Снежная царица Нави

Это раньше порхали бабочки, это раньше она вся светилась. Теперь у Ясуни словно выбили почву из-под ног. Сколько она ни возвращалась в Явь, сколько ни искала его, а найти уже не могла. О, как трепетало её сердце при одном воспоминании о том, как он кружил её, как звал ласково и нежно! Хотелось дни напролёт проводить рядом, только возле него. Великий богатырь Дон — говаривали, и не человек будто, а речной дух. Светояр не стал говорить о нём богам — счёл бесполезным. Ясуня даже обрадовалась. Ведь это значит, что любимому ничего не грозит, что он будет рядом. Потом, правда, долго ещё корила себя за эту малодушную радость. Ведь если бы Дон мог помочь, если бы мог убрать угрозу Скипера — как здорово бы было! Верно?.. И именно после этой же радости поняла Ясуня, что никуда уже ей не деться — засел этот человек в её сердце надолго. А верить хотелось — навсегда. Ведь любовь — она бывает единожды, так? Снова и снова она приходила в Явь. Дон ждал её — она знала это, видела по его тёплым глазам. Знала, что для него она тоже — целый мир. Или хотела этого. Ясуня полюбила душицу, невольно отмечая её среди прочих цветов яркого осеннего леса. Впрочем, скоро нежные лепестки её начали увядать, морщиться. Становилось холоднее — осень полностью вступила в свои права и готовила лес к зиме. И вместе с душицей умирал первый всплеск чувств. Дон больше не приносил цветы. Не смотрел в глаза долгим взглядом, от которого бежали мурашки. В том, как он брал её руку, больше не было теплоты. Умерла нежность, умерла любовь. Да и была ли любовь? Три дня, как Ясуня приходила в Явь, но не находила его. Три дня. А до того на сельской свадьбе он предпочёл ей какую-то совершенно невзрачную девицу с противной жёлтой лентой в косе. Ясуня раздражённо бросила камень в бурлящую реку с дурацким названием — Дон. Никакой он не дух! Духи рек не бывают такими… Богиня бросила ещё один камень, ещё и ещё, вкладывая в броски всё отчаяние, всю ярость. Глупая она, глупая! А Марушка наверняка не повелась бы на такого до приторности приятного богатыря! На другом берегу мягко крутилась под порывами ветра качуля. Сельские парни, а с ними и Дон, частенько прыгали с неё. Ясуня боялась: больно уж высокий был обрыв. Плавать она, конечно, умела, но рисковать не хотела. Но как-то раз Дон всё-таки уговорил её — не прыгать, а так, прокатиться. Не мудрено: с ним Ясуня теряла всякое ощущение опасности. Они и прокатились — не в пример медленнее, но сердце богини, словно восполняя это, билось с сумасшедшей скоростью. И она поняла, что всё-таки качули — не для неё совершенно. Но тот момент, когда Ясуня, маленькая и беззащитная, всем телом вжималась в могучего Дона… ах, тот момент… Всплеск от очередного броска получился особенно громким. Где то время? Казалось, они только вчера бросались листьями, а потом, хохоча, валялись на золотом ковре леса. А вместе с тем было ощущение, что прошли года, если не столетия. А всё-таки не было злости на Дона. На себя была — за то, что сумела упустить и разочаровать. Ведь он был влюблён? Это уж точно! А она сумела чем-то так огорчить богатыря, что он отвернулся. Кто его знает, чем… Ведь опыта у Ясуни не было… А ведь это мысль! Уже возле Молочной реки Ясуня поняла, что рассказывать всё Майе не станет ни за что. Сестра, конечно, могла бы помочь. Но у неё с Даждьбогом уж слишком всё было хорошо, чересчур прекрасно. И признавать своё поражение, видя её безоблачное счастье, не хотелось. Так что нужна была идея получше. И она нашлась. За время обучения Марушки Ясуня нашла общий язык со многими — той же Сидой, например. И уж кто-кто, а она наверняка знала, как помочь! Правда, Ясуня никак не могла понять, как можно со спокойной совестью так обхаживать Велеса — у него, между прочим, жена есть. И не кто-то там, а сама Макошь! Но сейчас её это мало волновало. Гораздо интереснее