Любить или ненавидеть.

После бесплодного разговора с Леной, сдавшей квартиру неизвестному человеку, Кис с трудом устоял против искушения отправиться по адресу прямиком, взять Кирилла за грудки и выжать из него всю правду. Но Александра просила «не смущать Антоненка», чем связала детектива по рукам и ногам. Он, может, и пренебрег бы ее просьбой, если бы был уверен, что застанет Кирилла в одиночестве. Но по последним сведениям Александры, рай там продолжается, – стало быть, сидят вдвоем, милуются… Чертыхнувшись, он развернул свои стопы, вернее, колеса его джипообразной «Нивы», в сторону Филей, где проживала Катя Богданова, сестра Кирилла, которая, по расчетам детектива, уже должна была вернуться с Камчатки. На этот раз повезло: он ее застал дома. После пререканий у порога, длившихся минут пять, не меньше, – она его все же впустила в квартиру. Тем не менее и эта маленькая победа не принесла ему никакого удовлетворения. Катя Богданова подтвердила то, что он уже и без того знал: Кирилл являлся актером Тульского театра драмы, но о его пребывании в Москве Катя не имела никакого понятия. И, если верить ей, выходило, что Кирилл ни разу не связался с сестрой с прошлого лета и не сообщил о том, что перебрался в Москву. Алексей решил довериться своему опытному глазу и интуиции: Катя не врала. А также логике: имея подобное задание от спонсора, Кирилл и не должен был трепаться, даже сестре. К тому же отношения между ними явно не были близкими… Так что ушел он от Кати Богдановой ни с чем. Нужно было искать другие ходы. Но детектив пока не понимал, где их можно найти, – вот в чем загвоздка! …Тоня проснулась поздно. Небольшая комнатка залита ярким светом. Незнакомая узкая кровать, простыня в бледную голубую клетку. Понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что она в гостях у Писателя. Потом еще немножко времени, чтобы вспомнить все, что предшествовало этому утру: поездку с Кириллом к кому-то на дачу, бегство, жутковатую исповедь Кирилла на бульваре… В которую сейчас, при щедром солнце, нагревшем добротный паркет, на котором она стояла босиком, прижимаясь ступнями к горячим половицам, просто не верилось. Это звучало настолько неправдоподобно, что, прочитай она такое в романе, и то бы не поверила. А тут – наяву? Какой-то тип, который платил Кириллу за все, что он делал и говорил? Кому это нужно??? Нет, – Тоня тряхнула волосами, – это бред! Кирилл наврал! Он хотел как-то выкрутиться – и все придумал! Сегодня Писатель скажет ей, что думает о ее истории. И скажет он, – Тоня была уже практически уверена, – что Кирилл, без сомнения, все это сочинил! Писатель – он должен разбираться в людях, в сложных хитросплетениях души. Он сумеет отделить ложь от правды намного лучше, чем какой-то детектив! Все ли Тоня ему вчера вечером рассказала? Закончила ли свою историю? Или выключилась на полуслове? Тоня не могла даже вспомнить, как добралась до постели с простыней в голубую клетку. Ну, не страшно, – если что осталось неясно, Писатель спросит. Главное – скорей услышать, что он обо всем этом думает! Николай Сергеевич возился в саду – Тоня видела его в окно. Памятуя, что он велел не ждать от него любезных приглашений, она сама позавтракала на кухне, затем вышла на крыльцо и молча села на теплые деревянные ступеньки. Он обернулся через некоторое время. – Как спалось? – Он даже немного улыбнулся, этот бирюк. – Отлично. И я уже позавтракала. Он бросил на землю небольшую лопатку и рукавицы и направился к ней. – А мне пора передохнуть. Пойдемте в дом. Чай будете пить? Вы мне поведали вчера крайне интересную историю… Тоня с нетерпением ждала, пока Писатель заварит чай, – это напоминало священнодействие. Чашки, блюдца, ложки, сахарница, – еще одно «сладкого у меня нет, не