***
У Амели нет времени запоминать, где шатается ее брат — ей нужно помогать Саше организовывать бал, так что ей было откровенно наплевать, когда Марк ей что-то орал на ухо несколько часов назад, а потом обиделся, и ушел, хлопнув дверью. Ну, она помнила, что он говорил что-то про старшего брата Иры, про то, какие они хорошие друзья и что он тоже приедет сюда, на их бал, но Амели откровенно наплевать. Она не спала уже больше двадцати четырех часов и ей как-то фиолетово, кто вообще придет на это мероприятие — ей нужно убедиться, что все готово к приходу гостей, что зал, как и всегда, шикарен, что никто не останется голодным, что закусок и вина достаточно, что всего достаточно, ей нужно убедиться, что охраны много, а все тени получили ее указания и запомнили их, черт возьми, а не просто кивнули, мол мы поняли. Темная магия истощает ее, но это просто необходимо, так что она не жалуется — кивает папе, когда он вновь о чем-то просит, спокойно отчитывается отцу, ее голос не дрожит, а ноги не подкашиваются от усталости — она медленно моргает и спокойно отчитывается, прежде чем едва склонить голову и уйти заниматься дальше своими делами. Когда у всех слуг есть задание и никто не шатается без дела, когда у всех стражников есть четкий план действий на этот вечер и на последующие два дня, который они могут повторить без заминок, когда она видит счастливую, пусть и немного нервную, улыбку Саши, который всегда нервничает перед такими балами, сколько бы не устраивал их сам, когда даже отец отвлекается от работы, чтобы успокоить супруга, предложить ему пройтись по саду и отдохнуть от суматохи, кивнув дочери, давая понять, что она тоже может отдохнуть, когда Марк пишет, что приедет только через пару часов, Амели наконец может просто выдохнуть. Она не расслабляется, ей еще как минимум нужно подобрать платье, в котором она будет сегодня, найти украшения, перчатки, продумать прическу, речь и так далее и тому подобное, слишком сложно, но слишком привычно и это ее убивает. Она проводит руками по лицу, стараясь убрать усталость, когда быстро заходит на кухню и, не обращая внимания на дружелюбных слуг, которые кланяются ей, просто забирает несколько энергетиков, чтобы продержаться в сознании еще несколько часов. Она возвращается в комнату, вздыхая от того, насколько она завалена всеми возможными вещами — платьями, костюмами, украшениями, и все в разных цветах, размерах, фасонах и многом, многом другом. Она ненавидит балы, какой бы стереотип о девочках не был — да, она княжна, но она терпеть не может балы, она не может выносить этих лицемерных блядей, которые приходят к ним и стараются снискать расположение отца или ее. Она терпеть не может, что ей приходится натягивать улыбку и с больной от проблем и алкоголя, головой все еще трепаться о чем-то со всеми этими графами, виконтами, герцогами, послами из Сказочного мира и все эти существа пытаются продать ей своих сыновей, словно Амели на это поведется. Словно ее отец не отрубит головы всем желающим. И почему они не воспринимали слова князя о том, что никто не смеет прикоснуться к его дочери, никто не смеет даже говорить за ее спиной порочащие вещи, всерьез? Почему же многие были такими самоуверенными и не боялись гнева Морока? Неужели уже и позабыли, что Морок — один из самых тираничных князей в истории, и что если бы не Саша, который не то, чтобы смог усмирить, но немного изменить направление этого гнева, неизвестно чем бы все это кончилось. И как можно забыть, что дети — отражение родителей?***
