***
— Я король мира! — клянется Ибо, вываливаясь из раздвижных дверей местного магазинчика с пекарней, где Цзи Ли заказал торт для Исина. Большущая квадратная коробка из белого картона обвязана блестящей лентой — это чтобы сохранить интригу, поясняет девушка у кассы так, будто он должен об это знать не хуже нее. В квитке, в графе “примечания к заказу”, действительно значится пункт “непрозрачная упаковка, можно даже уродливую — для поддержания интриги”, и в этих строчках слышится глас Цзи Ли. На время смотреть страшновато, но если поднажать, то он успеет точь-в-точь, очень ювелирно вписываясь прямо в дверную щелку за Сяо Чжанем. Ибо комкает квиток и выбрасывает его в мусорку. Коробка просто ОГРОМНАЯ, и он прижимает ее одной рукой к груди, поддерживая снизу коленом, прикидывая, как бы так довезти посылку до универа с наименьшими потерями. Цзи Ли пообещал открутить ему яйца, если шедевр кулинарии растрясется. Так бы можно было просто запихать все в рюкзак и забить. В принципе, если привязать на сидение позади себя, то… — Извините, — кто-то трогает его за плечо и говорит женским голосом с некоторым акцентом. — Молодой человек, вы купили все, что вам нужно? Ибо оборачивается. Напротив него стоит иностранка. В синем платье и желто-коричневом крупно-вязаном кардигане. На руках у нее ребенок — какой-то маленький ребенок, Ибо никогда не умел определять возраст детей по виду, — и еще один в коляске. Глаза у девушки голубые и просто огромные, пучок светлых — натуральных — волос распадается. Лицо измученное и такое заебанное, что Ибо против воли чувствует к ней какое-то положительное чувство расположения, как землячке на чужбине или со-сестре по несчастью. — Вам ведь не нужно в магазин, вы все купили? — еще раз спрашивает она с какой-то надеждой, Ибо совершенно неведомой. — Э-э, да? — он как будто и сам не до конца уверен, глядя на коробку с тортом. Совершенно сбивающий с толку вопрос. Вообще не та ситуация, в которой ожидаешь оказаться утром середины недели у продуктового магазина. — Слава богу! — сияет лицом девушка, опуская ребенка с рук на землю. И это еще больше придает всему происходящему сюрреалистичности. — Вы не могли бы приглядеть за детьми минуточку? Мне нужно быстро кое-что купить из продуктов, но если я туда пойду с ними, — она смотрит на стоящего на земле ребенка с каким-то тяжелым значением, — то это превратится в ад из капризов. Ибо огорошен. Что вообще происходит… — Пожалуйста, всего минуточку! Я очень быстро, обещаю! — она другой рукой качает коляску, в которой кряхтит младенец. Такого просто не может происходить в реальной жизни. — Э-э, ну… — Ибо без понятия, что ответить на такую просьбу. Он дико опаздывает и вокруг куча людей, ему не вполне понятно, почему она подошла именно к нему. Но девушка, видимо, настолько отчаялась и преуспела в самообмане, что приняла его ответ за согласие, и уже в следующую секунду Ибо в бедро толкнулась коляска, а свободную руку была вложена крохотная ладошка ребенка. — Спасибо! Я мигом! — прокричала девушка уже в дверях магазина. Ибо с ужасом осознавал происходящее. — Гэгэ, а мы сегодня с мамочкой будем делать печенье для бабушки. Она сегодня приезжает. Я ее еще никогда не видел. Эта бабушка живет далеко. А потом мы поедем в парк аттракционов, — сообщил ребенок, и Ибо уставился вниз. Чтобы разглядеть своего собеседника, пришлось сдвинуть коробку чуть подмышку. Ребенок — мальчик — смотрел на него, задрав свое симпатичное пухлощекое личико. Глаза у него были привычно миндалевидной формы, но такие же ярко-голубые, как у женщины. Ибо ужасно умилился. — Вот как, — сказал он, непроизвольно сжимая детскую ладошку крепче, когда рядом проехал доставщик на скутере. Господи боже, до чего же дети маленькие! — Я люблю печенье. — Это будут печенечные динозавры с цветной глазурью, — доверительно сообщил ребенок. Лицо у него было преисполнено довольства, будто то, что его оставили у входа в магазин с незнакомым человеком, его совершенно не смущало. — Неужели, — Ибо всерьез заинтересовался разговором о печенье. — Eсть какие-то формочки или вы будете вырезать их вручную? — Формочки. Мы их в магазине купили, — мальчик наморщил нос и улыбнулся. — Там есть Афровенатор, Брахиозавр и Лексовизавр, — Ибо размышлял, удастся ли выпросить у Чжочэна, чтобы он испек печенье в форме динозавров и раскрасил… — А тебе какие динозавры нравятся, гэгэ? — Не думаю, что у меня достаточно знаний в этом вопросе, — признался он, — я их не различаю. — О, — у мальчика округлились брови, и он сделался очень озадаченным, — гэгэ, я могу тебе рассказать, и тогда ты сможешь выбрать любимого динозавра. Ибо обернулся к магазину, стараясь сквозь витрину разглядеть маму мальчика. Ах да, и другого ребенка — он нервно глянул в сторону, проверяя наличие коляски рядом. Сердце на секундочку подвело. Она стояла все там же, где и до этого, и младенец все так же спал. Светлая макушка женщины маячила между стойками в овощном отделе. Ибо снова глянул на мальчика. "Динозавры" — звучит