Почему именно ты?

***

Саша ненавидел эту экскурсию, но родители настояли на том, что это полезно, прекрасно и очень эффективно поможет перебороть свой страх. Саша не верил им ни на долю, пытался отговорить от этой поездки и говорил, что у него скорее случится паническая атака, нежели он переборет свой страх. Саша до ужаса боялся кукол, и нет, не тех детских, с которыми играла его младшая сестренка, вовсе не таких. Тех кукол и не нужно было бояться — они все светлые, со сменяющимися нарядами, размалеванные и страх могут вызывать лишь своей ужасной непропорциональностью. Абрикосов бы не стал бояться таких кукол, он лишь слегка переживал, когда сестренка обрезала им волосы и делала лысыми, или когда разрисовала их лица фломастерами, но такие куклы быстро отправлялись в мусорный бак и Сашу больше не тревожили. Саша опасался страшных кукол вроде Анабель, или просто кукол с очень странным или стремным макияжем на их пластиковых лицах. Такие куклы больше подходили под определение «старинные», потому что они были одеты в милые, пышные платьица, в основном очень светлых тонов, но какие-то уроды так изрисовывали лица кукол так, что становилось жутко. Такие куклы были у его бабушки, отчего в детстве он громко плакал и боялся оставаться с ними просто в одной комнате, но с возрастом он стал просто шарахаться этого уродства, но больше не визжал хотя бы при их виде. У бабушки была такая кукла, про которую она рассказывала больше всего, мол она так ее любила, что до сих пор не могла с ней расстаться, и даже после пожара, который бабушка пережила, она все равно любила эту куклу и даже подлатала ее, чтобы она не выглядела так уродливо. Кукла сама по себе была мерзкой — она походила на младенца, у которого была выкрашенная кожа гуашью, что от времени потрескалась; кое-как приклеенные волосы, скрытые под шапочкой, доказывая факт того, что латали куклу, пусть и с любовью, но не очень умело, так что уродство кукле это лишь прибавляло. Практически все лицо куклы оплавилось или обгорело в том пожаре, ее рот поплыл, а глаза вытекли, пусть бабушка и пыталась на место них нарисовать нормальные глаза и поправить рот, у нее не получалось. Одета кукла была в какие-то тряпки, тоже вероятнее всего сшитые бабушкой, но они были старыми и уже рвались в некоторых местах. У Саши всегда эта кукла вызывала неприязнь, это еще мало сказано, он панически боялся этой куклы, как и всех странных кукол в доме бабушки, у нее их было не так много, но ощутимо, чтобы вызывать у Саши паническую атаку. Он еще помнил как это страшно — не чувствовать воздуха в легких, и то ужасное ощущение чистого ужаса, от которого его колотило. Он трясся не переставая, издавая нечленораздельные звуки и не мог прийти в себя, пока медики не привели его в чувства. Он еще помнил по рассказам матери, как сильно напугал их этим, как врачи держали его, стараясь делать это так, чтобы он не дергался, когда сам он вырывался и кричал, пока ему не вкололи три дозы успокоительного. Он помнил, какая жуткая картина стояла перед глазами и боялся еще хотя бы раз увидеть ее. Маленькие, черные, вытекающие глаза и такая широкая улыбка на непропорциональном кукольном лице и сама кукла, протягивающая к нему свои детские ручки, заливисто злобно хохоча, пугала его просто невыносимо, он даже охрип, пока кричал от страха. Он стал очень редко навещать бабушку и какое-то время пил успокоительные и снотворное, потому что после этого кошмары для него стали обычным делом. А еще Саша боялся тех кукол, которые странно точно были похожи на людей, а недавно такие куклы начали набирать популярность, отчего паника у шатена зашкаливала. Эти куклы были и размером с людей, и взгляд у них был не такой стеклянный, и они выглядели так свежо, что мысль о том, что это — реальные