Бал проходил прекрасно, по крайней мере по мнению Марка — тут было много красивых девушек, с которыми он перекинулся уже несколькими фразами и по сути мог быть свободен до конца вечера, не то, что его сестра. Бедная его сестренка, Марку ее даже иррационально жалко было, как бы он не был обижен на нее — ходила в этом, пусть и великолепном, но жутко неудобном платье, да еще и на каблуках. И как отец только уговорил ее сегодня быть как приличная леди? Марк знал, насколько сестре отвратительны эти образы, и что она предпочитает спокойные костюмы, а не вот такие вот платья, но, видимо отец очень много ей пообещал. Оно было длинным, отлично подчеркивающим фигуру — несколько слоев платья аккуратно спадали вниз и даже тот факт, что платье было почти полностью черным, не делало его траурным, скорее достаточно интригующим. Марк всегда удивлялся, как девочки могут носить платья без лямок, ему было интересно на чем они держатся и почему не спадают, но он сомневался, что сестра расскажет, скорее обзовет извращенцем, ну или напялит на него это платье, чтобы «понял на своей шкуре». Марк сомневался, что сестра может сделать даже вдох в этом платье, но тем не менее по лицу не было заметно, чтобы она была чем-то недовольна. На талии сбоку платья виднелся небольшой, красивый искусственный цветок, оплетённый несколькими нитями серебра и золота, спускающихся ниже. Корсет стягивал ее и так достаточно худую фигуру, заставляя все время ходить с прямой спиной, хотя, не то, чтобы Амели хоть на минуту забывала об осанке. Ее плечи не были полностью голыми — ее шея и малая часть плеча была покрыта странными камнями, скорее всего это часть какого-то украшения, но Марк не мог вспомнить, как оно называется, он никогда не видел такого массивного украшения. На руках у сестры были перчатки — такие же черные, как и ее платье, но часть пальцев они оставляли открытыми, чтобы можно было видеть ее новый маникюр. Нижняя юбка не очень пышного платья была светло синей, и когда Амели приходилось слегка приподнимать платье, чтобы не волочить его по полу, пока она идет, верхняя темная юбка создавала с этим такой приятный контраст, что Марк не мог не залипнуть. Она даже волосы с помощью магии немного отрастила — половину жизни ходила с короткими, когда Марк, правда случайно, приклеил ей жвачку на волосы, сердце до сих пор разрывалось, если он вспоминал, как Амели плакала после этого и отказывалась выходить из комнаты, а с ним вообще не разговаривала несколько месяцев. Прическа ее не была какой-то слишком уж необычной — волосы ее были слегка завитыми и собранными в легкий хвост, но большая часть волос все равно свободно спадала по плечам, несмотря на украшения в них. Марк особо даже не слушал Ваню, который о чем-то распинался перед ним — он как-то залип на фигуру своей собственной сестры, пусть у него даже никаких мыслей о ней не было, просто… Просто Амели объективно была очень красивой, и мало кто мог это отрицать, даже он, как бы иногда не шутил и как бы не отхватывал за это, не мог считать свою сестру какой-то не такой. Он сделал еще один глоток мартини, прежде чем услышал то, что вывело его из спокойного равновесия. Ваня, видимо, тоже давно поглядывал на его сестру, ибо еще одной причины, почему он вдруг заговорил о ней Марк не мог придумать. — Нет, ну сестра у тебя конечно… — Ваня цокнул языком, но сказано это было так похабно, что Марка переклинило уже на этой фразе. Глаза остекленели, и он медленно отставил бокал с мартини, поворачиваясь к Ване, который совершенно ничего такого не видел в своих словах. — Характером не очень, но я бы ей вдул. — это было выдано таким спокойным голосом, что Марку захотелось его убить. Никто не смеет так говорить о его сестре, как бы они не цапались, он не позволит этому уроду, которого он пять минут назад считал своим другом, так отзываться о своей сестре. — Что? — холодно переспрашивает Марк, чувствуя, как пелена перед глазами опускается из-за злости. Это случалось так редко, что он забывал о том, насколько ненавидит такие отзывы о сестре. Он не знал, почему его это настолько задевало, может быть влияло воспитание — его всегда учили