было то, что Сида смогла привлечь и удержать того, в кого сама была влюблена. А что сделала это несмотря на наличие жены — так теперь это можно и плюсом счесть. Велес днями пропадал у Додолы. Поддерживал её, всячески помогал овдовевшей богине, а за спиной болтали, что и без ухаживаний не обошлось — с него станется! Так что можно было идти прямиком к виле, не страшась быть нежеланным гостем. Одного только не знала Ясуня: как она доверит свою боль почти чужой Сиде? Как сможет рассказать всё, без утайки? А если что утаит, сможет ли ей помочь вила? Вряд ли. Только вот эта проблема решилась сама собой. Едва Сида, как всегда благодушная и радушная, спросила, чего это на Ясуне лица нет, богиню словно прорвало. Она разом рассказала обо всём: и как они встретились, и о великом счастье после, и о том, как оказалась брошенной и ненужной. Сида слушала очень внимательно. Они сидели на берегу Смородинки, и если обычно вила задумчиво созерцала огненные волны, то сейчас она с величайшим интересом вглядывалась в Ясуню. Богине стало не по себе — она поёжилась, стараясь сделать это незаметно для вилы. Конечно, это здорово, что подруга (подруга ли?) так интересуется её рассказом, но было в этом интересе нечто зловещее и противоестественное. По окончанию потока излияний души Сида со свойственной ей почти жестокой прямолинейностью заявила: — Я бы смогла его удержать. — Не сомневаюсь, — чуть удивлённо ответила Ясуня. — Ведь потому-то к тебе и пришла. Сида промолчала. На её лице, всегда эмоциональном, но лживом, отображалась вполне искренняя борьба. Что она задумала? Между чем выбирает? Стоило ли приходить к ней? Да, Сида выход найдёт обязательно — но не было бы это что-то вроде приворота. С неё станется! И в это момент Ясуня отчётливо осознала: не подруга. Марушка бы тут же вывалила всё, подбирая наилучший вариант — не для себя, а для неё, Ясуни. Потому что в таких вопросах ей всегда Ясуня была куда важнее. А Сида что-то просчитывает, задумывает явно недоброе. Ещё же не поздно уйти. Поблагодарить за внимание и гостеприимство — и раствориться за горизонтом. Да… но интересно всё-таки, что она придумает. Не сказать, что Ясуня была готова на всё, чтобы вернуть любимого, но на многое — это точно. Когда лицо Сиды просветлело, Ясуня так и не смогла распознать, какое решение она приняла. Но совершенно точно поняла, что её, Ясунины, безопасность и нравственность не рассматривались как действительно важные вещи. Сида решала что-то для себя, искала решение, чем-то устраивающее её. Только какая выгода от этого виле? У неё есть Велес — вряд ли она позарится на кого-то ещё. Но всё равно было тут что-то недоброе. В выражении лица и мрачной решимости, застывшей в глазах Сиды. Она сделала выбор и не собиралась сомневаться. Было в этом что-то схожее с нынешней Марушкой. Но теперь то «что-то» было направлено не вовне, а на саму Ясуню. — Я бы смогла его удержать… — медленно, почти по слогам протянула Сида. Да что же она, издевается?! Ясуня знала об этом, знала ещё до того, как пришла сюда! Зачем повторять, зачем бередить? Что ей стоит просто помочь советом? Не спадёт же корона! Надо всего лишь горсточка понимания — этого уже будет достаточно! Не стоило приходить. Не стоило доверяться. Не стоило, но что теперь поделать? — Знаешь, Ясь, этому нельзя научиться — увы. Даже если бы я хотела, не смогла бы тебе помочь каким-то наставлением, но! Есть у меня одна идея. Сида заговорщически повернулась к Ясуни, и в глазах её лихо сверкнул огонёк азарта. Всё лицо вилы излучало почти нескрываемое предчувствие авантюры. И самое важное теперь для Ясуни — не потерять голову, обдумать всё. — Я бы смогла его удержать — ты это знаешь. Так давай… давай я дам тебе частицу себя? Я умею это делать — и делала не раз… — Зачем? — глухо спросила Ясуня. Почему-то сейчас это казалось ей невероятно важным, словно там, в