И до утра сидел я в кровати, рыдая:
За мною идут.
* * *
— Кассандра, — голос Юджина доносился до меня сквозь летящие щепки от камней. Прости меня, Фицерберт, но я единственная, кому под силу приблизиться к новой Рапунцель. Я единственная, кого она не заподозрит. Единственная, чью руку она сожмет в своей. Единственная, кто сможет это сделать. Происходящее становилось для меня спектаклем, за действом которого я наблюдала будто из зрительского зала. В своем же теле я становилась чужестранкой, неспособной проконтролировать движения рук и мышц под кожей. По венам текла лава. Я закипала изнутри. Температура зашкаливала. Это отражалось в тяжелом дыхании и ощущении огня наравне с сухостью на языке и в носу. Тошнота подбиралась к горлу. — Вам здесь больше не рады, — босые ноги Рапунцель оставляли позади себя золотые следы на черном полу. Сквозь смолистые пряди сочился свет прерывистыми лучами. Она стала подобна божеству, готовящемуся взлететь в воздух и рассечь гортани смертных, что встанут на пути. Но вместо полета она лишь непринужденно шла, оставляя за собой шлейф безнадежности и гордыни. — Кем бы ты ни была, это мой замок, — широкий шаг Эдмунда заставил меня раскрыть глаза шире, — мое королевство. Я не позволю… Я упала на колени раньше, чем лишилась ясности ума. Зал пронзила яркая зеленая вспышка, а за ней громадные шипы, идентичные тем, что привели нас в Темное Королевство, пробивающие воздух. Они проросли за спиной, обогнули наши с Рапунцель тела и словно погнались за Эдмундом, Юджином и Лансом. Когда один из камней оцарапал бедро Ланса, свет стал невыносимо ярким. Я зажмурила глаза, зная наверняка две вещи. Первая — адские языки физической боли, напоминающие переломы каждой кости и сожжение заживо, были попыткой лунного камня уничтожить непризнанного носителя. Вторая — я ничем не могу помочь тем, кто дорог для Рапунцель. Настоящее. Темное Королевство. Мне было тяжело справиться с этой энергией. Внутри каждая клетка организма сопротивлялась силе камня и всячески пыталась его отвергнуть. Я не знала, почему он все еще меня не убил, как сделал с половиной жителей Темного Королевства. Не знала, почему сопротивляется, раз все равно поддается использованию сил. Не знала, что ему еще нужно, кроме того, чтобы соединиться с солнечной каплей. Это притяжение между двумя элементами я чувствовала всеми мышцами. Я словно соединилась полностью с желаниями камня и все, чего хотела, — оказаться ближе к капле, к Рапунцель. Капли холодной воды стекали на каменный пол. Я не могла сбежать от собственного отражения. Видела свое же лицо и хотела скорее отвернуться, стыдясь того, кем сделалась. Испытывая вину за Рапунцель. Мысли о том, что на самом деле во всем этом виновата я, — преследовали все больше. Это становилось очевидно: если бы не я, у Рапунцель не отрасли бы чертовы золотые волосы. Она бы не понеслась сломя голову искать свою судьбу. Вэриан бы не зарезал меня. Она бы не использовала темное заклинание. Не стала бы не собой. Эмоции, инстинкты и ощущения — все это обострилось теперь. Вина. Вина. Вина. Вина. Долгая и протяжная, растягивающаяся клубком нитей по сознанию, она прогрызала путь наружу и готовилась поглотить полностью. Я плотнее сжала между пальцев мокрый клочок ткани. Даже если во всем виновата я, то это не меняет ничего — спасение Рапунцель все еще моя ответственность, и не только потому что оно на моей совести. — Черт, — я сковырнула случайно незажившую после ожога кожу, смывая тряпкой последний подтек крови в области лунного камня. Он впивался все плотнее в кожу, в кости, напоминая о себе каждый раз, стоило мне двинуться. Как чертов штырь, торчащий изнутри после ранения, и ты ничего не можешь с ним сделать. Опал с каждой секундой все больше причинял боль, вводя в ошеломление. Я пролежала с ним в судорогах и жаре на холодной постели в холодной комнате, где изо рта шел пар, несколько дней. Я не думала о том, что умру. Скорее, наоборот. Я думала только о том, как бы выжить, когда приходила в себя. Таких моментов было критически мало. Нетрудно