защищать девочек, всегда учили защищать сестру, помогать и любить ее, какие бы отношения у них не были. Марк готов был убить этого человека лишь потому, что знал, что Амели поступит для него точно также, она слишком много раз это доказывала. — Что слышал, — раздраженно сказал Ваня, закатив глаза и залпом допив вино, оставшееся в бокале, усмехнувшись и повернувшись к другу, смотря на него сверху вниз из-за разнице в росте. — Красивая она у тебя, я бы ей вдул. — Марк очень медленно наклоняет голову вбок, сжимая кулаки, чувствуя, как пелена опускается полностью. — И непонятно только, как у двух педиков такая красо… Марк даже не дослушал мерзкие слова о родителях, когда ударил этого хама по лицу, ударил сильно, хоть никогда физической силой не отличался. Он слышал, словно через вату, крик других леди, но не остановился, когда его «друг» пошатнулся и схватился за ударенный нос, прокричав яростно «сука». Он подошел, резко схватив урода за пиджак и ударил его еще раз по носу, видя, как у того идет кровь, но пелена все не спадала. Ему было плевать, что этот юноша упал, хватаясь за разбитый нос, из которого шла кровь и вытянул руку, чтобы остановить его, Марк не хотел останавливаться — он хотел убить его. Магия не охватила его тело — она подчинялась своему хозяину, готовая точно также нанести удар, но как только Марк поднял руку, чувствуя, как глаза слегка наливаются алым цветом, чтобы сформировать небольшую печать в руке для более действенного влияния магии, на его плечо опустилась рука, а знакомый голос сумел прорваться даже сквозь эту агрессивную пелену. — Марк, что ты делаешь? — Амели была удивлена тому, что Марк ударил кого-то, при чем своего друга, о котором он щебетал, когда притащил того за руку к ней «познакомится». Амели лишь вежливо улыбнулась ему и прикрыла рот веером, чтобы не заметно искривить губы в неприязни. Она даже не помнила имени этого человека, но он не нравился ей, чего она не выдавала, так что… Она удивлена, что ее брат подрался с кем-то, кого считал другом на чертовом балу. Он у нее отхватит, не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять это. Она лишь пытается сделать так, чтобы Марк его не убил. — Не твое дело. — агрессивно говорит Марк, хмурясь и оборачиваясь на сестру с горящими от ярости глазами, но спокойствие в ледяных глазах напротив, поражает его и он на секунду осекается, прежде чем повести плечом, скидывая чужую руку. — Этот урод заслужил. Чужие разговоры не стихают, Марк знает, что ему влетит, но по крайней мере пелена с глаз исчезает, а сестра лишь вздыхает и кивает в сторону, мол, вали отсюда. Тот обиженно надувается и хочет закричать, что он вообще-то не просто так это сделал, он защитил честь Амели, но слова застревают в горле, когда он понимает, насколько холоден взгляд этих синих глаз — поэтому он может лишь сглотнуть и, понурив голову и захватив еще бокал мартини, уйти из зала, ожидая наказания. Амели лишь вздыхает и кивает страже, чтобы те помогали встать этому…как же его звали? Хотя, неважно. И отходит, чтобы поговорить с другими дамами, хотя, уже прекрасно догадывается, что будут обсуждать оставшийся вечер. Услужил братишка. Они еще поговорят об этом, Амели уверена, что у него была причина это сделать, потому что ее брат — слишком тихий и неконфликтный человек, чтобы вот так ни с того ни с сего ударить человека, да и хрен бы с ним, если один раз, но пытаться добить его — это что-то новенькое. Она подходит к группе каких-то очень молодых графинь, наверное, они только дебютировали недавно, Амели по большому счету плевать, она просто располагается рядом и слушает о чем они говорят, кивая парочке юных графинь в знак приветствия, пока они обсуждают, надо же, ее брата. — Ммм, ну Маркуша такой ветреный, как он девочками играет просто ужас. — Амели подумала, что это вино ей так в голову