Я только прошу, не забывай меня

       Когда мне было восемь лет, в наш дом забрался грабитель.        Я не помню, что тогда происходило. В последний вечер, проведённый с родителями, мы играли в парке, и папа подарил мне новенький футбольный мяч, надеясь, что я полюблю этот вид спорта. Мы гоняли с этим мячом по газону, и даже мама, сняв каблуки и чуть подтянув узкую юбку-карандаш выше, отбивала мяч с заливистым смехом. Я помню этот последний день с родителями очень хорошо; наверное, потому, что это было мое последнее яркое воспоминание детства.        Все, что я помню с того дня – вспышки фотоаппаратов. Они неприятно раздражали глаза, которые и так были красными от слез. Я помню, как высокая полная женщина с добрыми глазами пыталась что-то спросить у меня, но я не слышал ее голоса вовсе. Помню, как меня выводили из дома через заднюю дверь, чтобы я не проходил через кухню, и сажали в полицейскую машину. Я помню, как в голове стучали глупые мысли о том, что так же в полицейские машины сажают преступников и увозят в участок, а потом сажают в тюрьму. Только моей личной тюрьмой стал приют на невероятно долгие десять лет.        А больше я ничего не помню об этом дне.        Уже будучи в зрелом возрасте, я вернулся к записям в интернете о том дне. В новостях было сказано, что неизвестный проник в дом с целью ограбления, но при неудачных обстоятельствах разбудил хозяев. Полицию вызвали соседи, услышав в доме сначала грохот, потом крики, а после и три выстрела, после чего все стихло. Прибывшие полицейские нашли тела женщины и мужчины на кухне с пулями в телах. После обыска дома в кладовке был найден их маленький сын, живой, но напуганный до смерти. Неизвестно, видел ли его грабитель, но из мальчика так и не смогли вытащить информации о том, что он знал и видел. По данным на тот год, грабителя и убийцу так и не смогли поймать.        Собственно, так я и остался сиротой. Близких родственников у меня не было, в семье я был одним ребёнком; у папы так же не было родственников, а у мамы родители были в разводе, из-за чего с большей частью родственников она никогда не поддерживала связь. Видимо, после того, как стало известно о смерти моих родителей, никто не изъявил желания забрать ребёнка к себе в семью, потому меня и отправили в приют. Ситуация осложнялась тем, что из-за случившегося положение папы в фирме пошатнулось, бизнес успели перехватить конкуренты, а все имущество родителей ушло на покрывание долгов по кредитам, которые закрывать было тоже некому.        В наследство мне осталось не так много денег, вырученных с продажи бизнеса, и назначенные мне после совершеннолетия. Так же после восемнадцати лет я смог купить себе квартиру за счёт оставленных сбережений и с помощью социальных льгот, которые мне дало государство; небольшая студия в уже не таком новом здании, зато недалеко от центра, чистенькая. Моих финансов хватило на дешевый, но все же ремонт, покупку минимальной техники и на репетиторов для подготовки к поступлению в университет. Я подрабатывал где только мог, от раздачи флаеров до написания рефератов за деньги, что не существенно, но добавило мне заработок к моей стипендии и социальным выплатам. Собственно, этого мне хватило в жизни для того, чтобы стать хотя бы кем-то, поступить в университет и стремиться к лучшей жизни.        По крайней мере, так было до того, как все не рухнуло от моей беспечности и начала новой жизни в теле монстра.        Я давно не вспоминал о своём детстве и тем более о том дне, когда я потерял семью. Да и к чему это все?        Ах да, вспышки фотоаппаратов.        Я отчетливо помню то чувство, когда хочется забиться обратно в кладовку, спрятаться от всеобщего внимания и чувства, что на тебя все смотрят. Кто-то жалеет, кто-то пытается помочь, а кто-то только делает вид. Для кого-то я лишний повод для слез, что ещё один несчастный ребёнок остался сиротой, для кого-то – обычная работа, очередной беспризорник, с которым надо разобраться. И все вокруг галдят, что-то спрашивают и лезут в душу, а все, что хочется мне – покоя. Тишины в каком-нибудь темном, но таком уютном углу, где до меня не доберутся чужаки, где я смогу хотя бы пару минут не думать о том, как жить дальше и как уйти из-под прицелов объективов, которые следят за каждым моим шагом.        А вспомнил я это потому, что сейчас я испытывал похожее чувство, и теперь, как в детстве, хотелось спрятаться куда подальше, избавиться от всего того внимания, что окружало меня. Ну, в этот раз внимание было не столько на мне, сколько на всех вималиумах сразу, но от этого мне не было легче.        Новости взрывались от разных выпусков, в которых рассказывалось о нашем появлении. Где-то мы были сенсацией с разоблачением нового вида разумного существа, где-то – шарлатанами и сектантами, которые собираются перетянуть на свою сторону наивных людей с неизвестными целями. Для кого-то мы оказались чуть ли не сатанистами, по слухам которые приносили людей в жертву (и не дай бог они узнают, насколько мы опасны тем, что питаемся людьми). Кто-то воспринял нас как некий эксперимент или перфоманс перед неизвестным предстоящим событием, но однозначно мы смогли поднять на уши весь город, не говоря уже о новостях, расползающихся по всей стране.        Последние два дня каждый вечер у нас устраивалось общее собрание, на котором Арден зачитывал отрывки из статей или показывал через проектор на стену выпуски новостей, которые просто каждую секунду упоминали произошедшее на площади. При этом лицо Раймонда всегда было иронично-довольное, он изредка комментировал и даже шутил, поддерживаемый основной массой вималиумов. Особенно часто на видео мелькали отрывки с выступления «элиты», чему несказанно был рад как минимум Акира. Казалось, за эти несколько дней его самооценка выросла до небес, если не выше, и его присутствие рядом раздражало с каждым днём сильнее. Как по мне, Оливия справилась со своей задачей гораздо лучше него, и если кому и было задирать нос, то именно ей. Но только Лив, проводившая большое количество времени с Акирой, редко перебивала его и перетягивала на себя внимание, достаточно скромно реагируя на собственную популярность. Это было достаточно мило, и я не упустил возможность похвалить Лив за невероятное шоу. После комплиментов ее глаза всегда становились особенно хитрыми и самодовольными, но это не раздражало, как в том же Акире, а придавало ей особого шарма. За ней было интересно наблюдать, Оливия была всегда и везде, но не казалась навязчивой. Она была легкой, но далеко не простушкой, всегда активная, заметная, в своей компании она никогда не казалась лишней. Лив проводила все время в своей группе из восьми вималиумов, где, видимо, безоговорочным лидером считали Акиру.        