Ван Ибо, двадцати двух лет от роду, студент по профилю современные танцы и хореография, был в дерьме.
“Лучше бы я не гуглил”, — в ужасе и с некоторой тоской думал Ибо, трагично заламывая брови и откладывая телефон в сторону, чтобы таращиться в потолок и размышлять о своей жизни. До информационного похода на соцсети у него был призрачный шанс на выживание, но теперь — абсолютно очевидно — он вляпался в Сяо Чжаня совершенно основательно и бесповоротно. Потому что когда красивейший на свете человек с добрым и нежным голосом, которые он использует для едких и саркастичных комментариев, оказывается не просто чудесным новатором-трудоголиком, преподающим редкий курс в двух университетах и практикующим в дизайнерской фирме, но является еще и эксперт-консультантом в Blizzard-мать-его-Entertaiment — у тебя просто нет шансов. Ты просто отдаешь ему свое трепещущее сердечко — и все. Ибо издал невразумительный звук, похожий на всхлип или стон. Его краш — чертово божество и совершенство. Ну и как теперь прикажете жить? Пальцы покалывало. За плотно закрытой дверью было слышно, как работает телевизор в общей комнате и кто-то ходит по коридору до туалета и обратно. В комнате стояла электрическая из-за включенного ночника тишина, заполняющая пространство между размеренными вздохами Ибо, перемежающимися с его сердцебиением. Он думал на самом деле всего секунду — и то только для галочки - а потом снова схватил телефон. Ему было необходимо воспользоваться законным разрешением написать Сяо Чжаню и он собирался пустить его в ход прямо сейчас. Старательно игнорируя электронные часы на дисплее, настойчиво указывающие ему, что сейчас полвторого ночи вообще-то, Ибо открыл приложение почты. Пустое окошко для текста не гипнотизируется и, как следствие, волшебным образом не заполняется правильными словами, которые растопили бы сердце профессора и самого Ибо выставили бы с наиболее выгодной — со студенческой, конечно же, только со студенческой - стороны. С десятой попытки Ибо очень гордо пропечатывает первую строчку и не стирает ее.“Здравствуйте”
Слово висит красиво и одиноко. Ибо смотрит на него и хмурится, потом задумчиво прикусывает губу и припечатывает еще слово, так что получается:“Здравствуйте, профессор”
Дальше идет веселее — правильно говорят, что это только начать трудно, — потому что за словом — второе, и вот уже получается целое послание, почти идеально.“Это Ван Ибо. Я пишу Вам по поводу собственной темы для конференции”
Коротко и ясно. Понятно. Но! — Ибо щурится — как-то не располагает к дальнейшему разговору. Блин.“Вы сказали, что нужно обсудить в личном порядке”
Так-то лучше. Выглядит — не подкопаться. Ибо еще минутку любуется на свои успехи в эпистолярном жанре и, довольный, жмет кнопку "отправить". Если повезет, то в качестве доброго утра у него будет висеть весточка от Сяо Чжаня. Он рубился в аналог тетриса, находясь на грани сна из-за слепящего глаза даже на минимальной яркости экрана, когда пуш-уведомление оповещает о новом письме. Ибо почти скипает его вверх, чтобы проверить утром и не тревожиться на ночь глядя, но тут цепляется за имя отправителя. Сообщение скрывается на панели управления, а Ибо подрывается, садясь на кровати. Дрожащими руками, с бешено колотящимся сердцем он открывает сообщение от Сяо Чжаня, думая, что умрет вот прям щас. Он пролистывает пересланный текст собственного письма в диалоговой ветке и понимает, глядя на время получения, что ему ответили уже через 15 минут после его письма. В долбаных два ночи с крошками. До того, как проскролить еще раз и увидеть ответный текст, Ибо, к своему ужасу, внезапно вспоминает правила деловой переписки и пункт о том, что писать после девяти — просто неприлично. А ведь Сяо Чжань так любит отстаивать личные границы. И, что вполне вероятно, очень даже может послать его сейчас нахрен. Пиздец. Зажмурившись, Ибо все-таки решается, забивая на нерво учащенное сердцебиение. Чуть приоткрывает один глаз, а потом смотрит уже двумя.Здравствуйте. Предлагайте тему — а я подумаю. И Вы подумайте, справитесь ли. С уважением, СЧ
“Ух, блядь”, — облегченно думает Ибо. — “Пиздец. Вот это инсульт посреди ночи, прости господи”. От ощущения распускающегося узелка напряжения в груди он даже как-то теряется, едва не тыкая на предложенные автооветы вроде “ок, понял” или еще хуже: “буду держать в курсе”.“У Вас есть какой-нибудь совет?”
