***
Саша понимал, что с ним что-то не так. Он слышал чьи-то голоса, чей-то смех, его одолевала паника на пустом месте, тревожность часто была повышена до невозможности, его трясло часто так, что становилось трудно дышать, и самое ужасное — периодически, в самые отвратные моменты, ему хотелось дозы. Абрикосов не помнил, когда в последний раз жил без этого чувства, чаще всего он даже не понимал, что с ним происходит, но последние полгода все, что он видел — сменяющиеся лица врачей, своего психотерапевта и белые стены. Абрикосов не помнил и не понимал, почему он тут, но все врачи часто твердили ему о том, что помогут. Саша не понимал как они ему помогут и зачем ему вообще их помощь.***
— Саша, как в школе день прошел? — улыбаясь и ставя перед сыном тарелку с едой, спросила женщина, но увидела лишь пустые глаза своего ребенка. — Что-то случилось? Абрикосов лишь ковырял вилкой рагу в тарелке, совершенно без желания есть. Настроения не было, как и сил, не хотелось абсолютно ничего. Апатия захватила его незаметно, ему просто было все равно, а все движения, фразы и действия стали просто механическими, шатен просто жил на автомате. — Все нормально. — без каких либо эмоций ответил подросток, как-то резко кидая вилку в тарелку с едой и откидываясь спиной на спинку стула. Нужно потерпеть еще немного — грань приличия, и можно будет уйти с кухни, главное перетерпеть. — А в школе как, все в порядке? — женщина обеспокоенно вытирала руки полотенцем, смотря на сына, но тот выглядел так странно, что ее это пугало, но больше пугало то, что это произошло внезапно и никаких предпосылок к этому не было. — Ага. — просто кивнул Саша, безразлично смотря на рагу в своей тарелке, к которому он не прикоснулся, и сжимал руки в замок у себя на коленях. — Ну, хорошо, что-то с настроением? — присаживаясь на стул рядом с сыном, все пыталась выведать причину такого странного настроения у сына Абрикосова. — Все в порядке. Я просто ничего не хочу. — достаточно честно кивнул шатен, отворачиваясь от матери и тупо смотря в стену, разглядывая узоры на обоих. — Солнышко, а ты ел сегодня что-нибудь? — изламывая брови в обеспокоенном выражении лица, спросила женщина, прекрасно замечая, что сын странно похудел за эти пару недель. — Да, не переживай. — совершенно безразлично кивнул шатен, а после, решив, что грань, когда можно уйти достигнута, произнес, собираясь встать. — Я пойду в комнате полежу. — А поесть, милый? — сказала женщина уже выходящему из кухни Саше, но тот даже не остановился. — Я не хочу. — чуть громче сказал юноша, проходя по коридору и смотря за приоткрытую дверь в комнату сестры. Та безмятежно лежала животом на ярком ковре и что-то рисовала мелками на бумаге. Саша глядел на это секунд десять, а потом просто отвернулся и продолжил идти в свою комнату. Раньше он обязательно проводил с сестрой после школы час или два перед тем как сесть за уроки, но сейчас не хотелось. Ему не хотелось ни с кем общаться, не хотелось натягивать улыбку или вести себя дружелюбно с ребенком. Он так устал. Саша завалился на кровать, как только закрыл дверь в свою комнату. Не хотелось абсолютно никого и ничего, усталость навалилась на него словно сама по себе. Он ведь ничего такого не делал вроде бы, просто отсидел в школе около семи часов, как и обычно, а потом около двадцати минут ехал домой в трамвае стоя, потому что уступил место какой-то бабушке, но почему чувствуется такая усталость? Шатен не знал, ему было наплевать.***
Абрикосов никогда не думал, что попробует какие-то психотропные вещества. Так просто получилось. Это случилось не так давно, около двух недель назад. Он не отличался чем-то в школе — просто был совершенно обычным подростком с парочкой знакомых из одноклассников, с которыми он мог пообщаться от скуки, своими загонами по поводу и без и проблемами, домашкой, не успеванию по срокам сдачи проекта или ещё какой херью. Он просто был обычным, ничего такого, у них таких же «Саш» больше тысячи на школу. Но причиной, по которой он попробовал какую-то дрянь, стал гадский спор. Он уже не помнил как вообще умудрился поспорить с «главными гопниками класса» на какую-то дичь, но факт оставался фактом — он проиграл в какой-то блядской игре, в которой «гопники» явно мухлевали, и ему загадали выкурить немного ту сигарету, которую ему дадут. Саша