догадаться, что взятие камня вызвало шок. Самый примитивный процесс, когда организм реагирует негативно на все, что его не устраивает и может угрожать жизни. Совершенно не новость. В гвардии каждый второй солдат после службы слегал в лазарет с шоком, включая меня, но этот шок отличался. Он был другим. Абсолютно другим, потому что я знала наверняка — на какую бы стадию он не перешел, я останусь жива. Если бы камень хотел меня убить — давно сделал бы это. — Как ты себя чувствуешь? — голос Рапунцель раздался эхом позади. Она была в нескольких метрах от меня, но я услышала ее так четко, что спешно выпрямила спину, оборачиваясь. — Нормально, — я ответила ей отстраненно, складывая все использованные клочки ткани на столе. Мы остались в Темном Королевстве по воле Рапунцель. Я предполагала, что она решит покинуть его, а мне потребуется придумать достаточно внятные причины, по которым придется задержаться, чтобы найти нигрумины, но слишком повезло. Юджин, Ланс и Эдмунд покинули пределы так быстро, как только смогли, потому что я все же рухнула на колени. Вспышки физической боли вылились в страх и панику. Тогда я уже понимала, что вхожу на первую стадию шока. Очевидно, обладать магическим элементом опасно, если не знаешь о его способностях, а способен он был соединиться с моими эмоциями и воплотить их в камни. Камни. Камни. Они стали пробиваться из земли в разных частях королевства. Прежде чем потерять сознание от боли, я хотела надеяться, что вместе со мной «отключатся» и камни. Хотела надеяться, что король вместе с Юджином и Лансом выберутся, не пострадав. — Ты помнишь, что случилось? — Рапунцель сделала несколько неспешных шагов ближе к кровати и остановилась лишь когда задела коленями края. Я подняла голову, вглядываясь в эту новую и такую далекую от меня женщину. Теперь я могла увидеть, насколько же сильно она не похожа на мою Рапс. Эти смолистые волосы, тянущиеся за ней шлейфом, словно королевская мантия, и сверкающе-зеленые глаза без единого намека на что-то человеческое, сострадальческое. Сейчас, расправив статные плечи, замедленно дыша, позволяя коже перекатываться над заострившимися костями, она была подобна божеству, спустившемуся на Землю, и лишь оболочкой напомнила Рапс. Думая о той, кого люблю, я вспоминала эти чувства, и они накатывали с новой силой, будто предназначались затемненной Рапунцель. «Испорченной». — У меня был шок, а не амнезия, — я отклонилась назад, позволив Рапунцель опереть колено рядом с моим бедром и мягко подхватить за подбородок, вытягивая, как за нить, — Юджин, Ланс и король остались живы? — Я бы не стала их убивать, — она качнула головой, — не сейчас. — До того, как я потеряла сознание, вокруг меня стали расти черные камни. Они вышли за пределы помещения. Могли их убить. — Почему ты так беспокоишься о них? — Потому что, если они выжили, то расскажут в Короне о нас, — я солгала. Вновь. — Ох, Кэсси, — она выдохнула плавно воздух и наклонилась к моему лицу, обдавая ледяным дыханием кожу, — пусть рассказывают. Пусть все знают о том, что их принцесса взойдет на трон вместе со своей возлюбленной. Когда мы будем править, они увидят, насколько на самом деле наша любовь чиста и насколько они грязны помыслами, — замолчав на секунду, Рапунцель провела языком вдоль скулы, остановившись у мочки уха, чтобы рассмеяться. Так заливисто и возвышенно, будто насмехалась сейчас над всеми, кто придумал закон о содомии и смертную казнь за нее. Будто насмехалась над Богом, решив занять его место. — Мы объединим Темное Королевство и Корону. Сделаем их единым государством под нашим правлением. — Как ты хочешь править Темным Королевством, если, чтобы захватить его, нужно, чтобы было что захватывать? — я поддалась действиям и опустила ладонь на ее бедро, сминая черную ткань тонкого платья между пальцев. — А здесь груда костей, разрушенных домов и вечной пустоты. — Я не стану захватывать Темное Королевство. Мы ведь не варвары. Мы будем править законно и сделаем этот мир на шаг ближе к чистоте. — Законно править Темным Королевством