прикольно. Вряд ли он сам пойдет гуглить этот вопрос. — Спасибо, братец, — сказал он, улыбнувшись. Мальчик просиял и залепетал. — Так вот, гэгэ, динозавры делятся на плотоядных и растительноядных. А еще на тех, кто ходит на четырех ногах и на двух… За десять минут Ибо узнал подробную классификацию и эволюцию динозавров, а также общими усилиями они с мальчиком определили, что его любимый теперь — Муттабурразавр, потому что он звучит сложно и устрашающе. И когда обсуждение уже подошло с серьезной дискуссии о правдоподобности “Парка Юрского периода”, Ибо даже с некоторой досадой для себя услышал женский голос: — Спасибо большое! Мама мальчика стояла, нагруженная каким-то непомерным количеством пакетов. — О, — Ибо замялся, отпуская руку мальчика и подталкивая его в сторону девушки, — рад был помочь. — Мамуль, я рассказал гэгэ про динозавров, — сообщил ребенок счастливо. — Вот как? — она запихивала пакеты в корзину под коляской. — Прошу прощения, если это было утомительно. — Это было интересно, — нахмурился Ибо. — Тогда ладно, — улыбнулась девушка, разгибаясь. — Спасибо за помощь. И она положила огромный пакет M&M и две упаковки с сэндвичами ему сверху на коробку с тортом. Ибо подзавис, глядя на все это, а потом посмотрел на нее. — Прошу прощения, если отняла слишком много твоего времени. Надеюсь, ты никуда не опоздаешь. Ибо моргнул, а когда открыл глаза — женщина была уже достаточно далеко. — Пока, гэгэ! — крикнул обернувшись мальчик. Ибо поднял руку, прощаясь, и внезапно вспомнил кое-что. Он, блядь, опаздывает! И ему просто пиздец!***
Домчать до универа и забросить торт на кафедру Цзи Ли, заняло тридцать пять минут от начала лекции. Ибо расхаживал перед закрытой дверью взад и вперед, набираясь решимости. Ему очень, ну очень не хотелось заходить прямо сейчас, но вместе с тем он понимал, что минуты утекают и чем дальше, тем хуже будет. — Ну не выкинет же он меня, правильно, — убеждал себя Ибо, с кривым выражением лица разглядывая дверную ручку. Блин, он просто должен это сделать это. Прямо сейчас. Дернув на себя дверь так же, как отрывал прилипшие к ранкам пластыри, Ибо ввалился в аудиторию. Если бы его попросили выбрать сейчас самое омерзительное чувство в мире, то он бы без колебаний сказал — вот это вот дерьмо. И ведь, казалось бы, можно было бы привыкнуть к обращенным на тебя в полной тишине глазам аудитории за такое количество опозданий. Но как-то совершенно непривыкаемо. — … безусловно, это… это…— Сяо Чжань прервался, глянув на Ибо, и он принял это за ожидание объяснений, поэтому решил покаяться сразу, пока высматривал свободное место. — Я очень-очень прошу прощения, что опоздал. Клянусь, это не моя вина. Дело случая. В первом ряду, напротив Сяо Чжаня, никто не сидел. — Эм, — Сяо Чжань махнул рукой, и Ибо в пару шагов дошел до свободного места, втекая за пустующий стол. — Кхем. Идеальное место, решил Ибо. Даже несмотря на омерзительнейшее ощущение, что за его спиной сидит целая куча народа и все они без исключения буравят его спину взглядами. Зато Сяо Чжань так близко, что можно рассмотреть, как он… Как он… — Эм, да, — у прекрасного профессора почему-то задрожали руки, и он, будто невзначай, убрал их в карманы. Лицо выражало некоторую обеспокоенность, а глаза панически бросали взгляды туда-сюда. — М-м, так… да. Ибо прищурился. Сяо Чжань рвано вздохнул и обернулся к проектору. Экран показывал пиксельное изображение без каких-либо опознавательных знаков. Что-то как будто было не так. — Так вот, как я говорил ранее… я… эм… Скулы Сяо Чжаня горели, а взгляд показался беспомощным, когда он чуть отвернул лицо и посмотрел в потолок. Что за хрень, не понял Ибо. А потом понял. Ебаный. В рот. Профессор сбился с мысли посреди лекции и теперь не мог ухватить за хвост обсуждаемую ранее тему, забыв, о чем говорил. Перед целой толпой студентов. Пиздец. Вот почему Сяо Чжань ненавидел, когда кто-то приходил в середине лекции, - окончательно уверился Ибо, чувствуя подступающую холодящую душу волну ужаса. Он и раньше улавливал какие-то заминки, но почти незаметные. Чаще всего профессор продолжал говорить дальше, не обращая внимания или делая вид, что ничего не происходит. Блядь. Задержка длилась от силы минуту, но Ибо знал на личном опыте, что когда с тобой такое происходит - время растягивается на вечность, а выбраться из вороха мыслей, вытащив нужную, все никак не получается. Он решил, что стоит принять огонь на себя, дав Сяо Чжаню возможность переключиться на что-то еще, а потом вернуться к брошенной мысли. — Меня какая-то мама попросила постоять у магазина с ее детьми, пока она быстро сходит за продуктами, — сказал Ибо, пристально глядя на Сяо Чжаня. Его лицо горело. Профессор перевел на него взгляд и неприязненно скривился. — Что за бред? — Клянусь, — Ибо пригнулся грудью к столу, чтобы податься чуть ближе к Сяо Чжаню. В аудитории за спиной кто-то захихикал, — она оставила меня со своим маленьким сыном и каким-то младенцем. Лицо Сяо Чжаня вспыхнуло полностью, и что-то Ибо