Заживляя раны

Кеншин проснулся к обеду, но не смог ни встать, ни заговорить. Тело было ватным, а держать глаза открытыми слишком трудно. Очень хотелось пить и скинуть одеяло, чтобы хоть немного ослабить жар. Но хуже всего было, что грудь ему будто сдавили цепями — воздух поступал в легкие тонкой струей, а всё горло чесалось. Он попытался сделать вдох и закашлялся, от чего тело заболело ещё сильнее. Хватая ртом воздух, он попытался перевернуться на бок, забыв о ранении в плечо. Боль была такой сильной, что у него потемнело в глазах. Вот черт. Наверное, он слишком шумел, потому что в комнату зашел Хико. Учитель приподнял его, как тряпичную куклу и помог сесть, облокотившись о сундук, который, видимо, ночью сюда перенес. — Вот что бывает с безмозглыми идиотами, которые решают поваляться в снегу, — ему кажется или тон Хико смягчился? — и не уважают чужой труд. У тебя началась болезнь легких. Снова. Снова? Он вспомнил — действительно, он уже болел, когда ему было семь или восемь. Говорить с учителем ему всё ещё было не только запрещено, но и просто не хотелось, потому что все силы уходили на попытки дышать. Кашель был такой сильный, что, кажется, раздирал легкие. Тяжело было не только сесть, но и даже держать палочки в руках. Он пытался поесть, но руки тряслись и до рта он доносил крупицы еды. Решив, что затрачиваемые усилия этого не стоят, он просто оставлял еду нетронутой. — Доедай это, — сказал Хико, взглянув на очередную нетронутую тарелку, — даже если не хочешь есть. Он попытался возразить, но учитель не дал ему начать, снова сказав, что не будет повторять дважды. Руки его едва слушались. Когда Хико вышел, он собрал в кулак последнюю волю, чтобы поднести к себе миску. Решив, что без палочек разберется быстрее, Кеншин попробовал есть руками. Руки дрожали, но ему хотя бы что-то удавалось донести до рта. Это неплохо, подумал Кеншин, и как будто всех его мучений было недостаточно, рука его дернулась и миска перевернулась на него. Он потратил, кажется, целую вечность, пытаясь собрать с себя рис и сложить его в миску. Каждое движение рукой сейчас было тяжелее, чем сделать любой удар мечом. Из-за усталости постоянно закрывались глаза и хотелось передохнуть, в какой-то момент все его мысли были только том, что надо полежать, но он продолжал упорно собирать чертов рис. Снова и снова. Одна рисовая крупинка за другой. За этим занятием его застал Хико. Он молча забрал у него тарелку и вышел. Хотя бы молча.