обессудьте», – и, наконец, они уселись за стол на веранде. – В вашей почти неправдоподобной истории мне не хватает многих деталей… – Да, я заснула, – перебила его Тоня, – и, наверное, не закончила? – Дело не в этом. Я услышал достаточно. И, думаю, что было бы оптимальным решением пригласить сюда вашего Кирилла. Если не возражаете, продиктуйте мне номер, по которому его можно застать. Тоня изумилась. Она ждала от Писателя объяснений, рассуждений, комментариев, – чего угодно, только не сыщицких повадок! Она почувствовала разочарование. К тому же встречаться сейчас с Кириллом… Она не была готова. Она надеялась сначала услышать мнение Николая Сергеевича, а уже потом как-то разобраться в своем отношении к Кириллу… Но делать было нечего: она сама напросилась к Писателю, и теперь ей оставалось только выполнить его требование. И Тоня продиктовала ему номера квартиры и мобильного. Писатель ушел звонить в кабинет, которым ему служила одна из комнат. Тоня мельком видела в раскрытую дверь: там имелась вполне обширная библиотека и рабочий стол с компьютером. Там же находился и телефон. Тоня вспомнила о своем мобильном, лежавшем в сумке со дня ее бегства от Кирилла. Она достала его и включила. Посмотрела, нет ли голосовых сообщений. Они были, три, все от Кирилла. И в каждом он умолял ее не валять дурака и позвонить ему, уверяя, что с ним она будет в большей безопасности. В последнем сообщении Кирилл говорил, что у него есть мысль, как избавиться от Вуайериста, и снова просил ее вернуться. Голос его звучал так отчаянно, что она растерялась. А вдруг Кирилл не придумал эту историю? Наверное, тогда к лучшему, если Писателю удастся его уговорить приехать. Так он действительно сумеет разобраться и дать ей совет… Мобильный заиграл прямо у Тони в руках. Оказалось, Александра. Которая принялась выспрашивать, все ли в порядке. – Антоненок, – говорила она ласково, – я тебе вчера целый день звонила на домашний и на сотовый, но так тебя и не застала. Ты куда-то уехала с Кириллом на выходные? – А что… По домашнему номеру никто не ответил? – Никто. Поэтому я решила, что вы уехали вместе… – Нет, у Кирилла дела, – уклончиво проговорила Тоня. – Нам нужно увидеться, Антоненок. Алексей раздобыл кое-какую информацию… Думаю, что тебе следует ее узнать. Приезжай к нам сегодня или, в крайнем случае, завтра… Можешь вместе с Кириллом. По правде говоря, Алексей хотел бы с ним побеседовать. Надо же, каким он пользуется спросом! Все хотят с ним побеседовать! – отчего-то разозлилась Тоня. – Кирилл занят, а я на даче у знакомых, – отрубила она. – Сегодня точно не могу, а завтра будет видно. Если что, я позвоню. Тоня отключилась и загорелась краской стыда. Она была несправедлива к Александре, которая выкраивала из своей вселенской занятости время для того, чтобы побеспокоиться о ней, Тоне… И даже попросила своего детектива заняться Тоней бесплатно! Но фокус был в том, что Тоня уже не раз злоупотребила вниманием известной журналистки. А теперь выходило, что еще и деньгами. Отчего ее неловкость только умножилась. Кроме того, Тоня совсем недавно заявила Александре, что у нее все идеально и замечательно и детектив может не беспокоиться! Все изменилось с тех пор, но признаться в этом журналистке было выше Тониных сил. Она нашла другую помощь: Писателя. Перед совсем посторонними людьми куда легче выговариваться… К тому же перед ним у нее не было неловкости, что она не может ему заплатить… И, если суммировать все ее разнородные эмоции, то главным было желание доказать Александре, что она не беспомощный забитый «Антоненок», каковой журналистка знавала ее раньше, а независимая, самостоятельная и разумная женщина. И вообще, у нее все в порядке! И, если Писатель действительно сумеет все расставить по своим