***
Несколько дней спустя. Он смотрит выжидающе, как хищник на свою добычу, изучает каждую эмоцию, каждый вздох — даже слышит, как ускоренно бьется ее сердце, разнося по изнеможённому телу жар. — Просто прими мою сторону, Вики, — Мальбонте удерживает себя, сам сжимает поводок вокруг своей шеи — лишь бы не сорваться, лишь бы не выдать своего волнения, что так и норовило пробраться в его голос. — Я не могу… — тихим шепотом отвечает она, и произнесённые слова — как красная тряпка, зарождают в груди мерзкий холод. Мальбонте чувствует себя отвергнутым. Он сжимает зубы почти до скрипа, незаметно в темноте комнаты вонзая длинные пальцы в подлокотники кресла, но внешне остаётся безучастен — все такие же пустые чёрные глаза следят, как расслабляется тонкая морщинка на лбу Вики и прикрываются ее трепещущие веки. — Тогда я начну с твоих друзей… — жестко цедит Мальбонте сквозь зубы, вынося приговор. И слова эти — не угроза для Вики, а его успокоение, как оправдание собственной никчемности. Как вымещение распирающей грудь злости: если она не хочет примкнуть к нему добровольно, то он просто не оставит ей выбора — превратит ее жизнь в ад. Охваченный пробирающей до костей злостью — такой сильной, что мышцы сводит — Мальбонте вскакивает с места, даже не смотрит на вновь уснувшую крепким сном Вики. Плевать, сейчас ему не до нее! «Лжец!» Пальцы, словно управляемые кем-то другим, тихо прикрывают дверь — лишь бы не разбудить — и Мальбонте ощущает дрожь во всем теле, мелкими мурашками проступившую на коже. В голову вновь врезается тупая боль, и он, едва сдерживая стон, спешит прочь: прочь от этой девчонки, дальше, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать ее сладкой энергии. Нахождение рядом с ней — его острая плаха, готовая в любой момент лишить жизни. Он спешит, едва не срываясь на бег, и от его тяжелых шагов пространство длинного коридора наполняется громкими звуками — словно армия, а не один человек напряженно ступают по прогнившим половицам. На улице становится легче — даже дышится будто проще — но темная луна, освещающая заснувший лагерь, не на его стороне. Не на стороне Мальбонте. Потому что в сознании вновь ворох воспоминаний всплывает наружу, мешается в несуразную кашу, что раскаленным металлом разливается по его стучащему в ушах сердцу, и на языке проступает привкус крови от частого дыхания. Он видит, словно наблюдает со стороны, Бонта, смотрящего в окно: луна мягким бледным светом освещает его лицо, подсвечивая светлые глаза и выделяя острые скулы. И голос, вновь ее, пронизанный волнением и теплом, неуверенно разносится по холодной комнате: — Пойдем, не будем терять времени. — Вики улыбается, совсем робко, протягивая руку. Они сбегают вместе, сжимая пальцы друг друга в робком жесте. И вкус ее поцелуя морозной свежестью оседает на губах Мальбонте — это не его поцелуй, а украденный из воспоминаний Бонта — его светлой части, которую он так самозабвенно запер внутри своего сердца, не давая вырваться. Но сейчас. Сейчас что-то не так. И раздражающе спокойный голос его подсознания вновь говорит не то, что должен. «Ты не сможешь.» — Проверим?! — сухо выплевывает Мальбонте в сгущающую пустоту, и его алые крылья мелко трепещут от предвкушения, от накатившего на тело возбуждения — от ярости, клокочущей внутри груди, и желания доказать — доказать Бонту и Вики — что они ошибаются: он может. Может причинить ей боль, даже смотря в серые глаза. Может заставить ее рыдать, утопая в агонии, и даже не сдвинется с места, не посочувствует. Внутри ничего не оборвется. Она для него никто, а на чувства, принесенные сознанием Бонта, ему плевать! «Глупец.» Каждая мышца словно противится его поспешным движениям, но он идет, гордо, непоколебимо следует к своей цели: Мальбонте не помеха даже яркие вспышки, застилающие взгляд, и потяжелевшие конечности. Пусть хоть Ад заледенеет, он все равно убьет их — всех до единого — распотрошит, вспарывая животы, и погрузит себя в их бурлящую кровь. Лишит дыхания, и последним, что отпечатается в их стеклянных от страха глазах, будет его лицо: темное и грубое, пустое. Железная клетка, словно для зверей, отбросов, вселяет в его грудь такую легкость, что Мальбонте не сдерживает дьявольской ухмылки, уже предчувствуя