не выйдет. Ты не его наследная королева. Я рассмеялась этой идее. Поразительно, Рапунцель ведь сущее воплощение обольщения Лилит и хитрости Люцифера. Она завораживает и очаровывает. С каждым ее близким прикосновением мне становится тяжелее дышать, и я поддаюсь намеренно. Но сейчас, когда я слышу о том, чего она хочет, по спине пробегает пара мурашек. Ей нужна власть, чтобы закрепить наши отношения. Она хочет стать королевой и сделать меня второй по-настоящему. Не в шутку. Не метафорически. — Я не наследная королева Темного Королевства, — она села полностью мне на колени, располагая обе ноги по разные стороны и за одну секунду обхватила тонкой ладонью шею, оттягивая назад. Область лунного камня больнее заныла, — но ты — да. Дыхание замедлилось не то от давления на гортань, не то от мысли, которая вернулась спустя несколько дней. Я — дочь короля Темного Королевства Эдмунда и тысячелетней ведьмы, служившей Зан-Тири и похитившей Рапунцель — Готель. Еще когда я была в утробе матери, она коснулась лунного камня. Он ранил ее, ускорив, очевидно, процесс старения или лишив магии, которая поддерживала в ней жизнь, но не тронул меня. Я опустила лишь на мгновение взгляд на опал в груди — он не убил меня, потому что уже знал. Потому что, кажется, сделал неуязвимой перед ним до рождения. Но он продолжал сопротивляться, зная, что я — не его судьба. — Рапунцель, если мое родство с королем правда, то я остаюсь бастардом, — я все еще сомневалась в правдивости этих слов, несмотря на массу доказательств. Всю жизнь я была не больше, чем фрейлиной. Не больше, чем негласной воительницей. Теперь во мне сила лунного камня, а по венам на самом деле течет кровь преступницы и короля. — У меня нет прав на трон, пока король не признает меня законным ребенком. — У него больше нет наследников на трон, — Рапунцель провела ногтем свободной руки на щеке, — и его самого здесь нет. Он признал тебя своей законной дочерью, когда взялся воспитывать лично в детстве. Ты единственная наследница Темного Королевства. — И ты хочешь объединить государства через… брак. — Да, Кэсси. Мы будем править. Устраним проблему с камнями в Короне и принесем покой всем, кому когда-то тоже приходилось прятаться из-за любви к человеку своего пола. — Рапунцель, закон о содомии существует много веков. Церковь прочно держит Корону и не позволит тебе провозгласить его недействительным. Раз ты хочешь «законности» и честного правления, а не варварского захвата, то придется иметь это в виду. — Я уже говорила тебе, Кэсси, — ее тиски плотнее сжали шею, вынуждая напрячься, — что не позволю никому встать на моем пути. Я хочу любить тебя полностью. Всю, — эта тонкая улыбка и затуманенный взгляд полузакрытых глаз. — И никто не посмеет сказать, что я не имею право любить тебя. — Что тогда случится? Если кто-то все же посмеет? У нее пробежала искра в радужке. Черные пряди волосы отторженно взмыли в воздух, заворачиваясь, словно реагировали на ее чувства. На ее злость. Она смотрела на меня еще несколько секунд, но вместо ответа лишь поцеловала, опрокидывая с бездушным вдохновением на постель. Шары пыли взлетели. Солнечная капля на ключицы Рапунцель сверкнула, замерев в сантиметрах от соприкосновения с лунным камнем. Она убьет их. Рапунцель убьет тех, кто пойдет против нее. Это стало так очевидно, что я перестала дышать. Эту тварь из тела Блонди нужно вытаскивать так скоро, как это возможно и невозможно. Нельзя позволить ее пролить кровь на эти руки. Рапс не должна причинить никому вред. Я должна уберечь ее от этого. — Это единственный способ быть с тобой рядом, — голос тяжелый и хриплый. Он отдавался эхом по полупустому пространству сквозь медленные мокрые поцелуи в область незаживших ожогов, больше похожие на вкручивание штопора под ребра. Обилие тоски находило сквозь этот туман за окном, ледяной воздух и такую же ледяную душу Рапунцель. Хотелось согреться. Мне хотелось согреться. — И мы дома. Это наш новый дом. Больше похожий на клетку, открытую с обеих сторон. Она перекрыла воздух одним властным натиском