус. Пар полностью заполнил небольшое помещение, почти скрыв фонари, освещавшие его по углам. Ничего же не видно. А смысл тогда? Хотя, да, им и не интересно смотреть, вспомнил Северус. На этот раз лежали дольше, и после помывочной опять устроились за столом. Впрочем, жидкость необходимо было пить — тут Северус понимал смысл процедуры. Правда чай с травами ему не нравился. Не умеют русские чай заваривать. Такое ощущение, что они его вообще не варят — зальют водой и ладно. — А как это? Париться вениками? — спросил он Виктора. — Ими похлопывают, похлестывают. — Шутите? — Светозаром Великим клянусь! — рассмеялся Шеломов. — А это кто? — Некто вроде вашего Мерлина — наиболее почитаемый маг. — И что же он такого великого совершил? — Победил одного очень могущественного темного волшебника. Давно еще, до Киевской Руси. — А звали его как? — Темного чародея? Ну, настоящее его имя мы не поминаем, а маглы называли его Кощей Бессмертный. — Так это ж сказки? Или как с Бабой-Ягой? — Ну какие сказки? Кощей был силен и довольно могуществен. И маглов множество подчинил себе, всяких там кривичей да вятичей, условно говоря. Но никто не мог его победить, и даже убивали его, а он опять воскресал. — Разве такое возможно? — удивился Северус. — Вы слышали о крестражах? — Очень отдаленно. — У нас говорили «укрывище». Словом, Кощей спрятал свою смерть, и никто не мог ее найти. Только Святозару удалось отыскать место, где находился крестраж, он сумел его разрушить, но и сам погиб. А Кощей сгинул в нижний мир и стал там чем-то вроде демона. Иногда темные маги, желавшие власти и богатства, приходили на место, где раньше хранился крестраж, и с помощью особых ритуалов заключали с Кощеем договор. Тут им и власть в руки сама шла, и золото. Только они все плохо кончали, а богатства их пропадали, уходили к настоящему хозяину. В легендах говорится, что у Кощея в нижнем мире собраны несметные сокровища, поэтому он никогда не восстанет — побоится бросить золото без присмотра. — И что, у вас правда не называют настоящее имя Кощея**? — не поверил Северус. — Но ведь знают же? — Когда хотят порчу навести на кого-нибудь, — пожал плечами Шеломов, — то призывают Кощея настоящим именем. Маглы, в принципе, это имя тоже знают, только в их устах проклятие не подействует. А что вас так удивляет? Греки вон тоже боялись упоминать старшего брата Зевса. У нас его, к слову, зовут Чернобог. Причем наши и магловские представления о нем сильно разнятся. — Ну что, маглы считают его злым, а вы добрым, что ли? — Он не добрый и не злой, — вмешался в разговор Вельяминов. — Он… никакой. Допустим, Аид — он злой? Даже в человеческом понимании? — Да не сказать, что злой. — Вот именно. Проблема нижнего мира для мага в том, что, во-первых, отношение его обитателей к нему зависит от того, с какой целью он туда явился, а, во-вторых, нижний мир… — Всегда берет плату, — закончил Северус. — Да, Маша мне говорила. — Ну вот видите. Однако, пора нам на третий заход. На этот раз Северус познакомился с вениками. После очередного ковша на камни и нескольких минут «запотевания», его уложили животом вниз на лавку и Шеломов взял в руки дубовые распаренные веники. Вельяминов собирался, кажется, всерьез взяться за Тома. Шеломов прошелся вдоль по телу Северуса вениками, и тот, было, возмутился, потому что поглаживания казались приятными. Но тут его стали похлопывать по икрам, потом выше — несильно, но от однообразности шлепков, кажется, кровь начала разгоняться в жилах. Определенно, в таком своеобразном массаже имелся смысл. Вот только что если придется перевернуться на спину? Однако, опасения Северуса не оправдались — ему вручили веник в руки, и велели заняться самообслуживанием. Том как раз сидел на полке и похлопывал себя по груди и по бедрам, это слегка напоминало «самобичевание». После битья вениками последовало отмывание, уже с мылом, и все переползли в предбанник — за очередной порцией невкусного чая. Северус посматривал сквозь ресницы на троих мужчин, которые, после большой кружки чая, сидели молча, с «буддистскими» улыбками. — Повторим? — спросил Вельяминов. — Вы как, Северус? — Да я бы с удовольствием, — отозвался тот, — но мне придется вас покинуть. — Почему? — Потому что я назначил свидание вашей жене на кухне, — усмехнулся Северус. — Мы с ней пирог печь будем, пока вы тут в чисто мужской компании допариваетесь...***
За стол сели только в пять. Даже до столовой порой доносилось грохотание медной и чугунной посуды с кухни — то Семеновна выражала свое недовольство тем, что сначала ее с кухни попросили, чтобы печь пирог, а еще хозяева пропустили обед, и не пойми что теперь — обед ли, ужин ли. Но стол ломился от всяческих закусок — и горячих, и холодных. Яблочный пирог, испеченный Северусом и Машей, ждал времени чая, с прочими сладостями, а пока что домовые, помимо солений и необычных салатов, подали пирожки с мясом, рыбой и рисом, луком и яйцами, с грибами и капустой — горячие и маленькие, на три-четыре укуса. Стояли блюда с заливным языком и заливной рыбой, на тарелке — ржаные хлебцы с жареными мозгами, посыпанными зеленью, от кокотниц поднимался ароматный пар жульена. Мужчины вернулись из бани слегка подшофе, но очень слегка, веселые и довольные. Даже Шеломов, кажется, расслабился. На столе стояли графины с наливками, водкой и еще кувшины с чем-то непонятным, вроде морса. Снейп уже нацелился на него, но Петр опередил. — Попробуйте суздальской медовухи, — улыбнулся он, беря в руки бутылку темного стекла. — Очень вкусно, сладко. Северус кивнул. Медовое что-то, почему бы не попробовать? — За здоровье всех присутствующих, — поднял рюмку с водкой Вельяминов. Видимо, этот тост русским был просто необходим, учитывая, сколько они пили. Так никакого здоровья не хватит. Северус чокнулся со всеми, а потом попробовал медовуху — она оказалась, правда, потрясающе вкусной, а градус практически не чувствовался. Маша, как заметил Северус, тоже пила медовуху, но сделала пару глотков и отставила стакан. Рассадили их за столом странно, согласно каким-то неведомым Северусу традициям, он оказался между Петром и Виктором, Маша сидела напротив рядом с Томом. Ну, если хозяин не ревнует жену, то и ему не следует, решил Северус, который охотнее сел бы рядом с новой подругой, но что уж... Маша подсказывала Тому, что ему стоит попробовать, тот мужественно рискнул приобщиться к закуске с жареными мозгами и остался в полном восторге. — Вы предпочитаете холодные или горячие закуски? — спросил Северуса Виктор. — Ну, в принципе, наверное, горячие. Я не знаю, честно говоря, они все незнакомые, кроме пирогов. Мозги вот... это хоть чьи? — Говяжьи, но их хорошо под крепкие напитки. Вы когда-нибудь пробовали заливной язык? — Нет. Вкусно? — На наш взгляд, очень. Давайте я вам положу немного. Вот. Возьмите чуть-чуть горчички или хрена, самую малость, и сверху на кусочек заливного. Или можно, если не любите острое, помазать домашним майонезом, вот он. Северус из интереса провел рукой над майонезом, состав ему понравился и он положил его. Его стакан из-под медовухи оказался снова полон — хозяин дома не терял времени даром. Но поскольку это был почти морс, Северус не протестовал. Пить хотелось, и он снова осушил стакан почти залпом. Мед — очень приятная штука, надо сварить с ним... зелье какое-то, подумал он. Язык, в принципе, понравился — гладкий, упругий, отлично жевался, имел пикантный вкус, а желе было нежное, впитавшее в себя все приправы. Отличная, легкая еда. Потом Северус оценил жульен — его и дома Хук нередко готовил, но тут, видимо, сыр все-таки был другой, так что вкус несколько отличался, но тоже порадовал. Меж тем рюмки наполнились по второму разу водкой, а опустевший стакан, соответственно, медовухой — Виктор предложил тост за свое замечательное новое знакомство с «британскими друзьями». — А ваши родственники не празднуют Пасху? — заинтересовался Северус внезапно. — Ну, магловская родня? Или вы с ними не общаетесь? Как это вообще происходит, кстати, если все маги живут в анклавах, а маглорожденные как же? — Мои родные Пасху не празднуют, потому что мой младший брат— по сути мой коллега, и если будет придерживаться дома религиозных традиций, это может ему повредить на службе. Я очень долго не общался с родителями и не встречался с младшим братом, потому что родился в сороковом году, в Ленинграде, а через год началась война, и я официально умер во время блокады. На самом деле, конечно, с моей матерью говорили, объяснили ситуацию и даже помогли выжить, она не хотела эвакуироваться, потому что мой отец воевал там недалеко. Меня передали приемным родителям — и они, и родные живы. — Брат — коллега? — выхватил самое любопытное Снейп. — У маглов? А он о вас знает? — Недавно познакомились. Думаю, мы подружимся. — Намного он младше? — На двенадцать лет. — О... получается, он выбрал профессию не потому, что вам подражал, а сам. Надо же, как совпало. А у меня нет братьев, — Северус отпил еще медовухи, которую хозяин дома невозмутимо продолжал ему подливать. — Как я понял из вчерашнего разговора, у вашей матери старинные корни? — спросил Вельяминов. — Да, Принсы — очень древний род. — Жаль, что у вас нет братьев, — заметил Виктор. — Вот в начале лета сестра родится. Единоутробная. — Правда? — радостно воскликнула Маша. — Как хорошо! А ты не сказал, что твоя матушка второй раз вышла замуж. — Не вышла, представляешь? Не хочет! Он ее уговаривает, ну, отец будущий... а она говорит — мне твоего отца хватило! — возмущенно отозвался Северус. — Все-таки Полеску — отдельно, а твой отец — отдельно, — заметил Том. — Но никак не в одном предложении. — В предложении? А, нет, она мне так говорит, конечно, про моего отца. Да все же поняли, что ты придираешься? — Поняли, — быстро кивнула Маша. Петр Андреевич снова налил медовухи Северусу, заодно и Машин стакан «обновил». — Мне больше не надо, — промолвила та, — все-таки она очень хмельная. — Да? — удивился Северус. — А я не чувствую совсем. — Полеску — это вроде бы молдавская или румынская фамилия? — спросил Вельяминов. — Молдавская. Но он давно сбежал оттуда... отсюда, да. Молдавия же в России? — В СССР, — поправил Виктор. — В магической России только восточная часть Молдавии. — Я даже не знаю, из какой он. Но он давно в Британии живет. Старый холостяк. — Жениться ему надо, — воскликнула Маша. — Уговори свою матушку выйти замуж, если этот молдаванин — человек хороший. Фома Фомич, и вы посодействуйте. Вы же с матушкой Северуса вместе учились, он мне рассказывал. — Попробую, — улыбнулся Том, слегка развернувшись к Маше, но глядя при этом на заливное. — Только Эйлин уже большая девочка и может меня не послушаться. — Обычно женщины послушные, — тихо почти себе под нос произнес Виктор. — Мужчины тоже обычно послушные, — подхватил Северус. — Если есть кого слушаться... да? — Конечно, — согласился Петр Андреевич, снова доливая медовухи. — Я так лопну, — засмеялся Северус. — Ты так напьешься в стельку раньше, чем лопнешь, — не выдержал Том. — Да она не хмельная вроде? — Ты встань попробуй, — поджала губы Маша. Северус пожал плечами и встал. Голова тут же закружилась. — Ой… — Вот тебе и «ой», — сказал Том. — Закусывай. Пока Северус уплетал пирожок с мясом, Маша «потолковала», видать, с домовыми, и те принялись убирать со стола опустевшие тарелки и кокотницы. Хотя не все еще готовы были пить чай, однако ж и самовар уже встал на особый столик, и чашки прилетели, и в центр стола опустилось блюдо с пирогом. — А где ваши сестры живут? — спросил Северус Вельяминова, чтобы как-то сгладить неловкость. — Одна в Питере, — принялся перечислять тот, — вторая — в Москве, а третья — в Черноморске. Это наш город, магический. Анклав очень большой, а места там какие! Обязательно приезжайте через год к нам летом, поедем на море. Там можно и по лесам бродить, отдыхать «дикарями», а можно остановиться в какой-нибудь гостинице, целыми днями валяться на пляже, купаться и бездельничать. — Вот никогда не поверю, что вы любите бездельничать. Том точно не любит. Приезжайте лучше вы к нам! И вы, — повернулся Северус к Виктору, — особенно если вашу даму одобрят, так с ней, но если не одобрят вдруг, то у меня на примете есть такая же красавица, как Машенька. Может, вы ей понравитесь, да, Том? Мне так вы очень даже нравитесь. — Иногда я люблю побездельничать — на отдыхе-то! — запротестовал Вельяминов. — Да куда мне красавицу? — смутился Виктор. — А почему бы нет? Вы ничуть не хуже вашего шефа. Северус хотел добавить, что понял это еще в бане, но решил, что Том прав и с медовухой пора заканчивать… — Спасибо за комплимент, конечно, — засмеялся Виктор, — но мне до него, как… — Да одобрят твою даму, одобрят, — перебил его Вельяминов. Ну хоть одно полезное дело сделано, подумал Северус, прислушиваясь к себе. Это и есть опьянение? Могло быть хуже. Разве что болтает он многовато. — Пирог с яблоками — Маша пекла, попробуйте, — сказал он, решив дальше молчать. Пирог, в чем он не сомневался, произвел фурор. Только Том отметил, что вкус все-таки самую малость отличается. — Так я же говорю — Маша пекла, я только рецепт дал. — Я бы не испекла, если бы ты мне рецепт не показал, — сказала та. Том тепло улыбнулся, посмотрев в сторону Северуса. Да что такого-то? Подумаешь — рецептом поделился. И секретом, конечно. Вельяминова Северус окончательно записал в коварные типы, но Машенька его любила, так пусть имеет средство укрощения.***
