***
Сердце бешено стучало, дыхание быстро сбилось, в боку закололо, а в глазах начинало темнеть, но Саша и не думал сбавлять бег. Плевать, что он налегке, а на улице идет дождь, плевать, что из вещей у него нет ничего, кроме маленькой барсетки с паспортом и немногими карманными сбережениями, плевать, что это плохо отразится на его и так плачевном состоянии, ему просто нужно успеть. Адреналин просто зашкаливал, а кровь еще стучала в висках, руки и ноги невероятно тряслись, а в мозгу билась лишь две мысли «я смог, смог» и «нужно торопиться и успеть». Потому что поезд отходил в десять вечера, а когда Саша вылазил из окна квартиры на двенадцатом этаже было десять минут десятого. Благо как раз рядом с окном его комнаты есть пожарная лестница, она, конечно ржавая и держащаяся на соплях, но смогла выдержать хлипкого подростка. По меркам самого Саши он полз по этой лестнице, каждый раз чуть не плача, когда она начинала шататься и дико скрипела, как минимум час, но когда он пробегал мимо магазинчика с электронными часами увидел, что еще только половина. Не то, чтобы вокзал находился далеко от его дома, но все равно следовало поторопиться, Саша не знал, насколько его хватит, а еще как не вовремя пошел дождь. Абрикосов вымок до нитки почти сразу, тело болело невыносимо, в легких не хватало воздуха, но ему было плевать. Нужно успеть, успеть и тогда все будет хорошо. — Саш, ну где ты был? Господи, у нас поезд через пятнадцать минут отходит, знаешь, как мы нервничали? — Алиса тут же расположила зонтик над его головой, как только он прибежал к группе и фактически согнулся пополам. Спасибо Алисе, теперь хотя бы дождь не хлестал его по лицу. Он так устал, ноги гудели и хотелось лишь завалиться спать на полку и проспать до самого прибытия. — И-извините, — Саша пытался отдышаться, держа руку на отбивающем бешеный ритм сердце и пытаясь прийти в себя. — Семейные проблемы. — Все нормально, пойдемте сядем уже. — девушка махнула свободной рукой, указывая в сторону где Аленка и Варя что-то бурно обсуждали с их менеджером. — Паспорт с собой? Саше хватило сил лишь кивнуть и он чуть не упал назад, когда разогнулся. Ноги не держали совершенно, он так устал и хотел сделать глоток свежего воздуха, но лёгкие словно окаменели, мешая это сделать. Благо рядом оказался Морок, который придержал его за локоть, не давая упасть. — Так, держу. Пошли, пошли. — Влад подхватил его под руку, и Саша ему только благодарно, пусть и вымученно, улыбнулся. Алиса кивнула и убрала зонтик, подбегая к кому-то, видимо из родственников и отдавая зонтик им, видимо, чтобы не мешался. Саша лишь проследил за девушкой, которая попрощалась со своей мамой, поцеловала ее в щеку и вновь прибежала к мальчикам, закрывая руками голову. Алиса улыбнулась им и побежала дальше, догоняя других и также вступая в дискуссию. Пару минут они шли в тишине, Влад прислушивался к дыханию младшего, ожидая, когда тот придет в норму. — Ты уверен, что все нормально? Выглядишь так себе. — Да, не бойся, до концерта не сдохну. — Саша усмехнулся, открывая дверь и заходя на вокзал, Влад зашел за ним, все еще держа его за руку, замечая, что девушки уже побежали к турникетам, чтобы пройти на платформу. — Это не смешно. — хмурясь, серьезно сказал Влад, замечая, что друг выглядит слишком уж расслабленным, словно не он прибежал пять минут назад, задыхаясь от страха и нехватки воздуха. — Я знаю. — невесело улыбнулся шатен, когда брал от Алисы купленный билет, и шел за остальными девочками к их поезду. Они уже прошли турникеты, Влад все еще держал его за локоть, словно боялся, что когда отпустит — Саша исчезнет. Алиса же обернулась к ним, отдавая их билеты и улыбнулась, вновь нагоняя своих подруг. — Но я ничего не могу с этим сделать, мне осталось не так много. — Ты не собираешься рассказать им? — Влад говорил заметно тише, чтобы другие не услышали, хотя они бы и так не услышали, тут шумно, так еще и дождь льет, да и девочки идут от них на большом расстоянии. — Саш, я же волнуюсь за тебя, если тебе будет хуже, ты только скажи, я все отменю. — Пф, издеваешься что ли? — Саша засмеялся, свободной рукой пихая Влада в плечо и улыбаясь, глядя на серьезное лицо друга. Абрикосов знал, что Владу ничего не стоит