А что вас интересует? С уважением, СЧ
Ван Ибо хочется ответить: “вы”, но, конечно же, пишет не это.“Когда конференция, профессор?”
Ваша староста должна была передать информацию
“Вряд ли Сюань Лу успела это сделать”, — думает Ибо, прикидывая, пошлет она его нахрен, если он напишет ей прямо сейчас, так же, как Сяо Чжань. Ответ сиятельного профессора, по крайней мере, выглядел как весьмо умело перефразированное “отвали, будь добр”. И только Ибо решил утопиться в бесконечном стрессе по этому поводу, как тут же приложение известило о новом входящем.В любом случае, в декабре. Так что у вас есть время подумать, но не очень долго. Готовьте список тем, пишите мне — а там решим.
Ван Ибо задохнулся и перечитал еще раз. Сяо Чжань был… хорошим. Черт возьми, он был мягким и нежным, там, под коркой профессионализма, и от этого сердце Ибо очень сладко кольнуло нежностью. Он чувствовал очень сильное счастье, обнявшее всего его и укрывшее теплой волной непередаваемого восторга. Раскинувшись на кровати и довольно прикрыв глаза, он слушал собственные мельтешившие в голове мысли. Сяо Чжань не послал его, хотя мог бы. Не дал понять, что он абсолютно безнадежен и нежелателен, хотя мог бы. Что-то такое пузырилось внутри и отдавало покалыванием в кончики пальцев. Хотелось говорить, говорить и говорить. Стоило что-то придумать, хоть что-то, чтобы Сяо Чжань ответил ему снова сейчас. Это голодное чувство жажды сконцентрировалось у Ибо в животе, когда он, глубоко вздохнув ртом, снова взял телефон в руки. Дисплей показал 3:15 утра, и он замер, так и не сняв блокировку экрана. Если Сяо Чжань не спит, потому что работает или, охгосподибоже, не спит из-за того, что считает необходимым отвечать на письма Ибо из-за каких-то своих преподавательских заморочек, связанных с чувством долга, то не будет ли правильнее тогда ничего ему сейчас не писать, ведь вопрос можно посчитать закрытым? Не лучше ли дать ему уйти спать? Ведь, насколько уловил Ибо, Сяо Чжань очень много работал и вряд ли имел много возможность высыпаться. Укладываясь на бок, Ибо еще раз открыл почту и перечитал сообщения. Сердце горело и ныло от любви. На душе было очень сладко и хо-ро-шо. — Спокойной ночи, Сяо Чжань, — пожелал Ибо глядя на прочитанное входящее и отложил телефон под подушку. Все завтра. Теперь у него есть официальная причина написать Сяо Чжаню еще раз. Чувство, что все будет хорошо, смешалось с приятной усталостью и превратилось в сон. *** Ибо с братанами мариновался на съемках нового ролика Джексона, потому что тот — многофункциональный тиран, которому невозможно отказать. Абсолютно восхитительный, конечно, но это не отменяет факта его невыносимости в вопросах планирования и соблюдения этих самых планов. Ей богу, Джексон Ван должен был стать тайм-менеджером целого мира. Но в университете он учился на режиссера-постановщика, а за пределами учебных аудиторий, еще со времен школы, пытался строить карьеру независимого артиста — что у него получалось, но какой ценой… — Так! — голос Джексона, орущего в режиссерский микрофон, ввинчивается в самый мозг, - Снято! - и Ван Ибо думает, что эта фраза и следующая за ней, как тень за телом, “еще дубль!” будут сниться ему в кошмарах до конца жизни. Ему нравятся вещи, связанные со съемками, но не все: на самом деле — только являющиеся непосредственно съемкой; может, еще репы — иногда; и первые два часа ожидания между локациями — до того, как становится абсолютно невыносимо. “Может”, — думал Ибо в первое время, — “если управлять процессом, то не так скучно”. Исин, например, просто обожал это дело: торчал с Джексоном у монитора, горячо спорил, глядя в маленький экран, и что-то доказывал, потом они непременно ругались — расходились в разные концы площадки, пыхтели в уши ассистенткам — и