не курил, да и не собирался, хотя иногда очень хотелось, но он не считал, что курение хоть как-то поможет ему избавиться от горя. Да, горе в его семью пришло не так давно и стало ударом для всей его семьи — внезапная смерть отца стала неожиданным ударом под дых, но Саша не считал это причиной начать курить. Естественно, отказ был бы пожизненным чмырением, ну или просто припоминанием этого момента до выпуска, чего тоже не очень хотелось. Прослыть «трусом» и «ссыкуном» не хотелось, именно поэтому пришлось выкурить сигарету, ничего такого не должно было случиться — решил для себя Саша. Конечно же шатен закашлялся под смех парней от первой же затяжки, горло обожгло, а губы скорее всего покраснели, такой дряни в его глотке еще не было, но те только похлопали по плечу, назвали «не ссыкуном» и сказали, что через пару часиков, ему должно было стать хорошо. Саша лишь кашлял и растирал горло со слезами на глазах, что выступили от той дряни, и даже не обратил внимания на последнюю фразу. Но дома, уже лёжа в кровати совершенно один в квартире: мама работала в ночную смену, а сестрёнка была у бабушки в гостях. Она была ещё маленькой и лишь ходила в садик, поэтому отвезти ребенка к бабушке вместо садика было не проблемным, ну или что там сказала мама, чтобы отвести Веронику в садик? Саша не интересовался, факт того, что сестры дома не было, просто был. Саше «стало хорошо», но только немного не так. Его развезло, резко захотелось смеяться, ни с того ни с сего нагрянули странные воспоминания, они были отрывками и совершенно не связанными, но шатен тонул в них, периодически ворочаясь на кровати и не понимая, куда себя деть. Ему стало жарко, захотелось разорвать одежду на себе к чертям, но он еще отдавал себе отчет, что не может себе такого позволить. Он тонул в воспоминаниях из детства, которые всплывали в голове какими-то отрывками. Кажется, ему вспоминалось те ребята, с которыми он играл, его небольшая компашка, в которой он души ни чаял. Он вспоминал, как они играли, словно они — волшебники и рыцари, что были избраны для поисков короля и королевы «Сказочного мира», они играли, что четыре девочки из их двора — самые активные и которые часто играли, почти все время во дворе — это четыре волшебницы. Два мальчика — как раз Саша и Вася — рыцари, но Саша хотел быть волшебником, о чем и сказал друзьям, но ему сказали, что быть волшебником и рыцарем одновременно — слишком круто, но почему-то старшему мальчику, с которым они подружились чуть позже, потому что он переехал в их двор тогда еще недавно, можно было быть в «прошлом», естественно, условном рыцарем, и самое главное — князем, а в условном «настоящем» — ему позволялось быть волшебником. Но самое главное, что Влад — так звали мальчика, был злодеем, но с девочками-волшебницами-героями дружил, но никого из детей не трогала никогда логика их игры, и они просто веселились от души. Но вместе с этим его крыло от воспоминаний о смерти отца, хотя, даже не от самой смерти, коей он не был свидетелем, а просто от похорон. Он помнил лицо матери, когда та узнала о том, что ее мужа больше нет, помнил, как исказилось ее лицо в истерике, помнил ее заглушенный руками крик, помнил слезы и отчаянные просьбы свалить из дома с сестрой, чтобы дети не видели ее в таком состоянии. Саша среагировал быстро, несмотря на то, что ему тоже было страшно, что у него тоже начиналась истерика от непонимания происходящего, но он подхватил сестру под руку и побежал к бабушке, благо она жила рядом. Юноша не понял ничего, но единственное, что до него дошло со скоростью света — случилось что-то очень страшное и матери легче перенести это в одиночестве. Бабушка, пусть и удивилась их резкому приходу, но пустила и накормила, попыталась узнать у Саши, как у старшего, а что произошло-то собственно? Но Абрикосов лишь рассеянно пожал плечами, пялясь пустым взглядом в черный чай в своей кружке. Ему было страшно до безумия, тревожность лишь усиливалась, а дрожь рук не проходила и Саша понимал, что его от чего-то кроет, а откуда-то из глубины квартиры он отчетливо слышит чьи-то голоса, но отгонял от себя всякие мысли. Он не хотел нервировать и так старых бабушку и дедушку, ему не хотелось, чтобы кто-то боялся, что с ним что-то не в порядке. Ему, как и матери, легче все было перенести в одиночку. По