Заживляя раны

По дороге за сакэ, которая, надо сказать, занимала не так уж много времени, Хико пытался обработать всю полученную информацию. Он догадывался, что рано или поздно это случится, но то, что это случилось сегодня, стало для него полной неожиданностью. По правде сказать, он давно настолько ничему не удивлялся. Для начала, он действительно взбесился, узнав, что Кеншин какое-то время где-то спокойно жил. Этому следовало обрадоваться, но черт возьми, сначала мальчик уходит на войну, а потом пять лет не дает о себе знать. Даром, что становится самым известный убийцей в Японии и собирать сведения о нем не то чтобы непосильная задача. Он даже не дал себе труда сдерживаться в выражении своих чувств по этому поводу. А потом Кеншин начал выкладывать ему все, как на смертном одре. Хико думал, что рассказ о этих пяти годах придется вытаскивать из него клещами весь последующий год и был удивлен, получив в свое распоряжение такое количество информации. Когда он впервые услышал о хитокири Баттосае, то думал, что найдет и убьет того, кто заставил четырнадцатилетнего ребенка убивать по заказу. Ладно бы еще в бою, с этим мальчик, возможно, справился бы, но заказные убийства — ничего хуже не придумаешь даже для взрослого человека. А для мальчика с таким чистым сердцем и высокими идеалами и подавно. Но услышав часть истории про Кацуру Когоро, он решил, что на его месте и с чужим ребенком он бы поступил также. Проблема была только в том, что это был не чужой ребенок, это был его ребенок. Поэтому Хико пообещал себе, что если правительство Мейдзи предаст высокие идеалы его ученика, он покажет им, что значит мастер Хитен Мицурюги в гневе. Но никакое удивление от любой части его рассказа ни шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал когда услышал фразу «мы с моей женой». И тут же осознание пришло к нему во всей своей полноте — стоило взглянуть на парня и не надо гадать, как закончилась эта история. Какие бы детали он ему не поведал, Хико и так уже всё знал — девушка мертва, а мальчик винит себя в ее смерти. Наконец он вернулся с сакэ и двумя чашами. На Кеншина было больно смотреть. На него и до этого периодически было больно смотреть, когда он уходил в свои мысли, но сейчас, казалось, вся тяжесть прожитых лет обрушилась на него с новой силой. Хико понял, что он ошибался, думая, что детали этой истории не имеют значения, потому что отпив немного сакэ, Кеншин продолжил рассказ. — Она выбежала перед ним, — его голос дрожал, — и я не успел остановиться. Я ничего не видел и даже не понял, что произошло, пока она не упала на землю. Просто не видел, понимаете? Твою мать. Кеншин смотрел на него со слезами на глазах. Жизнь, подумал Хико, была не просто несправедлива к его ученику, она пыталась его уничтожить. Сначала вся семья погибает у него на глазах, потом эти девушки, которых он похоронил — как их звали? — и та среди них, которая предложила ему быть его второй мамой. Потом, ладно, это меньшее из зол, но его подбирает мечник с самым паскудным характером в Японии. Политик делает из мальчишки наемного убийцу, а в конце всего этого — он попадает в ловушку и убивает собственную жену. И это еще не конец, подумал он. В обоих смыслах — не конец его жизни и впереди его еще ждут испытания и не конец истории, потому что, если он не запутался в хронологии, от этого момента и до сегодняшнего дня его отделяют еще три с половиной года. Что бы он ни сказал, Хико знал, что последует за этим. Он может произнести абсолютно любую фразу, но потом Кеншин начнет кричать, что он убийца, что это он должен был умереть, что Томоэ не заслужила всего того, что с ней случилось и в этом виноват только он один. По сути, это было правдой, за исключением последней части. — Это было ее решение, — решил он начать с главного, — и ты не мог ее остановить. Она знала, что умрет, выбежав туда. И Кеншин практически слово в слово повторил всё то, что предполагал Хико. Оставалось только слушать и оставаться спокойным, потому что если Хико хоть что-то понимал в людях, так это то, что людям в таком состоянии, как его ученик, просто нужно опереться на кого-то, кто остается спокойным. Когда поток самоуничижительных реплик иссяк, Хико налил еще сакэ и они выпили. Потом он повторил. — За кем Томоэ была замужем? — спросил он, — За Кеншином Химурой или хитокири Баттосаем? Кеншин явно опешил. Это хорошо — удивленный человек не может быть одновременно человеком, который хочет себя убить. — Она ненавидела Баттосая, — сказал он, последнее слово выплюнув, как ругательство, — И была замужем за Кеншином Химурой. — Тогда я уверен, что для начала она хотела бы, чтобы Кеншин вернулся в мир живых. Потому что то, что я наблюдаю в последние полгода, похоже на тебя в той же степени, в которой твой До-Рю-Сен похож на мой. Неплохо, чтобы пустить пыль в глаза, но до настоящего пока далеко. За этот пассаж Хико был готов собственноручно воздвигнуть себе памятник. Потому что так изящно одновременно поддержать, выразить понимание и сочувствие, придать жизни хотя бы подобие смысла и поддразнить ровно настолько, чтобы мальчик пришел в себя, ему не удавалось никогда. Кеншина явно разрывало от желания кинуться ему на шею, снова зарыдать и побежать за мечом, чтобы немедленно наглядно продемонстрировать, куда именно Хико следует засунуть свое мнение относительно его удара. Очень хотелось продолжать дразнить его, но время было мягко говоря неподходящее. Тем более, что Хико собирался держать его подальше от меча как можно дольше. — Рассказывай дальше, — сказал он, — вряд ли ты еще раз в ближайшее время снова будешь в настроении начать это делать, так что лучше не останавливайся.