Разошлись часов в восемь. Северус сидел тихонько на диване рядом с Машей, в разговоры стараясь особо не встревать, слушал, как Вельяминов и Виктор пели под гитару почему-то магловские песни про «любимый город», про какие-то самолеты, которые надо любить больше девушек, и еще что-то. У обоих оказались довольно приятные, хотя и не очень сильные голоса, так и песни им подходили. Сегодняшнюю серию Штирлица решили не смотреть, потому что там вроде как ожидались тяжелые сюжетные повороты. Северус только на всякий случай уточнил, благополучно ли в целом закончится история, и получил ответ, что «относительно». «А музыка там приятная», — заметил он. Маша и Вельяминов обменялись выразительными взглядами и улыбками — насчет чего, Северус решил не уточнять. Наконец все стали готовиться ко сну, Виктора тоже оставили ночевать в доме, отведя ему одну из комнат на втором этаже, а Северус, почувствовав себя значительно лучше, то есть слегка протрезвев, заявил Тому, что отправится варить зелья, что он еще днем с Машей договорился, и она велела Семеновне подготовить место на кухне и котел. Том пожал плечами, сказал: «Как знаешь, дорогой», — прихватил в библиотеке книгу и ушел наверх, в спальню. Первое зелье, персонально «Машино», получилось быстро и даже как-то радостно. Оно было новым, вот в этот день придуманным, но вышло легким и красивым. Перелив его во флакон и очистив котел, Северус взялся за зелье для Виктора. Парень явно начинал лысеть, и он сварил ему отличный состав для волос, решив, что тот не обидится — маги всего мира лысеть не любили, обычно умели справляться заклинаниями, но вот незадача — на маглорожденных эти заклинания не действовали. Наконец пришел черед зелий для Петра… М-да, все сложно. Придумка Северусу нравилась, а вот к самому хозяину он отношение никак определить не мог. Но ведь оно предназначалось и для Маши... значит, должно было получиться. Около четырех утра, завершив работу, Северус прибрал за собой и тихонько, чтобы не разбудить супруга, пошел в отведенную им спальню. Сюрприз — Том не спал, читал в постели. — Ты чего? Утро уже! — ахнул Северус. — Я немного подремал, но тут всякие кошки по коридору бегают, топают, спать мешают, а спасти меня от них некому, — ответил Том, отложив книгу. — Это ж домовые... а, ты шутишь! — Частично. Я действительно просыпался, когда они начинали бегать. Неужели так необходимо было варить зелья среди ночи? — А когда ж? Чтобы уже утром подарить. Да я думал, ты спишь, любовь моя. А мне все равно не уснуть было. Напоил меня твой друг, вот зачем — не понимаю. — Вероятно, чтобы ты высказал ему все, что думаешь,— ответил Том, отгибая край одеяла. — Вот чего ты на него фырчишь, спрашивается? Но Северус, хотя намек понял, пока присел на кровать. А то сейчас разденется — и уж какие разговоры. — Я на него? Да ладно. Это он... ну, я ему реально не нравлюсь. Но я понимаю... вы сколько лет дружите? — Да уж, получается, тридцать один год. — Ему нравилась Моргейн? — Он к ней относился ровно, а лично видел только раз, когда мы удачно сумели встретиться во Франции. — Тем не менее, ему нравился твой брак? Ему кажется, что я тебе не подхожу, я это чувствую. Почему — не знаю. Если не из-за Моргейн, то почему-то еще. Он сперва и не верил, что мы всерьез, ты сам сказал. А потом понял, но... ты же сам видел. И баня эта еще... — Ты никак не отучишься вываливать на собеседника все тезисы разом, — проворчал Том. — Во-первых, мой брак ему как раз не нравился, но он знал, что я люблю жену. Во-вторых, он не поверил сразу, что наш с тобой брак не фиктивный, но при этом он понимал, что раз мне за каким-то чертом понадобилось заключить его, я попросил об одолжении не случайного человека, а друга. А иначе зачем бы ему потребовалось готовить тебе такой подарок? И что не так с баней? — Ты хочешь сказать он до сих пор не верит, что я люблю мужчин? Э-э-э... да ну, не может быть. Погоди, ты задаешь странный вопрос. Ты тоже... ты правда не понимаешь, что не так с баней? — Почему не верит? Верит уже. И да, я не понимаю, что не так с баней. — Батти, — рассмеялся Северус, — трое голых мужчин самой восхитительной наружности, как ты считаешь, я должен себя чувствовать при этом? Конечно, ты красивее других, что уж, но и они хороши, поверь. Попади ты в баню с тремя голыми красотками, как бы ты ни любил свою жену — у тебя не встало бы? — Понятия не имею, — нахмурился Том, — я в баню с голыми красотками не ходил, но вообще ты мог бы сказать прямо, а зачем-то Машу приплел. Мы решили, что ты стесняешься, потому что думаешь, будто русские моются в бане скопом. — Том, ты в детстве не ходил в баню? — уставился на супруга Северус. — Хотя вы ж богатые были... Но я как раз с родителями ходил, как ты говоришь, скопом. И тогда мне было вообще плевать, и я даже готов признать, что женщины голыми выглядят красивее большинства мужчин. Ну, те, кого я видел. Но во взрослом состоянии... я даже не знаю, что тебе сказать. Мне в голову не пришло, что вы могли этого не понимать. И я уверен был, что твой друг понимает. Но раз не понимаешь ты, то, может, и он... А можно спросить — за что ты извинялся? Ну, после музея? — Ты когда увидел этот котел (кстати, как он себя показал в деле?), ты вообще забыл обо всем и обо всех. Я-то понимал, чем это было вызвано, но Петр мог счесть это невоспитанностью. — Котел? — переспросил Северус. — Котел обалденный, я и мечтать о таком не мог. Их из России не вывозят, такого даже в Академии нет. Но я вот вообще не подумал, что речь о котле шла. Какие люди все разные. Я, конечно, извинюсь, если это невоспитанно. А зачем он... ну вот это, я не помню, как называется... кто кого руками? — Да не надо извиняться, ты же слышал, что Петр все понял правильно, — улыбнулся Том. — А руками… армрестлинг это называется. Мы так баловались в дни молодости. — А ты бы его стал побеждать при Маше? — Вообще-то я отвлекся на твой вопрос к Виктору. Какого черта тебе вообще было интересно, женат он или нет? — Да я понимаю, что ты как минимум не слабее Вельяминова, вот можешь не сомневаться. Но дело не в этом. Я все к тому, что он, видимо, не считает, что тебе это важно. Потому что я-то ему не нравлюсь, а тебя он... тебе он друг. А Виктор... ну, надо было что-то спросить же. — Дорогой, тебе так важно нравиться Петру? — прервал Том этот словесный поток. — Ты наконец ревнуешь? — обрадовался Северус. — Меньше всего я бы хотел ревновать своего супруга к своему другу! Вот боже упаси, как говорится. Спрашивается, за что бы мне такое? — с долей сарказма спросил Том. — Том... а вот в свете твоего вопроса... тебе важнее в наших отношениях секс или дружба? Повисла пауза, во время которой Том смотрел на Северуса, как будто у того что-то не то выросло на лице. — Я полагал, что наши отношения называются любовью, — сказал он наконец. — И, если мне не изменяет память, у нас не просто отношения, а брак. — А брак не подразумевает отношений, что ли? Хорошо, в нашей любви тебе что важнее, дружба или секс? — Секс, дорогой мой, это то ничтожное средство, которое дала нам природа, чтобы хоть как-то соединиться с человеком, которого ты любишь. Но, конечно, душевная связь для меня на первом месте. — Просто... у меня все время ощущение тут, что вот он — твой друг, а я — как Маша. Нет? Я могу ошибаться, я не спорю. — Так ведь Маша тоже его друг. Жена в идеале и должна быть самым близким другом. — Должна. Но когда встречаешь старого друга, с которым вот тридцать лет... то про это, наверное, забываешь немного. Маша у него даже не в курсе дел. Он ее очень любит, это несомненно. Но друг — это другое. Тут скорее Виктор друг. Ты — само собой. Маша — любимая женщина, и с годами, может, станет и другом. Я... мы с тобой стали сначала друзьями, и я никогда не сомневался именно в этом. А тут вдруг я... ну, я не могу объяснить, наверное. Но я любовь твою чувствую очень хорошо, а вот в дружбе я оказался на втором месте. И я не в упрек, Батти, ты не подумай! Тридцать лет дружбы никуда не денешь. Просто с тем же Юджином, к примеру, мне это в голову не приходило. Так что как к другу я тебя к Петру ревную, да. Ну, это не страшно. Ты тоже можешь меня так приревновать, например, к Томми. На протяжении этой тирады лицо у Тома вытягивалось все больше. — Господи, ну что ты такое говоришь? Северус, я Петра сто лет не видел, я просто соскучился! И что, я идиот, по-твоему, чтобы ревновать тебя к собственному внуку? — Не ревнуй! Я же не настаиваю! Северус встал и начал нарочито медленно снимать одежду. В конце концов, Петр тоже заметил, что он не зря ел гречку, чего бы не раздеться напоказ? — Я все равно не улавливаю твою логику, — сказал Том. — Что тебе не нравится? — Что я не нравлюсь Петру. Но, может, ему хоть подарок мой понравится для начала. Северус разделся окончательно и откинул одеяло с мужа. — Да с чего ты взял, что ты ему не нравишься?! — Вижу. Батти, я не в претензии. Имеет право. Он твой друг, он тебя любит и беспокоится о тебе, и за это я готов ему простить даже то, что он меня подпоил сегодня. Может, когда он меня получше узнает, то поймет, что я люблю тебя по-настоящему, и станет лучше относиться. Альбус же понял. — Да, он беспокоится, — ответил Том, прижимая Северуса к себе. — Просто история моего первого брака ему хорошо известна. А напоить пытался, потому что тут считается, что алкоголь вытаскивает из человека его суть. — И по сути я оказался болтун! — Северус слегка укусил Тома за нос. — Да будто ты и так не любишь поболтать? Эх, не жалеешь ты меня! Пятый час, петухи скоро запоют…***