возвращались обратно, принимаясь за работу с усердием и синхронизацией адских близнецов. Лично Ибо это пугало. Каждый раз. Восторг Цзи Ли, с которым тот носился по площадке, поправлял костюмы и щебетал в гримерках с артистами, повторяя этот круговорот действий часами напролет, тоже обескураживал и не поддавался никакому определению. Видимо, все дело было в его экстравертности. Наверное. Ибо не знал. Его страдания разделял только дружище Сынен, которому каждый раз не слишком-то везло — потому что съемки выпадали на его выходные, и в этой закономерности виделась какая-то — чья-то — злая гениальность — и его запрягали разнорабочим на площадке, так что он впахивал от и до, уж точно не страдая в ожидании. Сынен просто ненавидел съемки Джексона, но каждый раз соглашался, ломаясь на доводе о “нищeте студенческой жизни”, “трудностях рабочего процесса” и “необходимости каждых свободных рук”. Ему многое было известно о мечтах и их крахе из-за стылой действительности. Так что он каждый раз строил это свое лицо, а потом, жалко улыбаясь, появлялся на локации со своей обычной фразой, которую использовал в такие дни вместо приветствия: “и вот он я...” — Ибо его обожал, Исин его обожал, а Джексон совершенно точно собирался посвятить ему песню. Пару раз Ибо пробовал тоже что-то делать на площадке — на него наорали световики, он мешал операторам, и в конечном итоге Джексон выкинул его в гримерную, — пытаясь распробовать на вкус такую обожаемую его друзьями съемочную жизнь, но, в результате, все упиралось в то, что он танцор и хореограф, может быть, иногда постановщик — все. В том-то и было дело. Ибо просто хотел танцевать и ставить танцы — остальное ему не было интересно. И с этим не было проблем, пока он снова и снова не попадал на бэкстейдж, сходя с ума от той отвратительной разновидности ничегонеделания, которая заполняет время между делами. Сегодня был первый съемочный день, который длился уже 18 часов подряд, и после окончания этого проекта Ван Ибо уверил себя, что он, во-первых, больше никогда не согласится помогать Джексону, а, во-вторых, отоспится на своей прекрасной мягкой кровати, прогуляв учебу. Некоторое время назад одна очень, ну прямо Очень известная технологическая компания, занимающаяся производством телефонов, камер и прочего съемочного оборудования, объявила конкурс, и Джексон решил, что это отличная возможность. Конечно же он собрал их всех, потому что, очевидно, все они были частью его команды или типа того. Даже, черт возьми, Чжочэн приехал в свое окно между парами, потому что Джексону были необходимы неоновые крупняки с этими скулами. А ему никто не мог отказать. Хотя бы из-за чувства собственной несостоятельности, которая посещала всех без исключения, окажись они в зоне его чрезмерно активной деятельности. План был почти стандартный: сам Джексон написал песню и занял режиссерское кресло, Исин отошел под командование Ибо, с которым они должны были сделать постановку танцев, а Цзи Ли вписался в стилизацию самостоятельно. У них был месяц или около того. Плюсов, даже в случае неудачи, им обещалась куча: помимо обещанного денежного гранта — который они разделят между собой в случае успеха — и вожделенной техники для Джексона. — Вы понимаете, какой охват аудитории? — заламывая руки и мечась по гостиной, как загнанный зверь в клетке зоопарка, беспокойно ораторствовал Джексон, пока на него безразлично смотрели уже давно согласные друзья. — Я засвечусь с исполнением и съемкой, в любом случае. Ибо — на тебе постановка и это будет в титрах, так что в любом случае это можно будет внести в портфолио, ты же волновался из-за подачи заявки на SDC — вот, пожалуйста, такая возможность. Исин, ради бога, умоляю, ты мне нужен в кадре и на подхвате у монитора. Цзи Ли… — Мне