подсказывало, что уже не от смущения. Чужой гнев отдавался болезненным тянущим чувством где-то в желудке и неприятным зудом. Ну, по крайней мере, Сяо Чжань больше не ощущает себя потерянным и униженным. — Это что, новый эквивалент перевода бабушек через дорогу, студент? — кажется, он приходил в еще большую ярость с каждым своим словом. — Да нет же, — Ибо требовались огромныe усилия, чтобы не сжаться в крохотный комочек и не забиться под стул. — Мальчик успел мне рассказать про динозавров, пока мы ждали его маму. Знали ли вы, что первый динозавр был найден в 1825 году и это был Игуанодон?... — Вы!.. — Сяо Чжань задохнулся, а потом резко отвернулся к столу, хватая пачку распечаток. Его выпирающие под серо-голубым тонким джемпером лопатки выглядели гневно. Ибо ненавидел себя каждой клеточкой собственного тела, но соглашался, что это был лучший из исходов. “Ты что, бессмертный, твою мать?” — мигнул экран телефона входящим от Сюань Лу. “Что за цирк, блядь.” — Короче, — пошуршав минуту листами, повернулся к аудитории Сяо Чжань, выглядя все еще взбешенным, но уже держащим себя в руках. — Возвращаясь к вопросу о фотомонтаже в книжном деле и о том, как это связано с цифровым искусством… Ибо кивнул. — Но сначала об опозданиях: я буду закрывать двери аудитории на ключ, если любители опаздывать не прекратят заявляться посреди лекции. Надеюсь, это вопрос решенный. День планово катился нахрен. Ибо ощущал омерзительное скребущее чувство внутри всю пару и поэтому, чтобы забить его чем-то сверху, очень внимательно конспектировал лекцию. Почему-то вместо ощущения удовлетворения оттого, что он помог Сяо Чжаню перезагрузиться, его жгло чувство обреченности. Как будто он все проебал. — Ван Ибо, — окликнул его Сяо Чжань, когда Ибо в числе первых, сливаясь с толпой, собирался сбежать из аудитории по окончании лекций, — подойдите, пожалуйста. Ибо смотрел в пол, на стильные ботинки профессора и на серые тонкие брюки. Сяо Чжань рвано вздохнул, а потом заговорил, и голос его звенел неприязненным раздражением. — Не нужно меня спасать, мистер Ван, — бросил он, и от его слов, оттого, что он все понял, у Ибо вспыхнули уши. — Не нужно выставлять себя идиотом, если вы таковым не являетесь. Не нужно меня спасать: я квалифицированный преподаватель и в моей практике немало подобных случаев. Меня не нужно будет спасать от ситуаций, которые вы сами создаете, если вы будете соблюдать правила. Об уважении к коллегам мы уже говорили. Меня разочаровывает, бесконечно разочаровывает такое отношение студентов. Вы даже не представляете, насколько я зол на вас сейчас. Голос Сяо Чжаня был ровный, он не повышал его и держался уважительно, на грани дружелюбия, но именно от этого Ибо было так плохо. Ему просто хотелось умереть. И никогда больше не попадаться профессору на глаза. Он ощущал себя таким несчастным. И одиноким. Почему-то очень одиноким. — Идите, мистер Ван, — все же сказал Сяо Чжань, и именно эти слова заставили Ибо все-таки поднять глаза на его лицо. Внутри все крутило от желания заскулить, попросить прощения и расплакаться, цепляясь за ноги. — До свидания. “Нет”, — жалобно попросил Ибо Сяо Чжаня в своей голове, глядя, как тот огибает его и выходит из аудитории, вливаясь в толпу студентов. “Пожалуйста, не уходи так”. Внутри все горело желанием покурить. Ван Ибо выдохнул ртом и поднял взгляд к потолку, чтобы набежавшие слезы так и оставались в глазах. Блядь.***
— Этот персиковый крем — просто отвал, — чавкает Исин, уплетая свой деньрожденный торт. Ибо слышит только его довольный голос, не обращая внимания на слова, — он собирается лежать лицом в стол до конца жизни. — Цзи Ли, чувак, люблю тебя, спасибо. — Все для брата, — отвечает гордый Цзи Ли, а потом хлопает Ибо по плечу: — Ну давай, я оставил тебе гейский хвост. В ответ неопределенное умирающее мычание. Он не хочет — теперь не хочет: до наступления этого упаднического этапа в его жизни он дрался с Цзи Ли за право владения радужным куском торта, который приходится хвостом Рэйнбоу Дэш, который она сама и пожирала, — его больше не интересуют никакие радости жизни. Он просто хочет растаять, как цветная глазурь, и исчезнуть из мира. Навсегда! — Оставь его, отойдет, — советует Джексон — ах, чувственный дружище Джексон — и пинает его коленом, совершенно случайно, потому что угловой столик в столовой маленький, но зато с диванчиками. Ибо не издает ни звука, вслушиваясь в гомон обеденных разговоров, всех разом, чтобы не слышать в своей голове сказанные Сяо Чжанем слова. Обрывки диалогов проходят через него, и он усилием заставляет себя их замечать, потому что лицо взбешенного профессора разгорается в его воображении все ярче. Просмотр по живописи у первокурсников перенесли… У них там есть такая девчонка талантливая, дойди посмотри… Заседание дипломной комиссии… Сроки сдачи так и не утвердили… Преподавательская переаттестация на носу… Да, слышал, на какие-то лекции будут приходить внеплановые наблюдатели… Третий корпус затопило, так что мастерские