***
Уён заметно нервничает, что совершенно непонятно для Сана, который старается скрыть осведомлённость о состоянии того… выглядящего сегодня особенно божественно в своих чёрных кожаных (пресвятая ночь, пришли всё-таки лекарства от остановки сердца) штанах, белой футболке и чёрном же приталенном пиджаке (за него старшему отдельное спасибо, поскольку футболка явно просвечивающая). — Красивая вывеска, — кивает на надпись и улыбается, немного нервно одёргивая край рубашки, с которой, видимо, слегка перестарался, выглядя чересчур официально. — Люблю синий цвет. Aranea Lilia, — произносит, будто бы катает на языке как вино. — Да, красиво, — забавно морщится, поправляя декоративные очки на носу. — Уверен, что не хочешь уйти? — Ой, да пошли уже внутрь, — хмыкает, уводя старшего за собой, чтобы через пару минут (благо у вампиров вход свободный) оказаться в полукруглом зале с довольно большой сценой. — Маску не забудь, — облизывая губы, Чон передаёт озвученное, немного нервно выстукивая ногой, на бедро которой тут же ложится ладонь Сана. — Что с тобой? — Тут выступает тот, кого я бы не хотел видеть, — попытку улыбнуться ему почти готовы засчитать только за старательность. — По крайней мере, пока. — Ты… про моего дядю? — с интересом уточняет, даже через прорези в маске достаточно показывая степень своего удивления. — Почему все так против, чтобы я посмотрел? Он сюда не стал брать, ты… — У Ким Тэхёна, полагаю, свои причины, — отводит взгляд, нервно дёргая плечом и всё-таки надевая маску и на себя. — Надеюсь, что не настолько серьёзные, чтобы у меня возникли проблемы. Сан хмыкает и откидывается удобнее в кресле, после чего они не разговаривают и молча смотрят выступления — на сцене почти всё время вампиры, за исключением парочки людей, которые то ли контраста, то ли ещё по какой причине. Поскольку Сан обожает танцы, он следит внимательно и не отвлекаясь, детально изучает все движения и запоминает музыку… …пока не видит, как Уён напрягается, тяжело выдыхает и, будто бы против воли, склоняется вперёд, наблюдая за тем, как на середину сцены выходит выступающий, облачённый в лёгкую белую одежду. Пусть на лице старшего маска, Чхве кожей ощущает его восхищение и даже видит краешек горящего взгляда. Сан не готов признавать, что жгучее и кислотное чувство внутри — это ревность, но та захватывает буквально всё его существо, уничтожая рациональные мысли и оставляя после себя лишь одну. Желает, чтобы Уён так смотрел лишь на него. Свет загорается неожиданно, обнаруживается, что выступление парня в белом было последним, а Сан даже не обратил внимания, как давно перестала играть музыка. К нему старший поворачивается как ни в чём не бывало: — Идём, — кивает на выход и первым туда и устремляется, уже на улице говоря. — Я скоро вернусь, подожди тут. В ответ получает слегка неуверенный кивок, но на чувства спутника внимания не обращает, разворачивается и уходит к задней двери, той, что для персонала, заставляя любопытство и ревность клокотать ещё больше, хотя они и так готовы прорвать его грудную клетку и явиться на разборки. Сан бы обязательно усмирил себя, если бы сталкивался с подобным состоянием хотя бы однажды в своей жизни. Но — нет. Собственничество ему прежде не доводилось ощущать, как и сгорать от неизвестности столь будоражащей кровь. Именно поэтому проходит в тот же переулок и осторожно приоткрывает незапертую дверь… … за которой какой-то блондин целует Уёна в губы.***