честном ответе на этот вопрос, лежит ключ к правильному решению. — А, та… надо было, — чуть стушевалась вила, но тут же продолжила с прежним пылом: — Тебе-то что? Ты только иногда будешь давать мне власть. А я… я обещаю никогда ею не пользоваться, кроме как для общения с твоим богатырём. — А тебе-то это зачем? — Считай, просто интерес. Вызов моей женственности, — игриво подмигнула Сида. Не должно это так быть. Не должно быть этой невинной лёгкости в словах, этой решительности в позе, этого запала во взгляде. Не вязалось оно всё с желанием помочь и принять «вызов женственности». С другой стороны, станет ли хуже просто от того, что Ясуня позволит иногда — только в присутствии Дона! — брать власть Сиде? Ей наверняка не до того, чтобы делать какую-то гадость. У вилы есть своя жизнь, так что это — просто жест помощи. И всё-таки помощь не предлагают с хищностью и жаром. Да и давешняя борьба, так ярко отразившаяся на лице Сиды, точно указывала на не совсем добрые намерения. Но что может случиться? Тем более, если они с Доном никогда не увидятся, что вполне может случиться, то и Сида никогда не обретёт власти. А если она начнёт злоупотреблять при Доне, то эти встречи надо будет прекратить… Да, это будет на грани невозможного. Но ведь такой ход будет просто возвращением на круги своя, к сегодняшнему положению. Так что всё честно. Итак, Ясуня ничего не могла проиграть, но могла многое выиграть. В общем и целом, такой расклад её вполне устраивал. А дурное предчувствие, отчаянно взывающее к разуму, так и осталось неуслышанным. А можно ли считать тогда, что Дон влюбится в неё, а не в Сиду? Да… наверное. В конце концов, основное время он будет проводить с Ясуней, а все эти «женственные» выходки — всего лишь шелуха, верхняя оболочка для привлечения внимания, но никак не для счастья в совместной жизни. Не так, неправда! Был в этой логике изъян, была противоестественность, но Ясуня уже сделала выбор, а теперь просто подстраивала всё под него. Интересно, так ли делает Марушка? Или у неё в самом деле нет сомнений? С одной стороны, в такое сложно поверить. С другой — от Марушки уже можно было ожидать чего угодно. Решение было принято. И как бы Ясуня не старалась, у неё уже не хватило бы мужества изменить его. Честнее ли это приворота? Наверное, всё-таки да. Приворот лишает избранника собственной воли — на это Ясуня бы точно не пошла. Здесь же всё было условно безобидно. То, что происходило после, Ясуня уже побаивалась называть безобидным. Нет, по отношению к возлюбленному, за которого она так боялась, всё было ещё более-менее невинно. Это, конечно, немало успокаивало. И даже заставляло думать, что всё честно. В конце концов, это чужой волей играться нельзя! А своей… а своей Ясуня готова частично пожертвовать ради будущего счастья — своего и Дона. И вот при каждой встрече она совершенно нелепо капризничала, вздыхала и восхищалась там, где восхищение было неуместно. Раньше, пока Ясуня была самой собой, она такого не допускала, считая искренность опорой отношений. Восхищалась богиня, конечно же, часто и бурно, но Дон совершал и такие поступки, которыми восхищаться было очень сложно. Вот, например, он рассказывал историю о том, как перебил вражеских воинов во сне. Может, Ясуня могла хотя бы не осуждать любимого, но ведь она точно знала: Дон мог победить их и в честном бою. Да и участвовал богатырь тогда в деле сомнительного благородства — он и сам признавал, что князьку просто захотелось богатства. За искренность, конечно, Ясуня порадовалась, но за сам рассказ… Может, такое одобрила бы Марушка, но вот об этом точно лучше не думать. И едва Ясуня захотела возмутиться, объяснить, что это было крайне бесчестно, как тут же начала восхвалять остроумие и находчивость своего богатыря. А он — о чудо! — внимал ей с таким восторгом, словно не существовало целого мира вокруг. А иногда