Заживляя раны

Прошло три недели, прежде чем Кеншин смог самостоятельно встать с кровати. От постоянного лежания всё его тело затекло, а из-за слабости ноги немного дрожали. Он попробовал пройтись по комнате — каждый шаг давался с трудом, но ходить он всё же мог. Правая нога до сих пор давала о себе знать, если на нее наступить, но всё же по большей части раны уже затянулись. Хико продолжал менять повязки, ворча, что потратил все бинты на безмозглого идиота. «Безмозглый идиот» стало его постоянным обращением, надо полагать, он был окончательно понижен до этого звания. «Глупым учеником» или, тем более, по имени, Хико к нему большее не обращался. Не считая того момента, когда отнес его к водопаду. Он ожидал, что самым приятным, что услышит от учителя будет что-то вроде «я не желаю наблюдать, как ты драматично умираешь в моем доме». Но когда он действительно чуть не умер, в голосе Хико слышалась настоящая паника. Самыми болезненными были слова о том, что он был неблагодарной свиньей и вся речь, последовавшая за этим. Худшее в том, что это было правдой. Кеншин никогда не благодарил Хико за то, что тот для него сделал — даже не с тех пор, как он явился сюда полумертвый, но и задолго до этого. Вообще никогда. Он просто воспользовался всем, что ему дали и ушел, чтобы через пять лет вернуться и воспользоваться снова. И… снова попытался уйти. Он сел посреди комнаты и посмотрел на дверь. Хико пришел через полчаса. Кеншин опустил руки на пол и медленно поклонился, изо всех сил стараясь не закашляться. — Спасибо за всё, — сказал он, ожидая какого-либо комментария, но его не последовало, — Я умоляю простить меня, учитель. — Вставай и поешь, — он обошел его и поставил тарелку с рисом на сундук. Это… всё? Кеншин встал и всё-таки закашлялся. Пошатнувшись, он почти упал, но Хико подхватил его и помог удержать равновесие. Убедившись, что его ученик способен стоять самостоятельно, он направился к двери. — Одного «простите» мне мало, глупый ученик, — сказал он, не оборачиваясь, — Но начало хорошее. Кеншин улыбнулся. Это определенно был прогресс. Когда через неделю ему не стало лучше, он был готов взвыть. Он был снова повышен до «глупого ученика», но в остальном всё оставалось по-прежнему. Кеншин заметил круги под глазами учителя и понял, что весь предыдущий месяц практически не давал ему спать, поэтому старался не беспокоить его вообще. Помогать он всё равно не мог. Его досуг ограничивался лежанием в кровати и хождением кругами по комнате, правда, не больше одного за раз. — Если тебе совсем нечем заняться, — как будто были какие-то варианты, — разбери хлам в сундуке. В сундуке обнаружились все его вещи, которые он оставил перед тем, как уйти. Это едва не заставило его прослезиться. Вооружившись кистями и чернилами оттуда, он мог хотя бы практиковаться в каллиграфии — это занимало его досуг. На длительную активность его по-прежнему не хватало, но он мог, по крайней мере, чем-то себя занять, пока бодрствовал. — Я и забыл, насколько ты плох в каллиграфии, — хмыкнул Хико, мельком взглянув на итог его трудов, проходя мимо, — Думаю, у меня и в шесть лет получалось лучше. — В шесть у меня получалось вспахивать поле, — ответил Кеншин, — уверен, что вы до сих пор не умеете. — Снова дерзишь мне? Хико ухмылялся. — Виноват, учитель, — Кеншин склонил голову, пряча улыбку. — Напишешь это десять раз и так, чтобы сошел хотя бы за пятилетку, — судя по тону, он не злился и Кеншин позволил себе страдальчески закатить глаза. К середине марта единственным желанием Кеншина было выйти на улицу. Он чувствовал, что окреп достаточно, чтобы прогуляться, поэтому проснувшись и позавтракав, он оделся. Меч казался неожиданно тяжелым с непривычки и Кеншин удивился этой мысли — пять лет он почти не расставался с ним, не считая полугода жизни с Томоэ. Он встряхнул головой, отгоняя воспоминания. — И зачем тебе меч, позволь узнать? — спросил Хико, которого он встретил сразу же, как вышел на улицу. — Я всегда хожу с ним, — ответил Кеншин. — Я спросил, зачем он тебе сейчас, а не как ты ведешь себя обычно, глупый ученик. — Ну, я полагаю, что меня еще могут искать, — попытался объяснить он. — И? Хико сидел, скрестив ноги и явно наслаждался допросом. Кеншин не понимал, что он делает не так, тем более что это учитель приучил его всегда ходить с мечом. — Ну, — снова неуверенно начал он, — многие знают, что мой стиль — Хитен Мицурюги, а вы мастер Хитен Мицурюги и живете здесь, если мне не изменяет память, с семи лет, а до этого здесь жил ваш учитель. Поэтому было бы логично поискать меня здесь. — Это не объясняет того, зачем тебе меч. — Логично носить при себе меч, если ожидаешь, что на тебя могут напасть. Кеншин заводился, а учитель явно этим наслаждался. — Потому что меня ты считаешь неспособным сражаться в принципе или ты решил, что горстка каких-то отморозков — непосильная для меня задача? Такого поворота разговора он не ожидал. — Они же придут не за вами. — То есть, — учитель сменил тон с насмешливого на серьезный, — ты всерьез предполагаешь, что если в мой дом придут отморозки, которые собираются тебя убить, я открою им дверь и пропущу в комнату, где ты спишь? — Я… На самом деле, он не знал, что ответить на это. Хико всерьез собрался его защищать? Но отвечать и не пришлось. — Не вынуждай меня снова называть тебя идиотом, глупый ученик, — сказал Хико, — Мой дом — самое безопасное место во всей Японии. И если ты не кричал на каждом углу Киото, на какой горе я живу, то вряд ли кто-то сюда придет. Даже если и да, у меня давно не было хорошей драки. Среди твоих предполагаемых убийц есть хотя бы парочка способных сделать мне такой подарок? — Может быть, парочка, — ответил он. — Врешь. Была бы там парочка, способных сражаться со мной, от тебя не осталось бы уже и мокрого места, — боги, насколько же Хико был высокомерен, — Иди в дом, сними свой меч и можешь прогуляться. Снова решишь поспать на земле, я оставлю тебя валяться там, где лежишь. — Хорошо, учитель. — И если ты окреп достаточно, чтобы совершать прогулки, можешь начать мыть за собой посуду, здесь тебе не гостиница. Он смущенно кивнул и пошел в дом.