Том заснул. Северус для порядка полежал тихо с полчаса, убедился, что супруг спит крепко, и тихонько встал. Он недаром пробовал на себе зелье, что варил для Маши — усталость как рукой сняло и чувствовал он себя прекрасно. Одевшись, он осторожно вышел в сад и пошел по дорожкам, где еще вчера гулял с Машей. Он не рассчитывал ее встретить — она ж еще вчера предупредила, что по воскресеньям спит долго. Зато недалеко от оранжереи внезапно обнаружился хозяин, в простой футболке и шароварах на манер восточных, подвязывал — Северус напряг зрение — розовый куст. Ишь ты, цветами занимается? Министр безопасности, надо же. Северус спрятался за толстым деревом и решил понаблюдать. Пару минут Вельяминов возился с кустом, потом выпрямился, повел плечами, достал заткнутую за пояс палочку и призвал из оранжереи лопату. Ага, а без палочки-то не может, не то что Том! Между тем Вельяминов очертил перед собой круг палочкой, обозначив границы будущей клумбы. Северус поморщился — клумбу магией? Фи. Но хозяин уже убрал палочку и взялся, хвала Мерлину, за лопату. Копнул раз, копнул другой... У Северуса свело зубы — хозяин копал против хода солнца. С ума он сошел, что ли? Или у русских гербологию в школах не проходят? Любой второкурсник в Хогвартсе знает, как правильно вскопать клумбу. Когда Вельяминов ткнул лопатой в третий раз, Северус не выдержал и вышел из своего укрытия. — Кто же так копает, Пиотер Андреевийтч?! Хозяин, выпрямившись, оглянулся и слегка улыбнулся: — И вам доброе утро, Северус. Но тот только рукой махнул — утро не утро, мелочи какие. Отобрал у хозяина лопату, которую тот, от удивления, должно быть, покорно выпустил из рук, и, встав так, чтобы не наступать на уже растревоженное, принялся сам копать по кругу. — Такая земля, — бормотал он себе под нос, — мягкая, отличная. Какая выйдет клумба, какие вырастут цветы. Настурции. Ромашки. Лобелии. Бабочки будут летать, садиться на лепестки. Пчелы будут жужжать. Солнце клумбу согреет... Хозяин попыток отнять лопату не делал, улыбаться перестал, смотрел и слушал внимательно. — Это как при варке зелий? — наконец спросил он, когда Снейп, вскопав, ткнул лопату в землю и опустился на колени. Пачкая мантию и ладони, он начал руками разбирать и дробить комки земли. — Что при варке зелий? — ворчливо отозвался он на вопрос Вельяминова. — Ну вот с клумбой разговариваете? Как вы это делаете? В виде образов представляете? Как живые картинки? Ну вот пчелы, бабочки... — Хотите узнать секреты гильдии зельеваров? — развеселился Северус. — Никогда не поверю, что на вашем-то посту человек не в курсе. — Да бог с вами, меня не гильдия же интересует. И, кстати, я умею сам копать землю! — Угу, — скептически отозвался Северус, разминая последний комок, встал и отряхнул ладони, магией, не вынимая палочки, очистил мантию. — Для юноши, коим вы являетесь, вы очень умелый маг, — примирительно ответил на скепсис Петр. — У меня очень хороший учитель, — лаконично отозвался Северус. — Согласен, — кивнул Вельяминов. — Но я, правда, знаю, как вскапывать клумбы, просто я вас заметил. — И решили таким образом выманить, — резюмировал Северус, подумав. — А почему вы были уверены, что я умею вскапывать клумбы? Может, я в школе плохо учился? — То, что вы учились блестяще, я знаю — Том писал. — Он вам обо мне еще тогда писал, когда я в школе учился? — искренне заинтересовался Северус. — Или это уже потом... сейчас? — Когда взял вас в ассистенты, — коротко ответил Вельяминов. — Минуту. Он скрылся в оранжерее и вернулся уже в куртке. — Прогуляемся? — Давайте, — Северус поправил мантию. Они направились в ту сторону, где липовая и еловая аллеи соединялись вместе. — Я вам что-то сказать хотел, но не могу вспомнить... а, спасибо же за котел, вот что! Такое чудо, вы не представляете! — Славно, — улыбнулся Вельяминов. — Но полагаю, вам бы много чего хотелось мне сказать. — Ну... не знаю. Так-то я могу ляпнуть что угодно, если не задумываюсь. Но если задуматься, то я довольно воспитанный, во всяком случае последние три года меня пытались сделать вежливым и культурным, и если я понимаю, чего от меня ждут, то стараюсь соответствовать. А вы разрешите мне переписываться с Машей? — Конечно. Я вижу, что вы подружились, я этому рад. Как говорили в одном магловском фильме, «будем дружить семьями». — Мне Маша очень нравится... а, вот, вспомнил, что еще хотел сказать. Насчет бани. Как выяснилось, Том не совсем правильно понял меня, и, скорее всего, вы тоже не поняли. Я хотел сказать — запускать меня в баню с Машей было бы совершенно безопасно... — Обойдетесь, — прервал его Вельяминов. — Обойдусь,— тут же согласился Северус. — Я как раз имею в виду, что в этом нет смысла, потому что... а вот с тремя голыми мужчинами — ровно наоборот. А выглядеть идиотом со стояком в парилке как-то... неловко. — Что ж, учту, — ответил Вельяминов после некоторой паузы. — Но, надеюсь, вы Тома отпустите в баню вместе со мной? — Вы же не станете, будучи женатым на Маше, приставать к Тому! — фыркнул Северус, представил, как Том бы отреагировал на такое «приставание», и засмеялся открыто. — Я гей, а не идиот, сэр. И то, что у Тома есть друг — это очень... ну, у него не миллион друзей, далеко не миллион. Даже у меня друзей больше, чем у Тома. А с годами я понял, что друзья — это практически самое важное в жизни. — С годами? — улыбнулся Вельяминов. — Боже мой, какие ваши годы? Тем не менее, я с вами полностью согласен насчет друзей. А Тому заводить их было всегда сложно, с его-то даром, поэтому, когда он мне написал о вас, я очень порадовался, но совершенно не предполагал, что все так далеко зайдет. — Он и сам не предполагал, я думаю. Мне не мешает его дар, и он, наверное, писал, что уже может это почти полностью контролировать. А почему вы считаете, что я гожусь ему в друзья, но не гожусь в возлюбленные? — без перерыва спросил Северус. — Дело-то не в вас, а в нем, — ответил Вельяминов, поворачивая в еловую аллею. Под сводами из темно-зеленых ветвей его голос зазвучал глуше. — Он мне писал о вас только как о друге и ни разу не упомянул, что вы в него влюблены, поэтому известие о вашем браке повергло меня в некоторое недоумение. — Не упоминал? Он определенно знал об этом. Я не скрывал. Я влюбился в него еще мальчишкой. Подружились мы все-таки позже, — вздохнул Северус. — И нет, это не фиктивный брак, честное слово. — Да я уже понял, что вы, не надо расстраиваться, голубчик. Видимо, Том кое-что обходил в письмах стороной, потому что я слишком хорошо знал историю его первого брака. — Зато получились отличные дети, — вздохнул Северус еще глубже. — Что такое? — Вельяминов остановился и мягко взял его за плечи. — Нет, ничего. Просто я не понимаю, как можно предать того, кого любишь. Друга тоже, кстати. Том будет со мной счастлив, вы можете быть уверены в этом, и я никогда не допущу, чтобы он сомневался в моей любви к нему. — Я не могу ничего плохого сказать про его бывшую, — пожал плечами Вельяминов. — Просто они не подходили друг другу, что жизнь и подтвердила. У нас, магов, к браку все еще, конечно, относятся очень серьезно, но при этом иногда стали забывать его мистическую суть. Впрочем, дети удались, вы правы — по крайней мере, за это Моргейн спасибо. — Я ее не люблю и ничего не могу с собой поделать,— признался Северус. — А дети, да, я ж и говорю, дети прекрасные. И внуки. И я знаю, почему много болтаю, это я зелье варил ночью шуточное одно и на себе пробовал — видимо, еще не все выветрилось. С этими словами он достал из-под мантии мешочек, а оттуда — три пузырька. — Вот это — вам, — сказал он, протягивая один Вельяминову. — Основано на медовухе и отваре из говяжьего языка. Могу даже рецепт дать, но боюсь, что никто, кроме меня, его не сварит, потому как совершенно личные ассоциации подвязаны. Одна капля, можно в любую жидкость или даже просто нанести на стакан изнутри, в который потом нальете воду, скажем. И у вашего собеседника развяжется язык. Шутка шуткой, а может и пригодиться. Плечи Вельяминова дернулись от беззвучного смеха. Он взял флакончик, спрятал его в карман и вдруг обнял Северуса, так что тот едва не выронил от неожиданности другие флакончики. — Спасибо! — сказал Вельяминов, похлопав его по спине. — Ой. Ну, я хотел что-то, чтобы понравилось. Вот этот — для Маши, отдайте ей. Это я тоже попробовал на себе. Тут есть болотник, совсем немного, ну и еще много чего... это зелье от усталости, для бодрости и хорошего самочувствия. Оно не симптомы снимает, а именно сил придает. А третье — для вас обоих, — Северус протянул флаконы Вельяминову, — это зелье я придумал только вчера и я прошу вас, чисто по-человечески, не отдавайте его в лаборатории к вашим зельеварам до того, как я его запатентую. Не потому, что я за состав боюсь, я состав могу вам и так написать, там рецепт важен, а его я все равно не расскажу. Но просто чтобы у меня неприятностей не было. Все-таки мы из разных стран, мало ли что. Флакон с виду маленький, а так-то тут литр зелья. Нужно растворить двадцать капель в стакане воды и выпить перед сном напополам. Это зелье общего сна. Не так, что одному снится второй... а вы с Машей будете оба в одном сне — вместе. И разделите все, что произойдет во сне. Во время его речи Вельяминов пристально смотрел ему в глаза и даже немного хмурился, так что у Северуса невольно мелькнула мысль, не очередной ли легилимент свалился на его голову, но под действием зелья развязывания языка не получалось сосредоточиться, чтобы закрыться окклюменцией. Ладно хоть Вельяминов отпустил его, принимая флаконы и аккуратно рассовывая их по карманам куртки. По его лицу сложно было понять, что он чувствует и о чем думает, но когда заговорил, голос звучал взволнованно: — Спасибо, голубчик, спасибо. И тут вдруг он обхватил голову Северуса руками и троекратно поцеловал его в губы. «Почти баня», — мелькнуло у Северуса в голове. Он даже вздрогнул невольно. Вельяминов рассмеялся: — Извините, я просто расчувствовался, и забыл, что у вас так не принято. Ну, считайте, что мы поздравили друг друга с Пасхой. — А, да. Христос воскрес, — вспомнил какую-то книгу Северус. — Воистину воскрес. Они пошли дальше по аллее, пока не оказались у пруда, и повернули налево, чтобы его обогнуть. Вскоре показалась беседка, окруженная ивами. Должно быть, когда они зеленели, это был чудесный уголок. — Надеюсь, вы все-таки приедете летом, когда сможете, — заметил Вельяминов. — Само собой... в смысле, — спохватился Северус, — спасибо, обязательно приедем, до того, как у Тома внук еще один родится. — Да говорите, как вам удобно, — Вельяминов легонько хлопнул его по плечу. — Возможно, этим летом вам будет не до поездок, но понадеемся на лучшее. — Вы дела без меня обсуждали, но я не сомневаюсь, что вы в курсе всего. Но кроме дел есть еще и приятные хлопоты. В мае-июне у нас экзамены, в школе у нас, я же преподаю, и мои первокурсники сдают, а на зельях я должен присутствовать у всех курсов. Да еще на ЗОТИ — директор попросил меня поучаствовать в спаррингах со студентами пятых курсов, а просьба директора — святое. Потом у двоих друзей дети должны родиться, да и у матери моей заодно. В общем, да, веселое лето будет. — О, да… — задумчиво кивнул Вельяминов. — А вы с Марусьей скоро планируете? — Детей? Это уж как сложится. Ведьмы лучше знают, когда им беременеть. — Позовите Тома в крестные, — попросил Северус, — пожалуйста, а? Из него получится прекрасный крестный! — Даже не сомневайтесь — позову. — Отлично! — Северус едва не подпрыгнул от радости. — Том очень любит детей. И к вам он очень привязан. Я о вас который год от него слышу в самых разных ситуациях. Кстати, я вашу шапку надевал — одну из тех, которые вы дарили Тому. Пиотер Андреевитсч... кто выдумал так сложно называть людей в России... а вы к нам приехать-то можете? Или по статусу министру не положено? — В принципе, мы, конечно, можем приехать к вам, но только после того, как все закончится, чтобы не привлекать ненужного внимания наших противников. И не мучайтесь, зовите меня просто по имени и на английский манер. Можем вообще перейти на «ты», если вы не против. — Я-то не против, а это прилично? Виктор вон на «вы» вас зовет... или это он при посторонних субординацию соблюдает? Вообще, человека, который так молодо выглядит, легко на «ты» звать даже англичанину. — Уж не настолько я молодо выгляжу, — нахмурился Вельяминов, но губы его подрагивали и наконец растянулись в улыбке. — А Виктор все-таки мой подчиненный. — Настолько, — махнул рукой Северус, — и в бане тоже. Тьфу, вот увидит Том этот разговор при случае в моей голове — по шее получу. Кстати, я Виктору сделал там... в общем, у него предрасположенность к облысению, и я сварил ему... чтобы волосы не выпадали... как думаете — не обидится? А то у меня с тактом не очень. — За что по шее? — удивился Вельяминов. — С Виктором все сложно — его дама любит мужчин с лысиной. — Во дает! — изумился Северус. — И он специально лысеет? Ничего себе. — Неужели вы думаете, что он бы давно не воспользовался зельем для роста волос? Ну вот нравятся ей мужчины с голым черепом — чего не сделаешь для любимой женщины? — Так сбрил бы все тогда, а не зачесывал на бок эдак... он же прикрывает лысину-то. Ну, пусть брату отдаст зелье, наверняка ж у них это наследственное. — Но вы все-таки подарите, а он уж сам решит, что делать. Правда, я