Заживляя раны

Когда Кеншин открыл глаза, то понял, где находится, сразу. На этот раз. Снова прикрыв глаза, он подумал, что наверняка его всё же расстреляли и теперь он застрял в своем личном аду, переживая один и тот же кошмар. Странный выбор кошмара. Хико Сейджуро определенно не худшее, что с ним случалось в жизни. С другой стороны, может быть, правила ада таковы, что события прошлого переживать уже нельзя. Оно, впрочем, к лучшему. Он сделал глубокий вздох и закашлялся. С трудом отдышавшись, Кеншин попытался приподняться и только теперь заметил Хико. Тот сидел, прислонившись спиной к стене, скрестив на груди руки, и смотрел прямо на него. Нет, кошмар определенно другой. — Ты неблагодарная свинья, — сказал он абсолютно бесцветным голосом. — Честно говоря, я даже поражен масштабом личности великого Баттосая. Поздравляю, ты наконец смог меня действительно удивить. Он говорил так, будто каждое слово было ругательством. — Знаешь, — он продолжил, не меняя интонации, — за то, что я четыре дня выхаживал тебя, я ожидал хотя бы услышать «спасибо». Я, понимаешь ли, не ожидал, что полумертвый хитокири появится у меня на пороге и определенно этого не просил. И вместо того, чтобы получить хотя бы уважение к своему труду, я возвращаюсь с бинтами для тебя, идиота, и наблюдаю неудавшуюся попытку бегства, закончившуюся тем, что я спасаю тебе жизнь во второй раз за неделю. Надеюсь не получить за это хотя бы нож в спину, уж будь добр хотя бы на этот раз нападать открыто. Закончив свою пламенную речь, он встал. — Учитель… — Кеншин попытался что-то добавить, но приступ кашля заставил его снова упасть на кровать. — Я сыт тобой по горло, — отрезал он. — За пять лет ты не только не набрался ума, но и окончательно превратился в идиота. Не имея возможности и не зная, что на это ответить, он просто закрыл глаза снова. В эту минуту ему казалось, что лучше бы его действительно расстреляли. Он поклялся, что исправит свои ошибки и проживет остаток жизни так, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Не то чтобы он действительно верил, что то, что он сделал, возможно исправить, но он хотел бы жить по-другому. Защищая людей и помогая им, а не причиняя новые страдания. Возможно, Хико был прав и он действительно превратился в идиота, а может быть, он просто никогда не переставал им быть. Но почему-то именно рядом с учителем он превращался снова в того четырнадцатилетнего мальчика, которым ушел из этого дома. Хорошо. Путь его ошибок пять лет назад начался здесь, может быть, у него просто появился шанс начать путь их исправления с того же места. Он задумался над тем, что помнил и знал о проведенных здесь четырех — или уже больше — днях. Хико не закрыл перед ним дверь, когда он явился к нему на порог полумертвый. Он позаботился обо всех ранениях и даже если это было больше похоже на пытку, сопровождающуюся уничижительными комментариями, это всё же было помощью. Хико оставил ему свою постель, единственную в доме печь и, судя по состоянию бинтов и тому, что он здесь уже четыре дня, несколько раз менял повязки. А судя по состоянию его желудка, пока Кеншина лихорадило, он чем-то его кормил. — Тихо, успокойся, всё хорошо. Уже всё хорошо. Как можно было быть таким глупцом? Хико вернулся через час, молча поставив рядом с кроватью миску с рисовой кашей. Убедившись, что Кеншин может самостоятельно сесть, он так же молча вышел. Кеншин не был уверен, как ему реагировать и что делать. Неопределенность его положения определенно была частью наказания. Доев, он решил, что надо отнести миску назад и всё же заговорить. Подняться было даже труднее, чем в прошлый раз — он не знал точно, сколько пролежал в снегу, но от этого у него определенно поднялась температура. — Оставь миску и вернись в постель, — Хико даже не повернулся к нему. Не только тон его голоса был холодным, просто находиться с ним в одной комнате было пыткой, но Кеншин не собирался сдаваться. — Учитель, я хотел сказать… — Ты слышал, что я сказал тебе? — Да, учитель. — Тогда, раз ты меня слышишь, постарайся воспринять своими куриными мозгами полученную информацию. Я не желаю с тобой разговаривать и хочу, чтобы мне не приходилось повторять дважды, что нужно делать, даже такому кретину, как ты. Это ясно? По крайней мере, на этот раз оскорбления действительно были заслуженными. — Да, учитель. — Теперь сделай, что я сказал, если мои инструкции достаточно понятны для идиотов. До наступления темноты Хико заходил дважды. Один раз — с миской лекарства, которую потребовал выпить, а во второй раз, чтобы сменить повязки. Оба раза всё, что говорил Кеншин, сводилось к «да, учитель» и «нет, учитель». Казалось, Хико это более, чем устраивает. К ночи все кости ломило, а грудь сдавливало так, что было больно дышать — он попытался лечь удобнее, но удобной позы, кажется, не было вообще. Надо попытаться уснуть, всё равно от его бодрствовании никакого толку, а с Хико в таком настроении пытаться разговаривать было бесполезно. Примерно через час безуспешных попыток лечь так, чтобы можно было уснуть, ему начало казаться, что он заживо горит. Ничего, это можно терпеть, нужно только закрыть глаза и избавиться от этого одеяла. Попытка приподнять одеяло закончилась приступом кашля — он закрыл обеими руками рот, чтобы приглушить звук. После избавления от одеяла стало немного легче. Наконец он смог уснуть.