крайней мере он так думал. Утром следующего дня, когда они оба переночевали незапланированно у бабушки, пришла мама, полностью опустошенная и, отправив Веронику в садик, ну с дедушкой, села на кухне за столом, сложив руки в замок, и посадила бабушку с Сашей перед собой. Она молчала долго, Саша порывался поторопить ее, но понял, что это будет излишне, и лишь спустя несколько минут молчания она сказала лишь одну фразу. — Леша умер. И после этой фразы повисло гробовое молчание. Бабушка Саши лишь зажала руками рот, чтобы не закричать и начала что-то лепетать, наподобие «О, Господи, как же так, как так произошло, бедненькие мои, не переживайте мы справимся» Пока мать Саши сидела чуть ли не плача перед Сашей, который был в таком шоке, что не знал куда себя деть. Единственное, на что у него хватило сил — резко встать и, совершенно ничего не объясняя, обуться и выйти из квартиры, захватив с собой ключи с тумбы. «Им нужно побыть вдвоем. Им будет легче» — думал Саша, просто бессмысленно бродя по улицам города и стараясь сосредоточиться на том, что он чувствует. Он был опустошен, он не понимал того вихря эмоций, что бурлил в нем, но отчаянно пытался понять, что он чувствует. Ему было страшно и больно от осознания того, что отца больше нет. Хотелось нервно рассмеяться, да быть не может, чтобы отец — самый веселый человек, которого знал Саша, самый не унывающий, находящий выход из любой ситуации, чтобы его не стало… Саша сел в парке на лавочку в абсолютной тьме, если не считать парочку фонарей, но и те работали через один. Хотелось плакать, кричать, а еще смеяться, но отчаянная мысль все же билась в голове Саши — он единственный мужчина в семье, если не учитывать дедушку. Но дедушка — человек в возрасте и мало чем уже может помочь, единственное, с чем отменно справляется — сидение с Вероникой. — Я остался один. — выдохнул Саша, откидываясь спиной о спинку лавочки и запрокидывая голову назад, закрывая рукой глаза и просто сидя так какое-то время. Да, у него есть мама, Вероника и бабушка с дедушкой, но… Но он больше не сможет рассказать отцу что-то, что поймет лишь он. Он больше не сможет повозиться с его мотоциклом, сходить с ним на работу, он больше никогда не поможет Саше с компьютером, если тому вновь понадобиться переустановить винду, не будет больше пикников по выходным, не будет рыбалок раз в месяц, не будет тайного пробование пива «пока мама не видит, давай налью тебе», никто, черт возьми, не научит его водить машину. «Вот, Сашка, стукнет тебе семнадцать, вот тогда и буду учить тебя, а после и на права сдашь, на машину копить тебе будем!» воодушевленно говорил отец, хлопая недовольного и капризного сына по плечу. Как же Саше будет не хватать отцовского плеча и объятий, но он ничего не может повернуть назад, он не может забрать какие-то нелестные слова в его сторону, которые они кричали друг другу пару раз в крупных ссорах. Единственное, что Саша мог сделать — быть хорошим сыном, братом и внуком. Он может попробовать заменить отца. И сейчас воспоминания об отце, больно контрастировали с его счастливым детством и счастливом миром, в который он так любил погружаться с головой. И сейчас Саше казалось, что он вновь начинает видеть тот мир, даже со всеми существами: со всеми гоблинами и феями, которых они выдумали и… Саше было хорошо. «Прости, я отвратительный сын» — эта мысль потерялась в нервном смехе, что совсем не шел опустошенному и совершенно разбитому шатену, который закрывал лицо руками, лежа на кровати и стараясь не подавать вида своей истерики, хотя его слезы и нервный смех выдавали его с головой.***
Елена Васильевна — мать Саши, начала замечать за сыном странные действия совсем недавно. Саша стал странным и замкнутым, хотя раньше этого не было, Елена знала и искренне интересовалась жизнью сына, она знала, что Саша доверяет ей, что они друзья и могут поговорить на почти любую тему, и не могла понять такого странного поведения сына. Он стал замкнутым слишком резко, Абрикосова не была к этому готова. Она не знала, когда точно это произошло, но могла предполагать, что тогда, когда она первый раз осталась в ночную смену, за нее обещали дать больше, чем за дневную, и из-за того, что теперь они могли рассчитывать лишь на ее зарплату, пришлось согласиться. Когда она вернулась домой утром, Саша был странно