местам… И Тоня уедет от него, зная, как дальше жить и действовать… И к тому же, если он все-таки назовет ей свое имя… Он, возможно, известный писатель… Вот тогда-то Тоня и приедет к Александре! И скажет небрежно: я провела выходные на даче у такого-то писателя, мы с ним долго говорили, я во всем разобралась, так что спасибо вам огромное, Александра, вы очень добры, но больше не беспокойтесь обо мне! …Узнав, что Тоня и Кирилл на данный момент пребывают не вместе, Алексей немедленно попросил Сашу (нежный женский голосок лучше!) дозвониться до Кирилла, напеть ему, что угодно, и любой ценой договориться о встрече. Ей удалось поймать Кирилла на мобильном. Но втуне журчал нежный голос Александры: Кирилл заявил, что в данный момент никак не может встретиться с кем бы то ни было. Он уезжает в гости за город, где его срочно ждут. …Николай Сергеевич появился через несколько минут. – Ваш Кирилл весьма любезно согласился приехать ко мне. Будет здесь, с учетом дороги, через пару часов. Думаю, что общими усилиями мы сумеем разгадать вашу загадку… Он неловко стоял посреди веранды, явно не зная, что сказать дальше. – Еще чаю? – наконец произнес он. – С удовольствием. А вы свой не допили! Тоня тоже искала предлога, чтобы удержать его на веранде, чувствуя, что иначе он уйдет. – Верно, – согласился Писатель и, поколебавшись, сел за стол. Подлил чаю Тоне и себе и принялся молча пить. – А вы не могли бы… – начала Тоня, стесняясь, – у вас тут, на даче, может, есть… Дать мне почитать какую-нибудь из ваших книг? – У меня здесь нет. Да и ни к чему вам мои книги читать. Вы – не моя публика. Все равно ничего не поймете. – Почему? У вас книги такие умные и сложные? – Они у меня суперсложные. Потому что напиханы глупостями под завязку, – усмехнулся Писатель. – Глупостями??? Он смотрел на нее с насмешливой улыбкой. – И вы вот так говорите о своем творчестве? Или вы пошутили? – Нисколько. Но мне трудно вам объяснить. Вы наверняка любите обычные романы, где хорошо или худо описаны люди, их жизнь и их простые радости. Я же пишу совсем другую литературу. – Попробуйте все-таки. Вдруг пойму? – Ладно, рискну… Это даже занятно… Пожалуй, вы сейчас услышите то, чего от меня не слышал ни один человек. Я вас не очень напугал? – Что вы, вовсе нет, – отважно заверила его Тоня. – Вот и отлично, – кивнул писатель. – Ну, слушайте. В моих книгах нет людей. Там есть, конечно, персонажи, но они только условные символы. Это общекультурные цитаты, это пародии, сотканные из иронии и насмешки. В моих книгах все игра – будь то персонажи, мысли, культурные и моральные ценности. Я понятно говорю? – Вроде бы да… – «Вроде бы»? – иронически вскинул брови писатель. – Ну, вот смотрите: вы видели картины художников – Рембрандта или, на худой конец, Репина? – Конечно, – обиделась Тоня. – Вы думаете, что если я была кассиршей… Николай Сергеевич сделал останавливающий жест. – И, может, вы видели картины Пикассо? Тоня только кивнула, побоясь на этот раз раскрыть рот. – И портреты Пикассо не похожи ни на художников-классиков, ни на модели, реальных людей, с которых он их писал. Почему? Потому что он играл с формой. Ему это оказалось интереснее, чем отражать чувства и мысли людей на портретах, как это делали все до него. Вот и мне, Тоня, мне неинтересны чувства людей. Тем более что они описаны до меня другими авторами за тысячи лет существования литературы. Это банально. Скучно. Пресно. Плоско. Избито. Я хотел стать оригиналом и стал им. Я создал абсурдный мир, в котором действуют аппликации… Вы знаете, что такое аппликация? – Это когда вырезают ножницами какую-нибудь фигурку и вклеивают ее в другое место? – неуверенно предположила Тоня. – Совершенно верно. В моем мире живут аппликации литературных образов, исторических