отменить этот концерт, все же Морок — отпрыск достаточно обеспеченных родителей, так что он мог подключить свои связи, но Саше это просто не нужно. Саша хочет выступить, хотя бы в последний раз. — Да это же наша мечта, у нас только все получаться стало. А вокалиста… — Саша резко замолк, когда они подошли к контролеру, чтобы зайти на поезд, и показывая ей паспорт, быстро запрыгивая в вагон, а после бурча так, словно надеялся, что Морок его не услышит. — Да найдете вы еще кого-нибудь, тут уже каждая собака выть умеет в ноты. Саша буркнул это, отходя немного дольше, помогая Владу и вещи его поднять, и гитару подержать, пока сам юноша поднимался с ним в вагон, а потом они вместе пошли искать их места. Влад даже в затылок Саши смотрел серьезно, ему не нравилось, что Абрикосов так легко говорит о собственной смерти, словно это что-то нормальное, словно за него не переживают, не беспокоятся, словно его не ценят как друга, как часть группы, как вокалиста, как просто человека в конце концов. Влад просто не мог перестать за него волноваться. — Влад, — Саша чуть ли не плакал ему в трубку, и Влад, который сидел с группой на репетиции заметно занервничал и вышел в коридор. Шатен редко нервничал, он такой человек, который все время старается оставаться оптимистом, так что слышать, что он чуть ли не на грани истерики было странно. А еще Абрикосов не очень любил напрягать кого-то своими проблемами, так что Влад решил не испытывать судьбу и не доверять то, что Саша собирается ему сказать еще и группе, так что нашел более безлюдное место. — Влад, я умру. — Что? Что ты несешь, ты был у врача? — проводя рукой по волосам, нервно спросил Влад, подпирая спиной стену. Абрикосов уже давно говорил, что его начала беспокоить боль в груди сильнее, чем раньше. Раньше он отмахивался от этого, но теперь видимо все стало совсем отвратительно, раз Саша, который ненавидит больницы и врачей в принципе, сам записался на прием и ради него пропускал репетицию. Влад ничего ему не сказал на этот счет, потому что Саша клятвенно пообещал отработать эту репетицию, а еще проставиться в кальянной. — Д-да, Влад я умру. — голос шатена срывался и Влад отчетливо слышал его всхлипы и то, как они эхом расходятся по тому помещению, в котором он был. — М-мне осталось полгода максимум. — Что случилось, разве это не лечится, мне приехать? Где ты, в какой больнице? — голос Влада также дрожал, он был без понятия как реагировать на такие вещи. Он думал, что Саше максимум таблетки выпишут или скажут лечь полечиться в больницу ненадолго, но смерть… Смерть — слишком высокая цена, к которой никто из них не был готов. — Э-это не лечится, хроническое. — Влад даже не хотел представлять себе какой болью сейчас искажено лицо его лучшего друга. Всегда улыбающийся, даже когда ситуация просто отвратительная, всегда накидывающий идеи и поддерживающий, пусть и банальными словами, но они у него не заканчивались, из-за чего скорее раздражение появлялось на бесящего шатена, и проблема таким образом отходила на второй план. И этот человек сейчас заливается слезами в полном отчаянии и не знает выхода из этой ситуации, но если не знает, что делать Саша, то что может сделать Влад? — Я запустил настолько, что теперь это убьет меня. У Влада пропал дар речи, он мог лишь вздыхать в трубку, ударяясь головой о стену позади, надеясь, что хотя бы так придет решение проблемы, а Саша мог только рыдать ему в трубку. Они оба не знали, как дальше жить дальше с этой информацией. — Так, девочки, давайте, мы ляжем на двух верхних, двух нижних здесь, — быстро объясняла менеджер, загоняя их на нужные места, а потом оборачиваясь назад, обращаясь уже к юношам, потирая руки от нервозности. — Влад, Саша, вы тогда на нижней и верхней в проходе, ладно? — Конечно, кис, не волнуйся. — Саша безмятежно махнул рукой, уворачиваясь от подзатыльника женщины и хватаясь за ручку со ступенькой какого-то места, когда поезд тронулся. — Я Кристина, сосунок. — женщина смотрела на него серьёзным взглядом, после вздыхая и думая, что донимать проблемного подростка не стоит, он и так явно намучался, раз пришлось из дома только с паспортом и деньгами бежать, тем более в такой-то ливень. — Плевать, шмотки по местам и ложитесь