Глава 7 ~Пастор~
Небо всё же разразилось дождём. В потопшем в оглушительной тишине Доме Ветров наконец-то стало шумно — дождь со всей силы забарабанил каплями по крыше и окнам. Облака, которые ветер весь день носил по небу, как хотел, наконец собрались с силами и переросли в самостоятельные чёрно-синие тучи, которые вмиг заволокли все небо. Потоки воздуха перестали справляться с ними. Это означало одно — быть дождю. Всё вокруг посерело, раскрасившись в тёмную монохромную палитру. Ветер, которого грозовые гиганты прижали к земле, продолжал играться уже с их слезами, сильно меняя траекторию их полёта и пуская капли волнами. Трава, что была зелёной и пушистой несколько минут назад, стала серой, побитой и совершенно некрасивой, она, как и деревья, стали жертвой игры ветра с дождём. Шелестя листьями и нагибаясь до самой земли, дубы скрипели жалобно и со скорбью, давно им не приходилось испытывать таких изощрений природы. Прошло всего каких-то десять минут. Десять минут с тех пор, как Лагерь обеднел на одного обитателя. — Беги в медпункт, — велел Пастор одной из девчонок, — а я пойду покурю. Он преодолел комнату и прихожую в два шага. Ему нужен был воздух, свежий воздух и порция никотина. Тело сводило от дрожи, он судорожно пытался выровнять дыхание. Только лишь третья попытка подкурить сигарету увенчалась успехом — руки совершенно не слушались. И только впустив табачный дым в тело, он почувствовал, что берёт себя в руки. Ещё затяжка, и еще. Сигарета кончилась слишком быстро, парень подкурил ещё одну. Его голова была пуста от мыслей и одновременно не хотела нормально воспринимать реальность из-за их изобилия. Дождь хлынул ещё сильнее. Сильный и внезапный, холодный, посреди жаркого летнего дня, он в союзе с сигаретами отлично, как ничто другое, отрезвляли сознание. Небольшой навес над крыльцом совсем не спасал от очень косого, хлестающего потока ледяных капель. Но светловолосый не дёргался. Парень стоял, слушая грохот, с которым белая ломаная разветвляющаяся линия вдалеке коснулась земли. Он не сдвигался с места, уже почти полностью промокший, не поддаваясь здравому смыслу. Третья по очереди сигарета так же промокла, так что пришлось её выкинуть. Парень отворил дверь и зашёл обратно. В комнате никто не произнес ни единого слова. Все находились на своих кроватях, только Мимолётная всё ещё сидела над бездыханной Луной, наклонив голову. И только когда парень подошёл, сестра подняла голову, открывая взгляд на заплаканное лицо. — Она была… — единственное, что она смогла вымолвить перед тем, как снова зарыдать. Пастор молча сел рядом и приобнял девушку.***
Дождь прекращался. Казалось, в предыдущие месяцы не было дождя, только для того, чтоб хлынуть именно сейчас. Уже куда с меньшей силой капли стучали в окно, прося пустить их, словно они тоже чувствовали боль утраты и хотели поддаться скорби. Спустя менее получаса над телом кружились две медсестры, дежурившие в лагере. Близнецы. Маленькие, темноволосые, похожие на детей, но совсем немолодые. Звали их Первая и Вторая части Сияния. Но насколько они были схожи, настолько и непрофессиональны. Они не сделали ничего полезного: хлопотали, изображая работу, но по виду были напуганы ещё больше, чем все обитатели комнаты, говорили не паниковать, при том, что сами создавали всю панику. Пастор долго сидел и пилил взглядом обеих, удивляясь чужой бездарности, хотя на что вообще можно было рассчитывать в этом месте. Удивительно было, что вообще кто-то из «медработников» вообще присутствовал в Лагере. Спустя час, примерно, из города приехали две машины: полиция и скорая, поэтому всю женскую часть Третьего выпроводили из корпуса. И все разбежались кто куда. Прошло уже много времени, а Пастор и Мимолётная не перекинулись ни одним словом. Тишина. Максимум, что они делали, это взгляды. Бесконечные гляделки. Но это была не игра — это было средство общения. Пастор хотел либо что-то узнать, но городские врачи отказались что-либо говорить, лишь так же, как и других, попросили выйти. Парень с сестрой двинулись в Первый прямо по траве, игнорируя петляющие дорожки, прямо по грязи, которую всё-таки успел развести дождь, им было всё равно. Главное — дойти. Светловолосый чувствовал колоссальную усталость, сегодня он ничего не делал, даже не ходил практически, только сидел, сидел в корпусе Третьего и смотрел на мёртвую девочку. Мимолётная, наверное почувствовав что-то нехорошее, нежно взяла его за руку. До корпуса оставалось каких-то пятьдесят метров. Продрогший, он отдал все силы, чтоб подняться на три порога крыльца. В глазах темнело, но он сдерживался. Открыл дверь, впуская сестру в прихожую мужской стороны Первого. По-видимому, их там ждали. Бледный, Поляк и ещё кто-то. Они сидели за столом, такие же мокрые, натянутые, будто струны, от них исходит страх и боль. Поляк повернулся к новоприбывшим, с пальцев его руки, которую он опустил со стола, капнула кровь. Один миг и… Пастор падает в темноту.***