богиня делала совсем уж невообразимые вещи. Вроде сущая мелочь — то бёдрами вильнёт, то выгнется как-то странно — а Дон тут же засматривался на неё, одобрительно кивал и хищно прищуривал глаза. Раньше Ясуне нравилось, когда он это делал, — его лицо становилось добрее, в уголках глаз залегали весёлые морщинки. Но теперь это был взгляд зверя, загнавшего добычу в тупик. Он знает, что жертва никуда не денется — и кружит, кружит, кружит… Ему нравится наблюдать за безнадёжными рывками, да и кушать пока по-настоящему не хочется, так что можно наслаждаться. Но Ясуня сбрасывала это наваждение. Она вполне понимала, зачем Сида делает эти недвусмысленные движения. И была просто благодарна Дону за то, что он не принял это как прямой вызов. Ведь это и называется любовью, верно? Когда чувства выше телесного единения. Оглядываясь назад, Ясуня не без гордости отмечала, что своего она добилась. Если она когда-то кому-то и завидовала — то лишь Марушке и её умению идти к цели, несмотря ни на что. Впрочем, быть совсем уж похожей на подругу она не хотела — Марушка ведь и по головам пойдёт, и наперекор совести — вернее, вывернет нравственность наизнанку, так, что всё равно окажется права. И теперь Ясуня тоже не могла разобраться в себе. Удержала ли она Дона? О, да, безусловно! Он теперь был здесь каждый день, он ждал встреч с ней. Носил на руках и дарил цветы — одному Сварогу известно, где Дон их находит в такую-то пору в Нави! Он засматривался на каждое призывное движение, жадно ловил её восхищённые взгляды. Богатырь искал одобрения, искал мимолётных несмелых ласок. Да, он был в распоряжении Ясуни. Но была ли она счастлива? Пожалуй, нет. В первую очередь потому, что сама себя ощущала жалкой. Такой преданной и обожающей, ждущей подачки — как верный пёс. И ещё, наверное, потому, что видела, как Дон ведётся на все эти банальные и глупые уловки. Ведётся на то, на что не должен реагировать по-настоящему любящий человек. Некстати закрадывалась мысль, что Дон просто хотел ею обладать. Впрочем, он и так обладает — в чём же теперь интерес? В том, что она как бы подслащает его жизнь вечным восторгом? Но ведь это скорее присуще Велесу — у него вечная жизнь, часть которой не жалко потратить на такую мелочь, и жена, которой интереснее заниматься делами, чем разбираться в хитросплетениях измен муженька. А Дон — смертный! Сколько ему жить осталось? Хорошо, если с полсотни лет. Не может же он всерьёз тратить это время на краткое увлечение! Да и нужен ли он — такой? Теперь, когда Ясуня видела, что человек этот гораздо ниже, гораздо более простой и куда менее возвышенный, чем ей казалось, она наконец задала себе самый важный вопрос. А что она на самом деле чувствует? Но ответ нашёлся очень, очень быстро — гораздо быстрее, чем она сама того хотела. Правду говорят: хочешь узнать своё отношение к кому-либо — представь что его нет. Вообще. И никогда не было. И больше не будет. Это был один из счастливейших вечеров в жизни Ясуни — по крайней мере, она была в том уверена. Дон, скинув то полусонное состояние, в котором пребывал при уловках Сиды, наконец согласился научить Ясуню плясать голубец. Танец уже давненько заинтересовал богиню, но Дон отказывался не только научить её, но даже и просто станцевать. А ведь с той девицей — с противной жёлтой лентой! — танцевал! — Ясенька, но это ведь танец о ссоре! Не хочется мне его с тобой выводить, совсем не хочется… Как бы лестно не звучали эти слова, Ясуня не верила им ни на вершок. Может, наконец проснулась столько лет молчавшая интуиция? Хорошо бы… Но со временем Дон сдался. И вот, кружась, Ясуня резво выводила витиеватый узор. Ломкие уже листья, словно вторя её смеху, весело трещали под поршнями, юбка разлеталась, создавая такую изящную волну, что богиня и сама иногда засматривалась — что уж говорить про богатыря! Да, Ясуня была привлекательна — и