спать, приедем через пять часов. — Ложись на нижнюю. — снимая куртку и закидывая ее на верхнюю полку, сказал Влад, немного теснясь, чтобы другие люди также могли пройти к своим местам. — Эй, я хотел на верхней спать! — спустя секунду возмутился Саша, быстро распаковывая свой постельный набор и суша волосы полотенцем, растрепывая их окончательно. — Саш. Это не просьба. — Влад смотрел слишком серьезно, таким взглядом, который не требовал возражений, и рука его сильно сжимала юношеское плечо, так что пришлось подчиниться. — Я боюсь за тебя. — Думаешь я не боюсь? Я думал, что проживу дольше, чем восемнадцать лет. — Саша усмехнулся, убирая полотенце от лица и морщась от того, насколько быстро оно стало мокрым и теперь не приносило никакой пользы. Им обоим пришлось пока что сесть на нижнюю полку, чтобы остальные люди могли пройти. — Устрой мне красивые похороны, ладно? Я много думал на этот счет. — Саш, пожалуйста. — Влад выдохнул, словно был мучеником, закрывая лицо руками и ловя недоуменный взгляд Алены, но он махнул ей рукой, мол «все в норме», хотя нихрена не в норме. Влад не хочет слышать про похороны лучшего друга, он не может себе это даже представить. Нет, конечно, он может заняться его похоронами, но сейчас то Саша жив, он с ним, и с живым Сашей он не хочет обсуждать такие вещи. Владу просто больно осознавать, что Саша умрет, так и не повидав ничего в своей жизни. Что он видел? Побои собственной матери сначала от отца, а потом и от отчима? Как его мать трахалась с каким-то мужиком на его кровати, пока он маленький не знал, где ему лечь? Пеленки и памперсы от троих младших? Упреки и непонимание, нежелание принимать его как творческую, такую радостную и неугасающую ячейку общества? Саша даже на море ни разу не был, Влад хотел его свозить, но требовалось разрешение родителей, которое Саше бы никогда не удалось получить. И вот, ему восемнадцать и через неделю после совершеннолетия он узнает, что смертельно болен. Владу больно за него. — Нам придется это обсудить. Я не планирую больше никому говорить. — Саша откинулся головой и спиной на окно, чувствуя, как по телу идет вибрация от движения поезда. Влад смотрел на него слишком серьёзно, ему явно было не до шуток, но Абрикосов больше ничего не мог сказать. Он достаточно наплакался за эти месяцы о своей судьбе, и обсуждение собственных похорон с Владом для него стали нормальной темой, но для Морока она была запретной. Саша скидывал ему места, где хочет быть похоронен, выбирал гроб и сказал, чтобы все прошло по минимуму, он не хотел много людей на своих похоронах, ему будет достаточно если придет только Влад. Морок отнекивался до последнего, даже накричал на Сашу, когда тот попытался всунуть ему деньги на свои похороны. — Мальчики, хотите перекусить? — шатенка потрясла перед ними бутербродами, завернутыми в фольгу и тут же перевела брезгливый взгляд на Сашу, откладывая бутерброды на стол и начиная рыться в постельном наборе, попутно причитая. — Блин, Саш, вытри волосы, ты сейчас всю постель закапаешь и на мокром простынешь. — Аленка засмеялась, пока Варя отчитывала его, а потом и сухое полотенце кинула прямо в лицо. Саша так любил такие моменты, что отдал бы все, чтобы прожить в этом счастье еще немного. Он любил вот так вот сидеть со своими близкими и смеяться с какой-то ерунды, не думая ни о чем или обсуждая новый проект, он любил их маленькие ссоры, любил совместные походы куда-то, шутки, несостыковки в характере. Он любит их всех, какими бы разными они не были, он даже менеджера их любит, хоть та и ворчит вечно на Сашу, мол ноты не дотягивает, поет фальшиво и криво, но все равно она заботится о них. Но судьба была жестока к нему, время неумолимо поджимало, и теперь с полугода ему оставался месяц. На состоянии это тоже отражалось, как бы он не пытался скрыть это. Он стал гораздо чаще ощущать эту пульсирующую, кажущуюся бесконечной, боль в груди, его давление стало скакать как у бабушек на погоду, в глазах вечно то темнело, то просто зрение размывалось и он не видел ничего перед носом в течении нескольких болезненных секунд, голова все чаще начала раскалываться, а воздуха в легких все чаще стало не хватать. Но, слава богу, замечал это лишь Влад, который все время