его с трудом представляю с густой шевелюрой, — усмехнулся Вельяминов. Они дошли до места, где начинался фруктовый сад, и повернули обратно. — А я представляю. Такой... лев бы получился. Интересно, где он со своей дамой познакомился, которую так долго начальство не одобряет? Вот мы с Томом познакомились, хм... в библиотеке. А вы, кстати, с Марусьей где? — В доме ее родителей. Марусе тогда было шесть лет. — Ско-о-олько? — Северус даже остановился от неожиданности. — Шесть. Маленькая такая была, с хвостиками. И с двумя большими бантами. — И ты помнишь ее шестилетнюю, но это не мешает?! Правда?! — донельзя воодушевленный этой информацией, Северус все-таки невольно перешел на «ты». — А почему мне это должно мешать? — удивился Вельяминов. — Ну, мы с Томом познакомились, когда мне уже исполнилось шестнадцать, но я долго волновался, что он видит во мне подростка и поэтому не воспринимает как партнера. А тут — бантики. И все отлично. Это же прекрасно! — Когда мы с Машей вновь встретились, ей исполнилось пятнадцать, и она точно не помнила, что еще тогда сделала мне предложение, — засмеялся Вельяминов. — Она — тебе? О! — Северус даже задохнулся на мгновение. — А ты помнил это одиннадцать лет? Такой сюжет! Алекса Поттер бы такой роман написала! Вельяминов покосился на него с удивлением. — Ну, это как раз нормально, когда маленькие дети говорят подобные вещи взрослым. Она меня спросила тогда: «Дядя, а когда я выласту, ты на мне женишься?» — пропищал он, передразнивая маленькую Машу. — Ладно, говорю, женюсь, только ты сначала закончи школу. Севастьян Емельянович потом рассказывал, что она неделю его донимала вопросом, а можно ли ей прямо сейчас в школу поступить, чтобы поскорее ее закончить, а потом забыла. — Ты ведь женился не потому, что тогда пообещал? — с подозрением уставился на собеседника Северус. — Нет, — Вельяминов достал из кармана портсигар и закурил. — Но когда я увидел ее второй раз, что-то меня… торкнуло, и я пошел к свахам… — В ней есть что-то такое... и это не магия, у магловских женщин тоже бывает. Что-то такое, что притягивает людей. На такую женщину смотришь и думаешь — какое чудо. И в этом нет никакого сексуального подтекста притом. Я вот вторую такую девушку встречаю в жизни. Другая — как раз дочка Алексы Поттер, так что ты не думай, что я подобные романы читаю, просто Лили замужем за Маэном. А Марусья потому тебя так называет... по отчеству, что привыкла в детстве? — Ну, она меня не всегда так называет, — немного покраснел Вельяминов. — Да понятно, что не всегда. Ты меня за дурачка, что ли, принимаешь? Так-то и я не всегда Тома Томом называю. Это он только не может мне никак прозвище придумать, — фыркнул Северус. — А что родители — отдали за тебя такую молоденькую? — Ты погоди, ты дослушай. Пошел я, значит, к свахам, а до того они все мои романы признавали неперспективными, дал им данные Маши, они посмотрели и вынесли вердикт — жениться, не раздумывая. Сначала я, правда, подумал: «Петька, старый ты кот, куда тебе до такой Афродиты?» Но решил рискнуть и только обозначил намерения, поговорил с ее родителями, потом с ней самой. Пока она заканчивала школу, мы переписывались. А потом, когда училась на курсах, уже встречались. К тому времени я уже совсем голову потерял. — А свахи — это кто? Почему они решают? Я читал, типа свахи едут к родителям невесты и говорят там, мол, отдайте вашу девочку за нашего мальчика...то есть за дяденьку. А это какие-то другие свахи, выходит? — Это у нас особые ведьмы, которые просчитывают перспективы супружеских союзов. — О! У нас таких нету. Я бы не стал таких слушаться. С чего это за меня кто-то считать должен, вот еще! Это ж вы, выходит, встречались года два до свадьбы? Эх. Я себе в такой ситуации зелье варил, чтобы потенцию сбивать. — Иногда их, конечно, не слушаются — они же просто дают рекомендации, — Вельяминов ликвидировал окурок. — А что, Том тебе за такие зелья по шее не надавал? — Мне не очень-то надаешь по шее, если уж честно. Ну и потом — а что делать-то было? Мы в одном доме жили. Я бы без такого зелья по стенам бегал. — Что было делать? Тащить его в постель. — Каким образом, интересно? Он еще долго потом по Моргейн вздыхал, так что когда ему наконец понравилась одна ведьма, так я даже обрадовался. Вельяминов покосился на Северуса, как на ненормального. — Да уж все и так сложилось, как следовало. У кого ума-то хватило, в итоге? У тебя или у Тома? Он ведь молчит, как партизан. — Ну, это не секрет, начал он. Я бы ни за что не начал. Нет, так-то он мне предлагал даже, как бы «ну давай, что ли, попробуем». Был, мягко говоря, послан. Больше не предлагал. — И ты был, мягко говоря, не прав. — Не прав? Серьезно? — Северус вытаращился на Петра. — Вы, альфа-самцы, такие странные... Ну вот представь, что ты приходишь к Марусье и говоришь: «Так-то я не хочу, конечно, но раз ты хочешь, дорогая, то давай попробуем трахнуться». Долго потом ходил бы с расцарапанной физиономией, нет? Еще ее братья бы тебе надавали. — Ну и каша у тебя в голове, извини… кхм… — Почему каша? Я люблю его, Питер. Но секс из жалости мне был не нужен, я себя не на помойке нашел. Когда он захотел — тогда все и произошло. Захотел бы раньше — я бы уж точно не отказался. Даже если в тот момент бы он не предлагал пробовать, а молча начал, я бы... а вот это вот «ну давай попробуем» — нет уж. — Ну что это за пассаж про помойку? — скривился Вельяминов. — А как он еще должен был тебе сказать? У него опыта с мужчиной-то не было никогда. Ты не понимаешь — он хотел попробовать. С тобой! Вы ж, получается, уже жили вместе, дружили, да что дружили — по сути-то любили друг друга. Вам всего-то и не хватало для счастья только секса. — Так и не надо было ему ничего говорить. О чем тут говорить? Делать надо, а не говорить в такой ситуации. Опыта у меня, например, вообще никакого не было, ни с кем. А о моих желаниях он давно знал. Ну ты серьезно поставь себя на его место, а Машу на мое. И? — Нельзя ставить Машу на твое место — по той простой причине, что Маша — женщина. И ты же понимаешь, что ни один мужик, если он не импотент или не идейный монах, такой женщине бы не отказал. Она бы сделала пальчиком вот так — и побежал бы, утыкая пятки в зад. Но, как ты знаешь, в процентном отношении мужчин, которые выбирают женщин, все-таки больше. — Так в том и дело, Питер. Тому я в постели был не нужен, я это задолго до того, как в его дом переехать, знал. И Том ровно из тех мужчин, которые выбирают женщин. Он предлагал, потому что это было нужно мне, но ему — определенно нет. Маша — женщина, я мужчина, ну вот поманила бы меня она — я не импотент, поверь, и не монах, но никуда бы не побежал. Так же и Том. Ну не нужен ему был мальчик в постели. Как только стал нужен — он пришел и взял, без всяких лишних слов. — Фу, блядь! — вырвалось у Вельяминова. — Извини. Да не мальчик ему стал нужен в постели, не сферический мальчик в вакууме! Ты ему нужен стал! Ты конкретно! И хватит называть себя мальчиком! Ты мужик! — Ну, сейчас-то да, — усмехнулся Северус, — уж возмужал... на русской гречке. Я так-то о том и говорю, Питер, что когда он понял, что нужен конкретно я, и плевать, что я не женщина — он пришел и взял свое. А до того у меня не было возможности уложить его в постель, потому что он еще не понимал вот этого главного. Но все произошло как и должно было. И у вас с Машей, выходит, тоже? Как дальше-то было? — Ну как дальше было? — растерялся Вельяминов. — Поженились. Слушай, у нас не так интересно было, как у вас с Томом. — Ну да, с такой красавицей и не так интересно? Ты до нее женат не был? Ну, в смысле, она — первая любовь? — Женат не был. Романы, как я уже говорил, случались, а потом стало не до них — с повышениями по службе. — Слушай, — Северус даже остановился и ткнул пальцем в Петра, — я совсем забыл, что ты министр и все такое. Хорошее я зелье сварил, долго действует, считай весь этот разговор за эксперимент. Без него я был бы более... это самое... воспитанный, и лучше соблюдал бы субординацию. Меня еще твой моложавый вид все время с толку сбивает. Ты извини, если что. Я и с вампирами так общаюсь, а они куда старше тебя. — Если я министр, то уже не человек, что ли? — обиделся Вельяминов. — Еще супруг моего друга станет со мной расшаркиваться. — Не стану. У меня вообще с расшаркиваниями не очень, в детстве я и вовсе авторитетов не признавал, кроме единственного человека в школе. Это меня Том за три года пообтесал слегка. Еще в шестнадцать-семнадцать лет я вообще на всех кидался и сразу норовил укусить, и друзей у меня было еще меньше, чем у Тома — нисколько. Но все равно министр — это круто. — Пожалуй. Можно много чего полезного сделать. Северус только хотел было спросить про дела Ордена, но в кармане звякнуло зеркальце. — Ты где? — раздался голос Тома. — Муж «на проводе»? — усмехнулся Вельяминов. — На каком еще проводе? — не понял Северус, доставая зеркальце. — Батти, я в парке, гуляем тут с Питером. Ты уже совсем проснулся или временно? — Совсем. — Сейчас, вернется твой, в лучшем виде, — хмыкнул Вельяминов. Северус просительно посмотрел на хозяина. — Я побежал? Извини. — В смысле «побежал»? Не пугай меня — аппарируй к крыльцу.***
После завтрака Виктор отправился домой, получив свои подарки, в том числе и зелье, а еще конфеты с жидким счастьем, а Том, пока, как он выразился, голова не переполнилась новыми впечатлениями, написал письмо в Трансильванию, где просил Дарию отпустить филина на свободу, раз уж он нашел себе подружку, и обещал, когда придет время приехать с обещанными книгами, отправить заранее новую сову. — Ты так на совах разоришься, — проворчал Северус. — Не разорюсь, потребую с продавца компенсацию за не обученную как следует птицу. В пасхальное воскресенье опять гуляли по Москве (у Маши в волосах красовался подаренный гребень), осматривали центр, заглянули в Кремль. Соборы, которые являлись музеями, внутри выглядели так, будто их возвели вчера — и фрески, и иконы, а в Оружейной палате хранилось множество шедевров, созданных ювелирами-магами. Там, где у маглов раньше помещался Арсенал, здесь располагался музей минералов, куда свезли потрясающей красоты камни со всех анклавов. Выставлялись тут и произведения трех наиболее крупных гильдий резчиков, и одной гильдии ювелиров, имеющей государственный статус. Определенно, таким шедеврам место было только в музее, но Том поинтересовался, где можно купить изделия мастеров. — Вот с завтрашнего дня Маша вас поводит по нужным местам, — ответил Вельяминов. — Пока я на службе. И сколько же у вас дам в общей сложности? — Да девять, пожалуй, — подумав, ответил Том. — Почему девять? — с подозрением переспросил Северус. Ну, Динелла, Таффи, Лили, его мать, Морна, Шилин, Джун, Шона. А девятая-то кто? Уж не Моргейн ли Том собрался что-то везти из России? — Мне кажется, нужно привезти что-нибудь для Минервы. — О да! Конечно! — у Северуса сразу отлегло от сердца. Когда они вышли из ворот под Спасской башней на Красную площадь, он понял, что, во-первых, музеев ему на сегодня достаточно, во-вторых, он зверски проголодался, в-третьих, тут, оказывается, кипит ярмарка, а, в-четвертых… — У вас тут чего-то явно не хватает, судя по тем магловским фотографиям, которые мне довелось видеть. — У нас нет здания Исторического музея, — ответил Вельяминов, махнув налево, — наш музей истории располагается в другом месте. Нет Василия Блаженного — незачем было копировать, он никуда у маглов не денется и будет стоять до скончания времен. Да и торговые ряды у нас тут отличаются, это наш архитектурный проект. Поехали-ка обедать, вот что я вам скажу. Они «закатились», как выразился Петр, хотя, на самом деле, аппарировали, к огромному ресторану в виде фантастического терема. Он назывался «Берендеево царство». По ступеням центрального крыльца поднималось человек двадцать, не меньше. Распорядители в причудливых костюмах спрашивали, где гости желают «трапезничать» — с другими посетителями или в отдельных палатах. Петр выбрал отдельное помещение, и вскоре они оказались в большой комнате со сводчатым потолком, расписанным