закрыты как минимум до конца недели… — У нас в эту пятницу будет круглый стол на кафедре, приходите, — внезапно бросает Цзи Ли, как будто случайно вспомнив, посреди жаркого обсуждения режиссерских решений в фильмах Вонг Карвая между ним, Джексоном и Исином. — Приедет несколько крупных шишек. Будем обсуждать дизайн в рамках современного искусства и все такое, — он душераздирающе вздыхает. — Хорошо было бы, чтобы слушатели были не только с нашей кафедры. — Ага, — бесцветно бросает Ибо. Ему пофиг. — Я пойду, — клянется Джексон очень уж оживленно. Этот всегда говорит, что в их-то время и при их-то профессии не стоит кичиться, влезая максимально во все доступные (и не слишком) сферы. Для этого, как его. Бэкграунда. Ибо вот уже ничего не хочет в этой жизни. Только, может, стереть пережитый позор. Агх, какой же кошмар! — Твою мать! — выдает он, внезапно кое-что осознав. В мозгу щелкает. Ибо открывает глаза и медленно садится, безумно оглядывая друзей. Те тоже молчат и смотрят в ответ, выжидают. — Может, мне изменить стиль? — Парни явно не понимают, что за умозаключение и по какому вопросу. — Пластическую операцию я не потяну, но что-то отвлекающее точно должно сработать. — Чо? — Джексон щурится, и оттого выражение его лица еще более неописуемо-непонимающее. Ибо не обращает на него внимания, продолжая свою тираду: — Я покрашусь! Это сотрет прошлого меня из памяти Сяо Чжаня, и я смогу получить шанс на перерождение наших с ним отношений в этой жизни! — Исин и Джексон дружно стонут, причем первый еще и прикрывает лицо ладонями, усиливая эффект разочарования. — Господи, нет. — Чувак… — начинает осторожно Цзи Ли, насмотревшись Энимал Плэнет и теперь аккуратно подбираясь к Ибо, как к обезумевшему зверю. Ибо не желает замечать обеспокоенности и только накидывается на него: — Цзи Ли, помнишь, у тебя подруга, которая учится на парикмахера, искала модель на покрас? Может, она меня покрасит? — Боже. — Цзи Ли закрывает глаза, сдаваясь. — Нет, оставь, — обращается к нему Исин, трогая ладонь, безжизненно опущенную на стол, между тарелками с остатками торта. — Мне уже даже интересно, чем это все кончится. — Ох, ладно, — соглашается Цзи Ли, и вот тут не ясно, с Исином ли или просто прощая себя за очередное потворство безумству Ибо. — Но в пятницу ты поможешь мне кое с какой волокитой, понял? Ибо фыркает. Настроение у него заметно поднимается. Забрезжившая надежда возвращает желание жить, а вместе с ним — желание съесть этот восхитительно пахнущий, до умопомрачения кремовый, торт. — Заметано, — соглашается он, преисполнившись решимости загрузиться быстрыми углеводами под завязку. Вдруг сладкое действительно сделает его менее грустным и чуть более счастливым. Как если бы в другой фантастической реальности Сяо Чжань никогда не был его профессором, сам Ибо не был так неудачлив, и они оба были влюблены в друг друга с первого взгляда.***
Стыдно было признаться, но Ибо загонял в своем плейлисте демку последней песни Джексона. Плохо сведенная и подчищенная, она звучала все равно… было что-то такое в голосе и в интонации, когда он пел: “не оставляй меня любящим тебя”. Это что-то определенно трогало за сердце и вроде как хотелось, ну, довериться ему? Взять за руку, посмотреть в глаза и... Ибо не знал, что. Но чувствовал явную стыдобу от осознания, что его расплавило от текста песни, посвященной его другом своей гипотетической девушке, которая могла бы быть в его жизни, если бы у него было на это время и ему кто-то нравился. Которую он пел тем же голосом, что шутил свои дебильные шутки про кинзу или просил принести туалетную бумагу. Уму непостижимо. Ибо поражался, вслушиваясь в мелодию, от которой его уже порядком подташнивало. Пиздануться. Какой же кри-инж. Как если бы кого-то из айдолов попросили на шоу показать парочку приемов из их флирт-арсенала, а он на это запал (что, конечно, с Ибо тоже случалось. Джехен, привет, позвони). Кри-и-инж. Стоило признать очевидное, хотя бы перед самим собой. Хотя бы с воем, уронив лицо в ладони. Да, он купился на сладкие заверения парня (который представляет, что в кого-то влюблен, господи боже!), который еще и его братан — о таком точно никто не должен знать. Никогда. Даже сам Джексон. Never. — У-у-у, бэйб, донт лив ми лавинг ю, — в очередной раз пропел Ибо единственную строчку, которую мог точно разобрать на слух из всего текста, уже даже не злясь на то, насколько он одержим этой песней. Все равно, даже если его бубнеж кто-то разберет: в коридорах полно стенающих второкурсников, оставивших свои учебные долги на конец рабочей недели и теперь носящихся в истерике по аудиториям, в поисках преподавателей. В бочину надутого пуфа, на который Ибо завалился, ощутимо пнули, а потом еще раз. — Вставай, дорогуша, — услышал он елейный голос Цзи Ли, после того как вытянул наушник и явил миру лицо. Свет ламп неприятно резал глаза и слепил после блаженной темноты, создаваемой большим капюшоном толстовки, которую он натянул себе на голову до самого подбородка. У него была