Сан совершенно не помнит, как оказался на набережной. Не помнит, кажется, даже — почему. У него в ушах слегка звенит, как бывает при крайней степени голода. Он помнит те ощущения, пусть и испытывал всего лишь раз. Сан не готов признавать, что в принципе способен испытывать столь яркие эмоции, не говоря о том, к кому их… — Ты так хотел здесь снова побывать, что решил забыть меня в том месте? — Уён скорее удивлён, чем обижен или зол. Это могло бы поразить Сана до глубины души, если бы та не была облита кислотой. Перед глазами лишь одна картинка. Лицо Уёна в чьих-то ладонях и близость с обладателем этих ладоней. — Эй… Сан… — выглядит он по-настоящему растерянным. — Ты… Обиделся, что меня не было десять минут? Ты правда такой нетерпеливый? Чхве Сан уже не уверен — какой он. Точно не разумный и взрослый. Точно не способный взвесить всё и прийти к выводам. Зато он точно способный на безумство. Как иначе объяснить, что он подскакивает на месте, притягивает старшего за шею и пьяно целует, хотя алкоголь в последний раз пил недели две назад? Ощущения похожи именно на опьянение — лёгкость во всём теле, тепло и совсем небольшое помутнение сознания (Сан иногда хочет быть человеком, чтобы испытать их ощущения от алкоголя, о которых читал в книгах и слышал от знакомых). Кажется, на памяти младшего, Уён ещё никогда не оставался так долго недвижим, кроме как во сне, когда украдкой за ним наблюдал, ощущая себя самым ужасным извращенцем (хотя Чон первее признался, что следил за его сном). Сан знает, что у него покраснели глаза и вылезли клыки. Он ощущает себя слишком незрелым и бесконтрольным. Но продолжает мелко прихватывать губы, о которых мечтал, удерживая крепкой, но не болезненной хваткой за шею (из которой выбраться было бы очень легко при желании). Уён медленно сгорает, сравнивая себя мысленно со свечкой, которая уже близка к званию огарка — ничего не остаётся не только от парафина и фитиля, но и от вампира, в душе которого вся обречённость этого мира. Тихо выдыхая и позволяя своим губам лишь раз скользнуть по чуть влажным губам Сана, гладит того по щеке и шепчет: — Подожди. Тот отшатывается. Резко. Быстро. С очевидной виной в глазах. — Я не… — Сан, у меня испытательный срок. Мне запрещены отношения на это время, — говорит почти ровно, и младший пытается себя убедить, что не видит в глазах напротив сожаления. Сожаления о том, что они не смогли продолжить, а не о том, что произошло. — Ты… — у Сана столько раз в секунду меняется система координат, что он не удивится себя обнаружить на другом конце грёбаной Вселенной. — Да как ты можешь? Он усмехается и почти зло скалится, но вместо обвинений и требований, предпочитает развернуться и пойти прочь. Ему точно необходимо остыть.***
Ночь оказывается для Сана одной из худших с тех пор, как его похитили. Не будучи в состоянии оставаться в сознании (он спал давно в последний раз, да и эмоции так и не собираются затухать), старательно проваливается в сон, сразу же сталкиваясь с чередой кошмаров, из которых не выходит вынырнуть. Глубокая бездна, затягивающая его, пугающая и заставляющая сжимать зубы до ужасающего скрежета, грозится не отпустить, присвоить себе навсегда, продолжая подкидывать картины, одна страшнее другой… — Хэй… — тихий голос буквально тонким лучом света проникает в его царство мрака. Он бы хотел другой принадлежности тому, но всё равно поддаётся уговорам и резко садится на постели лбом ударяя Ёсана по скуле. Тот тихо всхлипывает, скорее от неожиданности, но выглядит чрезвычайно обеспокоенным явно не своим состоянием. — Хэй… Малыш, пожалуйста, не бойся, — у Ёсана есть дурацкая привычка обращаться ко всем своим младшим этим дурацким словом. Чхве даже почти привык, ведь его так и дядя называет. — Всё хорошо, — ласково обнимает за плечи и прижимает к себе, даря удивительное чувство тепла и защищённости (не то чтобы они Сану нужны, но становится комфортно). — Я останусь с тобой сегодня? — за их плечами уже разгорается рассвет, а значит младший спал всего какой-то жалкий час, точнее — не больше двух. А ощущение — будто умирал не одну маленькую вечность. — Как… — хрипит после сна, утягивая всё-таки старшего в постель и давая ему расположиться рядом. — Как ты оказался в этом крыле? — Наша с тобой связь, — прикусывает губу и видит недоверие в глазах, из-за чего тихо добавляет. — Ладно. Это… Уён попросил. Он сегодня на задании, а твой сон… Сан в ответ лишь хмыкает, прикрывая глаза. Он прекрасно знает, что у Уёна выходной.