фантастическими птицами и единорогами, сели за дубовый стол и славно пообедали, а потом взяли извозчика и поехали кататься. Северус в который раз поражался здешним масштабам и необычайному порядку. Нет, конечно, мага сложно удивить чистотой и обустройством анклавов, но… кое-что все же удивляло. По широким мостовым свободно могли проехать два экипажа, а между проезжими дорогами и тротуарами тянулись газоны с ухоженными деревьями самых разных пород — липы, березы, рябины. Летом город, должно быть, утопал в зелени. На улицах с деревянной застройкой участки один от другого отделяли не ограды или заборы, а плотно растущие, подстриженные кусты. Там, где к столбам крепились калитки или ворота, ветви кустов непонятным образом тянулись вверх, образуя арки. — Не понимаю, — не выдержал Северус. — Чего? — спросил Вельяминов. — Но ведь у вас много лошадей. Они же… кхм… какают. У вас тут все заряжено магией, что ли? Но я ее не чувствую. — Да просто дворовые убирают. — А кто такие дворовые? — Ну, есть домовые, а есть дворовые. Именно, дворовЫе, а не дворОвые — то слово у нас другое означает. Дворовые вроде магловских дворников. Они и за чистотой улиц следят, и за парками и скверами. Конечно, в каждом парке есть смотритель-человек, иногда еще и работники, смотря какого он размера, но обязательно есть и дворовые. — Надо же… Но по природе эти существа ведь те же домовые? — По природе — да. Улица, по которой они ехали, упиралась в ворота парка, возле которых было заметно оживление. Коляски останавливались, ступы приземлялись, и почему-то метлы. — А что там происходит? — спросил Том. — Там праздничные гуляния, — ответила Маша. — Оркестры, карусели, качели, сладости и напитки. — Карусели? — оживился Северус. — Хочешь посмотреть? — улыбнулся Вельяминов. — Или, может, прокатиться? — Мы с Томом однажды катались в магической Флоренции на карусели на предпраздничной ярмарке. — Так давайте погуляем немного по парку. Честно говоря, мне бы тоже хотелось с Машей на качелях покататься. Качели? У Северуса брови сами собой приподнялись от удивления. Он представил себе детские качалки или качельки на цепочках, с трудом представляя, что станут делать на них Петр и Маша. В парке играла музыка — живой оркестр исполнял вальс, а на площадке перед ним кружились пары. Пока Петр и Маша танцевали тур, Том и Северус решили выпить по стаканчику какого-то напитка, который продавали в одной из палаток. Напиток назывался странно — «сбитень», но оказался вкусным, и тоже с медом. Северус смаковал его и следил глазами за танцующей четой Вельяминовых — те смотрелись вдвоем просто прекрасно. Он невольно вздохнул, не заметив среди танцующих ни одной однополой пары. Впрочем, на выпускном балу Маэна и Таффи он тоже ни одной подобной не видел. Смотреться белыми воронами как-то не хотелось. Но тут вальс закончился и дирижер объявил: — Контрданс «Москва»! Маша подбежала к ним и стала приглашать их потанцевать. Северус, было, открыл рот, чтобы возразить, но увидел, как двое мужчин вместе направились на площадку, раскланялись с другой, обычной, парой и собрались танцевать с ними. — Том? — Пойдем, конечно! Заиграла приятная музыка — танцевали несложно, но весело, то описывая круги парами, то вчетвером, то выстраиваясь в ряд, а потом вообще менялись партнерами, но запомнить фигуры было несложно. Северус потанцевал и с Машей, и с Петром. — А теперь на карусели! — Маша захлопала в ладоши. — И на качели, — напомнил Петр. — И на качели! Когда Северус увидел эти качели, показавшиеся за поворотом, он нервно сглотнул. Качели представляли собой подвешенные на высоченных опорах «лодки», в которых стояли двое, приседая по очереди. «Лодка» взлетала все выше и выше, зависая почти параллельно земле. — Ой нет… Том, мы же туда не пойдем, правда? Ему стало почти нехорошо, когда он сосчитал, что таких «качелей» целых десять, и на некоторых стояли женщины — и с мужчинами, и просто вдвоем. Повизгивали, но и не думали останавливаться. Тут он понял всю разумность здешних длинных женских юбок. Пока Вельяминов и Маша ждали своей очереди, Северус все-таки осмотрелся и нашел обычную карусель, наподобие той, на которой они с Томом катались во Флоренции — тоже большую, со множеством фигур. А неподалеку стояла другая — вертикальная. Двухместные сиденья то поднимались вверх, то опускались вниз. На такой он, пожалуй, рискнул бы прокатиться, она показалась не такой уж и высокой, и Северус потащил Тома туда. Однако когда оказался рядом с ужасным сооружением, разукрашенным всеми цветами радуги, то понял, что поторопился, но отступать было поздно — ему не хотелось выглядеть трусом, раз Маша не боялась кататься в тех «адских» лодках. Кассы не было, желающие прокатиться просто кидали монеты определенного номинала в щель, когда приходила их очередь занимать сидения. Северус заметил еще одну пугающую подробность — сиденья покачивались вперед-назад. — Здесь очередь, — шепнул Том. — Ты уверен? Может, на обычную? Там народа не так много. — Угу, — только и кивнул Северус. Когда они отошли от, с позволения сказать, карусели, он выдохнул. — Эти русские все-таки ненормальные. Только оказавшись верхом на китайском драконе, рядом с Томом, сидевшем на странном синем коте, он успокоился. Зазвучал вальсок, и карусель тронулась с места. Ее диаметр был больше флорентийской, и движение казалось не таким быстрым. А еще дракон стал плавно опускаться и подниматься где-то на полметра. Северус успевал разглядеть площадь и гуляющих… тут ему опять на глаза попались качели, он успел заметить, что Петр и Маша уже там, поспешно отвернулся и стал смотреть на Тома. Тот улыбнулся, взял его за руку, но, когда карусель вновь почти описала круг, он бросил взгляд через плечо супруга и сказал: — Да, ты прав, ненормальные. Смотри-смотри, что творят. Северус обернулся и увидел, что одна из лодок (хвала Мерлину, там находились не Вельяминовы, а какие-то два мага) взлетела уже так высоко, что ей не хватало совсем немного, чтобы сделать полный оборот. — Номер три! Номер три! — раздался на всю площадь голос. — Прекращайте раскачиваться! «Солнышко» запрещено! У себя дома будете так развлекаться! — Там, конечно, есть крепления, куда можно вставить ноги, — сказал Том, — и тут, наверняка, везде страховочная магия, но жутковато. — Это чисто магическая забава? — уточнил Северус. — Национальная. Слушай, не смотри туда, смотри вперед. Когда наконец все катания закончились, Северуса немного утешил тульский пряник, купленный на одной из аллей парка, но потом он попросился домой. — Севушка! — Маша погладила его по плечу. — Устал? Петр Андреевич, душа моя, давай просто аппарируем до станции. — Конечно. Домой, отдыхать!***
На другой день Северус проснулся от ощущения, что в комнате что-то происходит. Он открыл глаза и увидел, что рядом с кроватью стоит Том с подносом в руках. — Соня ты, соня! — улыбнулся он. — Почему соня? — улыбнулся Северус, приподнимаясь на подушке. — Это что же, завтрак в постель? — Потому что уже десять часов утра. — Том поставил поднос на кровать. — Петр отправился на службу, и теперь до четверга мы его увидим только по вечерам, а с нами будет Маша. — Маша — это хорошо, — полусонно пробормотал Северус и, заметив хитрую усмешку Тома, прибавил: — Петр, если что, разрешил нам дружить и переписываться. Эх, забыл спросить… ты ведь не против? Том только улыбнулся и чмокнул его в макушку. — Ешь, соня. Забыл он спросить. — То-о-ом? — Я только за, не волнуйся. До четверга Маша стала их гидом, водила по музеям, помогала покупать подарки домой. В некоторых магазинах и лавках ее знали, и Северус, подумавший, не компрометирует ли их с Томом общество замужнюю даму, да еще княгиню, да еще жену министра, собирался уже нарочито громко называть супруга «дорогой», чего он обычно на людях не делал, но Маша, здороваясь со знакомыми, сама представляла друзей мужа и просила помочь в выборе товара и продемонстрировать самое лучшее. По большому счету, перед ними развернулась вся палитра традиционных русских ремесел, которые жили и процветали и у маглов. Просто маги как-то расширяли рамки традиций. У Северуса просто глаза разбегались, он напоминал себе, что они еще приедут в Россию, и не раз, а все это изобилие никуда не денется. Маша принялась давать советы: мол, сестрам, дочкам мадам Морны, раз уж те двойняшки, можно купить что-то похожее — например, воротнички и манжеты из вологодского кружева. А если мадам профессор МакГонагалл живет и работает в замке, где даже летом прохладно, а уж зимой бывает и холодно, то ей в подарок подойдет оренбургская пуховая шаль. Шали эти Северуса совершенно очаровали, не зря их называли «паутинками». Он решил, что в следующий раз купит такую и для матери. Оказалось, что те платки, которые любила носить Маша, встречались и более спокойных расцветок, и даже не только платки, но и палантины, и пелерины. Северус выбрал для Эйлин палантин в серовато-лиловых тонах и остался доволен. В Москве, как выяснилось, можно было найти произведения ремесел всех народностей, населяющих магическую Россию. Для Альбуса выбрали серебряные кувшин для вина и три стакана к нему, изготовленные в каком-то далеком горном анклаве на юге. Себя тоже не обидели, купив в кабинет ковер. Добрались и до лавок тех гильдий, чьи изделия видели в Кремле. Таффи приготовили серьги и кольцо из яшмы в серебре, а Киарану — запонки и фибулу с малахитом. Подарки все копились и копились. Палехская шкатулка — для Морны, резные гребни из кости мамонта — для Таффи, бусы из янтаря — для Лили, брошка для Эдуардины, эмалевый кулон — для Шоны, и множество всего для детей, в том числе и сладости. Не забыли о подарках для римских друзей и для Бартона и его «дам» — мисс Рамзи и Пэм. Когда в среду выбрались к маглам — прогуляться в месте со странным названием ВДНХ, Северус (после того как отошел от зрелища гигантской статуи на входе) вдруг увидел там в сувенирных киосках множество самых разных товаров с изображением симпатичного мишки — оказалось, что это талисман олимпиады. Он купил Маэну ремень с пряжкой, на которой красовался талисман. — Том, вот увидишь: он будет в полном восторге. Во время прогулки среди толп маглов, он вдруг увидел, что на асфальте сидят на корточках два мальчика и держат за хвост извивающихся, как сначала показалось Северусу, ужей. Но он тут же понял, что это игрушки из маленьких деревянных сегментов, и если пошевелить змею за хвост, она волнообразно задвигается. Он приметил вскоре и киоск, где продавали этих змей, и незаметно от Тома купил парочку, с красным и зеленым узором. Шофер, маг под прикрытием, повозил их по магловской Москве — конечно, количество людей на улицах просто угнетало, и все куда-то спешили, поэтому особо задерживаться тут не стали, вернулись домой. Матрешек же покупали у магов, целых четыре, когда Маша объяснила, что эта игрушка — символ материнства. Для Лили, Эйлин, Нарциссы и одну про запас — для Шилин, раз уж та вскоре собиралась замуж за Данбара. Магические матрешки были красивее магловских, да еще и волшебные. Стоило постучать палочкой по макушке первой, как та открывалась, из нее выпрыгивала вторая, и обе принимались кружиться по столу, пока таким же образом из второй не извлекали третью, потом четвертую и пятую, и куклы начинали водить хоровод. Вечером, когда Том мылся в душе, Северус, побуждаемый духом какого-то ребячества, взял одну из змеек, свернул ее в кольцо и сунул под одеяло. Сам же сел в кресло, делая вид, что ждет своей очереди и разглядывает колдографический альбом с видами магической Москвы. — Что, домовые уже ванну не наполняют? — Том вышел из душевой в одних трусах, вытирая волосы. — Да устал, находился, я лучше быстро ополоснусь и в постель, — сказал Северус, вставая и откладывая альбом. — Ну, тоже верно. Том откинул одеяло и сделал резкий шаг назад. —Ах’шияс! С-с-ш-сащи! — Что такое? — Северус сделал вид, что встревожился, но тут же получил полотенцем по заднице. — Фу, напугал! — рассмеялся Том. — Где ты такое взял? — Да на этой… выставке… купил парочку. — Забавная, — Том взял змейку в руки. — На, убери ее к матрешкам. — А что