Вечер мы проводили как обычно, разве что после выступления тренировок стало чуть больше. Практически все вималиумы за прошедшее время смогли обратиться, осталось меньше десятка из последних прибывших и, что не удивительно, я. Тренеры, как и мои друзья, ежечасно мне долбили о том, что все дело в моем неправильном питании, что в какой-то момент стало не просто раздражать, но и откровенно бесить. Да, у меня не получалось обратиться, и какая разница? Мне это не особенно мешало, за исключением того случая с падением с крыши. Рука уже третий день ныла после вывиха, который вправил Мартин, и всем вокруг это казалось катастрофой, потому что «такая ерунда с нашей регенерацией должна была пройти уже к утру». Но в чем трагедия? Будь я человеком, такая травма бы потребовала вмешательства специалиста, а после я бы ещё долго не шевелил рукой, чтобы не повредить ее вновь. Здесь же мне понадобилась помощь одного сильного вималиума с вправлением руки и два дня с тренировками, чтобы я мог позволить себе поднимать руку и уже не так сильно морщиться.        Тренировки, правда, изматывали очень сильно. Я уже и забыл, когда в последний раз просто отдыхал, не нагружая свой организм спортом, который ещё недавно на дух не переносил. В школьные годы, да как, собственно, и в университетские, я занимался по минимуму для того, чтобы получить необходимый зачёт или оценку. Никаких болезней или травм у меня не было (на что я, кстати, не жалуюсь, просто констатируя факт), поэтому нагружали меня по полной, чего я всегда ненавидел. Лично для меня был гораздо привлекательнее спокойный образ жизни, размеренный, без лишнего напряжения. Моей спортивной подготовки хватало на то, чтобы успеть добежать до подъезжающего автобуса на остановку, подняться на четвёртый этаж университета, поднять тяжелые пакеты, чтобы донести их из магазина до квартиры. И все потому, что я всегда боялся боли.        Весь спорт состоит из неё, это я уже понял. Мало отжаться несколько раз, пока не собьётся дыхание, нужно делать это десятки, если не сотни раз, пока пот не начнёт валить градом, пока в глазах не потемнеет от перенапряжения, пока легкие не начнёт скручивать и пронзать ножами от сбившегося дыхания.        — Терпеть не могу эти тренировки, – скорее, в пустоту произнёс я, чем обращаясь к кому-то из окружающих меня вималиумов на ужине. Мы с Амелией, как обычно, устроились у окна со своими тарелками, моя же пока была пустой. Нейт приземлился у подоконника в ногах у Ами, привычным жестом скрещивая ноги и ставя на них тарелку. Я с отвращением глянул на содержимое, которое настолько приторно-сладко пахло, что я терялся в ощущениях: скинуть эту тарелку ногой или все же отобрать порцию у Нейта и съесть самому. Не собираясь ввязываться в почти что ежедневный конфликт по этому поводу, я отвернулся к окну.        — А мне от них наоборот легче становится, – Ами ласково улыбнулась. – Сначала это тяжело, да, но после тренировки я как будто энергией наполняюсь.        — Потому что спорт и даёт энергию, – спокойным, почти что безэмоциональным голосом произнёс Нейт, не обращаясь к кому-то конкретному. – Нам легче двигаться, когда мышцы укреплены, а здесь нам дают потрясающий комплекс упражнений для приобретения этой силы.        Я со скепсисом глянул на него. Не обращая внимания на нас, Нейт принялся за ужин, аккуратно накалывая кусочки мяса на вилку и, помедлив немного, отправляя их в рот. Темно-русые волосы при последних солнечных лучах, проникающих через мутное окно, отливали бронзой. Мне всегда волосы Нейта напоминали проволку, из которой попытались сделать прическу. На концах волосы чуть завивались в мелкие кудряшки из тонких прядей, отчего создавалось впечатление, будто эту самую проволку спутали, не размотав. Нейт часто садился не на достаточно широкий подоконник, а ниже, отчего каждый раз, когда я смотрел на него, натыкался взглядом только на его волосы.        — Что-то я не особенно заметил прилив сил, – я не планировал добавлять в свои слова столько иронии и яда, но получилось именно так. – Может, я и стал сильнее относительно того меня, который сюда попал, но приятнее от этого моя жизнь точно не стала.        — Это все от… – негромко начала Ами, но тут же потупила взгляд и замолчала, когда посмотрела на меня. Да сколько уже можно поднимать эту тему еды?!        — А вот и я, – Сэмюэль появился неожиданно и очень резво взобрался на подоконник по центру спиной к окну, отделяя меня от Ами и будто бы прекращая этот спор. В руках он держал тарелку со своей порцией мяса и запакованную свинину, которую тут же положил мне на тарелку. С его появлением атмосфера немного разрядилась, я принялся за распаковку свинины, при этом полностью игнорируя прожигающий неодобрительный взгляд Амелии.        Вместо каких-либо комментариев по этому поводу Ами опустила взгляд в свою тарелку.        — Приятного всем аппетита, – негромко пожелала она, принимаясь есть одновременно со мной и Сэмюэлем. Несколько минут мы сидели в полной тишине, погружённые в свои мысли.        Да, я осознавал, что спорт важен и остальные бла-бла-бла. И я часто делал зарядку, чтобы мышцы разогревались, много ходил пешком, и это помогало мне всегда поддерживать себя в форме. По самой физиологии я был достаточно худощав, потому отсутствие активного спорта не сказывалось на мне в виде жира, и меня все вполне устраивало. Но то, что происходит тут, неужели это нормально? Над нами же издеваются, ставят совершенно невозможные задачи, притом меня даже никто не спрашивал, хочу ли я этого! С каждым днём свалить отсюда хочется все сильнее и сильнее, вот только слабость тормозит меня от немедленного побега. Если я банально не смогу перебраться через яму у входа, то просто упущу шанс, если не того хуже.        После еды немного, но легчает. Чувство голода не проходит вовсе, но хотя бы дышать, кажется, стало легче, и настроение немного поднялось.        Правда, ненадолго.        — Зачем ты это поощряешь? – услышал я возмущённый шёпот Амелии, когда встал с подоконника и направился к раздаче отнести тарелку. Я немного замедлил шаг и прислушался.        — Да потому что он взрослый мальчик, Ами, – громче произнёс Сэмюэль, на что Амелия зашикала. – Может, это и неправильно, но он имеет право сам решать, чем питаться.        — Ты совсем не видишь, что с ним происходит? – я скосил на них глаза, замечая, что они полностью поглощены спором, не обращая внимания на мое торможение. Я столкнулся взглядом с Нейтом, который молча смотрел на меня, но не предпринимая никаких попыток остановить друзей. – Да он чуть не убился, пока с крыши падал!        — Но не убился же, – Сэм выглядел гораздо расслабленнее, он положил руку на пальцы Ами, чуть сжимая их и наклоняясь ближе. – Да, он ведёт себя, как ребёнок. Но сама пойми, ребёнок не поведётся на запрет «нельзя», пока сам не осознает, что за этим запретом есть реальная опасность. Ну заставишь ты съесть его человечину, дальше что? Он возненавидит тебя за твою «заботу», и кому от этого станет лучше? Дай ему самому понять, что правильно.        — Да он упрямый, как осел, нельзя столько отрицать здравый смысл! – Ами чуть повысила голос.        А вот мне это уже надоело. Честно, серьезно, давно и сильно. Внутри все задрожало от злости, хотелось посильнее размахнуться тарелкой и швырнуть ее в стену, заорать и прибить кого-нибудь, если бы это заставило окружающих наконец понять, что я не объект их вечных обсуждений, не маленький мальчик, которым нужно управлять, и уж тем более не монстр, который не может справиться со своим тупым чувством голода. Унять дрожь в руках не получалось, я приложил лишь усилия к тому, чтобы не заорать.        — Значит так, – Ами и Сэмюэль вздрогнули, услышав рядом мой неожиданно холодный и спокойный голос, который я сейчас ой как с трудом контролировал. – Я, по-твоему, идиот? – Амелия открыла рот, чтобы что-то ответить, но потупила взгляд, встретившись со мной глазами. – Нет, правда, идиот? Что ты носишься со мной, как мамочка?        — Джастин…        — Нет, Сэмюэль, – все-таки раздражённого тона не удалось избежать. – Хватит уже защищать ее по поводу и без. Она сама знает, как себя ведёт, и если ей хочется поиграть в заботливого родителя, пускай свои приемчики использует на ком угодно, только не на мне! Насточертело уже это «Джей, давай помогу обработать рану, а то у тебя бобо», «Джей, давай помассирую плечо, быстрее пройдёт», «Джей, съешь другого человека, как будто это норма, а то исхудал весь», и шапочку не забудь надевать, когда на улицу выходишь! – с каждым новым словом и передразниванием я чувствовал, как разгорается злоба внутри, как голос начинает дрожать сильнее от ненависти, как сложно сохранять контроль над своим телом и не бросаться на… а друзья ли они вообще? Разве друзей пытаются так постоянно подмять под своё мнение, не слушая их собственное? А ведь это моя жизнь!        Нейт встал, подходя и молча притягивая ко мне руки. Я с силой махнул рукой, но тот перехватил за запястье, сжимая сильнее и отбирая тарелку. Запоздало я понял, что в руках сейчас несколько расколотых крупных частей, острые края которых впились в ладони, и теперь моя кровь, смешиваясь с остатками крови на тарелке, стекала по запястьям. Нейт молча отобрал все части, как бы невзначай кидая взгляд на раны, которые теперь начало жечь.        — Сходи к мисс Хэмстор.        — Без советов разберусь, – шикнул я, дёрнув руками так, будто это поможет остановить кровь. Регенерация ни к черту, и так все силы уходят на восстановление руки, но я не собираюсь бегать к медсестре с постоянными просьбами что-нибудь обработать. Она и так переводит много лекарств лично на меня. Не хватало ещё со всякой ерундой обращаться к ней.        — И тебя к черту, Саймон, – уже тише, но не менее раздраженно произнёс я, смотря только на свои руки. – Тебя и твою психологию. Я не нуждаюсь ни в матери, ни в старшем брате.        Амелия как-то заметно сжалась, переводя взгляд в окно. Ее губы дрогнули, она перевела взгляд на звякнувшую на тарелке вилку. Она помедлила, открыла рот, будто что-то собиралась сказать, но тут же судорожно вздохнула и быстро заморгала. Без каких-либо слов, Ами поднялась и быстро ушла к столу раздачи, оставляя тарелку, а после почти что бегом уносясь в сторону женской комнаты.        — И все-таки ты придурок, Никсен, – с разочарованным вздохом произнёс Сэм, вставая и уходя вслед за Амелией. Ну и пусть обижаются, раз правда глаза режет.        Надо смыть это все, пока не уделал весь пол кровью.        Вода в туалете привычно холодная, но сейчас это даже успокаивает. Смывая кровь, я отметил, что на самом деле ранки не такие глубокие, как мне показалось сначала, либо же они уже частично затянулись. От воды ранки чуть щипали, но это уже не казалось чем-то катастрофически страшным, как несколько месяцев назад, например, когда я получал увечья, будучи человеком. Пожалуй, в облике вималиума было хоть что-то положительное, только система питания меня не устраивала вовсе. Поскорее бы оказаться дома, чтобы никто уже не смел тыкать меня тем, что я не питаюсь людьми.        Вода все же остудила руки, кровь перестала течь и только выделялась мелкими каплями на коже. Сердце тоже перестало тарахтеть, как заведённое, и злоба прошла, хотя пальцы продолжали слегка нервно подрагивать. Уже не хотелось никому оторвать голову, внутреннего взбесившегося монстра удалось успокоить. Правда, наверное, не стоило срываться так на Амелию и Сэмюэля. Они, конечно, не понимают, что лезть в мои дела не надо, но все же по-своему заботятся. Ладно, к черту, сами нарвались, потом разберусь.        В общем зале вновь Арден рассказывал о событиях прошедшего дня. Сегодня новости были особенно хорошими: атмосфера вокруг темы вималиумов улучшалась, люди активно обсуждали, что появление нового вида разумных существ сможет перевернуть весь мир с ног на голову в хорошем смысле. К моему приходу Раймонд зачитывал комментарии известных видеоблоггеров с многомиллионной аудиторией из другого города. Похоже, за пределами нашего города люди относятся к ситуации не так серьезно, вышедшие видеозаписи даже по федеральным каналам казались чьей-то шуткой.        — «…Однако, если существование так называемых «вималиумов» подтвердится, это взорвет все соц. сети. И, честно говоря, я бы хотел подружиться хотя бы с одним таким представителем», – Раймонд ходил по небольшому островку, освобождённому от толпы, зачитывая пост. – Пока что дела движутся хорошо, если судить с точки зрения принятия миром. То, что они пока не верят, даже нам на руку, иначе мы бы привлекли раньше времени к себе внимание журналистов, которые бы пытались найти нас. Мы даём о себе знать маленькими порциями, чтобы люди постепенно привыкали к информации о том, кто мы есть.        Но и здесь все не так гладко: на каждого такого «желающего подружиться» находится свой противник. Хотя, это скорее союзник, который нам совершенно не нужен, – Арден чуть поморщился, кинул взгляд на Андора, но тот стоял молча и неподвижно, смотря куда-то вперёд с нечитаемым взглядом. Ну робот, в чистом виде. – В общем, появилось много активистов-защитников, которые уже стараются доказать, будто вы жертвы обстоятельств, и что здесь вас пытают.        Надо же, хоть кто-то здравомыслящий.        — По их логике, если вы те самые пропавшие, и вышли на связь только один раз во время выступления, значит, сейчас вас держат по камерам. Такие глупости могут увести людей не в ту степь и поставить нас всех под угрозу.        От этих слов стало так неприятно, что я не сдержал гримасу. Серьезно, они считают это глупостями? Правда искренне верят в то, что мы все тут оказались добровольно? И что я так же сейчас добровольно сижу тут, слушаю этот бред и вечные попытки вправить мне мозг? А почему тогда эти доброжелательные вималиумы не рассказывают людям, чем именно они питаются? Да узнай об этом люди, поднялся бы такой бунт, их бы всех уничтожили за пару часов, если бы узнали, насколько большую они угрозу несут человечеству. Скорее бы попасть домой, от этого лицемерия и собственного бессилия просто на стенку лезть хочется.        Тем временем Раймонд продолжал говорить, спокойно и уверенно рассматривая публику:        — …потому мы вынуждены сделать свою уловку, которая, возможно, сработает на некоторых пластах общества. И для многих из вас это станет приятным сюрпризом, – Арден замолчал, выдерживая небольшую паузу и тем самым привлекая особое внимание к последней фразе. – Мы дадим вам возможность навестить своих родных и успокоить их.        