эмо-фаза, спровоцированная разбитым сердцем, и он собирался выжать из нее все, включая всевозможные дружеские скидки, время которых истекало. Например, бесформенное валяние в зонах отдыха и сопутствующие этому приносные обеды и всяческие подбадривания. Цзи Ли, пользуясь своим вертикальным положением на полную, возвышался над ним сурово и драматично, подражая легендарной позе Северуса Снейпа. И, надо признаться, дизайнерский черный плащ действительно работал на нужный эффект. Ибо впечатлился. — Что? — максимально страдающим голосом спросил он, намекая на то, что умирает. — Давай, красавица, поднимай задницу, — невпечатленно кивнул ему Цзи Ли, так и не разняв скрещенных на груди рук. Ибо фыркнул. Этот коротышка всегда был самым злобным и черствым среди прочих его друзей. То ли дело Чжочэн… — Так, ну-ка давай. И Цзи Ли снова пнул его пуф, намеренно — сто проц намеренно, засранец! — задев ботинком его голень. Чжочэн бы так никогда не поступил! Правильно, возразил голос в голове Ибо, он бы молча тебя сбросил на пол. И то верно. — Ну что, что? — Ибо скорчил рожу, долженствующую означать: «оставь меня в одиночестве до самого угасания Солнца, но можешь дать мне шоколадку, если принес». Приход Цзи Ли всегда означал, что опять нужно куда-то идти и что-то делать. Разговаривать с людьми возможно даже. Ему не хотелось. — Ты обещал мне помочь сегодня, — закатил глаза Цзи Ли. — В обмен на это. Он ткнул в высветленную до светло-русого оттенка макушку Ибо. Прямо в маленький вихор на темечке, вокруг которого завивались прядки волос. — Ауч, — пораженно уставился на Цзи Ли Ибо, - ты чего?! — Просто сходишь со мной нa парковку и заберешь одного деда, а потом проводишь со мной до кафедры, — Цзи Ли очаровательно улыбнулся и спрятал руки за спину. — Тебе же все равно заняться нечем, — сказал он, и только Ибо собирался возразить, как заметил группу шумных первокурсниц, которые целенаправленно шли в сторону диванов, стоявших напротив его пуфа. Фу. Святость этого места была испорчена. — Ладно, — не очень-то воодушевленно согласился он, пытаясь подняться. Вышло это у него раза с шестого, и из-за ощущения, что все видят его барахтанья, все становилось еще более мучительно-смущающе. Цзи Ли корчил рожи, но не помогал. Такая уж у него политика — пока не попросят. — Фух, погнали, — запыхавшись сказал Ибо, расправляя измятую толстовку на животе. И они пошли.***
Цзи Ли как раз рассказывал, что собирается по-свински нажраться в ближайшие выходные, чтобы выкинуть из головы тупых студентов, которые даже не могут написать приличное письмо преподавателю, их идиотские тесты с невообразимыми ответами, крeтинские нескончаемые вопросы и жалкие лица, когда они приходят умолять о пересдаче, когда Ибо увидел в конце коридора Джексона. Тот ничего не подозревал, просматривая распечатки и прижимая к груди груду пластиковых бутылок с водой. Ибо довольно сощурился, игнорируя треп Цзи Ли. Как-то, пару месяцев назад, Джексон бахвалился, что учитель Чанг, в класс к которому они ходили вместе с Ибо, так его задрал, что он теперь может выполнять наскоки и поддержку в любое время дня и ночи. — Клянусь, — сказал Джексон, самодовольно щурясь, и Ибо захотелось врезать по этой самодовольной роже сию же секунду, но Джексон был слишком симпатичный, чтобы ходить с фингалом, поэтому он сдержал порыв, — у меня теперь рефлекс. Я теперь могу удержать кого угодно без предупреждения. Тело само реагирует. — Пиздишь, — чисто из вредности не согласился Ибо, хотя палка учителя Чанга могла и не такое сделать с честным человеком, он знал. — Отвечаю, — горя глазами, клятвенно заверил Джексон, приложив руку к сердцу, чертяга. — Спорю на что угодно. “На что угодно” звучало слишком заманчиво для воспаленного недосыпами мозга Ибо, поэтому он не прeминул попытать удачу: — Спорю на ящик Монстра, — сессия-то близко, а денег на энергетики совсем нет, если хочется питаться хоть чем-то, кроме химозной растворимой лапши, — что ты не сможешь сделать мне пять раз поддержку в самых неожиданных условиях. Джексон сощурился. Его сессия была также близка и неотвратима, а халявный ящик монстра стоил спора. — По рукам, — ухмыльнулся он, требуя рукопожатия. И вот теперь он, Джексон, даже не подозревал, что Ибо, как настоящий хищник семейства кошачьих, засек его… Бедный несчастный Джексон был должен Ибо еще три внезапных наскока и потому… — Лови меня, Джексон! — Ибо с диким воем бросился по коридору, с наслаждением отмечая отчаянное выражение лицa Джексона, который, поняв, что происходит, тоже нечеловечески заорал: — Нет! Сука! Не смей! Ибо, дьявольски хохоча, запрыгнул на него. По полу разлетелись распечатки, под аккомпанемент раскрывающихся бутылок. — Ну какая ж ты мразота, — с постным лицом сказал Джексон, распластавшись под Ибо на кафельном полу. Ибо в ответ довольно оскалился. Он стал еще на шаг ближе к вожделенному ящику Монстра. Кажется, жизнь и правда начала налаживаться. — О-о-о, — замогильно пропел Цзи Ли, возвышающийся над ними во весь свой не