ты ей сказал? — «Спокойно! Я свой!» В четверг с утра остались дома, разве что немного полетали по окрестностям, Маша показывала территорию, за которую отвечала. Познакомились с ее сменщицей, поразительно напоминавшей матрешку — полная, румяная, с длиннющей косой. К обеду неожиданно вернулся Петр, а после того, как все вышли из-за стола, объявил, что вечером они отправятся в Большой, на балет. Что ж, пришла пора доставать из шкафа парадные фиолетовую и синюю мантии и вышитые жилеты. Северус одевался особенно тщательно, все еще по привычке завидуя Тому, который, надев мантию, не глядя, выбрал фибулу — и ведь угадал, а потом небрежно провел рукой по волосам, а в результате глаз нельзя было отвести. Петр и на этот раз обошелся без мантии — поверх черных брюк и такого же жилета, надел длинный, до колен, приталенный сюртук припыленного красновато-коричневого оттенка. Северус с удовлетворением отметил, что воротник сорочки у Петра тоже с приподнятыми уголками. В центре галстука поблескивал маленький рубин булавки. Мужчины уселись, посмотрели друг на друга и одобрительно покивали. — Ждем даму, — улыбнулся Петр. — Дама, между прочим, не опаздывает, — заметил Том, глядя на часы. — Маруся никогда не опаздывает. — Да, Петенька, а вот когда ты за мной ухаживал, то два раза опоздал на свидание, — раздалось с порога гостиной. Все трое встали скорее не согласно приличиям, а инстинктивно. На Маше было платье чуть более светлого оттенка, чем сюртук мужа, с глубоким декольте, представлявшее собой какой-то сумасшедший сон в стиле арт-нуво. «Неужели она в корсете?» — подумал Северус, а потом уставился на декольте… точнее, конечно, на колье с бриллиантами и черным жемчугом. — Кхм… разве оно не гоблинское? — спросил он, подходя ближе. — Нет, — улыбнулась Маша. Взгляд Северуса скользнул с жемчужины ниже и застыл. — Для человека, который стесняется париться с тремя мужиками в бане, ты слишком много интереса проявляешь к декольте моей жены, — рассмеялся Петр. Северус отвернулся, чувствуя, что у него горят уши. — Машенька, вы богиня, — сказал Том, склоняясь к ее руке в перчатке. Погода стояла теплая, и на этот раз собирались ехать до станции в закрытом экипаже, поэтому только Маша набросила на себя накидку. Когда очутились в Москве, то сразу аппарировали прямо к театру. Площадь и сквер перед ним заливали огни. Поднимаясь по ступеням под руку с женой, Петр раскланивался со знакомыми. Северус оглядывал местную публику. Большинство мужчин были без головных уборов, но некоторые нацепили странно широкие цилиндры. Русские вообще опознавались сразу, но в театр спешило и несколько иностранцев — их выдавали мантии. Странно, в вестибюле отсутствовали служители, а зрители сразу шли к лестнице в два пролета и поднимались выше. Зато вот там обслуги было полно. У дверей, которые, по идее, должны были вести в зрительный зал, стоял человек в ливрее. — Господин министр, добрый вечер, — он поклонился. — Добрый вечер. Четвертую ложу, пожалуйста. — Сию минуту, — служитель принялся поворачивать на стене какое-то колесо с номерами. — Прошу, четвертая ложа. Приятного вечера, господа. Двери распахнулись. Ложа оказалась больше обычной театральной, тут еще стояли два столика. Северус подошел к краю и посмотрел на зал. Ему показалось, что в воздухе плавает какой-то странный, едва заметный туман. Третью и пятую ложи тоже вскоре заняли, опять пошли приветствия и знакомства. Северус сел в кресло, оказавшись между Томом и Машей. Его очень тревожил странный туман в воздухе. — Батти, ты видишь эту дымку? — Вижу. — Что это? — Узнаешь, — Том хитро улыбнулся. — А что мы будем смотреть? — спросил Северус у Маши. — «Жизель» Адана, — ответила она, и на столике вдруг появились программки. — Почитай. У нас полное либретто, изначальное. Маглы так уже давно не ставят. Северус взял программку и пролистал. — Ничего себе история, — проворчал он. — Сегодня танцует Лаврецкая, — сказал Петр. — Жизель — это одна из ее коронных партий. Альбер тоже хорош — Газделиани. Какой шпагат — убиться можно! В оркестровой яме появился дирижер, публика захлопала. Северус ожидал, что сейчас погаснет свет, но как только зазвучали первые такты увертюры, их ложа вдруг словно поехала куда-то вперед и встала прямо напротив сцены, другие ложи исчезли, оркестр будто растворился в пространстве. Занавес открылся сразу, и Северус даже протер глаза, подумав, что ему все это мерещится. Сцена-то никуда не делась, в своих границах, но на ней все казалось настоящим. Два домика по краям, палисадники с кустами и цветами, трава, скамейка, деревья, и дальше открывался с возвышенности вид на лес, реку и замок. Река текла! Деревья шевелились, в ложу со сцены дул летний ветерок, донося реальные запахи. — А танцоры тоже все это видят? — спросил Северус. — Нет, — ответила Маша. — Они видят обычную сцену и обычные декорации. Не могут же они танцевать на траве. Но вот во втором акте, когда станут слетаться вилисы, они полетят по-настоящему, ну и всякие исчезновения — это просто аппарация за кулисы. Некоторые предметы на сцене настоящие, с ними взаимодействуют. И вон та ромашка у скамейки — настоящая, то есть она создана трансфигурацией, по ней Жизель будет гадать. На сцену тем временем выбежали два молодых человека в обтягивающих лосинах, которые выделяли все, что только можно выделить. Северус с интересом уставился на танцоров, которые, к сожалению, быстро спрятались в одном из домов, а на сцену выбежал третий, к сожалению в штанах, оставил у двери соседнего домика букет цветов и ушел. Опять выбежали двое в лосинах и принялись изображать какую-то пантомиму. Определенно, у обоих задницы были что надо, да и бедра тоже. Под лосинами выделялись отлично сформированные мышцы. Но вот, наконец, Альбер (Маша шепнула, что тот, кто в светлых лосинах — это главный герой) постучал в дверь и на сцену выпорхнула Жизель. Маша, Том и Петр захлопали, и Северус услышал не только их хлопки, но и аплодисменты невидимых зрителей. Сюжет поплыл вперед, Северус сперва честно старался взглянуть в напечатанное либретто, чтобы понимать, что именно происходит, но стоило перед его взором оказаться кому-то из танцоров, сюжет тут же «вываливался» у него из головы. Помучившись этим минут двадцать, Северус решил, что ну его — сюжет, какая разница, что имели в виду авторы. Тем более что в некоторые моменты персонажи просто танцевали: деревенские парни — с девушками, этот, в лосинах, — с Жизель. Через некоторое время сцена вообще заполнилась народом в исторических костюмах; вновь пришедшие вообще не танцевали, а только обменивались жестами и ходили туда-сюда по сцене. — Эта дама в красном — настоящая невеста Альбера, — шепнула Северусу Маша. — Зачем ему две невесты? — не понял он. — Так он обманывает Жизель. Она честная девушка и не стала бы крутить роман с парнем, если бы тот не обещал ей жениться. Скоро она все узнает и сойдет с ума. — Ну, ее можно понять, в том смысле, что парень очень даже такой... ничего себе такой. Маша тихонько засмеялась и пожала Северусу руку. — В первом акте ему особо-то делать нечего, но он хорошо играет, а вот во втором акте у него будут отличные сольные куски. — И шпагат, — прибавил Петр. — Да-да, и шпагат, — улыбнулась Маша. Когда первый акт завершился, Северус в полном недоумении повернулся к Маше. — Умерла? А о чем тогда еще одно действие? — Ну вот же, смотри, — она протянула ему программку. — Жизель становится духом и спасает Альбера от смерти. Тем временем реальность вернулась — опять показался зал, зажегся свет, послышались голоса публики. — Ну что, антракт, — сказал Петр, — можно сделать заказ. — На столиках появилось меню. — Как насчет шампанского и икры? — А можно без шампанского? — спросил Северус. — Чем же ты запьешь? — А молоко тут есть? — Знаешь… кхм… икра в сочетании с молоком — далеко не лучший вариант, — сказал Том. — Возьми ананасовый сок, — подсказала Маша. Когда заказ появился на столике, Северус попробовал черную икру. — Ну, как тебе? — спросил Петр. — Забавный вкус, но селедка, которую подавала Семеновна, вкуснее, — он рассмеялся вместе со всеми. — Спрошу у нее рецепт для ваших эльфов, — сказала Маша, — это ее собственный посол. — Что скажешь о Лаврецкой? — спросил Петр Тома. — Хороша, да, — кивнул тот. — И танцует превосходно, и актриса отменная. — У маглов нынче в фаворе Бессмертнова. Но, конечно, лучшей Жизелью у них была Уланова. — Я видел Уланову в пятьдесят шестом, — заметил Том. — Возил родителей в Лондон. Это было незадолго до смерти мамы. — Ты ходил на магловский балет? — удивился Северус. — Милый, я же маглорожденный, да и родители хотели посмотреть. — Да я ничего... — пробормотал Северус. Хотел было сказать, что тоже вырос среди маглов, но никогда его родителям не пришло бы даже в голову... но решил, что это и так понятно. Интересно, его мать вообще имеет представление, что на свете бывает балет? Начался второй акт. Со сцены потянуло ночным воздухом и открылась вполне натуральная лесная поляна, заканчивающаяся обрывом. Стали слетаться и возникать из ниоткуда «девы» в белых одеяниях. — Не понимаю, почему не слышно хлопков аппарации, — шепнул Северус. — Потому что посторонние звуки тут гасятся. И топот танцоров тоже, — ответила Маша. Ну, девушки-то были ничего себе. Танцевали тоже красиво. Эта Лаврецкая такое ногами выделывала, что прямо ух! А когда прыгала, казалось, что она даже слегка зависает в воздухе. С сюжетом у Северуса опять начались нелады, хотя он, будучи магом, все-таки сообразил, что Альберу надо было стоять у креста и никуда не уходить с могилки-то. Северус все думал, ну где же пресловутый-то шпагат? И наконец дождался — Альбер вроде как должен был танцевать до упаду, и он принялся выделывать всякие фортели, а в какой-то момент, правда, в прыжке выдал этот самый шпагат. — О! — вырвалось у Северуса невольно. — Ничего себе! Какие ноги! Определенно радовало, что этот красавчик выжил, пусть вроде как и остался с разбитым сердцем. Ну и поделом. Балет закончился, пошли поклоны. Северус тоже хлопал вместе со всеми. — Что скажешь? — спросила Маша. — Что этот Альбер все-таки нехороший тип, несмотря на шпагат. — Ну... не очень хороший, но она его любит. Или ты о чем? — Да вот о том. Она его любит, а он ее не очень-то. Иначе бы хоть попытался вытащить ее оттуда. — Из могилы? — хмыкнул Петр. — С того света, — повернулся к нему Северус. — Ну или как это тут правильно называется. — Так он магл, Сева, как он смог бы? — Ну так она тоже как бы магл, а вот смогла же. Потому что она его любит, а он ее нет. — Ты очень всерьез воспринимаешь балет, дорогой, — вмешался Том. — Мне слегка мешает то, что как бы есть сюжет и нужно все время его вспоминать. Если бы я это вот не читал, то мог представить себе что угодно другое. Было бы гораздо лучше, когда просто слушаешь музыку, и что представил, то и представил. А тут... ну, они очень красиво двигаются и сами по себе впечатляющие, даже женщины. — Как странно. Ну раз понравилось, как танцуют, уже хорошо. Может, оперу попробовать? — В следующий раз — обязательно! — побыстрее отозвался Северус. А то еще потащат опять в театр завтра.***