она едва ли не впервые начала это осознавать. Да и, сказать честно, Ясуне нравилась эта пляска и сама по себе. О, как кружил возле неё Дон! И как она величественно и обиженно — вполне искренне, благо, есть что вспомнить, — отворачивалась, хмурилась. А потом немного таяла, двигалась навстречу возлюбленному — и вот уже в его крепких объятьях. Хруст листьев и ветер искусно играли для них самую невероятную музыку — музыку леса, тихого счастья и блаженства. Устав, они попадали в листья. Ясуня вообще любила падать в листья, а теперь так уж вышло, что это стало будто бы их с Доном нерушимой традицией. Богатырь чуть приобнял её, и богиня всем телом прижалась к могучему телу любимого. И тут же встревожено подняла голову. Его напряжение немыслимым образом передалось и Ясуне. — Что-то случилось? Только бы он ответил в обычной пренебрежительной манере, что всё хорошо, только бы развеял все страхи и переживания. — Случилось, — медленно, словно нехотя, протянул Дон. — Ты слышала про Скипера? Ясенька, только не переживай так сильно! Видимо, что-то здорово изменилось в её лице. Слышала ли она про Скипера! Конечно! Он и только он повинен в тех бедах, которые накрыли Ирий. Он украл дочерей Сварога — а ведь среди них была Марушка, непоколебимая опора Ясуни в любом её начинании! Будь она рядом, наверняка не позволила бы учудить такую глупость с Сидой. Уж она бы нашла решение получше! А сколько воинов погибло! Сколько битв проиграно — мало какие заканчивались без смертей! Слышала ли она про Скипера! Она! Ирийская богиня! Но вслух Ясуня ничего такого сказать не смогла. Только пролепетала заплетающимся языком: — Что?.. Как же… это Светояр?.. — Светояр? Это ещё кто? — недоуменно переспросил Дон, и у Ясуни тут же немного отлегло. Хорошо, что это не дедушка послал её богатыря. Она не смогла бы этого простить. Теперь — не смогла бы, хоть это и несправедливо. — Я обязательно вернусь… сюда… к тебе… только разберёмся с этим выползнем — и сразу же я буду тут… — горячо шептал богатырь куда-то в макушку богини. Ясуня почувствовала, что объятия стали крепкими, как никогда. Мировое Древо, да он и впрямь не хочет оставлять её! И — видит небо — богиня отдала бы всё, только бы он не уходил. Скипер — верная смерть для каждого! А тем более — обыкновенного человека. — Это… обязательно? — едва сдерживая слёзы, спросила богиня, слепо ведомая призрачной надеждой на лучшее. — Он убил моего друга, — вдруг чётко, словно выполняя приказ, ответил Дон. Он теперь смотрел Ясуне прямо в глаза, и в лице его проступили упрямство и гнев. Величайшая верность — верность воина. — Когда? — только и выдохнула Ясуня. Она уже ничего перед собою не видела — глаза застилали слёзы. Хотелось домой — дома всегда найдётся решение. А ещё хотелось до конца времён оставаться в объятиях своего богатыря. — Не знаю, Ясунька, но очень скоро. Грубые пальцы легко коснулись её щеки, утирая сорвавшуюся слезу. На мгновение Дон замер, словно раздумывая. И мысленно махнув на всё рукой — это решение слишком уж явственно отобразилось на лице, — притянул Ясуню к себе. Богатырь обнимал её совершенно по-другому — трепетно, нежно. Ясуня поняла, что сейчас будет. Почувствовала с полнейшей непреложностью, ведь она всё-таки была женщиной. И со всей страстью, на которую была способна её неопытная, неискушённая душа, ответила на поцелуй. Вихрь закружился внутри богини, шаловливый, безумный ветер, который, казалось, нет-нет, да и унесёт Ясуню в пропасть. Лишь один раз она отвлеклась от счастья — для того, чтобы злобно затолкать естество Сиды. Конечно, вила сделала бы всё не в пример лучше, но это было то, что Ясуня никогда и никому не смогла бы отдать. Даже если всё пойдёт наперекосяк, даже если она всё уничтожит… У неё были эти мгновения. У неё было то, чего она она так жаждала — взаимность, ответ её тёплым чувствам и невысказанным желаниям.