спокойным, хотя, скорее апатичным. Он не улыбался, ничего не говорил, да и вообще был странным: встретил, помог снять пальто, проводил до кухни и выслушал все, о чем Елена ему рассказала, но ничего не сказал о себе и том, как он провел вчерашний вечер и сегодняшнее утро выходного дня. Он просто медленно, весь час, что они, нет, она, разговаривали, помешивал сахар в давно остывшем чае. Он не сделал и глотка, просто, подперев голову одной рукой, а второй механически помешивая сахар, весь тот час, а может и больше, слушал рассказы матери и даже не перебил. Он молчал, изредка кивал и что-то спрашивал, глядя каким-то расфокусированным взглядом и странной, мягкой улыбкой и глазами…такими странными, но шатенка не могла сказать, что точно было не так. Но что-то было явно не так, и чуяло ее материнское сердце, что это «что-то» очень серьезное. Она уже потеряла супруга и терять сына не хотела, с чем бы не столкнулся Саша, она обязательно ему поможет. Но ни разговоры, ни просьбы поделиться переживаниями, ни звонки в школу, ни просьбы и намеки, что «а может к психологу?», не помогли. Саша только улыбался и говорил, что он в порядке, просто устал, и если поспит, то все будет в порядке. И Елена верила ровно до того момента, пока Саша не сказал, что его беспокоит папин храп по ночам и дедушкино причмокивание губами во сне. Только вот дедушки Саши по отцовской линии не было в живых уже как десять лет, но в одном ее сын был прав — умирал пожилой мужчина в квартире Абрикосовых. Но это было так давно… Елена тогда только странно посмотрела на сына, который просто расслабленно сидел за кухонным столом и пялился пустым взглядом в стену и почувствовала, как ее захлестывает волна страха. Она чуть не выронила тарелку из рук, когда услышала слова сына. — Саша, не пойми неправильно. — начала женщина, обеспокоенно глядя на сына, и вытирая руки полотенцем. — Меня пугает твоё состояние. — Елена аккуратно положила свою ладонь поверх Сашиной, боясь, что мальчик отреагирует как-то не так. — Саш, папы и дедушки давно нет. Она внимательно смотрела за реакцией сына, но тот лишь медленно и расслабленно повернул голову в ее сторону и широко улыбнулся. Но улыбка была неестественной и это пугало женщину, она чувствовала даже, словно сердце колотится у нее в ушах, а на глазах от непонимания наворачиваются слезы, но она держала себя в руках, не выдавая свой страх ничем. — Мам, — слышным шепотом произнес шатен, наклоняясь к ней и широко улыбаясь, чем сильно напугал Елену. — Папа жив… И дедушка жив. Ты не понимаешь, мам. — шатенка увидела опасный, заинтересованный и радостный блеск в карих глазах, и ей захотелось вопить от страха. — Мам, мы в сказке. — Саш, ты … — Елена бегала по пустым глазам сына взглядом, и не могла понять, что ей делать. Быть не может, чтобы ее сын сходил с ума. Пожалуйста, только не это. Но чисто на нежелании терять сына и наблюдать, как он медленно, но верно сходит с ума, женщина резко поднялась, выдергивая буквально свою руку из рук Саши, который лишь надулся от такого действия. — Так, собирайся… — Куда? — не понял подросток, хлопая глазами и не понимая, почему за матерью стоит неясная тень, от вида которой Сашино сердце замирало и чуть ли не останавливалось. — Мы едем к врачу.***
— Елена Васильевна, не сказал бы, что с мальчиком все плохо, но ему нужен уход. — после нескольких сеансов сначала у психолога, а после у психиатра, сказал один из знакомых Елены. Он был ее знакомым врачом-психиатром, у которого Елена и Алексей провели несколько сеансов, чтобы они смогли оба раза зачать двоих детей абсолютно здоровыми. А все лишь потому, что, пусть врачи и утверждают, что шизофрения не передается по наследству, но когда Елена узнала, что у матери ее супруга — шизофрения, она заставила их пройти курс у психотерапевта. — Но, что с ним? У нас ведь все нормально в семье. — искренне не понимала женщина, смотря на лечащего врача сына и пытаясь понять, что он ей скажет. — Но ведь у вас недавно умер супруг. — мягко, стараясь не травмировать воспоминания женщины, произнес врач. — Скорее всего это было так называемым «спусковым крючком» для развития депрессии у парня. А вот то, что у него слуховые галлюцинации, но я не уверен, что все ограничивается лишь слуховыми галлюцинациями, и слишком уж повышенная тревожность, а еще, он