ладони на плечо. Врезавшийся опал в кости двинулся, вызывая сдавленный выдох. Жар припал к щекам. Ей нравилось наблюдать за самым мельчайшим изменением в лице после таких же мельчайших действий, на самом деле приносивших увечья. И ей нравилось не просто наблюдать. Ей нравилось быть причиной этих увечий. Крошечная капля крови выступила на новообразовавшейся ране под камнем. Я притянула рукой Рапунцель за шею к себе, вдыхая запах кожи. — Я все сделаю, Рапс, — шепот был таким тихим, и все, что нужно было — только бы меня услышала моя Рапунцель. Только бы она знала, что я вытащу ее. Что я все сделаю для нее. — Знаю, Кэсси. Ты все сделаешь.* * *
Я любила Рапунцель до дрожи, и с каждой секундой это заставляло думать, что из-за подобной любви нас может ничто не спасти. Меня может ничто не спасти. О последствиях того, на что я пошла, взяв лунный камень, думать было дико. Впервые за всю жизнь я понимала, что тайна отношений какой-то фрейлины и принцессы вскрылась уже или вскроется совсем скоро. На самом деле. Думать о дне разоблачения никогда прежде не приходилось серьезно. Теперь мы обе становились преступницами в глазах Короны за одно из тягчайших «нарушений» королевства. Нам была положена смерть. Мне была положена смерть, а принцессе народный позор и, вероятно, ссылка в монастырь. Монастырь. Так глупо и смешно. Я любила Рапунцель до дрожи. Всегда знала, что ради нее пойду на все. Только то все, на что пошла сейчас, было тяжело вообразить. Сейчас. Сейчас было невозможно описать одними лишь словами, что я испытывала глядя на эту несчастную жалкую копию любимой женщины. Злость, обиду на случившееся, наравне с этим мотивацию продолжать и воображаемую свободу. Короне нужна была будущая королева, а будущей королеве — ее дом. Что только нужно было мне? Она. Из сотни тысяч вещей, которые я могла только захотеть, хотела лишь Рапунцель. Мне. Нужна. Она. Мне нужна она только в моих руках и больше никто. Разве я не получила ее прямо сейчас? Я замерла в коридоре, расширившимся до овальной комнаты с отполированными каменными стенами. Каждый шаг испускал эхо. Оно отлетало по всему замку, заставляя опасаться того, что Рапунцель проснется в покоях. Казалось таким глупым надеяться, что она будет хотя бы немного похожа наивностью на истинную Рапс и не допустит подозрений, но я надеялась. Во времена, когда не остается ничего, кроме тебя самой, разгуливающей по лезвию свежезаточенной алебарды, появляется надежда. Надежда всегда была в моих глазах образом ничтожности для воинов, потерявших все. Теперь я была благодарна за то, что ощущаю ее под обожженной кожей и пробитыми лунным камнем костями. Словно тот самый воин, на самом деле потерявший все. Библиотека нашлась быстрее, чем я вырисовывала у себя в голове. Она расположилась на втором этаже за тремя винтовыми лестницами и памятными залами. Гораздо ниже покоев. Книжные стеллажи раскинулись на десяток метров. Высокие окна, пропускающие свет через пыльные стекла, и прозрачные занавески, длинные каменные столы и прижатые к ним на одинаковом расстоянии, измеренном как линейкой, стулья с узорами на изголовье. Книги не успели покрыться пылью с момента их последнего прочтения. Эдмунду было чем заняться эти двадцать с лишним лет. И только один отдаленных стеллаж был скрыт под слоями шелковистой ткани. — Нельзя было обойтись без лишней поэтичности, — я сдернула шелк вниз. Легкое облако пыли скрыло меня, а через мгновение улетучилось. Как в идиотских романах, которые читала Рапунцель, проникаясь все большей сентиментальностью. Четыре полки, заваленные свертками пергаментов. Это ведь нигрумины. Наверняка они. Я озабоченно схватилась за них, начав раскрывать и откладывать в сторону, когда вместо желанных слов на древнем языке появлялись обычные карты мира, морские пути и расположения королевств по отношению друг к другу. Темное Королевство лишь с первых прикосновений к его истории внушало величественность. Двадцать лет назад здешние мореходы и картографы уже вырисовывали на картах те торговые пути, до которых Корона