На меня будто вылили ледяной воды. По телу пробежался мороз, а сердце неприятно стало биться о грудную клетку, заставляя пульсацию в висках увеличиться и омерзительными колоколами биться о сознание. Я смогу выйти к людям? Они сами отпустят меня, чтобы я смог хоть ненадолго, но вернуться в реальную жизнь? Но тогда я обязательно попробую сбежать. Они не затащат меня обратно в эту свою заброшку, им ведь не выгодно будет. Я начну угрожать. Пообещаю, что если они меня тронут или попытаются вернуть в здание, я расскажу всем, как нас тут пытают, чем (кем!) кормят, и что здесь удерживают насильно. Они не посмеют меня забрать сюда снова, и тогда я смогу вернуться к своей нормальной жизни! Восстановлюсь в универе, наведу порядок в квартире, найду подработку – сил-то теперь мне точно будет хватать даже на работу грузчика – и буду покупать себе столько свинины, что смогу есть хоть пять раз за день, и больше никогда не почувствую голода. Может, устроиться на мясной завод? Тем же уборщиком, договориться работать за мясо. Прекрасная идея! Я смогу наладить всю свою жизнь, снова начну общаться с Кайлом, и больше никогда не буду ничего бояться. Да, так и будет!        Голос главнокомандующего звучал как будто издалека. Он продолжал что-то говорить, но окружающие заглушали его голос своими эмоциональными вздохами, бодрыми перешептываниями и радостными взглядами. Они ведь тоже все хотят вернуться домой, и они смогут это сделать! И тогда все изменится, никто не захочет возвращаться обратно, все поднимут бунт. А ведь за этим бунтом они могут даже не заметить моего побега, так вообще прекрасно! Отличные новости, мистер Раймонд!        Надо собрать вещи. Да, у меня их не так много, но где-то в сумке лежат ключи от моей квартиры, по которой я очень соскучился. Ещё там шарф, который я лишь иногда достаю, боясь испортить последний подарок Кайла. Что ещё? Какое-то тряпьё по мелочи, но брать его будет слишком палевно, сразу поймут, что сюда я не вернусь. Значит, шарф на шею, ключи в карман – и домой!        В комнате, как обычно, мало людей по вечерам. Я быстро нашёл в своей сумке ключи и шарф, воровато осмотрелся, боясь излишне заинтересованных взглядов, и быстрым шагом направился обратно в общий зал, чтобы потом покинуть стены ненавистного здания навсегда.        — Никсен! – я затормозил уже у дверей, отделяющих общий зал от входа с ямой. Плевать, перепрыгну, пусть только от меня все отвалят.        — Сэр, – я постарался вложить в это слово все своё спокойствие и невозмутимость. Обернувшись, я чуть приподнял голову и посмотрел в глаза Андору.        — Куда ты собрался? – в его голосе с акцентом сквозили рычащие нотки. Ну неужели он совершенно не умеет разговаривать, как нормальный человек? Ну или хотя бы как нормальный вималиум, не обязательно же таким тоном.        — Домой, сэр, – так, только взгляд максимально невинный, чтобы вопросов не возникало. – Мистер Раймонд же отпустил проведать родных и успокоить их.        Тренер вопросительно поднял бровь. Рядом с ним, когда тот стоит с военной выправкой, ровно держит спину и смотрит так холодно, хотелось немного поёжиться и то ли сжаться в комок, то ли по-армейски отдать честь. Его взгляд пугал и раздражал одновременно, но, вроде, не выражал сейчас злости. Пока что.        — А ты благополучно проигнорировал ту часть, где мистер Раймонд перечислял, кто может выйти?        Внутри все опустилось.        — Перечислял? – негромко уточнил я, чувствуя, что мои планы пытаются обратить в крах. – Но… но я ведь уже выходил в город! И все было нормально! Почему меня не выпустили сейчас? – снова сердце обожгли злость и негодование. Да когда же они наконец перестанут портить мне все планы?        — Да, выходил. И совсем не оправдал наших ожиданий. Ты опасен для людей, Никсен.        — Да я держу себя в руках! – голос стал гораздо громче, я сжал кулаки, чувствуя, как жжет метка. – Вы заботитесь совсем не о людях, а о себе самих! И своей репутации! Вам плевать на людей, иначе вы бы сначала думали о них, а не о том, как набить свои долбанные желудки! – мне хотелось накинуться на него, замахнуться и со всей силой врезать, лишь бы стереть это холодное пустое выражение лица, лишь бы не видеть этот опасный взгляд, но страх перед ним был настолько сильный, что тут же хотелось извиниться.        Метка болезненно заколола, и я шикнул, переводя на неё взгляд. Изображение из тонких нитей пульсировало болью.        — Долбанная метка. Долбанная покорность. Долбанное тут все! – я уже не сдержал крик и быстро вернулся в здание. Хочется куда-нибудь убежать, где-нибудь скрыться, где не будет этой вечной толпы, болтовни и вони, где не будешь вечно ёжиться от сквозняка через разбитое окно или опасаться упавшего на голову потолка. Эти существа, эта атмосфера, эти условия уже невероятно давили на мозг, и хотелось уже просто остановиться посреди коридора и заорать во всю глотку, лишь бы это что-то поменяло.        — Эй, стой, метеор, – передо мной возник Сэмюэль, который, несмотря на все вежливые и не очень просьбы отвалить, все время оказывался где-то рядом и лез со своими нотациями. Вечно сам напрашивается, кто его просил?! – Ты куда так несёшься?        — Да куда угодно, – я дёрнул плечами, пытаясь вырваться из хватки Сэма, но тот держал очень крепко и продолжал молча смотрел на меня. Я дёрнулся ещё несколько раз. – Я не хочу тут находиться. Почему они считают, что могут поманить конфеткой, а потом ее не дать? Почему все ведут себя так, будто все происходящее вокруг – нормально? Почему только меня напрягает вся эта ситуация?! – я перешёл на крик, уже вырываясь активнее.        — У тебя истерика. Идём, – Сэмюэль не отпускал меня, только потянул куда-то в сторону. Я обессиленно последовал за ним.        Сэм вёл меня вглубь здания, мимо общих комнат, туалета и тех импровизированных кабинетов, в которых обычно рассказывали свои планы тренеры. Мы прошли даже мимо лестницы, ведущей на второй этаж здания, где проживали старшие, уходя по коридору дальше. Через несколько минут мы дошли до тупика, где проход в другое крыло здания был завален очень неустойчивой конструкцией, чтобы можно было по ней перебраться на ту половину. Или это только видимость?        Но Сэмюэль вёл меня только до этого места, толкая на обвалившийся потолок, как на стул. Я неловко устроился на холодной поверхности, проводя по шершавым выступам пальцами, а после стараясь успокоиться. Под пристальным взглядом Сэма я все же смог замедлить сердцебиение, но все продолжал нервно потирать разбуянившуюся метку.        — Что случилось, Джастин? – неожиданно мягко спросил он, присаживаясь напротив меня на корточки и смотря снизу вверх мне прямо в глаза. Я продолжал глубоко дышать, будто бы с интересом рассматривая пустые бетонные стены.        — Я надеялся, что смогу выйти сегодня из этого здания, а Андор сказал, что это разрешение на меня не распространяется, – ну нет, я не хотел, чтобы мой голос звучал так жалостливо и обреченно. Впрочем, Сэмюэль продолжал сидеть тихо и молча смотреть на меня, будто ждал продолжения. – Он сказал, что я опасен для людей, как будто я их ем, а не он. Почему их едите вы, а монстром считаете меня? – я все же посмотрел в глаза Сэму, голос почти сорвался на шёпот. – Почему убийство и поедание считается меньшим зверством, чем потенциально возможная угроза людям от меня?        — Потому что они не убивают людей, Джастин, – так же тихо произнёс Сэмюэль. Я удивлённо моргнул.        — Ну да, конечно. А каждый день вы едите кого? – вопрос бы прозвучал гораздо саркастичнее, если бы я не чувствовал жуткую усталость и обречённость от всей ситуации. Я осторожно залез с ногами на выступ, обнимая руками ноги и утыкаясь носом в колени. Вдох-выдох.        Сэмюэль поднялся и сел так же медленно и аккуратно на завал рядом.        — Никто никого не убивает, – упрямо повторил Сэм. – Эти люди уже мертвы к тому моменту, как охотники их забирают. Все эти люди – суицидники, которые добровольно покончили с собой, люди, которых некому забрать из морга, умершие из псих больниц и тюрем, до которых нет дела. Мы просто облегчаем людям жизнь тем, что… – Сэм замялся, подбирая слова, – утилизируем тела, с которыми у них много возни.        Я невесело хмыкнул.        — «Утилизируем тела», вот как вы это называете… и кто тебе такую благородную байку рассказал? А главное, как ты вообще в это поверил, что они никого не убивают?        — Однажды меня брали с собой на одну такую охоту. Ты знаешь, я курирую новичков, мне дано больше привилегий, чем остальным, я и в город могу выходить. Как-то мне предложили тоже поучаствовать в охоте, как я мог отказаться? – Сэмюэль осуждающе посмотрел на меня, когда я иронично хмыкнул и принялся ковырять ногтями каменную стену. – Тогда мы ходили в больницу на окраине города, туда часто привозят людей без документов, либо же отвозят тех, кто в тюрьме получил тяжелые травмы. У них крематорий есть… – Сэм осекся, смотря каким-то особенно потерянным взглядом вдаль коридора, откуда мы пришли. После он мотнул головой, будто отгоняя мысли, и снова посмотрел мне в глаза как-то невесело. – В общем, от них все равно бы избавились.        — И вы их оттуда выкрали?        — Да, как самые искусные грабители, – Сэмюэль засмеялся. – Нет, конечно. Просто в крематории работает наш человек, он улаживает дела с документами, помогает перевозить тела. Если повезет, мы можем набрать тел на неделю питания, если нет – приходится обращаться к поискам в других больницах или даже городах.        — Знать не хочу, где вы все эти тела храните, – к горлу подступила тошнота от мысли, сколько в этом же здании может находиться тел где-то рядом. Я недовольно поморщился.        — Суть в том, что мы не монстры, – проигнорировав мои слова, Сэм впился в меня взглядом, чуть нахмурив брови. Ему как будто было важно доказать мне что-то, словно от моей веры в это зависела жизнь. – Да, мы едим людей, так получается. Но мы едим их не из собственной прихоти, так распорядилась природа. Человеку для здоровья нужно мясо, человек питается животными, человек придумал разные скотобойни, фермы, откуда поставляют таких же мертвых животных.        — Не сравнивай людей с…        — Нет, не перебивай меня хоть раз и выслушай, – его голос резко скакнул, приобретая такую непривычную грубую форму. Я демонстративно поджал губы и сделал поворот пальцами у рта, изображая запирания замка на ключ, после чего, выдержав паузу, Сэмюэль продолжил. – Это жизнь, Джастин. Ты считаешь это все аморальным, но здесь нет нашей вины. Ты разве злишься на божью коровку за поедание тли? На жабу за поедание насекомых? На волка за поедание зайцев? Или на себя за поедание той же свинины? Почему тогда наш образ жизни тебе кажется таким ужасным? – со вздохом Сэм сел в ту же позу, что и я, подтянув к себе ноги и обняв их за колени. На свой риторический вопрос он ответа не ждал. – Хищники не могут стать травоядными, ты сам это знаешь. Такова природа. Ты можешь сколько угодно обманывать себя, питаясь свиньями или чистыми продуктами, но ты сам знаешь, что тебе же становится плохо, организму не хватает сил и энергии. Думаешь, мы бы не хотели есть всю ту привычную пищу, что ели всегда? Конечно, хотели бы. Но мы не можем иначе, пойми это. Это не наша больная прихоть, это серьезная и жизненная необходимость, с которой тебе, как вималиуму, необходимо смириться. Люди – не вершина пищевой цепи, и как бы это ни было грустно, но они для нас такая же еда, как для них – животные. Я не призываю тебя начать на них охотиться, убивать и издеваться, но принять тот факт, что они тебе жизненно необходимы, тебе придётся.        Я положил голову щекой на колено, смотря куда-то сквозь стену. Возможно, в словах Сэмюэля было зерно истины, но это не ничего не меняло. Живыми или мертвыми, убитыми или умершими, психами или убийцами, но они были людьми. И они имели право быть хотя бы не съеденными.        — Ты упускаешь тот факт, что люди – разумные существа. У каждого из них были дом, семья, свои мысли и мечты. И что взамен? Их разделали по кусочкам и раздали монстрам на питание. Ты бы хотел, чтобы такое с тобой случилось? Или с кем-то из твоих родных? Что будет, когда вималиумами захотят стать те, кто будет жестоко обращаться с людьми и убивать их?        В коридоре повисла тишина. Где-то вдали, по ту сторону обвала, завывал ветер, но до нас сквозняк не доходил. Я перевёл взгляд на Сэмюэля, тот задумчиво смотрел в сторону, чуть пожевывая нижнюю губу. Он будто впал в транс, глаза остекленели, а пальцы, обнимающие колени, слегка подрагивали. Когда я было уже решил, что Сэм проигнорировал меня снова, тот заговорил.        — Я уверен, Раймонд и остальные этого не допустят. Нас окружают умные люди.        — Да? – я невесело хмыкнул. – А, по-моему, нас окружают одни идиоты.        Сэмюэль задумчиво покачал головой.        — Зря ты так. Тебе все вокруг кажутся врагами, ты думаешь, будто весь мир сговорился против тебя. Но проблема в том, что все не крутится вокруг твоей персоны. И тем более уж не тебе судить о том, кто здесь хороший, а кто – нет.        — А почему бы и нет? – уже скорее из принципа, чем из реального любопытства, поспорил я. – Чем я хуже тебя? Или Андора? Раймонда? Карел? Мартина? Да той же Амелии с Нейтом, почему их мнение вроде как ценится, а мое – нет?        — Потому что ты слепой, – спокойный голос Сэмюэля пригвоздил меня к месту. Я поднял на него недоуменный взгляд, вопросительно изгибая бровь.        — Извини? – я помахал перед его лицом рукой, будто проверяя его собственное зрение. – Если ТЫ не заметил, со зрением у меня все прекрасно. А с превращением в вималиума оно так вообще наладилось, став стопроцентным. Я все прекрасно вижу.        — Нет, ты просто смотришь, но не видишь.        — Звучит клинически, не находишь? – разговор начал меня раздражать. Это новый вид идиотских оскорблений? – Если на этом все, то я, пожалуй, пойду, – я повернулся боком, свешивая ноги с выступа и вставая на них. За спиной раздался вздох.        — А ещё и глухой, – негромко, но так, чтобы я услышал, произнёс Сэмюэль. С возмущением я обернулся и уже было открыл рот, чтобы поделиться с ним, какого я мнения о его словах, но наткнулся на его уставший и пристальный взгляд. Так же пристально он смотрел на меня постоянно, что все время бесило.        