вкус крови на своем языке. Его черные глаза зазывающе блестят в темноте, когда взгляд натыкается на пленников: разбитые и ослабленные, до отвращения слабые, но такие самодовольные! Мальбонте очерчивает лицо каждого своим горящим взглядом, пока не замечает знакомое: с ссадинами и порезами, этот демон теперь не походил на того красавца, с которым пришла к башне Вики. Как там его?.. Люцифер. Сейчас он уже не такой резвый, без самодовольной ухмылки, очертившей губы. — Где Вики?! — женский голос разрушает тишину, и Мальбонте с интересом перемещает взгляд на дьяволицу: маленькая и хрупкая, она походила на ребенка. Острые плечи, открытые кожаным корсетом, были горделиво расправлены, а энергия… ее энергия была непоколебимой: ни сотой доли страха, никакого преклонения, только злость и ярость, чистые, как лунный свет, освещающий ее бледное с кровоподтеками лицо. — Отвечай! Ты… ты… монстр! Она резко умолкла, словно пораженная собственной дерзостью, и тогда он почувствовал: страх, липкий, как патока, коснулся языка Мальбонте, и он не смог сдержать ухмылки. «Она тебе не простит!» Словно почувствовав его желание, перед дьяволицей, заслоняя ее хрупкое тело, встал ангел — и его энергия отдаленно напоминала энергию Фенцио. Такая же бушующая, как морская волна, и соленая. Но сильнее, нарастающая с каждой секундой, что велся их зрительный бой. «Это ее друзья. Ее надежда и опора, ее свет и поддержка. Ты же видел, как она страдала по смерти Сэми!» — Плевать, — сипло выдохнул Мальбонте, а его глаза налились алой кровью, и в груди заклокотало такое приятное чувство… воодушевление, разрастающееся: он им покажет, он… покажет ей, что он не Бонт — и в нем нет ничего святого! Он проходит в клетку, под напряженные взгляды заложников, и вкус страха маленькой дьяволицы яркими красками играет на кончике его языка — как же сладко! Глупая попытка тщеславного демона оборачивается сдавленным стоном боли — Люцифер, обессиленный несколькими днями без еды и сна, падает ниц, сжимает дрожащими пальцами неестественно вывернутую в плече руку, и сквозь плотную кожу груди белеет осколок ребра. — Не трогай ее, — спокойно цедит ангел сквозь разбитые губы, все так же загораживая дьяволицу. А ее страх будоражит сознание Мальбонте, возбуждает его дьявольское естество, трепещущее. — Возьми меня. Самоотверженность. Преданность. Сколько жизней погубило это глупое ангельское чувство справедливости? Десятки или сотни тысяч небожителей поплатились за свою чистосердечность, не отягощенную собственным благополучием? — Ты мне не нужен, — вскинув голову, произносит Мальбонте, и его пустые глаза, проникающие в подсознание Дино, переворачивают каждый орган одним лишь взглядом. И ангел падает перед ним — на колени, как и должно быть — а рот наполняется густой соленой кровью вперемешку с разорванной плотью. Дьяволица делает боязливый шаг назад, обнаженной спиной упирается в ледяные прутья, и страх ее так прекрасен, так сладок, как свежий мед, что Мальбонте облизывает свои искаженные усмешкой губы. Его жесткие пальцы впиваются в ее тонкое запястье мертвой хваткой, и Мими дергается, истошно, почти бешено, пытаясь высвободиться, но он непреклонен: под напуганные взгляды заключенных вытаскивает ее из клетки, наслаждаясь звонкими криками и тщетными попытками. Она сопротивляется так отчаянно, цепляется свободной рукой за прутья клетки и чьи-то одежды, а в алых глазах — мелкие слезы и уничтожающий изнутри страх. — Пусти меня! — крик, совсем охрипший, вырывается из ее рта, но ему плевать. На нее, на ее жизнь, на слабые удары, которыми она покрывает его спину, — ему все равно. Он ведет ее на казнь, на плаху, ему предназначенную. — Чудовище! — выплевывает Мими ему в спину. — Ты никогда не победишь! Никто не присягнет тебе на верность! Мальбонте лишь глухо усмехается и разворачивается так стремительно, напряженными пальцами обхватывает ее грязные от пыли щеки, все так же сдерживая одной рукой ее запястье, не давая отдалиться от себя. Ледяным от предвкушения взглядом скользит по ее испуганному лицу, позволяя остановиться на ее алых глазах, — и, сам того не желая, словно ведомый кем-то, проваливается в ее воспоминания. Она смеется заливисто и открыто, странно, но мило морща свой аккуратный