добралась не больше пяти лет назад. Трудно представить, каких усилий стоило Темному Братству внушить всем вокруг, что их дома не было или он разрушился. Корона же и все, кто в ней вырос, не слышали словно никогда об этом месте. Сейчас это казалось диким еще больше. Прошло две декады. Какие-то ничтожные две декады, и этого хватило, чтобы стереть Темное Королевство из памяти. Полка осталась пуста к тому моменту, когда я бросила на пол свиток. Последний свиток. На мгновение по коже пробежал холодок. Ни одного нигрумина. Ничего, что было бы на него похоже. Абсолютная пустота. Прежде, чем позволить тысячи новых вариантов выйти из положения охватить полностью, я еще раз проверила каждый осмотренный свиток. Каждую полку. Каждый идиотский стеллаж в огромной библиотеке. Каждый. И ничего. Я сглотнула накопившуюся слюну. Деревня Сумбур недалеко. Я смогу проехать через ущелье на фуникулере или, вероятно, построить мост из камней, добраться до нее и поговорить подробнее, но это все будет невозможно сделать незамеченной. Сбегать из замка — слишком высокий риск быть обнаруженной. Досадно было бы провалиться, не успев начать. Край губ сам собой вздернулся в насмешке. Над самой собой или же над тем, что разумные мысли либо неосуществимы, либо сейчас мне не хватает изобретательности. Я сложила свитки на их места, смахнула с ладоней пыль и замерла, только взглянув на окно. За мной следили янтарные глаза орла. От порывов ветра ветка, в которую впились его когти, вздернулась, но птица не дрогнула. Ее перья поддавалась воздуху. Она моргала реже меня. Это питомец короля. — Хамюэль? — я сдвинула ржавый замок на щеколде. Окно раскрылось. Свежий запах пустоты проник внутрь. Дверь в библиотеку захлопнулась до конца от сквозняка, — Королевский орел без хозяина. Одиночество Эдмунда провоцировало желание общаться с любыми живыми существами в округе. Он приручил свободолюбивую птицу, что говорит не то о его навыках общения с животными, не то о потере человечности. Церковь в Короне часто чудила нелепыми законами и поверьями. Еще будучи ребенком, я слышала, как священник запугивает закрытых в себе и необщительных молодых людей тем, что, чем больше они остаются вне брака, тем скорее начнут понимать зверей и лишатся души. Это можно было поднять на смех, но юноши и девушки пугались и бежали венчаться с первыми встречными. — Почему королевский орел остался вдали от хозяина? Или на самом деле его хозяин вовсе не вдали, а поблизости. От предположения напряглось тело. Эдмунд должен был покинуть королевство вместе с Юджином и Лансом. Хочется верить, что его птица просто заплутала, пока ее король сбежал далеко. Или же это вовсе не Хамюэль. Все орлы одинаково выглядят. С чего бы конкретно этому чем-то отличаться? С того, что я чувствовала его. С первой секунды в королевстве я увидела его и ощутила, будто это что-то, что я хорошо знала прежде. На подкорке сознания память оставалась. И она подавала признаки жизни импульсами ностальгии. Это Хамюэль, потому что я его ощущаю так же хорошо, как и ощущала в первую встречу. В первую встречу спустя два десятка лет. Я согнула здоровую руку в локте и вытянула ее из окна, призывая птицу сесть. Она помедлила несколько мгновений, будто пыталась убедиться в моих намерениях. Крылья раскрылись. За несколько взмахов орел опустился на предплечье. Когти оцарапали камизу с вышивкой луны и солнца, найденную среди оставленных королевскими особами вещей, но не причинили боли. По крайней мере, той, что не было бы легко пропустить мимо себя. — Не представляю, каково было выслушивать монологи одинокого короля двадцать лет, — я осторожно провела пальцем по перьям под шеей. Но еще больше я представляла, что буду делать то же самое, что кровный отец — говорить с птицей. Я сама себе усмехнулась и вернулась к стеллажу. Хамюэль слетел и сел на изголовье верхней полки, цепляясь за вычурные узоры. Я присмотрелась к его взгляду, клюву. Неужели действительно мы уже виделись в детстве, что осталось сном? Факты, совпадения. Это говорило само за себя. Я не могла