был рядом с ним. Абрикосов был ему искренне благодарен за это. Он был благодарен ему за все: и за помощь, и за поддержку, и что не стал ему мешать дожить свои дни в счастье — в компании друзей, а не медленно и мучительно умирать на больничной койке, или, еще хуже, дома в кругу семьи. Он благодарен ему, что поверил в него и дал шанс вообще воплотить свою мечту в реальность, он благодарен ему за то, что именно Влад чаще всего помогает ему финансово, он платит за него почти всегда, всегда отказывается от денег и смеется, когда Саша говорит, что ему неловко, когда Морок за него платит. Он никогда не упрекает его, никогда не ругает, если шатен не косячит слишком уж сильно, он поддерживает его, радуется его успехам, и всегда готов ему помочь и предоставить кров. Он как идеальный друг или старший брат, о котором Саша всегда мечтал.***
Мама, я сияю, мама, я сияю, мама, я сияю! Саша был так счастлив, когда ему позволили быть вокалистом после множества проверок и убеждения в том, что он хорошо поет. Он чуть ли не светился от счастья, перекрывая своим светом солнце. Он так мечтал быть в музыкальной группе, поэтому почти не раздумывая согласился на предложение Влада быть их вокалистом. Саша всегда был творческим человеком, пусть это и выходило ему всегда боком, ему было плевать. Ему плевать на упреки матери, на его порванные рисунки, валяющиеся в мусорном ведре и порванные плакаты, плевать на ссоры и непонимание со стороны родственников, ведь «ему бы к ЕГЭ готовится, а он фигней страдает». Саше плевать, в своей музыкальной группе он сияет ярче, чем любая звезда. В своей группе он получает всю поддержку, о какой и не мог мечтать. Я супер звезда, но, мама, почему не знаю, почему не знаю, почему я, мама, сильно так хочу убить себя? Саша всегда был слабым на здоровье, как на физическое, так и на ментальное. Он часто болел и ненавидел врачей, потому что те выписывали ему странные рецепты и назначали неприятные процедуры, поэтому к ним он старался ходить редко и всегда симулировал, что чувствует себя прекрасно. Но если с физическим здоровьем было притворяться легко, то с моральной иногда было просто невыносимо. Постоянные упреки матери, насчет его занятий, насчет его якобы безделья, засирания комнаты и просто того, что он напоминает ей отца плохо отражались на его здоровье. Он был вспыльчивым, мог ни с того ни с сего наорать на кого-то из младших, а потом расплакаться от злости и накопившихся эмоций. В приступах гнева он даже бил посуду, за что потом особо сильно получал, потому что денег у них не так много, да и младших он пугал такими выходками. Абрикосов был до ужаса нервным, он дергался от любого звука, прикосновения или вообще людей, порой он забывал есть, пить, спать, о чем приходилось напоминать его группе или менеджеру. Иногда, особенно если он был пьян или накурен он много размышлял о том, что наверное все, кто говорят о нем плохо — правы. Саша неудачник и ничего он не добьется в этой жизни, в такие моменты даже убить себя хотелось, пару раз его даже снимали с окна, а потом приводили в чувства и отчитывали так, словно он уже умер и попал в Ад, а это было его личным наказанием. И мам, я умираю! Мам, я умираю! Мам, я умираю! И ничто тут не спасет меня Когда Саша от врача узнал, что ему осталось жить полгода, его мир рухнул. Не такие новости он хотел получить на восемнадцатилетие. Слезы навернулись прямо в кабинете, хоть врач и пытался его угомонить и сказать, что нужно делать, он пытался дать ему надежду на то, что организм еще может справится, если начать лечение в срочном порядке, но Саша не слушал. Шатен вообще плохо помнил его слова, он даже ни слова не понимал из тех бумаг, которые ему всунули в руки и еще сверху пытались что-то объяснить. Слезы размывали видение и больше не хотелось ничего. Абрикосов был без понятия, как на это реагировать, куда кричать, кому звонить, кому плакать в плечо и что вообще делать. Как он блять должен реагировать на то, что он должен умереть, так и не начав нормально жить? И мам, я умираю! Мам, я умираю! Мам, я умираю! Мам, я умираю, бля! Единственный, кто знал про его положение — Влад. Морок встретил его у больницы, всего зареванного, прижимающего к себе бумаги трясущимися руками