носик, и в уголках серых глаз — мелкая россыпь слез счастья. — Ми… ми, молю, прекрати! — стараясь совладать со своим голосом, сбивчиво произносит Вики, но ее слова тонут в заливистом смехе, гулко отражающемся от высоких потолков небольшой обветшалой комнаты. — Я сейчас… задохнусь!.. — Да ты только представь! — ловко вскочив со своей постели, Мими, расправив плечи, прогнулась в осанке, нарочито сильно подчеркивая и без того выдающиеся формы. Сделав необремененное мыслями лицо, она не многозначительно приложила указательный палец к приоткрытым губам. — «Люцифе-е-ер, — до неприятного писка повысив голос, начала Мими, — посмотри, какая я прекрасная дьяволица с огромной грудью и милыми рожками, а крылья… какие у меня крылья! Черные, как смоль, блестящие в свете дневного солнца, словно обработанный руками искусного мастера бриллиант! Ох, какая же я прекрасная, а ты только и делаешь, что смотришь на эту глупую Непризнанную! Неужели ты забыл, что было между нами?!» Мими театрально вскидывает руку ко лбу, изобразив на лице вселенскую печаль, и Вики сквозь очередной поток слез вцепляется в подушку, пытаясь заглушить рвущийся наружу смех плотной тканью. — «Целый секс, секс и мое любимое — секс!» Чертов Бонт! — Что думаешь? — Вики кружится по комнате в причудливом танце с вешалками в руках, демонстрируя два соблазнительных наряда. — Это?.. — Она растянула пухлые губы в обворожительной, широкой улыбке, прикладывая к своему телу блестящий алый кусочек ткани, в котором едва угадывалось короткое платье. — Или?.. — Прочь из моей головы! — не своим голосом прокричал Мальбонте, сжимая руки в жесткой хватке — тонкое запястье Мими мерзко захрустело под его напором, но она не сдвинулась, продолжая смотреть ему в глаза. Теперь уже она открывала ему свои воспоминания. — Шепфа, Мими, я так за тебя переживала! — Вики кинулась на подругу, едва на лишая ее воздуха своими сильными объятиями — словно до этого врач и не говорил ей, что Мими все еще нужен покой. — Ты… я думала… — Все в порядке, — тихо прошептала дьяволица, прижимая подрагивающее от переживаний тело ближе к себе, и мягко провела тонкими пальцами по локонам Вики в успокаивающем жесте. — Я еще тебя переживу… Мальбонте отталкивает дьяволицу от себя с таким рвением, с таким гневом, что иссушенная земля и камни оставляют на ее обнаженной коже спины и рук ссадины, на поверхности которых моментально выступают алые капли. Он жмурится, пытаясь прийти в себя, пытаясь прогнать воспоминания, что болью поселились в его сердце, и рычит протяжно, как загнанный в ловушку зверь: — В клетку ее! Мими пятится, не сводя с него взгляда, оставляет на земле следы своей крови и глупо придерживает руку, пытаясь спрятать сломанную кость, разрезавшую тонкую кожу. На ее посеревших искусанных губах появляется улыбка — робкая, почти незаметная. Она не исчезает, когда двое стражников грубо берут ее под руки, поднимая над землей, не исчезает, когда ее, словно ненужную вещь, кидают на железный холодный пол клетки, и не исчезает, когда Дино, чье лицо и одежда теперь искажает алый цвет, наклоняется над ней, старательно сдерживая вновь подступившую кровавую рвоту — чтобы узнать, все ли с ней в порядке. Мими кивает, сосредоточенным взглядом смотря куда-то перед собой, и уголки ее губ растягиваются еще сильнее. — Кажется, я достучалась до него.***
Мальбонте презирает сам себя. За слабость, его окутавшую, за то, как он легко отступился от своего плана, всего лишь… всего лишь взглянув в воспоминания той дьяволицы!.. За то, что из-за эмоций, накрывших его, ослабил защиту всего на секунду — и этого хватило, чтобы Бонт вступил в права на тело. Хватило, чтобы он почувствовал горькую печаль вместо сладкого привкуса страха, и гадкое, ему не нужное прозрение осело в голове ровным слоем — ему не все равно. Мальбонте не все равно. Мерзко! Гадко! Немыслимо! — Что за бред… — неожиданно тихо шепчет он себе под нос, утопая в своих раздумьях, выбивших его из колеи. Теперь в груди не бушевала подавляющая сознание ярость и даже ненависть куда-то исчезла, не оставив после себя никаких чувств — только пустота, безразличие и непонимание, невыносимой тяжестью легшие на плечи. Как эта Непризнанная?.. Что за магию она использовала? Приворотное