Утром в пятницу Северус проснулся в странном расположении духа. «Осталось меньше трех дней — и домой, — подумал он сперва с радостью, а в следующую секунду поправил себя: — Даже и трех дней не осталось». Он соскучился по дому, по школе и детям, по Томми, даже — самую малость — по хвостам. Но он чувствовал, что еще не до конца изучил тот необычный мир, который для него только приоткрылся. Хорошо хоть, что до мая оставалось не так много времени. Он и Том спустились к завтраку и удивились — хозяев-то и не было. Ну, не садиться же без них за стол? Стали ждать в гостиной, сожалея, что домовые — не эльфы, у них просто так ничего не спросишь. Попросить можно, а вот спросить… Но вскоре послышались шаги, и наконец появились Петр с Машей, которая почему-то пряталась за спину мужа. — Петь, ты что, проспал? — улыбнулся Том. — Твой муж виноват, — ответил Вельяминов. — Северус, ну ты гений, забодай тебя комар! — В смысле? — перепросил тот. — В прямом! Мы с Марусей твое зелье испробовали. Маша что-то промурлыкала невнятное, ненадолго высунувшись из-за плеча мужа. Щеки у нее были как маков цвет. — А! — рассмеялся Северус. — Понравилось? — Да не то слово! Только, конечно, эта штучка не на каждый день, так и подсесть можно. — А нам такое сварить? — спросил Том. — Приедем домой — сварю, — ответил Северус, — я же вот только под Пасху зелье изобрел. — Заметь, на вас испытывать не стал, — загоготал Вельяминов. — Ну, к столу! В пятницу выбрались только в Исторический музей, который находился в совершенно чудесном месте под названием Царицыно, которое, как объяснил Петр, маги воссоздали по оригинальному проекту некоего знаменитого русского архитектора. В огромном парке были разбросаны небольшие здания в условно готическом стиле — маленькие дворцы, где и размещались экспозиции музея. Здесь же хранились предметы магловского искусства, спасенные магами в различных войнах. В Царицыно они провели целый день, а вечером приехал Шеломов с гитарой, и после ужина в гостиной пили пиво со всяческой вкусной рыбкой, пели песни, и не только магловские. Даже Маша что-то эдакое скорее продекламировала, чем пропела. А в субботу… в субботу отправились в Якутию, смотреть на мамонтов. И Северус наконец на своей шкуре убедился, насколько велики тут территории. Туннель в Сибирь располагался на настоящей станции, и в него не ныряли «живьем», как в обычные европейские туннели. — Нет, ты, конечно, можешь попробовать, если есть кислородный аппарат, — пояснил Петр. Они уселись в какую-то продолговатую капсулу, лишенную окон. Первым делом Петр поместил небольшой светящийся шар в фонарь, иначе бы они оказались в полной темноте, когда дверь закрылась. Раздалось шипение, и внутрь накачали дополнительно немного воздуха. — А сколько времени будет перемещаться эту штука? — спросил Северус, подумав невольно, что ему очень повезло не страдать клаустрофобией. — Пять минут, — ответила Маша. — Сколько?! — Так мы преодолеем восемь тысяч километров. Севушка, ты не волнуйся, закрой глаза и расслабься. Северус так и сделал, решив еще, что чем меньше он станет болтать, тем меньше израсходует кислорода. Пользуясь тем, что сидит во втором ряду, он взял Тома за руку. Судя по ощущениям, сначала капсуле придали некоторое ускорение в «корму», но потом их потащило вперед, так что даже вжало в спинки кресел. — «Он сказал «Поехали!», он взмахнул рукой, — напел Петр. Маша засмеялась: — Петр Андреевич, ты специально? Сегодня же двенадцатое! — А что, двенадцатого петь нельзя? — не понял Северус. — Так первый человек в космос двенадцатого полетел, — услышал он голос Маши и припомнил, что да, кажется, первым человеком в космосе был русский, но удивился, что для магов это тоже имеет какое-то значение. Капсула вскоре остановилась. — Станция «Якутск», — раздался голос. — Температура в поселке минус десять градусов. — Сколько?! — ахнул Северус, открывая глаза. — Это по Цельсию, — пояснил Том. — Все равно ужас, как холодно. В боку капсулы вновь появилась дверь, и они выбрались наружу. Станция оказалась небольшой, но зато с несколькими дверями, так что, видимо, в наиболее важные здания поселка можно было перемещаться, не выходя на мороз. «Зоологическая станция», — значилось на двери, к которой они подошли. Когда проходили в проем, возникло на мгновение странное ощущение в районе живота. За дверью открылась пустынная комната без окон, с бревенчатыми стенами. Но, видимо, это было что-то вроде тамбура, потому что следующая была уже заставлена сундуками, лыжами, ступами и метлами. И, надо сказать, тут было холодно. Зато в третьей комнате топилась печь, а за столом сидел маг в шерстяном свитере, который при виде Вельяминова встал и поклонился. — Доброе утро. Господин министр, бумаги готовы, — доложил он. — Княгиня, джентльмены, — он поклонился Маше и остальным. — Дорогие наши английские гости, прошу подписать документ о неразглашении. — А что, для всех секрет, что у вас есть мамонты? — улыбнулся Северус. — Нет, но секрет, где именно они живут, — сказал Петр. «Ой, ну любят эти русские наводить «тьень на пльетьень», — подумал Северус и спокойно подписал документ. Том вообще не задавал вопросов, спокойно поставил подпись. Затем их повели переодеваться в странные костюмы из оленьих шкур, а потом вытащили на мороз, где ждали низенькие сани, четыре штуки, запряженные этими самыми оленями, которым, видимо, было все равно, что люди одеты в то, что содрали с их собратьев. На санях помещались только двое, седок и «возница», который назывался каюр. Северус уселся на все те же шкуры и оглянулся на станцию — снаружи дом оказался довольно большим, но одноэтажным, и стоял посреди белой равнины. Хотелось бы сказать «бескрайней», но нет — где-то вдалеке что-то чернело, возможно, что и лес. Все уселись, и олени бодро побежали по насту. У этих чертовых саней даже спинки не было, приходилось держаться за что под руку попадется. Северус осторожно посмотрел через плечо каюра, странного малого, похожего на китайца. На санях впереди сидела Маша и спокойно так болтала ногами. Увидев, что Северус смотрит на нее, она помахала ему рукой. — А что едят мамонты зимой? — спросил Северус у «китайца». — Ветки кушают, мох, — ответил тот со странным выговором. — Но мы их подкармливаем зимой-то, однако. Весной трава пойдет, траву кушать будут, потом листья. Жир копить. «А середина апреля — не весна?» — подумал Северус. Стало вскоре понятно, что чернеющая впереди полоса — это как раз край леса, но на фоне его что-то движется. Эх, жаль, не было хотя бы магловского бинокля. А олени все бежали и бежали, и внезапно до саней долетел странный трубный звук. Северус опять посмотрел через плечо каюра и увидел, что темная масса отделилась от леса и двинулась им навстречу. А сани вовсе не собирались останавливаться. «Надеюсь, эти ненормальные знают, что делают», — подумал он, отвернувшись. Тут олень повернул немного влево, и вскоре Северус увидел и остальные сани, которые теперь двигались параллельно друг другу. В отличие от него, все остальные седоки смотрели вперед. Маша сделала жест рукой — мол, ты чего не глядишь? Северус вздохнул, повернулся в санях и чуть не свалился на снег, увидев, что стадо мамонтов, голов десять, вполне уверенно бежит в их сторону, уже трубя хором. Земля задрожала и сани стало потряхивать. Звери были просто огромны. Легко сказать, что мамонт крупнее африканского слона вдвое, и даже легко посмотреть это на картинке, но увидеть вживую… Сани наконец встали, каюры сошли с них, а за ними и гости. «Можно я лучше тут посижу?» — подумал Северус, но, конечно, тоже спустился на снег. Мерлин, мамонты стояли так близко! Достаточно было сделать несколько шагов, чтобы дотронуться до бивня. — Дунька, а Дунька? — крикнул один из каюров. — Ну, привет, голуба, привет. Мамонтиха издала рев и потянулась к человеку хоботом. Северус понял две вещи: во-первых, мамонты ручные, во-вторых, их сопровождающие все-таки не какие-то там оленеводы, а зоологи, которые и работают тут, на станции. — Здравствуй, здравствуй, — говорил человек, гладя хобот. Северус подошел к Тому — тот просто обнял его за плечи, потрясенно глядя на гигантов. Олени совершенно никак не реагировали на мамонтов, только покачивали головами — впрочем, и мамонтам на оленей было начхать, видимо, их больше интересовали люди. — С ума сойти просто, правда, Батти? — Это точно. — Питер, я все-таки не совсем понял насчет неразглашения, — обратился Северус к Вельяминову. — Даже не знаю, как объяснить. Это анклав не того, обычного, условно говоря, уровня, где все мы спокойно обитаем. Он как бы глубже. По сути, мы и работники станции — единственные тут люди. Том потрясенно посмотрел на Вельяминова. Северус — тоже, но совсем по другой причине. — А можно объяснить более доходчиво? — спросил он. — Попробую, — вздохнул Петр. — Представь себе матрешку. Первая — это мир, в котором живут маглы и изначально жили мы. Вторая матрешка — это мир обычных наших анклавов. Конечно, матрешки находятся одна в другой, но на самом деле — это просто условность. Нижний мир ведь тоже формально не нижний, он просто находится в другом измерении. — Мы, что ли, сейчас в третьей матрешке? — Ну вроде как да. — А почему мы тут единственные люди? — Потому что в этом мире не было людей изначально. Так же и в тех анклавах, которые мы создали. — А ты вот говорил о саморасширяющихся анклавах — получается, эти пространства просто открываются для нас, а так они существуют сами по себе? — предположил Северус. — Конечно. Ты же видел, наверное, некий «туман» в тех местах, где расположены границы анклавов? Ты же не думаешь, что там, за туманом, ничего нет? — Но если я упрусь в туман, я просто окажусь в другом анклаве. Получается, мы проникаем в другое пространство, осваиваем его, и чем больше создаем анклавов, тем шире перед нами раскрывается то, что было скрыто? А может ли вторая матрешка открыться нам целиком? То есть в пределах планеты? — Теоретически может, — кивнул Петр. У Северуса мелькнула мысль, что, возможно, дело вовсе не в мамонтах и носорогах, просто они тут жили себе и жили, пока не пришли люди. Правда, не с копьями и дубинками, как в первой матрешке в далеком прошлом, а со вкусным ягелем. На самом деле, это эксперимент по выживанию людей на третьем «уровне». — А почему третью матрешку открыли именно тут? — спросил он. — Почему не где-нибудь на юге? — Каком юге? — рассмеялся Петр. — Тут ледниковый период. Просто смогли войти сюда именно в этой точке. Возможно, сделаем и другие попытки. — Зоологи тут постоянно живут? — Они работают вахтовым методом, — ответил Петр. — Нельзя же сюда тащить жен и детей. Дежурят по месяцу, потом меняются. А сами месяц отдыхают, отчеты пишут… — Целителей посещают? — спросил вдруг Том. — Разумеется, но это уже давно стало формальностью. Никаких осложнений ни разу не было выявлено, разве что чисто психологическая неустойчивость к изоляции у некоторых проявлялась. — Петь, это чисто научный интерес, что ли? — Ну так само собой! Маглы летают в космос, мы штурмуем другие горизонты. — Это, конечно, понять можно, — кивнул Северус. — И сколько же матрешек в принципе? — А мы пока не знаем. Не исключено, что в четвертой матрешке бегают динозавры, — рассмеялся Петр. — Ага, аттракцион «покорми бронтозаврика», — пробормотал Северус. Зоологи тем временем взяли с саней небольшие ящички и отошли в сторону. Они открыли крышки, и из ящиков стало сыпаться и сыпаться веером на снег что-то бледное, зеленовато-серебристое. Один зоолог, с вполне европейской физиономией, немного поделился угощением и с оленями. — Это ягель, — пояснил Петр. Мамонты собрались вокруг «накрытой поляны» и принялись уминать серебристый мох. — Баловство, конечно, — проворчал тот зоолог, который остался следить за упряжками, — ну так не с пустыми же руками к ним ехать. Так что по случаю вашего визита у них сегодня банкет. — А ваши коллеги, они не русские? — спросил Северус. — Один якут, второй нанаец, третий бурят. «Надо же, а все на одно лицо», — едва не вырвалось у Снейпа. Странно, когда прошло первое потрясение от вида мамонтов, он стал думать о практической пользе выращивания этих зверюг — вот ради чего? Раз сюда просто так никого не пускают, значит, это не какой-нибудь зоологический парк — вроде, Том говорил, что у русских еще шерстистые носороги есть. Непонятно, как вообще эти звери тут оказались, но им это точно не объяснят. И все же, зачем русским мамонты? Ради бивней? В конце концов, когда мамонт умирает по естественным причинам, бивни и кости идут в дело, это понятно. Шкуру, видимо, тоже используют. Может, мамонтих доят? Северус помотал головой, отгоняя от себя внезапно вспыхнувшие мысли о зельях на молоке мамонта. Он решил, что подумает об этом потом. Но не удержался и взял в руки немного ягеля. — Тут изобретать нечего, — сказал Петр, заметив его интерес. — У нас множество рецептов зелий на нем. Маглы тоже много чего полезного из него извлекли. — Изобретать всегда есть чего, — пробормотал Северус себе под нос. Он подумал, что стажировку на третьем курсе хорошо бы попросить