слишком-то впечатляющий рост. — А ты, стало быть, Ахилл? — спросил он у Джексона, потому что частенько так его называл по неизвестной Ибо причине. — Тогда где твой Патрокл? — Почему он Ахилл, — поинтересовался Ибо, чуя подвох в этой мутной истории. — Потому что Ахилл завалил Гектора, — объяснил Цзи Ли, и яснее от этого ситуация не стала, если не принимать во внимание, что в последнее время он все чаще обращался к Ибо этим именем — “Гектор”, — если бы ты взял курс европейского искусства, то знал бы это. — Почему я Гектор? — обиделся Ибо, хотя причин для этого вроде бы даже нет, кромe упрямствa и желания не соглашаться со всем, что ему говорят, — я хочу быть Ахиллом. Хочу быть Ахиллом. Цзи Ли задохнулся от восторга. Джексон поморщился и, возводя глаза к потолку, тяжело вздыхая, сказал: — Я скорее Парис. Цзи Ли от этого смешливо фыркнул, а Ибо побольнее ткнул Джексону в ребра — ему не особо нравится, когда он что-то недопонимает, а его друзья, прямо сейчас, пользуясь этим, издеваются над ним. — Вставай, Парис, вставай! — завопил Цзи Ли, сдерживая смех. — "Потом обязательно стоит у него уточнить что это все значило", — мы все уронили! — Пожалуй, — заржал Джексон под Ибо, и он почувствовал, как под ним ходуном ходит чужое тело. — Кхем… — очень холодно хмыкнул кто-то незнакомый, и Ибо отвeл взгляд от в мгновение спавшего с лица Цзи Ли… *** Ибо видит только расшнурованные черные мартинсы, и чтобы разглядеть что-то кроме яркой кислотно-желтой прострочки подошвы и края штанин коротких черных брюк, он чуть упирается локтем в пол и ложится щекой на ладонь, поднимая лицо вверх. Видит прикольные серебряные цепочки, подвешенные двойным рядом за круглые карабины на поясные шлевки; кожаный черный ремень с пряжкой-монограммой Луи Виттона; перехватывает взглядом изящные мужские руки и тонкие узловатые пальцы, унизанные кольцами; тяжелые часы бледного металла на запястье и голое предплечье с подтянутыми до локтя рукавами черной водолазки под вздернутыми туда же манжетами белой рубашки, на которую надет сверху черный свитшот - в глаза бросается белая надпись Michael Collins поперек груди, белеющие треугольники воротничка рубашки, а между ними - высокий черный ворот. С интересом смотрит выше, чтобы узнать, что за дива выглядит так неиронично высококультурно в лучших традициях стритстайла и — не верит. Потому что это одновременно самый лучший и самый жуткий момент в его жизни. Внутри живота все стягивается в плотный-плотный комок. — Позволите пройти? Я тороплюсь, — говорит недовольным голосом бледный Сяо Чжань и тянется оттянуть ворот своей черной водолазки, сверкая кольцами на пальцах. Он выглядит так без преувеличений драматично и великолепно со своими уложенными наверх волосами, страдальчески изломанными бровями и по-вампирски яркими губами, что Ибо на него больно смотреть. Больно в прямом смысле, потому что шею щемит из-за неудобной позы, а сердце аж сжимается от такой неправдоподобной красоты. Нереально, чтобы человек — смертный — выглядел вот так, ходил среди обычных людей и разговаривал с ними… Ибо понимает, что, кажется, засмотрелся, потому что взгляд Сяо Чжаня уже начинает потрескивать электричеством нетерпения, этот ток Ибо чувствует по всему своему парализованному телу и заодно тонет в периферийных мыслях о том, что не прочь испробовать на себе этот взгляд при других обстоятельствах. Джексон под ним кряхтит и елозит, пытаясь что-то сказать, но Ибо не глядя закрывает ему рот повлажневшей от волнения ладонью и понятливо кивает: — Конечно, проходите. Сяо Чжать кряхтит, а потом чуть морщится: — Не могли бы вы… откатиться? — и как-то неловко указывает на развалившихся в обнимку поперeк прохода молодых людей, как будто бы раньше перед ним никогда не выкладывался ковер почитателей. — Не переступать же мне через вас. Ван Ибо машинально опускает взгляд вниз, на тяжелые на вид ботинки профессора с рифлеными подошвами, и тяжело сглатывает. В голове — горячая чернота, во рту — сухость. И только одна яркая ясная мысль громким эхом все повторяется и повторяется в пустоте его сознания: “НАСТУПИ НА МЕНЯ, УМОЛЯЮ...”. Ибо снова смотрит профессору в лицо, улыбается-щерится, укладываясь на бок и поднимая лежащую на полу ногу, сгибая ее в колене — как бы говоря: вот, Джек, рисуй меня как своих французских девиц, — и галантно указывает свободной рукой на образовавшийся проход: — Вот, прошу, профессор. Сяо Чжань выглядит ошарашенным всего секунду, но очень быстро берет себя в руки, подхватывая игру. Вежливо улыбается, хотя его задранные вверх уголки губ носят больше зловещий и даже лютый характер, отчего по позвоночнику у Ибо бегут холодные мурашки, почему-то скапливающиеся внизу живота и концентрирующиеся в члене. Стояк случается моментально. — Благодарю, — голос Сяо Чжаня очень нежный, обещающий милостиво задушить сразу же после самых адских пыток. Взгляд, впрочем, напоминает горький шоколад в блискучeй хрустящей упаковке — такой же жесткий с первого взгляда, но топящий и терпкий, если знать