зелье? Локон Афродиты? Мрачный кабинет встречает его терпким запахом парафина и приторных духов, которые отдаленно знакомы его сознанию. Мальбонте едва хмурится, раздраженный присутствием незваного гостя: медленно догорающие свечи бледным светом очерчивают длинные тонкие ноги, нахально закинутые прямо на стол поверх исчерченных карт. Взгляд его черных глаз нервно цепляется за лежащие фигурки ангелов и демонов, явно снесенные громоздкими каблуками, и раздражение волной поднимается в его груди. — Что ты здесь делаешь? — цедит он сквозь сомкнутые губы, всем своим видом, каждой эмоцией показывая свое возмущение. Дьяволица непринужденно поднимается с широкого кресла, показательно одергивая задравшуюся облегающую юбку, нарочито медленно, словно кошка, обходит стол, не сводя взгляда серых глаз с грубого лица Мальбонте. И в каждом ее движении, в каждом вздохе — чистая похоть, нагревающая воздух. — Мне сообщили, что Господин сегодня не в духе, — тихо шепчет она с придыханием, подойдя к нему непозволительно близко, тонкими пальцами мягко очерчивает напряженные мышцы предплечья, не скрывая восхищения в хитром взгляде. — Поэтому я решила, как ваша любимица, скрасить вашу ночь. Ее пухлые губы растягиваются в соблазнительной улыбке, а пальцы скользят по выпирающим ключицам, медленно опускаясь ниже, — и Мальбонте скалится, ощущая вновь разгорающееся внутри себя пламя гнева. — Убирайся, — нервно цедит он, смотря поверх ее головы. — Вы так напряжены… — смотря на его острые скулы, тихо шепчет, игнорируя приказ: ее горячее дыхание касается его тяжело вздымающейся груди, и руки дьяволицы медленно, но навязчиво опускаются к бархатной завязке, опоясывающей длинную жилетку. — Я просто помогу расслабиться: Господин должен иметь холодную голову, чтобы верно повелевать своим войском… В ее словах есть что-то от истины, и Мальбонте делает один шаг назад — чтобы упереться поясницей о поверхность деревянного стола — и опускает взгляд на дьяволицу, уже расположившуюся перед ним на коленях: она торопливо заправляет длинные светлые локоны за уши, смотря на него серыми блестящими в желтом свете свеч глазами снизу вверх, и пухлых губ касается легкая усмешка. И Мальбонте, словно ведомый какой-то посторонней силой, неожиданно сам для себя перехватывает ее тянущуюся к бляшке ремня руку, жестко вцепляясь пальцами в бледную кожу. Бред… Бред… Бред! В удивленных чертах лица дьяволицы — его погибель и собственное чистилище, для него возведенное. Только сейчас… Только, черт возьми, сейчас он замечает свой крах, давно предрешенный проигрыш, ведь… что за бред?.. Почему они так похожи?! Чуть вытянутая форма лица с впалыми щеками, как у нее, бледно-серые глаза, обрамленные густыми ресницами, как у нее, полные розовые губы, как у нее, и даже волосы — шелковистые, светлые, с едва заметным завитком на кончиках… Дьявол! И тело — аккуратное, словно вылепленное грубыми пальцами искусного мастера, с мягкой теплой кожей, ощущение которого неожиданно четко проступило на его подушечках пальцев. Потерянный взгляд затмевает густая пелена крови, больно ударившая в голову, и Мальбонте поднимает дьяволицу над полом одним нечеловечески резким движением: она испуганно раскрывает потемневшие от похоти глаза, а из раскрытых губ выходит хриплый неразборчивый стон. Ее тонкие подрагивающие пальцы тянутся к его руке, жестко сжимающей шею, и царапают смуглую кожу, пытаясь расцепить хватку. — Я говорил тебе убраться, — не своим голосом хрипит Мальбонте, не сводя взгляда с ее краснеющего лица, и не сдерживает горькой ухмылки, наблюдая за каплями слез, собравшимися в уголках серых глаз. Жгучая ненависть окутывает его тело ядовитым шлейфом, отравляющим душу и тело, и ярость затмевает крупицы всего хорошего, в нем оставшиеся. Мальбонте наслаждается. Наслаждается телом, бессмысленно дергающимся в его руке, наслаждается совсем бессильными и глупыми попытками вырваться ее жалкой пародии. Мальбонте наслаждается алой кровью, скользящей по его расчерченным венами рукам, когда он легко погружает раскрытую кисть в податливое горячее тело прямо меж ребер, срывая с пухлых губ дьяволицы предсмертный стон, и тихий скрежет ломающихся костей — мелодия его превосходства — наполняет сгущающуюся темноту кабинета.