почти весь сеанс нес бред про то, что мы в так называемом «Сказочном мире», который они с его друзьями поострили и о том, что они — являются избранными. Бред — тоже один из признаков шизофрении. А еще он вскользь упоминал о том, что одноклассники заставили его сделать затяжку на странной сигарете, думаю, это был наркотик, но наркотик слабый, но это уже не ко мне. Елена лишь прижала руки ко рту, стараясь не разрыдаться. Матерь Божья, ну почему именно с ее сыном, Господи, где же она ошиблась? Неужели Саше не хватило того внимания, что они с супругом уделяли ему всегда, и даже с появлением второго ребенка они старались не сильно разрывать внимание между сыном и дочерью. Но почему же именно у Саши начало это развиваться? Неужели на него и правда настолько сильно повлияла новость о смерти отца? Господи, она же просто… — Хм, я бы не хотел торопить события, но рекомендую положить Александра в психиатрическую клинику. Я сомневаюсь, что его можно вытащить из этого состояния без медицинских препаратов и должной работой психиатров. — пожал плечами, говоря серьезные вещи врач, на что Елена лишь тревожно закивала головой, потому что сомневалась, что не сорвется на рыдания. — Я сделаю все, что потребуется.***
Саша знал, что может чувствовать себя безопасно лишь во сне. Там он был в своем маленьком мире, там он не чувствовал себя плохо и уставшим. Во сне он чувствовал себя таким живым и счастливым, что иногда он ловил себя на мысли, что хотел остаться в своем мире навсегда. Здесь он был со своими друзьями детства, здесь он был рыцарем, как и мечтал в детстве, здесь была магия, были живы его отец и дедушка. Здесь он был по-настоящему счастлив. Здесь не было забот, не нужно было искать работу, потому что деньги появлялись практически из воздуха, тут у него была куча свободного времени и неограниченный, ну почти, доступ к новым книгам о магии, тут его уважали и любили, тут он научился любить как своих друзей, так и медленно шел к тому, чтобы научиться любить себя. Но… — Ты не в порядке, Саш, прошу, тебе нужна помощь, позволь им помочь тебе… — это шатен слышать стал часто даже во сне, и от этого сходил с ума. В реальной жизни его пичкали таблетками и разговорами с психиатрами. Ему было уже тошно от медикаментов и от размеренных голосов докторов, словно мантру повторяющих то, что ему стоит жить в реальности, а не сбегать от нее в сон и свои мечты, что они помогут ему, что все будет в порядке и голоса, которые он слышит в реальности, и те тени, от которых тянет равносильно как блевать, так и орать от страха, они исчезнут, если шатен позволит себе помочь. Но Саша не верил и лишь чаще старался сбегать и закрываться от всех людей, даже от матери, что приходила и просто обеспокоенно смотрела на него, не в силах подойти. Она боялась его. А Саша боялся того, что разочаровал мать и не справился с защитой своей маленькой семьи. И лишь чаще сбегал в мир, где не было проблем, ну ему так казалось, но даже в его мечтах его доставали, вырывали из милого мирка, пытаясь сунуть в суровую реальность. Хотелось плакать и кричать, он не знал, что ему делать. — Что мне делать, Морок, я… — плакал Саша, прислонившись к какой-то расписной стене в «Сказочном Мире» и смотря на своего драгоценного друга-князя-в-прошлом-рыцаря-в-настоящем-волшебника, и бессвязно плакался ему о всех проблемах лишь потому, что видел в Владе опору и поддержку, он видел в нем того старшего, которого так не хватало шатену в реальности. — Я не понимаю. — Прошу тебя, живи в реально… — вновь начал Морок, но от этой фразы Сашу уже тянуло опустошить желудок. — Я не могу, идите вы к черту со своей реальностью. — кричал Саша, зарываясь лишь сильнее пальцами в волосы и сильно оттягивая их в стороны, стараясь вырвать с корнем. Он не мог, он не хотел возвращаться в реальность, там плохо, ему там плохо, почему никто этого не понимает? Но, в своих терзаниях и слезах, он не мог видеть, с каким искренним беспокойством смотрит на него Влад. Саша не понимал, что так лишь сильнее сходил с ума. — Мне жаль, но ты не в порядке, Саш… — похлопав друга по плечу, произнес Морок, вставая и уходя, слыша вдогонку лишь надрывное «не оставляй меня». Саша не хотел возвращаться в реальность, а Влад ничем не мог ему помочь. Оставалось и правда лишь надеяться на чудо. Чудо, которого не будет.