просто нравится тусить, чувак, — отзывается Цзи Ли, отмахиваясь. И вот теперь — это. Ибо валялся на матах затемненного спортивного зала, где они снимали, уложив голову на колени Цзи Ли, в ожидании, когда Джексон перестанет пить кровь у съемочной группы и объявит перерыв на пожрать. — Ибо, взглянешь?! — заорал в микрофон Джексон, и Ибо поднял взгляд от телефона. — Не, — записал он ему голосовое сообщение в ответ, потому что энергии на то, чтобы громко говорить, у него не было вот вообще, — я доверяю вкусу Исина. На самом деле он ставил эту рутину целую неделю и из-за количествa сегодняшних дублей его уже от нее тошнило. — Эй, — Цзи Ли был худшей подушкой в мире: он постоянно ерзал, поправляя задирающуюся на бедрах юбку какого-то найденного им в гримерке возмутительного балахона из ослепительно-серебряного люрекса, и тут же с энтузиазмом преображался в Диву. Объемный светло-розовый парик, позаимствованный у ребят с другой площадки, надо сказать, действительно вписывался в образ, над которым, истошно гогоча, работали его подружки-визажистки. Ибо не посчастливилось заглянуть на секундочку, по дороге в туалет, и узреть своими собственными глазами момент Превращения, когда Цзи Ли — хотя, учитывая его новый… облик, так, наверное, было некорректно к нему обращаться? — стоял кверху задом, с матерным кряхтением натягивая на себя колготки. Сногсшибательного эффекта на площадке он не произвел — все уже успели привыкнуть к его эксцентричности, но, что странно, ощущался он весьма органично. — Эй, ты что, спишь? Ибо поднял взгляд чуть вверх от экрана телефона, чтобы посмотреть в лицо нависнувшего над ним Цзи Ли. — Да, - сказал он убийственно серьезно, — ты меня разбудил и теперь будешь проклят. — Ну тогда супер, — довольно кивнул Цзи Ли и — да черт тебя задери! — снова поерзал. — У меня сел телефон, я хочу жрать и хочу нормальный перерыв в тишине, — пожаловался он. Ибо угукнул. — А ты что, опять пялишься на инсту Сяо Чжаня? — Нет! — и заблокировал телефон, хотя, конечно, в этом не было никакого смысла, потому что будучи сверху Цзи Ли видел, как он скролил ленту Сяо Чжаня. Все еще никаких обновлений, если кому интересно. — Перерыв! Давайте поедим, — возвестил Джексон, тяжело поднимаясь со стула и потягиваясь.***
— Милые ножки, — сказал Джексон, вилкой с наколотой сосиской указывая в сторону острых коленок Цзи Ли, кокетливо выпирающих в крупную сетку черных колготок. — Спасибо, милый, — игриво похихикав, Цзи Ли заправил за ухо выбившуюся пышную прядь парика, а потом театрально посерьезнел: — Смотреть, но не трогать, дорогуша! Ибо заржал, перекатываясь к стене, чтобы с большим удобством наблюдать за разворачивающейся драмой. Наконец-то что-то клевое и веселье в кругу друзей. — А если позову на ужин? — поддерживая игривый тон, спросил Джексон. С набитыми щеками он смешно шепелявил и оттого выглядел в разы менее секуально, чем пытался себя показать. — Что, прям так сразу? — изумленно похлопал ресницами Цзи Ли, шлепнув Сынена по рукам, когда тот потянулся за его пакетиком кетчупа, — ты ведь имени моего даже не спросил, красавчик. — Ну так…— начал Джексон, и тут же закашлялся, подавившись. Исин бросил в него бутылкой колы. Сынен устало покачал головой, разрывая оберточную бумагу своего свертка. Чжочэна никто не трогал. В зале стояла благодатная тишина. Было хорошо. Атмосфера пахла усталостью и счастьем. Ибо веселился, ему было так замечательно от этого момента, что почти больно. — Зови меня Карамелька, — смилостивился Цзи Ли наконец, запихивая в рот пригоршню жареной картошки. У Джексона слезились глаза, и из-за этого его осуждающий взгляд вышел еще более комичным. — Может быть, это магия имени, не знаю, — вздохнул он, скроив свою самую сексуальную физиономию, — но тогда бы это