опровергнуть слова Эдмунда о нашем родстве четкими аргументами. Все, на чем держалась моя правда, — на словах, в которые в глубине души я слишком быстро перестала верить. И пока мысли были заняты тем, откуда Рапунцель могла знать истину, я на самом деле избегала другого — того, что моя мать — Готель. Мурашки по коже. Я попыталась сбить их быстрым касанием руки. Не вышло. Это не меняло ничего. Это не меняло того, что моя мать бросила меня. Кажется, дважды. Когда отдала королю, а затем, когда не вернулась за мной, отдав предпочтение девушке, которую сейчас я ищу способ спасти. Я понимала, почему не хочу так просто и точно поверить в реальность происходящего. Ведь никто не хочет принимать свою… дефективность. Я была не тем ребенком, которого Готель готова была бы воспитать, но Рапунцель была. У Рапунцель были волшебные волосы, а у меня волшебная… ненужность. Дыхание затруднилось. Готель могла воспитать ребенка. Но выбрала не своего родного. Не того, что на ее руках рисовал Эдмунд. А того, у кого были неестественные способности. Ущербность. Это не подходящее для меня слово. Нынешнюю себя я бы не стала описывать с его помощью. Я не была ущербной. Но, кажется, маленькая я была. И это ощущалось таким же глупым и бессмысленным, как и мое решение впустить орла в библиотеку, чтобы просто не быть такой одинокой. Я сжала кулаки. Истина — я бастард Темного Королевства. Истина — Готель оставила меня ради более полезного ребенка. Истина — мне было одиноко. Сейчас. В эту глупую секунду мне было одиноко, потому что человека, который помогал ощутить свою нужность и особенность, не было рядом. Был рядом только орел. Были рядом только бесполезные свитки. — Я люблю ее, — я произнесла это в пылу мыслей, глядя на Хамюэля. Как же смешно. Чертовски смешно. Мне словно снова шестнадцать, и я признаюсь отражению в воде, что меня привлекают женщины, борясь с отрицанием чувств, — И я сделаю все, чтобы вернуть ее. Даже если для этого мне придется быть провозглашенной врагом своей родины. Истина — меня оставили и мать, и отец. Истина — меня воспитал капитан королевской гвардии. Истина — я встречаюсь с будущей королевой Короны. Истина — ради нее я пойду на что угодно. Отсутствие нужных мне свитков не станет преградой. Поэтому не имеет значения чья я дочь на самом деле. Не имеет значения, что меня бросила Готель, потому что у меня не было волшебных волос. Не имеет значения ничего из того, на размышления о чем я тратила время. Имело значение только то, что я должна спасти принцессу. — Делай то, что эффективно, Кассандра, — даже если Майкл не родил меня, он воспитал меня. Он не дал мне мать, которая нужна каждому ребенку, но дал ресурсы встать на ноги и не быть зависимой от других. Он дал мне то, что не дал бы никто другой — условия для становления человеком, который будет мыслить направленно на то, что важно. Мыслить эффективно. Я присмотрелась к ребристым узорам, на которых продолжал уверенно сидеть Хамюэль. На участке, где подобие лепестка заканчивается и становится имитацией волн, была слишком ровная полоса. Она углублялась внутрь. Словно специально. Я встала на один из стульев, сжала ее в руке и надавила, ожидая каких-то изменений. Узор не поддавался на давление, но поддался на мягкое вращение. Он обернулся вокруг своей оси, издав скрежет, за которым последовал хлопок. Тогда же я наклонилась ниже. Внутренняя стенка верхней полки небрежно отпала, а за ней скрылись выпрямленные листы других свитков. — Конечно, куда же без идиотских потайных полок, в которые прячут именно те вещи, которые мне нужны. Это случилось, как в сказках для детей про рыцарей, спасающих принцесс. С каждой минутой ситуация все больше становилась смехотворной. И все больше банальной, хотя даже эти очевидные вещи не помогли мне додуматься до них с самого начала. Я вытащила нужные листы и закрыла второе «дно». Пергамент был хрупким. Я положила его на пол, на всякий случай проверив, действительно ли я одна. От вдохновения температура в сердце близилась к сорока. У меня подрагивали пальцы, и я готова