на вкус. Ибо выдерживает его прямо, почти не поддаваясь панике, за что вознаграждается протянутой открытой ладонью и уже другой, тягучей смешливой улыбкой: — Вставайте, пол холодный. Лучше бы вы на газоне валялись. Ибо смотрит на эту руку, представляя себя Адамом с фрески Микеланджело на уроках истории искусства, предаваясь такому же священному неверящему ужасу: запястье заключено в браслет, напоминающий половину наручников, и от этого становится как-то нестерпимо хорни — он хватается и следует за силой рывка, впитывая в воспоминания удивительную нежность чужой кожи и прохладу сухих узких пальцев, утонувших в его огромной, на контрасте, ладони. Этих ощущений вполне бы хватило, чтобы воскресить его на грани смерти, которая вот-вот неминуемо нагрянет. Джексон, все это время трепыхающийся выброшенной на берег рыбешкой, все-таки освобождается от тяжести и садится, даже не матернувшись сквозь зубы ни разу, и тут же подрывается, хотя лучше бы продолжил будто бы незаметно растирать свою задницу: — Я провожу вас, профессор! Сяо Чжань все еще продолжает смотреть на Ибо — Ибо все еще сжимает его пальцы в своих — и говорит, очевидно, Джексону: — Буду признателен. Профессор отворачивается от Ибо, чужие пальцы выскальзывают из его, и он машинально за ними тянется, издавая какой-то позорный скулящий звук. Чужие плечи коротко вздрагивают, но Сяо Чжань не оборачиваясь идет дальше по коридору. Ибо пялится ему вслед со всей тоской, на которую способно его изголодавшееся, изнывшееся от чувств сердце. Ладонь горит, и ее хочется облизать, чтобы сохранить чужой запах и вкус внутри себя. Под коленку прилетает болезненный удар, и Ибо шипит, злобно уставившись вниз, чтобы поточнее прицелиться и пнуть Джексона в ответ, который ползает по полу и сгребает разлетевшиеся бумажки, пытаясь своим взглядом взорвать Ибо мозги. Может быть, это и срабатывает - по крайней мере, Ибо действительно чувствует, как его кожа начинает растрескиваться от ужасающе жаркого стыда за нестерпимоe желаниe, расслаиваясь на пепельные хлопья. — Дома поговорим, — весьма многообещающе предупреждает Джексон и злостно выдирает из-под его пятки листок. — Пойдем-пойдем, — быстро пыхтит суетящийся Цзи Ли, тыкая Ибо под ребра со спины. — Повеселился и хватит, нам еще старика встречать. — Эм, Цзи Ли… — мнется Ибо, натягивая толстовку ниже, — ты иди, мне тут это… надо…в туалет… Он зачем-то машет рукой, указывая на пах, и Цзи Ли сначала хочет что-то сказать, скорчив гримасу, а потом замирает с открытым ртом и понятливо охает. — Епта… Ибо, — он закатывает глаза так глубоко, что они вполне себе могут сделать полный оборот и вернуться на свое место снизу, — серьезно, что ли? Ибо жмет плечами: ему не стыдно, только очень-очень хочется поскорее закрыться в кабинке туалета и хорошенько себе отдрочить, разбирая в своем воображении на кадры насмешливый искрящийся взгляд, легкое подрагивание губ и ощущение чужой кожи на собственной. От предвкушения у него уже зудит вся кожа под джинсами. — Ладно, иди, страдалец, я сам справлюсь, — вздыхает Цзи Ли и испаряется в направлении двери на лестницу, вынимая из кармана визжащий телефон. *** Отлетевшая в стену дверь едва удержалась на петлях, снесенная страстью Ибо, с которой он толкнул ее, влетая в дальний туалет на шестом этаже. Ему было все равно, что пара парней отмывались от краски у раковин и кто-то еще мог затесаться в кабинках: его интересовала только последняя приоткрытая дверца в плотном ряду таких же ободранных и изрисованных дверец, которые когда-то давно были ровно выкрашены в чистый белый цвет. Щелчок задвижки оглушительный и должен был бы охладить его, но отчего-то осознание некоторой уединенности и того, что он собирался сделать в этой грязной кабинке университетского туалета, не только представляя Сяо Чжаня, но и ощущая на себе его прикосновение, находясь с ним в одном здании, наоборот обдало Ибо волной будоражащего возбуждения. Сбросив себе под ноги рюкзак, он отпинал его куда-то в угол и на секундочку прикрыл глаза. Медленно вдохнул носом — воздух носил устоявшийся запах краски и сигаретного дыма. Пальцы мелко дрожали, пока Ибо пытался расстегнуть на себе чертовски узкие джинсы одной рукой - ту, которую трогал Сяо Чжань, он держал поднятой, не желая стереть с нее зыбкое касание. Сдирая плохо поддающуюся ткань вниз вместе с трусами, Ибо думал только о Сяо Чжане. О том, что он, кажется, совсем ебнулся, но, но… Ни с чем не сравнимый запах туалетной воды, сигарет и разгоряченного спешкой тела. Блестящие от бальзама губы, тронутые усмешкой; полоска белой чувственной кожи под горлом, обтянутым водолазкой; и эти трогательные руки, так прекрасно умещающиеся в его собственных, такого замечательного, просящего обнять их и согреть размера руки. Протянутая раскрытая ладонь, чуть розоватая… Ибо шумно выдыхает, открывая рот и снимая с языка ладонью густо набежавшую вязкую слюну - правая рука, нетронутая, все еще зависла в воздухе. Грубо прихваченная в кулак, уже сочащаяся — от одних