«Он оказался в незнакомом лесу. Почему-то было ощущение, что это был совсем не лагерный Лес. Этот был совершенно другой: намного гуще и холоднее, он был недружелюбным и источал злость и ненависть к любому, кому везло оказаться в его чаще. Деваться было некуда и волк двинулся по зарослям, которые то и дело цеплялись за шерсть: то за тело, то за хвост. Но он мужественно терпел, его цель была главным. Позарез надо было выбраться отсюда, вернуться в свои владения, на территорию, которую он знает «от» и «до» и, главное, вернуть власть, которую у него забрали. С продвижением в глубь леса в голову начало приходить большое количество мыслей разной степени паршивости, и в один из моментов раздумий, волк набрёл на более-менее просторную полянку, относительно остального леса, тут было мало старых деревьев и зарослей, были лишь молодые, которые торчали из какой-то ямы формы правильного параллелепипеда. Когда же он таки подошёл к краю ямы, глазам открылось забавное происшествие: там внизу, среди оснований стволов деревьев, лежала ещё свежая тушка кабана. Видимо, глупое животное угодило в эту ловушку и не смогло выбраться. Кабан был довольно большой и аппетитный, настолько, что сразу потекли слюнки. Голод пришлось победить, ведь здравый смысл был сильнее. Спустился бы туда волк — сам бы стал жертвой. Он двинулся прочь от этого странного места, да побыстрее, чтоб запах еды прекратил звать его. Лес начал редеть, заросли пропали и, наконец, серый вздохнул спокойно, потому что, всё же, это был его родной Лес. Но, к сожалению, спокойным ему оставаться было суждено недолго. Лапы ступили на выжженную землю. Травы на ней не было: был лишь уголь и пепел. Деревья не были похожи на самих себя, они представляли из себя чёрные обугленные столбы без веток и листвы. Некоторые из них смотрели в небо, другие лежали на земле, от третьих остались только пни. Граница живого леса и выжженного была отчётлива видна и максимально неестественна, он двинулся вдоль нее, разглядывая фронт. Земля пошла под уклон всё сильнее и сильнее, и внезапно хвостатый вышел на край обрыва. Внизу было большое чёрное пятно знакомого озера. Сердце остановилось, когда в глаза попал небольшой рыжий силуэт… Лисица. Волк метнулся от обрыва подальше, в выжженную территорию, он нёсся что есть мочи, лапы, как и грудь с животом, были расцарапаны остатками веток и деревьев, но он не остановился, пока не выбежал из окружения мертвых растений. Серый преодолел Край и оказался у бетонных коробок, уместившихся в рядок. Небольшие в прошлом домики, от которых остался только фундамент и стены, пробивали на дрожь. Он узнавал их, от того и становилось ужаснее на сердце. Волк остановился у крайних развалин, кроме фундамента от былых времён осталась только одна стена, кирпичи были потресканы и измазаны в золу, и присутствовало ощущение, что-то стена вот-вот рухнет. — Ужасающее зрелище, не так ли? — девчачий голос послышался из-за спины, волк обернулся и увидел там белолицую девчонку с плюшевой игрушкой, — А я говорила тебе: «Не дай девчонке утонуть!» Ещё тогда, на складе. Но что сделал ты? Благополучно не придал внимания и забыл. Теперь довольствуйся итогами. Знаешь, ты мне противен, волк, ты — животное. Как тебе не стыдно издеваться над ней? Ты всё забыл, ты забыл, для чего мы с тобой возвращались. Опять пережить это — будет тебе уроком. Ему хотелось кричать, но он не мог — из пасти подался только хриплый рык. Возмущение, опустошение, ужас и непонимание сменялись друг за другом в бесконечной карусели и отражались в его глазах, которыми он смотрел на Луну. Взгляд черноволосой же был направлен на обломки Первого, она молчала, а потом шепнула: — Знаешь, на самом деле… Тебе пора. Внезапно мир обрушился, пред глазами всё опустилось во мрак, а земля ушла из-под лап.»