Сэмюэль спрыгнул с завала и подошёл ко мне почти что вплотную, заглядывая в глаза и выпрямляясь. Когда он так делал, переставая сутулиться, он становился выше меня почти что на полголовы, отчего мне становилось не комфортно. Не задирая головы, только подняв на него взгляд, я хмуро посмотрел ему в глаза и подавил в себе желание сделать шаг назад.        — Да, ты слепой и глухой в фигуральном смысле, но от этого никому не легче. Ты же эгоист, Джастин, ты вечно зациклен на себе и своих проблемах! Как будто ты один тут такой особенный, брошенный и обиженный жизнью! И все время – абсолютно каждый день – ты сидишь и жалеешь себя, да только вокруг тебя есть и остальные, – Сэмюэль с каждым новым словом будто особенно сильно напирал, от чего я все же сделал несколько маленьких шагов назад, уперевшись спиной в стену. Я сжал кулаки и несильно, но ощутимо толкнул Сэма в грудь, заставляя отойти назад и прекратить так давить на меня.        — В своём уме? Я не думаю только о себе. И не жалею себя. Просто всего этого я не хотел…        — Да ни у кого мнения не спрашивали, Джастин! – с раздражённым вздохом Сэм поднял руки, обхватывая голову ими. – Все тут оказались случайно, просто кто-то смирился с этим и приспособился, а кто-то только и делает, что ноет и считает себя самым обиженным! Как можно быть таким эгоистом? Как можно все время замечать только одну свою персону, Джастин? Ты ведь вообще не замечаешь вокруг себя никого и ничего. Ты не слышишь, когда тебе что-то говорят, ты не видишь очевидных вещей.        — И что, я, по-твоему, тупой? – я скрестил руки на груди, сдерживая себя, чтобы не кинуться с кулаками.        — Нет, – голос Сэма стал тише, он вновь посмотрел в глаза. – Я считаю, что тебе стоит быть внимательнее к тем, кто тебя окружает. Ты думаешь только о себе.        — Это не так. Я думаю не только о себе. И все вокруг замечаю, – нервная дрожь прошлась по телу, но я решил, что стоит вести себя спокойнее. Сэмюэль замолчал, наблюдая за мной своим странным взглядом, после вновь заговорил.        — Хорошо, – Сэм сел обратно на выступ, скрещивая руки на груди. – Давай обсудим. Вспомни кого-нибудь, кто тебе дорог. Любого человека. Кого-то, кто для тебя особенный, – я со скепсисом посмотрел на Сэмюэля. – Давай-давай, представь. Можешь для удобства закрыть глаза.        Я вздохнул, но просьбу Сэма выполнил, прикрывая глаза. Прислушиваясь к своему учащенному сердцебиению, которое никак не хотело утихать. Кто мне дороже всего? Очевидно, Кайл. Он мой лучший друг, который всегда был рядом, помогал, веселил и защищал. С ним больше всего приятных воспоминаний.        От мыслей о Кайле сердце неприятно сжалось. Считал ли он меня до сих пор близким человеком? Может, он уже похоронил воспоминания обо мне и спокойно идёт дальше, и только я каждый день вспоминаю о нем, надеясь и боясь встречи?        — Допустим, представил. Дальше что?        — Представь любую опасность. Какую хочешь. Представь, что этому человеку нужна помощь, и он или она тебя об этом просит. Ты поможешь?        — Естественно, – я открыл глаза, отвечая сразу же, но Сэмюэль замотал руками, будто отмахиваясь от мух.        — Нет, ты слишком быстро ответил. Представь и хорошо подумай, а не скажи то, о чем, вроде, должен говорить.        Я вздохнул и снова прикрыл глаза. Какая может быть опасность? Допустим… нападение? Я хмыкнул. Какая глупость. Хорошо, пусть нападение. Толпа нападает на Кайла, я нахожусь рядом, он просит помощи… я открыл глаза, серьезно смотря в глаза Сэму. По телу прошлась нервная дрожь.        — Я уверен, что я помогу. Это точно, – Сэм чуть кивнул, проводя рукой по волосам назад и закидывая ногу на выступ.        — Хорошо. А теперь подумай так же хорошенько о следующем: в реальных ситуациях, когда случалась какая-то опасность или что-то плохое, как часто ты сам помогал? Без каких-либо просьб, когда последний раз ты думал о том, чтобы спасти кого-то, а не себя лично?        Я вновь закрыл глаза, вздохнув. Перебирая в голове воспоминания, я отметил, что, к счастью, таких моментов было мало. На драки мы не нарывались, Кайл всегда уводил любой разговор в дружелюбное русло. В аварии мы не попадали, падений откуда-либо не было, даже на контрольных все обходилось без происшествий, Кайл всегда подсовывал мне бумажку со своими ответами, даже когда я знал тему, просто на всякий случай. Но это ведь совсем не то, я не давал ему ответов только потому, что он всегда учился и понимал все лучше меня, мне банально не нужно было думать об этом.        Я открыл глаза, посмотрев на Сэма, который в ожидании от скуки потирал коленку, будто бы стирая с неё грязь. Собравшись сказать, что в подобных ситуациях мы никогда не были, я уже открыл рот, тут же замирая и утыкаясь взглядом с метку Сэмюэля, тускло поблескивающую из-под закатанного рукава.        Воспоминания вспышками стали приходить ко мне, неприятно обжигая грудную клетку и заставляя голову чуть кружиться. Концерт, полиция, нападение в переулке, ночь, проведённая с мыслями о смерти. Да, пожалуй, это единственное и самое яркое воспоминание о том, в какую передрягу мы когда-либо попадали с Кайлом. Считается ли это? Я скрестил руки на груди, обнимая себя и вспоминая тот день, когда Кайл впервые после той ночи пришёл ко мне домой. Он ведь говорил, что волновался, что обыскался меня в отделении полиции и больницах, что пытался найти меня, когда заметил, что я не иду за ним. Вспомнил ли я хоть раз за это время о нем?        — Нравится тебе это или нет, но в тот момент я не очень успешно пытался спасти свою жизнь, – я вновь взглянул на Сэма. – Я попал в беду, и шанс помочь самому себе был ничтожен, не говоря уже о помощи кому-то другому. Поэтому, не пострадай я, я бы обязательно…        — …подумал бы о ком-то, кроме себя? – Сэмюэль хмыкнул, продолжив за меня. – Уверен, что когда-нибудь остаются обстоятельства, в которых ты не уверен, что твоя ситуация хуже, чем у кого-либо другого?        Отвечать не хотелось. Неприятно было признавать, но… вдруг это так? За последние месяцы, находясь вне зоны комфорта, я думал о Кайле, о своих новых друзьях, но был ли такой момент, когда я задумывался о них самих? Даже сейчас, я думал о том, как Кайл относится ко мне и как его жизнь крутится без меня, но… задумался ли я о том, все ли с ним в порядке? Здоров ли он? Как учится?        А ведь сам Кайл наверняка думает каждый день. Или как минимум думал раньше. Наверняка сильно испугался, когда я исчез. И вряд ли оправдывал свои мысли тем, что ему может быть хуже, чем мне.        — Но я ведь думаю не только о себе, – Сэм вновь посмотрел на меня внимательно. – Я во вред себе отказываюсь есть людей, и как минимум я против их убийства, – я чуть оживился. – Все верно, я переживал не за себя, а за то, что кому-то может быть плохо. И все равно, убиваете вы людей или нет, я ведь переживал за них сильнее, чем за себя!        Сэмюэль моей воодушевлённости почему-то не разделял. Он снова скрестил руки на груди и опустил ноги на землю, начиная чуть покачиваться взад и вперёд, смотря куда-то на свои ботинки. Прошли минуты в молчании, прежде чем Сэм с явным неудовольствием заговорил вновь.        — Боюсь, это ты делал тоже из собственного эгоизма, Джас, – я опешил, молча смотря на него и ожидая продолжения. – Ты ведь до сих пор веришь, что в тебе какой-то паразит, который управляет твоим телом? Ты ведь до сих пор думаешь, что к тебе подселили монстра, с которым ты сейчас сражаешься? – я медленно кивнул. – Только это не так, Джастин. Все, что есть в тебе сейчас – это ты. Только ты, без примесей зла, просто более совершенный телом. Ты боишься признаться самому себе в том, что все, что сейчас в тебе не нравится – это ты сам, и всегда был ты. Твоя злость, желание уколоть побольнее, вечное недовольство – они всегда были в тебе, просто ты только сейчас это заметил, когда обстоятельства жизни стали для тебя менее комфортными. И ты не ешь мясо даже не столько из-за желания сохранить кому-то жизнь – ведь твой голод правда на это никак не влияет, – сколько из-за того, что боишься, что с новым питанием ты потеряешь последнее человеческое, что в тебе есть, – Сэм замолчал, перевёл на меня задумчивый взгляд. Я опустил глаза в пол, опираясь на стену и сильнее сжимая вновь занывшую метку. – Пойми, Джастин, тебе пора бы уже принять себя. Пока ты окончательно не сошёл с ума, не навредил кому-нибудь и тем более не умер.        Появилось жуткое желание ударить ногой по стене посильнее, бить и кричать от безысходности. Сердце, немного успокоившееся, вновь забилось в нескладном ритме. Повисшая тишина неприятно давила на виски, и я сполз по стене вниз, садясь на пол и выпрямляя ноги, уже совсем не заботясь о чистоте одежды.        — Считаешь меня лицемером? – я не поднимал взгляд на Сэма.        — Нет, – уже мягче произнёс он. – Вовсе нет. Просто ты…такой. Не плохой, я знаю это, ты просто потерялся. Ты готов помогать людям, но просто не умеешь их замечать.        — Слепой и глухой, – я слегка усмехнулся. – Помню, да. И что теперь?        — Почему бы тебе не попробовать больше замечать? – я хмыкнул. Будь это так просто, я бы не выслушивал сейчас эти обвинения. – Ты ведь не глупый, я уверен, что у тебя вполне может получиться.        — Я не понимаю, о чем ты. Я и так смотрю на людей, и так думаю о них. Как мне резко начать их видеть и слышать, я не понимаю. Искать тайный смысл во всех их словах? Спрашивать, о чем они думают? Искать подвох в каждом вопросе или действии?        Сэм усмехнулся и тряхнул головой, отчего его отросшие русые волосы легли неопрятно, после же он пригладил их пятерней и посмотрел на меня. Он некоторое время всматривался в мое лицо молча, не убирая с губ эту непонятную ухмылку.        — Ты ведь один был в семье?        — Я сирота, – я поджал губы. – Но да, я был единственным ребёнком в семье. Это так важно?        — Да. Даю руку на отсечение, ты и в приюте всегда был таким, – на мой вопросительный взгляд он хмыкнул, поясняя. – Такой же закрытый, одинокий, максимально незаметный. Вряд ли ты, когда стал старше, заботился о младших, да и дальше вообще о ком-нибудь, я прав? – я не ответил, но Сэмюэль понятливо кивнул. – С детьми проще научиться понимать все между строк. Начинаешь видеть, как искренняя улыбка становится натянутой, когда младшего кто-то обидел, следишь за логикой действий, когда понимаешь, что где-то тебя пытаются обмануть, ищешь правильные слова, чтобы успокоить. Когда начинаешь заботиться о ком-то, кроме себя, окружающие становятся чуть более понятными. Я не говорю, что это будет просто, но хотя бы попытайся. Знаешь, это как чтение, – Сэм воодушевленно щёлкнул пальцами. – Ты можешь водить глазами по строкам, задумавшись о чём-то своём и совершенно не понимая смысла в написанном. И ты перечитываешь одну и ту же страницу десятки раз, так и не поняв ни одного слова, не запомнив ни единой мысли. Можно читать, улавливая общую суть повествования, порядок действий героя, при этом совершенно не запомнив, какой он, что у него за характер, как бы он повести себя в иной ситуации. Чувствуешь разницу?        Я честно вникал в то, что говорил мне Сэм, поэтому кивнул, продолжив смотреть в стену напротив.        — И ты скорее первый тип «читателя», который открывает книгу только для видимости, а не для того, чтобы прочесть ее. В фигуральном, конечно же, смысле, – он усмехнулся. – Хотя неплохо тебе было бы освоить хотя бы второй тип, не говоря уже о третьем.        — Дай угадаю, – я криво улыбнулся. – Ты как раз тот третий тип? Который чувствует все переживания героя, знает, какой следующий шаг в его характере, и который непременно знает, каким будет персонаж через 50 лет?        Сэм заулыбался, видимо, ему понравилось, что я все же втянулся в разговор с ним и перестал беситься. Честно, эти перепады настроения меня самого раздражали. Я был всегда достаточно спокойным и уравновешенным, и только в последние недели я стал совсем неуправляемым в плане эмоций, загорался, как спичка, и дальше уже была лотерея: будет ли это задорный огонёк или же пожар, который спалит все к чертям.        — А ты ловишь налету, Никсен, – Сэм засмеялся, видимо, действительно расслабляясь после нашего разговора. – Но это не совсем так, я скорее нечто среднее, между вторым и третьим типом. Третий у нас точно Нейт.        — Нейт? Ты это по его молчанию понял? – я со скептицизмом посмотрел на него. – Или я настолько глух, что не слышу всех его проникновенных речей?        — Не обязательно быть болтливым, чтобы быть умным, Джей. Нейт очень умён, он все видит и замечает, просто желание молчать в его характере.        Я замолчал, переваривая все услышанное и пытаясь это проанализировать. Выходит, я и правда не так хорошо общаюсь с окружающими, чтобы не заметить в вечно находящемся рядом Нейте не сухой пофигизм, а молчаливую задумчивость? Надо будет понаблюдать за ним.        — Раз ты такой осведомлённый в вопросах уходом за окружающими, ты не единственный в семье? – после недолгого молчания спросил я. Холод и жесткость пола уже не очень комфортно сказывались на мне, но, с другой стороны, не застужу же я себе почки с регенерацией вималиума? Раз я от неё не могу избавиться, то хотя бы могу воспользоваться ее благами.        — Да, у меня четверо младших, – его голос прозвучал как-то особенно мягко. – Хотя, возможно, уже и пятеро. Мама была на шестом месяце беременности, когда я исчез. Интересно бы посмотреть, кто у них родился.        Я вопросительно уставился на него.        — Тебе же наверняка позволили выйти за пределы здания, чтобы навестить близких. Стой, да тебе всегда можно было туда выходить! Ты за столько времени ни разу не навестил семью? – я вопросительно поднял бровь. Как он так мог? Будь у меня семья, я бы как можно быстрее к ним побежал при первом же случае. У меня ее даже нет, но я все равно стремлюсь домой, в каком-то смысле, Кайл тоже моя семья. А он не навестил своих родных?        Сэмюэль молчал. Я смотрел на его поджатые губы и грустный взгляд, пытаясь понять причины его такого поведения, но не мог. Все его лицо выражает грусть, по его словам ясно, что он любит как минимум братьев и сестёр, значит, он по ним и скучать должен. Почему он не навещает их?        — Я не знаю, что им сказать, – произнёс он негромко через время. – Я несколько раз приходил к ним за эти месяцы, стоял недалеко от дома и наблюдал за ними. Видел младших на площадке, видел, как мама возвращается с работы или из магазина, и все не мог подойти. Да и нельзя было, все же опасно.        — А сейчас?        — А сейчас… – он как-то глупо повторил за мной, замолкая и уходя в свои мысли. Вдруг он вздрогнул, мотнул головой и посмотрел на меня как-то более осмысленно. – А сейчас я не человек, и нужно больше времени, чтобы решить все дела, связанные с принятием нас в этом мире.        — Но ведь…        — Хватит, Джастин, – как-то неожиданно резко оборвал Сэм, не повышая голоса. – Это долго объяснять, я позже с ними увижусь. Главное, что сейчас у них все хорошо.        — Как я научусь лучше понимать людей и «читать» их, когда мои попытки докопаться до сути и что-то понять хотя бы о тебе разрушаются, стоит мне только начать задавать вопросы? – я все же поднялся с пола, отряхивая штаны и недовольно морщась.        Сэм вздохнул и тоже поднялся.        — Лучше бы извинился перед Ами. Она не заслужила того, чтобы ты вот так вот наорал на неё за то, что она просто заботится о тебе.        Я вздохнул. Снова старая песня, про Амелию и ее заботу, которая у меня сидит уже, кажется, в печёнках.        — Ты ведь тоже был на моей стороне, когда сказал, чтобы она от меня отстала. Значит, считаешь, что я прав.        — Я не считаю, что ты прав, – тут же возразил он. – Я считаю, что пусть ты и должен платить сам за свои поступки, раз считаешь свою упёртость правильной, она не заслужила того, чтобы ты разговаривал с ней в таком тоне. Она переживает за тебя и твою жизнь, и ты мог бы умерить свой гнев на неё и быть благодарным хотя бы за то, что она рядом.        — Да ну за что? – я закатил глаза, уже чувствуя, что устал раздражаться за этот день. Внутри остался неприятный осадок, но злости я уже не чувствовал. – Чем она такая особенная, что я могу спокойно послать тебя, Нейта, всех остальных, но должен заботиться о ее чувствах? Все потому, что она девочка? Или потому, что ведёт себя, как мамочка?        Сэмюэль смирил меня молчаливым взглядом. Он было открыл рот, но тут же закрыл его, видимо, передумав мне говорить что-то. После недолгой паузы он вновь спросил:        — Ты правда никогда не замечал, что Амелия в тебя влюблена?        Повисла тишина. Сэм смотрел мне в глаза с серьёзным выражением, а я лишь тупо смотрел на него в ответ, не зная, что сказать. Амелия? В меня влюблена? Да бред это. Да, мы с ней хорошие друзья, мы помогаем друг другу, но влюбленность? С Сэмом и тем более Нейтом она проводит гораздо больше времени, чем со мной. Нет, это уж слишком большая глупость. Будь она в меня влюблена, я бы это точно заметил.        — Это она тебе эту глупость сказала? – я издал какой-то нервный смешок и сделал шаг по коридору в сторону основного корпуса.        — Только ей не ляпни когда-нибудь, что это «глупость», – Сэм неотрывно смотрел на меня, не двигаясь с места. – И нет, она мне этого не говорила. Да и не нужно, это и так видно невооруженным взглядом. Господи, Никсен, ты и правда не замечал?        — Да что я не замечал? – я снова повернулся к нему лицом и остановился, чувствуя, что разговор заходит слишком далеко, и знать подробности мне уже как-то не очень сильно хочется.        — То, как она смотрит на тебя, как улыбается, когда ты появляешься рядом. Когда она подходит ближе, она поправляет свои волосы и всегда старается сесть рядом с тобой. Как она берет тебя за руку и всегда старается касаться тебя, когда говорит с тобой. Как у неё появляются ямочки на щеках, когда ты зовёшь ее «Ами». Как она ревнует, когда ты начинаешь рассказывать, какой классной считаешь эту прихвостень Акиры, Оливию, хотя у тебя с ней нет никаких шансов, – у Сэма даже щеки покраснели от энтузиазма, с которым он все это рассказывал. – Черт, Никсен, да как можно не заметить, что в тебя влюблена такая прекрасная девушка?        — Никогда не замечал, что у нее есть ямочки, – пробормотал я как-то отстраненно, переводя взгляд на стену и смотря сквозь нее, стараясь припомнить хотя бы один такой случай. Ну да, улыбалась. Ну да, касалась. Просто она тактильный и добрый человек, причём тут какая-то влюблённость?        Сэм издал странный измученный стон.        — Как можно не замечать, когда рядом с тобой человек ведёт себя по-особенному? Неужели у тебя настолько атрофированы чувства? Или ты намеренно пытаешься не замечать ее? Неужели она настолько тебе не нравится?        От давления Сэмюэля мне стало не по себе.        — Да нравится она мне, просто не так… она хороший друг, и мне приятно проводить с ней время, когда она не пытается включать…погоди, она что, пытается включать мою девушку? – я вопросительно поднял бровь. Сэм вздохнул и было уже открыл рот, чтобы что-то мне сказать, как меня осенило ещё одной догадкой. С ума сойти. Как я раньше не заметил этого? – Погоди, Сэмюэль. ТЫ влюблён в Амелию? – мои глаза удивлённо расширились, когда я понял, что он отводит взгляд в сторону и не собирается мне ничего отвечать. Я усмехнулся, шокированный собственной догадкой и ее правильностью, ведь раньше я действительно не задавался вопросом о том, почему он ведёт себя так. – Да ты же сейчас не только поведение Ами описал, но и своё тоже! Ты ведь следишь за каждым ее действием, смотришь на ее улыбки и анализируешь каждое ее действие. Ты тоже постоянно пытаешься быть рядом с ней, даже садишься между нами, – я хмыкнул. – И ревнуешь. Точно, ревнуешь ее ко мне, потому и срываешься иногда так по-тупому за всякую ерунду. Чего ж ты тогда мне рассказываешь о ее симпатии, раз сам с ней хочешь быть?        — Потому что она тоже многого не замечает, пока зациклена на одном человеке, – его голос стал тише и как-то обреченнее. Веселиться на эту тему резко перехотелось. Я на время замолчал.        — Скажи ей. Правда, скажи ей о своих чувствах. Я был бы рад, если бы вы сошлись. За обоих своих друзей, – на последнем слове я сделал особый акцент. – А перед Ами я извинюсь. Обещаю, – Сэм чуть кивнул мне на это, смотря куда угодно, только не мне в глаза. Интересно.        Может, он и прав, что я слепой. Может, он прав и в том, что я эгоист. Пусть моих принципов это и не поменяет, мое мнение по поводу поедания людей окончательно и бесповоротно, но… дело ведь даже не в этом. Это не только мое личное дело, но и моя личная проблема. Не стоит в неё втягивать всех вокруг меня, я должен сам нести ответственность за свои действия и мысли.        Разговор с Сэмюэлем не то что бы мне понравился. Самое мерзкое из этого не то, что он сказал обо мне много неприятного, а то, что он во всем оказался прав. Я и правда не могу ничего возразить ему. По правде говоря, меня действительно мало интересуют окружающие, и до этого момента я думал, что все из-за того, что я просто не привык к людям. Но нет. Неприятно это признавать, но я действительно зациклился на жалости к себе.        Хватит уже этого, ну правда. Никто не поможет мне выбраться из этой помойной ямы, кроме меня самого. И чем дольше я жалуюсь, тем дольше я вязну. Пора действительно уже что-то делать: либо смириться со своим положением и следовать правилам этого места, либо полностью менять жизнь.        И пока я действительно не выбрал, что из этого будет правильнее.