люди, невольно закрадывалась и вызывала лютый ужас. У Саши были навязчивые мысли о том, что эти куклы — живые люди, из которых насильно сделали кукол и от этого он просыпался с криками, бормотал что-то бессвязное и слабо пытался уверить родителей, что он в норме. Психотерапевт, который выглядел как человек, которому самому нужна психотерапевтическая помощь, предложил побороть свой страх «клин клином». То есть, если Саша до жути боялся кукол — ему следовало лишь посетить музей кукол и все его страхи исчезнут, когда он поймет, что это — всего лишь фарфор или пластик. Абрикосов не верил ему, но вот родители зацепились за эту его идею, именно поэтому они сейчас с персональным экскурсоводом гуляют по этому некомфортному месту. Он не мог не признать — музей был красив, тут были высокие потолки, все куклы под специальными стеклянными стендами, чтобы любопытные дети и в принципе люди, не прикасались к ним. Здесь было достаточно много украшений и все эти застекленные стенды были ограждены, чтобы люди не подходили слишком близко, в общем все как в обычных музеях. Только это был музей жутких кукол, и Саше удавалось лишь силой воли идти дальше, постоянно оглядываясь по сторонам и убеждая себя, что эти куклы не следят за ним. У него было четкое ощущение, что в спину ему смотрят множество пар глаз этих фарфоровых кукол разной степени уродства. Он просто не мог отделаться от этой мысли, и всегда нервно оборачивался, пытаясь понять, изменилось ли положение кукол. Ему было жутко и он уже чувствовал накатывающую истерику, но старался сдерживаться и убеждать себя, что все это выдумки. Куклы не могут гадко смеяться над ним каждый раз, когда он отворачивается, они не могут нашептывать ему что-то, вызывая у Саши лишь парализующий тело страх. Все это глупости, его выдумки, легче отвлечься на что-то другое. Но это было сложно сделать, когда он мельком услышал, что они направляются в последний зал — зал современных кукол. Это было то, чего Саша боялся больше всего на свете. Он уже чувствовал как подкашиваются ноги и темнеет в глазах, но стойко сжал лямку своего рюкзака и в последний раз обернулся на жуткий зал с куклами двадцатого века, не замечая, что к нему подошла мама. — Милый, вот видишь, совсем нечего бояться. — мама прикоснулась к его плечу, вырывая Сашу из пучины страха и привлекая к себе внимание. Он дернулся, когда обернулся на нее и попытался выдавить из себя улыбку, у него плохо получилось, он знал, но мама не отреагировала, он видел как позади мамы отец восторженно фотографирует каждую куклу и еще что-то уточняет у экскурсовода, и ему было не по себе. — Да, некоторые куклы жуткие, как та Анабель, но, солнышко, они ведь не живые. Мама много раз пыталась вывести его страх именно таким способом, но она просто не могла понять, что этого факта недостаточно, чтобы успокоить тревожность Саши, и что уверенность в том, что эти куклы — не живые и не вызывают у него паническую атаку, не может прийти от одной этой фразы. Саша не мог до нее докричаться, ни тогда, когда они с отцом так часто звали его в гости к бабушке — в рассадник этих жутких кукол, прекрасно зная, как сильно он их боится, ни тогда, когда он сразу выкидывал искалеченные сестрой куклы в мусорный бак, только бы не видеть их изуродованные лица, ни тогда, когда он задыхался от панической атаки и кричал от страха и боли, пока врачи пытались успокоить его, держать крепче и вколоть еще дозу успокоительного. Мама просто боялась в это поверить, а Саша до ужаса боялся кукол. — Хотите ли увидеть наши последние куклы? — мужчина, подошедший к ним, был их экскурсоводом и Саша ему не доверял на интуитивном уровне. Этот мужчина сам выглядел не очень, а еще улыбался так жутко, что доверять ему не хотелось. Саша бы не хотел осуждать его