объяснило, почему ты такая сладк- — А-а-а, — прервал его Цзи Ли — Карамелька — погрозив пальцем, — полегче на поворотах, красавчик, а то мой друг тебе наваляет из ревности, — пихая сидящего рядом Чжочэна локтем под ребра, — он такой. Просто зверь. До жути ревнивый. — Я не ревнивый, я голодный — отзывается Чжочэн, жадно откусывая сразу половину ролла с салатом из курицы. Джексон уже собирается что-то сказать, но тут вступает до этого молчавший Исин: — Спасибо, режиссер Ван, что продемонстрировали нам этюд на тему неудачливого подката непрофессионального соблазнителя. Все снова ржут не скрываясь, а Джексон добродушно ухмыляется: — Я профи, просто Карамелька выглядит настолько сногсшибательно, что я растерялся, — оправдывается он, уже окончательно расслабившись и откинувшись спиной на корзину с мячами. — Ох, благодарю, дружище, — улыбается Цзи Ли, снимая и откладывая парик в сторону и тем самым оставляя образ Карамельки, — всегда знал, что ты ко мне неравнодушен, приятно было получить подтверждение. — Всегда пожалуйста, — ржет Джексон, протягивая ему раскрытую ладонь, — ноу хомо, бро. — Ноу хомо, — кивает Цзи Ли, обхватывая его ладонь своей в крепком рукопожатии, — приятно с тобой работать. После еды все становится жутко лениво, вся накопленная усталость обрушивается на них неподъемной тяжестью и желанием просто полежать. Они обсуждают, сколько еще за сегодня успеют отснять, что в планах на другие дни и о каких моментах стоит подумать. — Ты снимаешь бэкстейдж? — спрашивает Джексон у Цзи Ли усталым голосом. Он лежит на мате, растянувшись в полный рост и закрыв глаза: может немного отдохнуть, пока идет монтаж сцены и переустанавливают свет. — У меня будет классное видео про гримерку, работу над артистами и с пары дублей, — отвечает Цзи Ли, роясь в телефоне с озабоченным видом. — Спасибо, — тихо дышит Джексон, уже, видимо, засыпая. — Да без проблем, все равно скучно. Ибо все время таращится на аккаунт Сяо Чжаня, не отодрать. — Эй, — возмущается Ибо не открывая глаз. Ему тоже хочется немного поспать, раз следующий эпизод его, — не все время! — Оу, чувак, — Джексон вздыхает и поворачивается на бок, укладывая голову на сгиб локтя, — а ты точно уверен, что он хотя бы би? Джексон засыпает, маты погружаются в усталую тишину. На площадке, вдалеке, переговариваются монтажеры, шуршат ассистенты. Ибо открывает глаза и медленно садится. Сжатый телефон больно врезается гранями в ладонь. О таком он не задумывался.***
Ибо страшно признаться, но до того, как обезумевший от усталости Джексон не сказал, он сам даже и представить не мог, что Сяо Чжань может оказаться… ну, гетеро? Меньше всего ему хотелось поддаваться стереотипам, но, черт возьми, Сяо Чжань выглядел так нежно, так стильно, так ухоженно в конце концов! Его голос? Его движения? Он не мог быть гетеро совершенно точно! Не мог же?... Ибо не знал, он зависал на его аккаунте, разглядывая каждый миллиметр фотографий, как будто пытаясь найти в них ответ на мучившие его жаркие сомнения. Он страдал вплоть до утра пятницы, когда по уже сложившейся утренней привычке полез проверять инстраграм на наличие отсутствующих обновлений. В этот день все было не так, как обычно. Хотя бы потому, что вместо фоток макетов и плакатов в сторис висел видео-бумеранг, на котором Сяо Чжань чокается бокалом с какой-то девицей. На видео — неоновые сине-розовые огни, искристое золото шампанского и счастливые улыбки. И самое ужасное: девица, которая отмечена как Лидия, — выглядит просто чертовски секси. Ибо ревностно переходит по ссылке на ее аккаунт и сразу же опрокидывается мгновенным узнаванием: ну конечно же, она успешная и богатая, а еще хрен разберешь, какие у них с Сяо Чжанем отношения. Его это беспокоит больше всего, потому что совместных фоток, которые