и не знающего, что ему делать. Саша проревел остаток дня в квартире у Влада и находился в такой истерике и прострации, что не помнил ничего с того дня, кроме жгучих слез и боли, которая просто не прекращалась еще несколько дней, напоминая о себе, и заставляя реветь ни с того ни с сего. Морок лишь обнимал его за плечи и говорил, что он найдет способ вылечить Сашу. Они оба знали, что это ложь. Мрак съедает комнату доставшуюся мне от деда! Сидеть в темноте стало чем-то привычным. Саша старался проводить как можно меньше времени дома, он гулял с сомнительными знакомыми, со своей группой, горланил песни на пол улицы, напивался до беспамятства и творил всякую дичь, пару раз даже попадая в полицию за свои выходки. Ему закрыты дороги в несколько клубов города, он даже пробовал тусить в гей клубах, он за эти месяцы старался сделать все, что только хотел. Плевать на деньги, отложенные на учебу, плевать на экзамены, на погоду, на болезни, на родителей, на родственников и их упреки, он теперь живет в настоящем, сжигая мосты прошлого и ломая мосты в будущее. Я съедаю колесо, и я съедаю колесо, я нюхаю дорогу, чтоб меня потом трясло под пледом! Употребление наркотиков стало чем-то нормальным, особенно, когда это советовал старший из группы, его лучший друг и брат, не кровный, конечно, но самый любимый и понимающий человек. Влад не мог смотреть на то, как убивался его друг, как он хотел даже самостоятельно убить себя, чтобы не мучиться эти полгода, а решить все сразу. Владу нелегко далось это решение, ведь он знал, насколько пагубно это может отразиться на состоянии его и так болеющего друга, но ничего другого дать он не мог. Он отдал Саше все самое лучшее за эти годы, в ту ночь и последующие дни Влад из кожи вон лез, чтобы успокоить Сашу, чтобы обсудить с ним все плюсы и минусы, пообещал помочь, он нес поддерживающий берд, но он тоже человек, и он тоже устал. Наркотики — лучший выход, который он видел из этой ситуации, так Саша хотя бы поживет в галлюциногенном мире и его боль хотя бы немного отступит. Весь в поту, слезах я тупо жду когда же я умру. Саша был идиотом, когда согласился с Владом покурить травку, но тогда казалось, что это поможет расслабиться. На самом деле в моменте было прекрасно, он нес какую-то околесицу, смеялся и много пил, а еще курил травку и видел галлюцинации, которые веселили его. В легких не хватало воздуха, он часто кашлял, но это его не останавливало. Было плевать, что это только второй или третий раз и по сути это вызывает зависимость, Саша устал, он больше не хочет чувствовать эту боль и отчаяние, которые обволокли его, словно путы и теперь шатен не знал, как из них выйти. Травка хотя бы притупляла эти чувства. Проснулся он с жутким похмельем, болью по всему телу, весь в поту, слезах и с жуткими галлюцинациями, которые его отнюдь не веселили, теперь они пугали до ужаса и ему казалось, что он умирает. Но рядом был Влад, который дал ему похмелиться и сказал, что на репетицию Саша в таком виде не явится, пусть отдохнет пару-тройку дней, а еще может сходить к психологу. Саша рассмеялся на это предложение и сказал, что ему уже плевать на ментальное здоровье, оно ему уже не нужно. И, мама, я сияю, и летаю над Нью-Йорком. В моих снах я сплю с сами собой, ведь я такой крутой. О боже! Мама, я сияю как кристаллы, вот, под моею кожей! Кристина всегда поражалась, как Саша мог из болтливого, невыносимо юного подростка в гримерке перед выступлением превратиться и настолько вжиться в образ, что казалось, что он никогда и не был тем улыбчивым ребенком, каким Крис видела его полчаса назад. На сцене Абрикосов не был настоящим — он был серьезным взрослым, который словно прятался за этой темной одеждой и толстым слоем макияжа, словно он был готом из девяностых, а еще за растрепанными волосами и язвительным характером. Когда Саша в обычное время переключался на «рабочий» образ, он становился просто невыносимым, ему не нравилось ничего, его все раздражало и он срывался на всех из-за мелочей, так что отчасти Кристина была рада, что этот его образ «гота» лишь показуха для сцены. Ну а что, его фанатам вполне нравится этот образ, да и Саша на сцене казался живым. Автостопом по фазе сна — Я всех вас ненавижу, суки! Саша