внешность, но эта залысина, осунувшееся лицо, мешки, залегшие под его пустым взглядом карих глаз, кривой нос и жуткая улыбка на пол лица, странно непропорциональное лицо и уши, словно находящиеся на разном уровне, вызывали ужаса больше, чем куклы, хотя, они примерно на одном уровне. Саша чувствовал опасность от этого мужчины, он боялся его, и боялся того факта, что он был одним из тех, кто создает современных кукол. В голове уже была картинка, как он мучает людей, превращая их в живых кукол. Саша сглотнул, а мужчина улыбнулся ему, как-то странно взглянув сверху-вниз и улыбнулся во все тридцать два, заверяя. — Обещаю, вам они понравятся. Саше не понравилось, как этот мужчина взглянул на него и ухмыльнулся, он поежился, но все равно пошел за улыбающимися родителями в отдаленный зал. Помещение было темным, в нем практически не было освещения, и Саша ступал осторожно, словно любая кукла может схватить его и утащить во тьму. Он ежился от взгляда на всех этих кукол, их было не так много, но они все равно вызывали у него ужас. Экскурсовод что-то увлеченно рассказывал о создании каждой куклы и с какой любовью, он создавал свои творения, пока Саша боязливо оглядывался вокруг, пока не уперся взглядом в одну куклу, которая пугала не своим внешним видом, как все остальные, а своей похожесть на человека. Это была кукла молодого брюнета, у которого его черные волосы больно смахивали на настоящие, яркие голубые глаза, совсем не похожие на те стекляшки, которые заменяют куклам глаза. Его рот был закрыт, пусть и специально сделан так, словно кукла могла им шевелить, если бы пожелала. У куклы была очень светлая кожа, словно ее специально так выкрасили, и одет он был так, словно был принцем. Желтая корона на его голове, созданная не пойми из чего, одежда, сотканная из блестящих тряпок и так напоминающую ту, в которой обычно рисуют наследных принцев из иссекай-манхв — все эти черные пиджаки и брюки с туфлями, наплечники золотые с какой-то бахромой внизу, застежки золотые вместо пуговиц, и красный плащ где-то сзади. Саша боялся того, как эта кукла походила на человека, все звуки в комнате стихли для него, когда он пристально всматривался в бесстрастное лицо, пока кукла не повернула к нему голову. Кажется Саша умер на месте от страха, не смея шелохнуться. — Спаси… Меня… Так… Больно. — хриплым, прерывающимся голосом просил явно человек, двигая своим закрытым до этого ртом, и вызывая у Саши такую истерику, что он закричал, отпрыгивая от этой куклы, кажется, запинаясь обо что-то и падая на пол, не в силах больше подняться. Абрикосов чувствовал как слезы стекают по его щекам, пока его всего трясет и он пытается обнять себя дрожащими руками, он чувствовал как в горле стоит ком и как он не может сделать вдох, начиная задыхаться. Ему казалось, что он слышит чьи-то крики, женские и мужской вперемешку и все вопят о том, как им больно, и они молят о том, чтобы их пощадили, не превращали в кукол. Саша слышал звук ломающихся костей и то, как вопили люди, которым их ломали, ему было страшно, он кричал, отбиваясь от тех, кто пытался ему помочь и отчаянно хотел, чтобы все это закончилось. Он не помнил, что ему кричала мама, пытаясь его вразумить, как отец кричал на нее, пытаясь прикоснуться к сыну, чтобы хотя бы убрать его из этого места, но Саша не давался, крича, пока вовсе не охрип, но и тогда он так дергался, пока силы не покинули его, что прикоснуться к нему было невозможно. Он шептал что-то неразборчивое, пытаясь не поддаваться тьме, которая так заволакивала его глаза и старался не думать о той жуткой ухмылке мерзкого экскурсовода и том блеске голубых кукольных глаз и двигающемся рте, который четко произнес «Помоги», прежде чем Саша упал в обморок и спасся от своих мучителей хотя бы в своем темном сознании.