он успел заметить при быстром пролистывании ленты, — дофига, вот прямо дофига. И ладно бы только фотки с прогулок, посиделок в ресторанах и барах — уже само по себе подозрительно, так в комментариях какой-то лютейший флирт между этими двумя. Ибо это убивает. Он ощущает острый приступ изжоги, словно по ошибке перепутал бутылки и глотнул не воды, а уксуса. Внутри все горит, и чтобы как-то справиться с этим мучительным состоянием, Ибо, сам не зная зачем, лайкает все фотки, на которых есть Сяо Чжань. Пусть знает, стерва, вот пусть просто знает. Будь Ибо в адекватном состоянии, можно было бы спросить, что тебе сделала эта женщина и что ей нужно знать, дорогой? Но Ибо не был. А когда бы снова стал, то все равно сам сгорел бы со стыда. Ревность — да, будем называть вещи своими именами, не будет же он врать сам себе, — ревность и какая-то тихая паника с бешенством приводят к тому, что Ибо возвращается на аккаунт Сяо Чжаня, выбирает самую будоражащую на его взгляд фотографию и… дрочит на нее. Не отрываясь взглядом от улыбающегося с экрана лица, Ибо рваными и яростными движениями, очень зло, пытается стереть с себя знание о том, что есть какая-то женщина и что сам Сяо Чжань может быть… Оргазм получается какой-то неприятный: сухой и хлесткий — Ибо как будто бьют по лицу наотмашь. Опустошение и пришедшее вместе с ним неправильное по ощущениям успокоение поднимают Ибо настроение. Внутри все еще что-то скребется, поэтому он лезет в почту и набирает короткое сообщение для Сяо Чжаня. Послание гласит:“Профессор, я решил, что точно буду участвовать в конференции”
Не то чтобы очень информативно, как планировал для стратегического Следующего Письма Ибо, но ему нужно было как-то отметиться и успокоить самого себя. Земля уходила из-под ног, и даже очевидная натуженность предлога его не волновала. Ответа нет целый день, и за это время Ибо успевает накрутить себя с десяток раз, успев достать Цзи Ли в универе и Исина на работе. — Остынь, придурок, — кричит через весь пустующий зал тот, бросая в Ибо мячик для тенниса. — Уже! — врет Ибо. В животе подъедает что-то жгучее и горячее, пока он пролистывает ночную переписку с профессором. Все же хорошо, правда? Сяо Чжань хорошо с ним общается, он его заметил. Та женщина… ну, просто есть. Не стоит накручивать себя из-за нее, потому что природа их отношений не ясна (по крайней мере он не нашел ни одного поста с признанием в любви, поцелуями или подписями “я и мой любимый”) “Все хорошо”, — продолжает уныло думать Ибо, тюленясь поздним вечером на диване в общей комнате, пока Чжочэн, похожий на смерть — но очень привлекательную — смотрит по телевизору какую-то медицинскую документалку. “Ладно, последний раз”, — убеждает себя и лезет в почту. И очень удивляется входящему. Оно висит непрочитанным, и это странным образом запускает по новой механизм нервного приступа. Мысли летят со скоростью поезда, направляющегося в город 2046. “Как я пропустил, твою мать!” “Господи, письмо было пиздец, он пошлет меня нахрен!” “Какого хрена, уже ведь одиннадцать вечера, а писал я утром!” Он так ерзает на подушках, не зная, как поудобнее сесть, что к нему даже поворачивается Чжочэн. Впрочем, ничего не говорит, и это даже как-то подбадривает. Ибо злится на себя, отметает прочь сомнения и решает вскрыть конверт — в метафорическом смысле, конечно же, это ведь электронное письмо. Ван Ибо ждал этого целый день. Целый день бесился и изнывал, чтобы в конечном итоге прочитать эти слова…Ок, понял
… Ибо кажется, он даже может слышать голос нейросети, отбривающий его механической и дежурной фразой. — Ну блядь, — выдыхает он и злобно кидает телефон на диван. - Ну ты и придурок, - комментирует эту выходку Чжочэн, даже не глядя на него. И знаете что? Ван Ибо даже с ним согласен.