персонажей, мыслей, лозунгов, чувств, моральных и культурных ценностей и штампов. Которые я ради смеха разместил в самом абсурдном порядке. Короче, когда я писал свою первую книгу, я очень развлекался. – И ее напечатали? – О, да! Я ведь очень известный писатель, Тоня. ОЧЕНЬ. Я теперь признанный гений. И у меня теперь много книг. – И все в том же духе? – Разумеется. Я придумал рецепт успеха, и по нему творю каждый раз новое блюдо. – И вот такие книги… Не хочу вас обидеть, но вы сами сказали, что я не ваша публика… И правильно, наверное, потому что мне было бы неинтересно их читать, судя по вашему описанию… А другим, значит, интересно? Раз вы стали так известны? – Еще как! В моем абсурде, лишенном, априори (вы понимаете это слово?), всякого смысла, эти дураки стали искать глубоко спрятанный смысл… И нашли, представьте себе! Я только диву даюсь, когда слышу о моих же глубоких мыслях из уст читателей или критиков. – Вы не очень-то любите людей, – неуверенно заметила Тоня. – Вы ошибаетесь. Я их не «не очень люблю». Я их презираю. И потому издеваюсь над ними в книгах. Я поливаю их дерьмом на каждой странице. В равной степени плохих и хороших в бытовом смысле этого слова. Они примитивны – и они мне скучны. – И при этом вы популярны?!!! – Фокус в том, Тоня, что им почему-то это очень нравится. Им за этим видится некая глубокая мысль. Геббельс говорил, что чем наглее ложь, тем легче в нее верят… Я нагло придаю видимость смысла моим книгам – и поклонники готовы носить меня на руках. Лобызать мои ботинки. Я получил разные литературные премии. Меня цитируют, на меня ссылаются как на авторитет. Меня перевели на несколько иностранных языков, и идиоты других национальностей продолжают усердно искать смысл там, где его по определению нет, – где все игра, все призрак смысла и непризрачное презрение… Я вообще-то с детства невысокого мнения о людях, но тогда я не мог и представить, до чего они ничтожны! – Я вам не верю, – заявила вдруг Тоня. – Просто вас наверняка в детстве обижали… А вы наверняка были ранимым мальчиком… И решили, что люди ничтожны. Это был такой способ защиты от ваших обидчиков! – Неужто ты Фрейда читала? – усмехнулся писатель. – Нет, слышала о нем, но не читала. Просто я всегда, еще со школы, почему-то очень хорошо чувствовала чувства других. И застенчивость мальчиков, страх быть непонятым или осмеянным, я уже тогда очень хорошо понимала. Вы, уверена, в детстве были именно таким вот мальчиком… И так и не научились свою застенчивость преодолевать. Спрятались за придуманной ненавистью к людям. – То есть ты хочешь сказать… У него был такой вид, словно Тоня вылила на него ушат холодной воды. – Ты полагаешь, что ты видишь меня насквозь? Что тебе понятны мои чувства, мысли, желания?! – Нет, что вы! – поспешила заверить его Тоня, почуяв, что совершила какую-то оплошность. Некоторое время Николай Сергеевич смотрел на нее холодно, почти враждебно, но вдруг черты его лица смягчились, в глазах появилась какая-то искорка, и он улыбнулся. – А, знаешь, мне доставляет удовольствие разговаривать с тобой, Тоня. Ты даже не отдаешь себе отчета, что любой журналист или критик отдал бы полжизни за то, чтобы услышать от меня подобные слова… Но я их всех гоню. А вот с тобой, – сам удивляюсь, – мне приятно откровенничать… Ну что ж, слушай дальше. Ты права, в детстве я был очень ранимым и чувствительным мальчиком… – А, знаешь, мне доставляет удовольствие разговаривать с тобой, Тоня. Ты даже не отдаешь себе отчета, что любой журналист или критик отдал бы полжизни за то, чтобы услышать от меня подобные слова… Но я их всех гоню. А вот с тобой, – сам удивляюсь, – мне приятно откровенничать… Ну что ж, слушай дальше. Ты права, в детстве я был очень ранимым и чувствительным мальчиком…