была дать себе пощечину, чтобы перестать так приятно тревожиться от одних только нигруминов. Важно. Чертовски важно оставаться рациональной. Эмоции мешают думать и отвлекают. Сейчас мое обязательство, настоящее и жгучее обязательство — думать только о спасении Рапунцель и не переключать ни на что другое внимание. С виду на написанных листах не было почти ничего, что я могла бы понять, кроме повторяющихся слов, которые встречались еще в первом нигрумине. Я нашла материал, над которым можно работать, но не нашла те самые книги о древнем языке первых жителей Темного Королевства. Пока что. Скрип за пределами библиотеки пробил тишину. Я подняла голову, прислушиваясь. Хамюэль издал хлоп крыльев и взлетел, вылетая из помещения через незакрытое окно. Я проследила за ним. Он полетел вверх. На этаж выше. Именно этажом выше был источник шума. Дерьмо, как же странно и чрезмерно сказочно. Второй скрип. Уже ближе к библиотеке, но еще достаточно далеко. В замке никого, кроме меня и Рапунцель, не должно быть. Значит, это она. Я спешно спрятала нигрумины за стопкой других свитков. Никто не станет искать подобного рода вещи в настолько примитивных местах. Я ушла из библиотеки, закрыв за собой дверь плотнее. Лучше потратить больше времени на переводы и поиски словарей, но остаться незамеченной, чем переоценить силы. Нельзя рисковать. Как бы это не звучало героически и наигранно, я подпускала к себе тот страх, что позволял не попадать в сложные ситуации. Этот страх становился рычагом управления. Этот страх не пугал меня. В отличие от того, что зарождался при каждом столкновении взглядом с Рапунцель. Мы встретились с ней на достаточно далеком расстоянии от библиотеки. Она шла расслабленно, источая успокоение. Лишь когда свет из окна коснулся ее тела, я поняла, что на ней не было ни одной вещи. Полностью обнаженная. И полностью совершенная. Даже изгибы фигуры, кости казались другими, хотя оставались прежними. Она была другой. Совершенно другой. — Почему ты без одежды? — я остановилась напротив нее, и вместо ответа последовал протяжный низкий смех. — Нравится? — Ты пытаешься соблазнить меня второй раз за сутки? — У нас свое собственное королевство, вскоре мы получим Корону, поэтому я хочу использовать все время, чтобы провести его с тобой, — она остановилась достаточно близко ко мне, — на тебе, — подобные вещи из ее рта выбивались часто, но не ощущались пошлыми. Нет. Они ощущались еще хуже. Они ощущались как потеря контроля ситуации. Они ощущались приторно. Они ощущались как невинная ремарка к Рапс, потому что по ночам ее могло переключить. Она могла говорить подобное. Подобные вещи. Подобные вещи ощущались, как напоминание о Рапс. Подобные вещи вызывали приятную истому в ребрах, — под тобой… — Рапунцель, прекрати, — я изобразила равнодушие на лице, надеясь пройти эту преграду. —…или в тебе. — Рапунцель. Я нахмурилась от стука. Позади Рапунцель из пола выбилось несколько невысоких черных камней. Опал на груди сверкнул. — Кажется, он реагирует на твои эмоции, — улыбнулась она и коснулась его пальцем, надавливая. Я стиснула зубы от боли, чувствуя теперь на каждом участке тела онемение. Лунный камень словно хватал меня крепко и не отпускал. От давления тонким пальцем меня оттолкнуло к стене. Холод по спине. — Ты не научилась контролировать камни. Есть повод наведаться к нам домой. Встретить родителей. Испытать твои силы. — Хочешь, чтобы я использовала силы лунного камня против Короны? — Необязательно кому-то делать больно, — ладонь полностью накрыла ключицу, затрагивая ожоги. Я старалась держать голову прямо. — Не всем ведь нравится испытывать боль, — и не всем нравится ее причинять, как ей,— как тебе. Как мне. Но она знала, что даже с высоким болевым порогом я не любила боль. И все равно говорила обратное. Говорила, терзая не заживающие из-за ее действий раны. — Хочу заглянуть к родителям. Завтра. — Собираешься так быстро провозгласить себя королевой? — Нет. Еще рано. Собираюсь лишь показать им, что все те истории, что о нас поведает Юджин Фицерберт — истина.