прислушивался к своим внутренним ощущениям все то время, пока сидел в кресле и пока ему наносили макияж, и делали прическу. Он думал, переживет ли сегодняшнее выступление, его последнее выступление, он обещал Владу, что после сегодняшнего дня он поедет в больницу, потому что ему невыносимо видеть такого Сашу. Абрикосов лишь кивнул, мол, ладно, но не забывай меня навещать и сделай мне не сильно роскошные похороны, а то я знаю, как ты умеешь. Грудь пока что не сдавливало, и ничего не мешало ему даже распеваться, но неясный страх и ощущение того, что он скоро умрет, умрет на этой сцене именно сегодня не покидало его и даже заставило его обнять всех из группы. Варя не поняла этого и даже ударила по лицу, думая, что Саша снова пьян, а потом извинилась, когда поняла, что это было искренне. Алена смеялась и жевала пирожное, когда Саша обнял ее, прижимая крепко к своей груди и слыша как бьется ее сердце. Алиса лишь мазнула кисточкой с пудрой по его носу, говоря что-то про излишнюю тактильность Саши, которую в образе тот не проявлял, но ее быстро заставили вновь отвернуться к зеркалу, а Сашу отогнали заняться своими делами. Абрикосов даже неуклюже обнял Кристину, которая была просто в шоке с его поведения. Они часто ссорились и не сходились во мнениях почти никогда, и Саша никогда не обнимал ее, он предпочитал вообще от нее на два метра подальше держаться. Но она все равно обняла его в ответ и похлопала по плечу, говоря, чтобы он сегодня на концерте показал класс. Последний к кому Саша подошел — Влад, который наблюдал за всеми его действиями со скрещенными на груди руками и хмурясь. Саша неловко развел руки в стороны, наблюдая за серьезным выражением лица и недовольным визажистом, но Влад все же встал, несмотря на возмущения девочки визажиста и крепко обнял Сашу, прекрасно понимая, зачем он делал это. Они обнимались в последний раз, потому что как только они выйдут на сцену у них не будет такой возможности, Саша нацепит привычную маску, а Влад будет слишком далеко от него, да и руки будут заняты гитарой. Морок надеялся, что сможет обнять Сашу после выступления, что он сможет сказать ему, какой Абрикосов молодец и как Морок им гордится. Мама, я сияю, мама, я сияю, мама, я сияю! Публика встретила их криками и визгами, все проходило отлично, каждый из них сказал по фразе, хотя заводилой, подогревающей зал, был Саша. Его сердце глухо билось и даже сквозь весь этот шум он мог это услышать. Он надеялся, что переживет эти несколько часов и не свалиться мертвым телом после первой же песни. Я супер звезда, но, мама, почему не знаю, почему не знаю, почему я, мама, сильно так хочу убить себя? В глазах начало темнеть уже на второй песне, голова кружилась, а движения танца, который Саша учил много месяцев, стали нелепыми, хотя зрители ничего не заметили. Они думали, что так и надо, пока Саша чувствовал, что умирает. И мам, я умираю! Мам, я умираю! Мам, я умираю! И ничто тут не спасет меня. К последней песне в глазах потемнело настолько, что Саша еле видел все эти мигающие точки перед собой. Тело ломило настолько, что он был готов упасть прямо здесь, пот скатывался по его лицу и шатен не знал, отсвечивает он в этом ярком свете или все же слой пудры помогает ему. Он еле разогнулся и встал нормально, когда зазвучала мелодия последней песни и решил, что во чтобы то ни стало он закончит этот концерт, он в последний раз повеселиться от души и никогда не будет ни о чем жалеть. И мам, я умираю! Мам, я умираю! Мам, я умираю! Мам, я умираю, бля! Саша веселиться в последний раз, горланя свои песни так, как никогда. Он чувствовал, что в глазах темнеет так, словно они закрыты, что воздуха катастрофически не хватает, что он и вдохнуть то не может, а воздух в легких уже кончился, он чувствует как жизнь медленно покидает его, но все равно он заканчивает выступление. Зал в восторге и Саша счастливо улыбается, поднимая вверх микрофон, понимая, что сил у него больше нет ни на что. Он успевает повернуться на обеспокоенного Влада и прошептать ему одними губами два слова «спасибо» и «прости», прежде чем его безвольное тело падает, микрофон от столкновения со сценой неприятно оглушает всех противным визгом, и прежде чем глаза закрываются навсегда.