Заживляя раны

Хико всё же сказал, что он в нем разочарован, но это почему-то не стало трагедией. Наверное, думал Кеншин, это потому что это и без его слов было понятно, хотя услышать всё же было больно. Больно, но выносимо. Он вообще удивлялся, как в самые серьезные моменты Хико вдруг переставал быть сволочью, которой он был большую часть времени и разговаривал, как нормальный человек. Ему нравились такие разговоры, даже если они как сейчас были тяжелыми. Они как будто помогали ему разобраться в том, что с ним происходит. В последний такой разговор его поражало, как спокойно Хико говорит о том, что он совершил столько ошибок. Сам Кеншин не мог думать об этом спокойно — груз вины придавливал его к земле. Но вот теперь… учитель, конечно, не избавил его от этого груза совсем, но он не сказал, что этого нельзя было исправить. А потом он практически назвал себя отцом. И когда Кеншин это заметил, тот не сказал, что это не так, только что Кеншин слишком наглый. — Воспитание такое. Он пытался выглядеть виноватым, но знал, что с такой улыбкой невозможно изобразить раскаяние. Хико швырнул в него тряпку, и Кеншин даже не успел увернуться. Учитель, видимо, открыл для себя всю прелесть рукоприкладства, поэтому Кеншину пришлось уворачивался от разных вещей, которые Хико кидал, приговаривая «я тебе покажу воспитание» и «я тебя отучу дерзить». — Да перестаньте! Ай! — А по-моему, в тебе еще недостаточно почтения к старшим, — ответил Хико и кинул в него чем-то тяжелым. — Ладно, ладно! Я прошу прощения, учитель. Ай! И обещаю, что впредь не буду вам дерзить. — Врешь, — заключил Хико, — если бы за каждое твое вранье мне давали один рë, я мог бы больше никогда не работать. — Вы и без этого не особенно много работаете. По тому, как сузились глаза Хико, он подумал, что всё же перегнул палку. — Меньше минуты. Пошел вон с глаз моих, сил нет на тебя смотреть. Кеншин исчез за домом в мгновение ока, но остался доволен. К вечеру он решил, что в словах Хико была доля правды. Нужно начать с того, что перестать бояться собственного меча. Идею о том, что Кеншин хочет меч, которым нельзя убить, учитель воспринял весьма скептически, но согласился по дороге в Киото зайти к Араи Шакку. — Я не хочу использовать свой старый меч, потому что им можно убить, — сказал Кеншин, — но вряд ли я могу убить вас, поэтому я думаю, что мог бы пока использовать его для тренировок. — Вряд ли можешь? — учитель ухмыльнулся, — Я тебе больше скажу, глупый ученик. У тебя это не получится, даже если ты начнешь пытаться. Хико, в общем-то, всего лишь повторил его слова и сказал чистую правду, но то, каким тоном он это сказал, Кеншина всё равно разозлило. Самомнение Хико было таких размеров, что ему стало тесно в комнате. О том, что согласился на идею с тренировками, Кеншин пожалел на следующий день. Потому что Хико, у которого не было особенных поводов его критиковать уже несколько месяцев, был невыносим. — Это ты называешь ударом? — кричал Хико, — Выпрями спину! Ты забыл всё, чему я тебя учил? — Я полгода не тренировался! На самом деле, даже дольше, подумал Кеншин. Он не тренировался последние три или даже четыре года, а большинство его боев ничем кроме как избиением младенцев назвать было нельзя. По большому счету, в форме его держали несколько бойцов Шинсенгуми и всё, но встречи с ними были не то чтобы очень частыми. Но признаваться в этом Хико он не собирался. — А кто в этом виноват? Это что? — он ударил его плашмя лезвием по ноге, Кеншин тут же поставил ее ближе к левой, — Ты доиграешься, я поставлю тебя выполнять ката до ночи. Кеншин был уверен, что он не шутит. — Нападай. Он кинулся вперед и тут же оказался на земле. — Еще раз! Кеншин нападал еще и еще, и к обеду уже не чувствовал ног. Они тренировались по паре часов в день с утра и только к концу месяца Кеншин начал чувствовать, что приходит в форму. Хико же перестал мучать его повторами ударов и тренировки превратились в спарринги, после которых иногда даже учитель тяжело дышал. Они дрались возле водопада, когда Кеншин сначала почувствовал запах крови и только потом увидел, что учитель порезал ему плечо. Так, что это больше походило на царапину, но он тут же замер в оцепенении и попытался справиться с нарастающей паникой. Это царапина, всего лишь царапина, у него были десятки куда более тяжелых ранений. Запах крови был таким сильным, каким просто не мог быть от такого количества, но он вспомнил сразу всё — и бандитов, вырезавших караван, и Томоэ у себя на руках и десятки десятков трупов, которые он оставлял после себя. Хико тоже остановился и внимательно на него смотрел. Он сделал это специально? Конечно, он сделал это специально, он не мог ранить его случайно. Хотел проверить, как он отреагирует? — Эта царапина не требует такого уровня драматизма, — он оказался рядом с Кеншином и осмотрел плечо, — готов продолжать? Во второй раз учитель ранил ему руку через три недели. — Вы это специально! — закричал он. — Конечно, специально, глупый ученик, — Хико ничего, казалось, не смущало, — Нечего размахивать руками в бою. — Вы понимаете, о чем я. Кеншин пытался справиться с приступом тошноты. Крови на этот раз было больше, она стекала по руке прямо на меч. Зрелище его ужаснуло. Хико напал на него, не обращая внимания на то, что Кеншин явно забыл про бой. В последнюю секунду он успел выставить меч и блокировать удар. — Зачем вы это делаете? — возмутился он, отражая следующий, всё ещё с трудом концентрируясь на происходящем, а не на запахе крови. — Предлагаешь мне подождать, пока тебя ранят в реальном бою и ты встанешь, как вкопанный? — Нет, — он хотел что-то возразить, но не нашел, что. — Тогда перестань ныть как девчонка и дерись. Злость помогла и Кеншин прыгнул в Рю Цуй Цэн, мечтая попасть учителю по голове.