ударило, потому что… Что, простите? Марк не вертит девочками вообще, вот у него как была одна любовь, так на нее он и дрочит последние лет пять — это достаточно грубое выражение, но Амели искренне устала слушать о том, как Марк устал ждать, когда его любимой Сидоровой исполнится восемнадцать, а до этого — некрасиво как-то спать или замуж звать. Амели тошнило уже от этих разговоров и она сказала, что выгонит их отсюда как только они пожениться, потому что эту слащавую парочку она даже изредка на балах не переносит, а вот если они еще и в одном поместье жить будут — просто ужас. Какого черта ее брата вообще считают ветреным? Единственное, что он делает — вежливо общается с другими леди, и то только если папа его подзовет и начнет опять читать лекцию о том, насколько неприлично не подходить на собственном балу к гостям. — Ага, он такой блядушник, просто ужас. — какая-то девочка смеется, не считая это ничем страшным, когда у Амели едва ли не случается какой-то бзик. Она плохо помнит, насколько резко и сильно ударила эту зарвавшуюся девицу по щеке и как пораженно вскрикнули остальные. Эта девчонка пораженно и испуганно уставилась на нее, смотря в абсолютно холодные, полные праведного гнева, голубые глаза, пока Амели сжимала руку в кулак, стараясь процарапать тонкую кожу своим маникюром, чтобы отрезвить немного голову. Она понимает, что если не успокоится, то будет лишь хуже. — Не забывайтесь. — холодно говорит она, наклоняя немного голову вбок и спокойная, привычная фальшивая улыбка растекается по ее лицу, пугая этих детей, а та, кто получил по лицу за свой грязный язык, едва ли не плачет. — Помните, о ком вы говорите, даже у стен есть уши в этом доме. Амели разворачивается слишком резко, стараясь не смотреть на родителей, которые, она нутром чувствует, наблюдали за всем этим, уходя из зала, понимая, какая лекция ее ждет и от папы и от отца, хотя, может быть не она одна будет ее выслушивать. Пощечина от Амели еще долго будет заставлять кожу этой дамы пылать. — Понять не могу, что на них нашло сегодня. — хмурится Саша, наблюдая за тем, как дочь без слов покидает этот бал. Он не слышал, о чем конкретно были эти споры, почему Марк ударил того несчастного юношу, какого-то родственника Алены по лицу, или почему Амели отвесила той несчастной дочке графа пощечину, а, зная какая тяжелая рука у его дочери, Саша мог лишь ей посочувствовать. Влад же такое ощущение, что наоборот, очень гордился детьми — улыбался и даже не собирался хоть как-то извиняться перед тем графом и Аленой, которые подошли и попросили объясниться. Влад просто сказал, что тот парень и эта девица заслужили и оправдываться они его не заставят. — Ну, они защищают друг друга. — спокойно пожал плечами Влад, делая глоток вина и наблюдая за тем, как Алена на эмоциях что-то рассказывает своему супругу и видимо выворачивает ситуацию в каком-то ином свете, потому что мужчина очень недовольно на них косится, а Морок лишь ухмыляется, отворачиваясь к раздраженному от непонимания происходящего, супругу. — В какой-то степени это даже мило. — О, ну, конечно. — фыркает Саша, чувствуя как Влад прижимается к нему своей щекой, когда наклоняется и игриво спрашивает. — А ты бы не врезал кому-то, если бы плохо говорили обо мне, Саш? — Абрикосов лишь закатывает глаза, потому что это глупо. Он бы не врезал, он бы задушил магией, это разные вещи. — Ты бы оставил этих людей порочить мою репутацию? — он говорит это очень обиженным тоном и Саша усмехается, Влад всегда делает из себя жертву в таких вопросах. — Потому что я убил бы того, кто плохо о тебе отзывается. — Мне кажется тебе уже достаточно пить. — вздыхает Саша, чувствуя, что Влад улыбается, забирая из его рук бокал, допивая вино, что в нем осталось лишь потому, что на его трезвую голову воспринимать все произошедшее было невыносимо сложно.