в России. Пусть всего три недели, но хоть в чем-то разобраться он успеет. Зелья из ягеля, надо же. Никогда даже не слышал ведь! Тут внезапно на него упала тень и голый кончик мохнатого хобота потянулся к ягелю в его руках. От неожиданности Северус чуть не выпустил мох из рук. Хобот мягко заграбастал ягель и исчез из поля зрения. — Димка, вот зараза! Тебе мало, что ли? — воскликнул зоолог. Северус повернул голову влево, и его взгляд уперся в мохнатую рыжую шерсть, взглянул выше — и встретился взглядом с двумя черными, ближе, чем у слонов, посаженными глазами. Он осторожно протянул руку и погладил хобот мамонтенка-подростка. Димка «вымахал» с азиатского слона, и у него пробивались бивни. «Мерлин, я глажу мамонта!» — успел подумать Северус, когда в следующую минуту Димка нагло забрался ему хоботом под оленью шубу, куртку — пойми поди, как это называется, — в поисках ягеля. Северус от неожиданности едва устоял на ногах. — Не балуй! Не балуй, тебе говорят! — прикрикнул на него зоолог и отодвинул хобот. — Николай Георгиевич! — Маша подбежала к зоологу. — А есть еще ягель? Можно мы еще Димку угостим? — Ох, Мария Севастьяновна, баловство это, — проворчал тот, но достал палочку (надо же, у них палочки есть!) и приманил немного ягеля, который влетел в руки и к Маше, и к Северусу. Подошли Том с Петром, им тоже дали немного мха, все дружно принялись кормить и гладить мамонтенка. Вскоре большие мамонты съели все подчистую, и Дунька затрубила, призывая стадо. Димка тоже поспешил на зов. Мамонты побрели в сторону леса — Северус с сожалением посмотрел им вслед. — А носороги тут, правда, есть? — спросил он. — Есть, но к ним лучше не соваться — они еще более агрессивны, чем нынешние, и совершенно не поддаются приручению, — ответил Николай Георгиевич. — Мы за ними наблюдаем всегда с метел, и подкормку тоже рассыпаем с воздуха. На обратном пути Северус напросился к нему в сани и всю дорогу расспрашивал о мамонтах. Оказалось, малыша назвали Димкой не просто так, а в честь найденного маглами три года назад в вечной мерзлоте почти совершенно сохранившегося ископаемого мамонтенка. Правда тот был совсем маленький, младше года. И когда в здешнем стаде родился мальчик, его назвали в честь магловской находки, чтобы Димка вроде как жил. История показалась Северусу ужасно трогательной, но он бы, конечно, ни за что не признался в этом вслух. Обратный путь в капсуле показался просто мгновением. Оказавшись в Москве, они собирались еще раз пройтись по магазинам и лавкам, чтобы накупить всяких вкусностей, и не забыть еще сладостей в подарок эльфам. — Петр Андреевич, — сказала тут Маша, — ты справишься без меня? А я в Звенигород, мне надо потолковать с Ефросиньей Яковлевной. Вернетесь, а я уже дома вас ждать буду. — Все хорошо, Марусенька? — спросил Вельяминов. — Все хорошо, — Маша поцеловала мужа, — просто очень надо. — Хорошо, конечно. — Фома Фомич, Сева, извините меня, — сказала Маша, попрощалась и пошла к арке, ведущей в Звенигород. — Кто такая Ефросинья Яковлевна? — спросил Северус. — Выражаясь по-европейски, глава Марусиного ковена. Старшая ведьма. — Надо волноваться? — Нет, конечно. Ефросинья Яковлевна для них вроде бабушки. Чуть что — сразу бегут советоваться. Один только вопрос волновал на обратном пути — как они все купленное в России потащат через таможни. Северус особенно переживал за котел, хотя на него выписали всевозможные документы с печатями. Количество покупок, сделанных за неделю, ввергало в ступор. Кроме всяческой еды Северус приобрел еще напоследок фигурку мамонта — для Томми. Они собирались в обратный путь завтра утром, после завтрака (во сколько бы ни сели за стол), чтобы хозяева все-таки смогли отдохнуть перед началом рабочей недели. Когда подъезжали к дому Вельяминова, стрелки на часах приближались к половине пятого. Их ждал накрытый к традиционному английскому чаю стол. И, помимо всего прочего, яблочный пирог. — Вот, испекла сама, — с гордостью сообщила Маша. — А вот и оценим! Она выглядела довольной и счастливой, и у Северуса отлегло от сердца — наверное, по поводу старшей ведьмы не стоило волноваться. — Оставляйте покупки, мойте руки — и к столу, — улыбнулась Маша, беря мужа за руку. — Петр Андреевич, мне надо тебе кое-что сказать. Не желая мешать супругам, Том и Северус аппарировали с мешочками в свою комнату. Но через минуту они выскочили в коридор, потому что снизу донесся просто рев бизона какой-то. — Мерлин, он что, ее убивает?! — заорал Северус, аппарируя в гостиную. Но ему и Тому, который появился рядом через секунду, предстало совсем иное зрелище: Вельяминов кружился по комнате, держа жену на руках. — Отпусти! — смеялась та. — Петруша, осторожно, ты налетишь на стол! Петруша, хватит, перед гостями неудобно. Тут Вельяминов увидел, что они в гостиной не одни, притормозил, но жену из объятий не выпустил. И тут Северус сложил два и два и его осенило. — Ребенок? — вскричал он. — Да! Дочка будет! — заорал в ответ Вельяминов. Маша, поморщилась и потерла ухо. — Оглушил совсем. Ну, пусти уже, медведь, бурбон, монстр! *** — Отмечаем вечером! — объявил Петр, тиская и целуя жену. — А сейчас пойдемте пить чай. И, пока еще не ужин, и я не напился на радостях и чего-нибудь не забыл, я тебе пару слов скажу, Том, напоследок. По делу. Пирог у Маши удался, и, к удивлению Северуса, чай тоже на этот раз заварили совершенно нормально и даже молоко подали. Он наворачивал сладости, глядя на счастливых Вельяминовых, и думал, что вот, довелось ему почти что выступить в роли аиста. — Так вот, Том, — все-таки перешел Петр к делу. — Как бы обстоятельства ни сложились, я все равно смогу прислать к тебе одного моего сотрудника, если потребуется передать информацию касательно нашего дела. Он любые границы обойдет. — Почему? — спросил Том. — Потому что он вампир. А еще он ходит днем. — Старейшина! — охнул Северус. — Да, старейшина. Получите, как говорится, и распишитесь. — И он служит в аврорате? — У нас есть спецбригада по уничтожению всякой нечисти. Упырей, к примеру, мавок-утопленниц и так далее. И он ее возглавляет. Там еще пара вампиров числится, оборотни есть. — Он русский? — удивился Том. — Конечно, нет. По рождению он римский гражданин, но египтянин, так что кем он только ни прикидывался за века. Потом засветился в Европе, сочинял о себе всякие небылицы, изображал то алхимика, то астролога. Потом приехал в Россию и пришелся ко двору, довольно долгое время был весьма популярен в высшем свете, но наши его быстро вычислили и предложили, как надоест по Европе шляться, возвратиться сюда инкогнито. Так он и сделал, и как только умер официально в очередной раз в Германии, тайком приехал к нам. Отстроился тут у нас, под Муромом, волков завел, потом скучно ему стало жить помещиком, подался на службу. — И как его зовут? — спросил Том. — Симон Вольфович — имя условное, конечно. Он был более всего известен маглам под именем граф Сен-Жермен. — Что?! — Ну, Сен-Жермен, — развел руками Петр. — Ну и что? Северус понятия не имел, кто такой этот Сен-Жермен, однако его удивило одно обстоятельство. — И что они все то итальянцы, то французы! — Ну, некоторые, правда, итальянцы, — рассмеялся Том. — А французы… Эудженио же говорил, что раньше вампиров особо привлекал именно Париж. — Вашему приятелю, мистеру Бартону, будет любопытно познакомиться с Симоном Вольфовичем, — заметил Петр. — Он хороший музыкант и неплохой композитор. После чая разошлись по комнатам. Том с Северусом еще раз пересмотрели все купленное, разложили по мешочкам и чемоданам (да, пришлось прикупить парочку), потом повалялись немного на кровати — ноги, как всегда на отдыхе, гудели после долгого хождения. Северус листал книжку на английском, купленную в одной книжной лавке — русские сказки в переводе, с живыми иллюстрациями, а потом на минутку опустил голову на подушку — и уснул. Ему показалось, что он проснулся тут же, но за окном уже смеркалось. Том убирал в чемодан книжку, а рядом, на стуле, лежало что-то плоское и квадратное, завернутое в подарочную бумагу. — Это тебе, пластинка с музыкой из Штирлица, — сказал Том. — Петру у маглов достали. — Штирлиц — это хорошо, — изрек Северус, и, не удержавшись, добавил, — а то я уж испугался, что «Жизель». — Что там слушать-то в «Жизели»? — хмыкнул Том. — Совершенно декоративная музыка. На майские приедем, пойдем на Чайковского, все равно что будут давать. — На майские, — зевнул Северус, — на рыбалку ж хотели. Опять театр? — Везде успеем, четыре дня же. Альбуса с собой возьмем. — Конечно, Альбуса. Ради него ж и рыбалка. Но я тоже поймаю рыбу. Чем, кстати, русские ловят? — Удочкой, чем же еще? Любительски-то. — А там, в одной сказке, старик сетью ловил. Выловил русалку золотую, она ему голову задурила... — Рыбку, а не русалку. Это из той книжки, которую ты Томми читал? Что за бредовый пересказ. Вот, нормальные привезем. — Ну, может, я не запомнил просто? Я так понял, что русалку. И он у нее просил для жены то новый тазик, то новую квартиру... так, пошли-ка ужинать. А то они нас из вежливости не позовут, и мы останемся голодными. Батти, а мой пирог-то все равно вкуснее? — Конечно вкуснее. — Том поцеловал Северуса. — А у Маши… ну, как у Морны. Северус хотел было сказать, что вот родится у Вельяминовых дочка, они сделают Тома крестным и станут тоже их семьей... но решил, что все-таки Петр имеет право, так уж и быть, сам обрадовать известием старого друга. Так и получилось — за ужином, в самом начале, пока еще не выпили много. Северус даже не возражал против возлияний, но сам не пил, поддерживал Машу, которая перешла на вишневый компот, потрясающе, кстати, вкусный. Вельяминовы уже и имя придумали будущей дочери — Елизавета. Елизавета Петровна — так звали русскую императрицу, а уж имя и английская королева носила, но когда Петр все-таки объявил Тому, что крестным станет, разумеется, он и никто иной, Северус все-таки не удержался и пошутил: — Батти станет крестным у Бетти. Разошлись по спальням уже глубоко за полночь, утром проснулись часов в девять, и, пока Том был в душе, Северус лежал в постели и оглядывал комнату, к которой уже привык — старинный комод, часы с ангелочком на нем, герберы из оранжереи в вазе, цветущие фиалки на подоконнике, и задумчиво водил пальцем по вышитым узорам на наволочке опустевшей подушки. В доме еще не топили, к завтраку вышли при полном параде, в мантиях. Маша зябко куталась в шаль, печально глядя то на Северуса, то на Тома. Говорили мало — так, перебрасывались фразами. Кофе и какао пили долго, даже попросили у Семеновны добавки. Но вот часы на консоли мягко прозвонили половину одиннадцатого. — Пора нам, Петя, — вздохнул Том. — Ну, пора так пора, — вздохнул Вельяминов. Они встали из-за стола, и Маша тут расплакалась и кинулась Северусу на шею. — Мы скоро... на рыбалку... ты тут смотри, сестричка, тяжелого не поднимай, — пробормотал он, гладя ее по спине, — только самых тощих зайцев спасай! Я тебе привезу зелье от тошноты... и еще там всякого такого... Маша заревела в голос, Том растерянно моргал глазами, а Петр положил ладонь на плечо жены и сказал: — Ну, полно, родная, не на фронт, чай, провожаешь. Маша достала платок и отодвинулась, вытирая глаза. — Ну? — Петр раскрыл Северусу объятия. — Давай почеломкаемся. Тот, конечно, не знал, что такое «почеломкаемся», но так же охотно раскрыл объятия в ответ, и оказался тут же притиснут к широкой груди и трижды расцелован. «Еще и диалекты придется учить», — подумал Северус. — Ладно тебе, Леонид Ильич, — фыркнул Том. — Иди сюда, прощаться будем. Кто такой этот Леонид и при чем он тут, Северус не понял, однако Петр его выпустил из объятий и полез целоваться к Тому. Видать, русские это обожали. Маша уже не плакала, а улыбалась, глядя на обнимающихся мужчин. Домовые спустили чемоданы в прихожую и выглядывали из-за двери черными кошками. Все присели «на дорожку» — Северус помнил об этом русском обычае. И вот он уже стоит рядом с Томом на крыльце, держит чемодан, собирается аппарировать. — Ну, с богом, — кивнул Петр. Последнее, что Северус увидел — это Маша, которая машет им вслед платочком.