только невинных образов — головка такая чувствительная, что эти ощущения практически невозможно пережить. — Бля… — жалобно всхлипывает Ибо, прихватив свою нижнюю губу зубами и всасывая ее в рот до боли: так, как ему нравится. Под зажмуренными веками — Сяо Чжань крепко хватает его ладонь и сжимает, позволяя почувствовать себя абсолютно защищенным в этот момент, хотя бы от падения; в этой кабинке — сейчас — Ибо трет пожестче выступающую венку под головкой, распаляясь сильнее. “Господи, Сяо Чжань”, — думает он, растворяясь в мелкой дрожи, когда подносит к лицу правую ладонь. “Я сдохну в корчах”, — когда утыкается носом в свою раскрытую ладонь, сильно вдыхая остаточную тень чужого желанного запаха. Собственная кожа как будто действительно пахнет терпко и остро. Ибо представляет, как его всего обволакивает этот запах, усиленный от пота, когда Сяо Чжань, разгоряченный и возбужденный, окружает его своими руками и ногами, позволяя нырнуть лицом в шею и давая своему запаху проникнуть внутрь, заполнить легкие Ибо. Он глухо стонет, облизывая пальцы широким длинным движением — и еще раз, чтобы полностью собрать вкус. Горький и солоноватый вкус. Ибо просовывает три пальца себе в рот по самые костяшки — оттопыренный мизинец упирается в щеку — с силой поглаживая мокрый горячий язык. В воображении — это пальцы Сяо Чжаня — и ощущение растянутых губ, давления на язык и навязчивое видение внимательного цепкого взгляда Сяо Чжаня, который трахает Ибо в рот , наполняя своим вкусом и запахом, вкупе с яростными и неловкими из-за непривычности захвата рывками кулака на члене — это почти слишком. — Ха-хаа… — задыхается Ибо, пытаясь посильнее всосать свои пальцы, втягивая щеки, как будто бы пытаясь сделать лучший в жизни Сяо Чжаня отсос. Его ведет — трясет от напряжения в мышцах, от сдерживаемого дыхания, от воспоминания от легкого подергивания плечей Сяо Чжаня, когда тот повернулся, — память услужливо напоминает, как выглядит голая узкая спина Сяо Чжаня с тонкой хрупкой талией, которую он мог бы обхватить руками, удерживая его, пока… — Бля-ядь… — выстанывает Ибо, дергая бедрами, вгоняясь в кулак. Бля. Под веками, в абсолютной темноте, бегают цветные росчерки, похожие на картины Кандинского — об этом можно было бы рассказать Сяо Чжаню, отстраненно думает Ибо, откидываясь спиной на дверцу, — какое бы у Сяо Чжаня было лицо, скажи Ибо, что Кандинский изображал в своих композициях оргазмы?.. Все мышцы в теле все еще ощутимо сокращаются, так что Ибо откидывается и затылком тоже и вынимает, наконец, пальцы изо рта, пачкая слюной подбородок. Лениво тянется, чтобы вытереть руку об стену и шокированно замирает, уперевшись взглядом в черную жирную надпись, сделанную маркером, затерянную среди прочих. “КРАСАВЧИК СЯО ЧЖАНЬ”, — сверкает подпись, а над ней — быстрый набросок портрета до невозможности красивого Сяо Чжаня. Ибо смотрит на линии подбородка и губ, на родинку; поверх рисунка — засохшие белесые капли. И осознание этого вызывает в Ибо жгучую ярость. — Суки, — шипит он, обтирая ладонь о собственные натянутые на место джинсы, — ущербные ублюдки. Где-то в рюкзаке у него валяется банка туши, которую сто лет назад туда кинул Цзи Ли, да так и забыл. — Уебать бы вас, мрази, — пылая праведным гневом, хрипит он еще не отошедшим от оргазма голосом, мстительно наблюдая, как оскверненное лицо божественного Сяо Чжаня скрывает защитная черная вуаль туши, стекающая по его пальцам и капающая, разливающаяся морем, превращаясь в лужу на полу.***
*** Ибо еще пару часов лихорадочно тренируется в репетиционной, странно ощущая, что Сяо Чжань рядом с ним — в одном здании. Ему кажется, что он окончательно ебнулся, и этой мыслью стоит поделиться с Цзи Ли, как с самым чувственным из его друзей. Он втекает в столовую с потоком и занимает самое удачное место — у окна, выждав целых двадцать минут, пока кучка первокурсников оттуда свалит. “Как там у Сяо Чжаня дела?” — пишет он, целую минуту в нерешимости гипнотизируя телефон. ”Он же участвовал в этом вашем тупом круглом столе?” “Надо было вписаться” “Почему ты мне не сказал” “Я занял столик у окна” А потом Ибо смотрит чуть в сторону и видит самую богохульную картину в мире. Цзи Ли сидит слева, в стороне от него, у стены, за одним столиком с Сяо Чжанем. Они оба смеются, что-то живо обсуждая. Очень… по-дружески. О ЧЕМ ВЫ ГОВОРИТЕ СУЧЕНХ???” — лихорадочно отбивает Ибо, загипнотизированно наблюдая, как Сяо Чжань пригибается ближе к Цзи Ли и говорит ему что-то с ехидным заговорщическим выражением лица. “Коянусь я тебв приуончу” Цзи Ли тянется за телефоном, смотрит в экран секунду, продолжая довольно улыбаться и кивать Сяо Чжаню, а потом обводит взглядом всю столовую. ”ЧТО ОН ТЕБЕ РАССКАЗАЛ Я ДОЛЖЕН ЗНАТЬ” — как раз отправляет ему Ибо, когда они сталкиваются взглядами. Цзи Ли на секунду опускает взгляд в экран телефона и плотоядно улыбается. А потом блокирует его и кладет на стол, экраном вниз, понимающе улыбаясь и кивая в ответ на рассказ Сяо Чжаня. “Я ТЕБЯ РЕАЛЬНО ПРИКОНСУ”