Грань

Glass hailed from the sky that night, I couldn’t hide to save my life. Standing drenched in opened wounds You took my hand And pulled me through Eyes set to kill - Beauty through broken glass

Сакура до последнего не верит, что он позволит ей – им – это сделать, хотя еще ни в чём и никогда ещё не нуждалась так сильно. Всё, кроме него: былое, грядущее, даже подвешенное над пропастью короткое настоящее – настолько искорежено и больно, что у неё нет сил на них смотреть. Зато она хочет смотреть на Какаши, потому что, шаннаро, какой же он, оказывается, красивый без своей маски. Когда он целует её – заставляя тьму, и ужас, и безумие съёжиться и мгновенно отступить – Сакура вдруг обнаруживает удивительную вещь: Что близость с ним - это то единственное место, где ей сейчас не больно. Где она забывает о наличии боли как таковой. Будь она в нынешнем состоянии способна на более глубокие рассуждения, ей бы стало стыдно, но Сакура откладывает стыд на потом. Позволяет себе быть слабой и поддаться этому порыву. Да и сам Какаши в других обстоятельствах никогда не пошёл бы на это. Но сегодня – после проигранной войны, после Обито, она смотрится в его глаза как в зеркальные омуты её собственного страдания. Ловит его сбитое дыхание на губах и жадные-на-грани отчаянья прикосновения, и всем сердцем хочет стать ему тем же – спасительным беспамятством, огоньком маяка среди штормящей-клубящейся темноты. И всё же, Сакура до последнего не верит, что он позволит ей, поэтому голодно ловит каждую ласку. Неистовые руки и губы на себе. Жар, исходящий от него, и её собственный - дрожью поднимающийся внутри, прорастая из живота вверх. Сакура не знает, откуда в ней столько смелости, когда она ведёт его руками по своим бокам, недвусмысленно подцепляя пальцами край водолазки. Когда смотрит в его до неприличия красивое лицо глазами раненого животного, и её взгляд словно немой оголяющий душу крик, о том, что это такое сейчас между ними. Гребаная необходимость. Сдаваясь, он вминает её в себя в поцелуе, рыча, съедает её слезы и всхлипы. Сжимает пальцы, переплетённые с её в бессловной борьбе со своей выдержкой и, с секундой заминкой, дергает её водолазку вверх, снимая через голову. Прогоняя этим движением – и своим взглядом – её последние сомнения. Вдали за их спинами последними лучами догорает закат. Откинувшись спиной на камень, Какаши молчит. Видимо, еще ждёт, что она передумает. Сакура пытается прикинуть, как выглядит сейчас – вся в саже и запекшейся крови, в простой форменной грудной повязке шиноби. Так почему он смотрит так, будто она - самое красивое, что он видел в жизни? И ещё умудряется допускать при этом, что она передумает. Сакура на секунду задумывается о своей детской, нездоровой-нереализованной потребности отдавать длиною во всю её сознательную жизнь. Потребности, возникшей в момент знакомства с одним небезызвестным Учихой, чей всепоглощающий образ с тех пор всегда преобладал в мыслях, прорастал в неё невидимой удавкой. А сейчас образ Саске вдруг становится еле различим, вытесненный невероятными безымянными эмоциями к сидящему напротив мужчине. Сакура жадно вглядывается в лицо Какаши, и словно впервые за долгое время делает полноценный вдох. Шаннаро, она отдаст ему всю себя без остатка. Сакура заводит руки за спину и, расстегнув молнию, позволяет белью упасть вниз. Прослеживает траекторию падения взглядом, прячет лицо за волосами и замирает перед ним так. Его пальцы легонько касаются её подбородка и заставляют поднять голову вверх. – Одно твоё слово, и мы остановимся, в любой момент, хорошо? - говорит мягко, и в его голосе столько заботы, что она невольно улыбается, благодарно кивая. Доверчиво тянет его на себя. Какаши снова целует её, кладя одну руку ей на спину между лопаток, удерживает её бережно, но крепко, а потом без предупреждения ныряет вниз, накрывая горячими губами сосок. От остроты нового, незнакомого ощущения она выгибается дугой в его руках, захлёбывается воздухом, выплевывает его сквозь зубы сдавленным стоном, пугаясь силы собственной реакции. Но, кажется, его вовсе ничего не смущает, потому что он проделывает то же самое с другой её грудью, всё так же бережно, горячо и почти мучительно медленно. Трясущимися руками Сакура скидывает с его плеч безрукавку, вслед за ней стягивает водолазку, поспешно тянется к застежке брюк. Теплая ладонь мягко накрывает её пальцы, что, кажется совсем перестают слушаться, помогает справиться с пуговицей, но затем уводит в сторону. Сакура чувствует, как его жаркий смех щекочет ей шею, прежде чем губы расчерчивают вниз полоску мурашек от её уха до края плеча. - Не спеши, - просит Какаши тихо, и от того, как незнакомо звучит его низкий голос, тугой узел сворачивается внутри. – Тебе сейчас кажется, что это про забытье и отдачу, но ты упускаешь гораздо более важную грань. Позволь показать тебе. И прежде, чем она успевает ответить, снова обрушивает свои невозможные губы на её шею. Водит пальцами по коже – легко и бегло касаясь самых чувствительных мест, будто знает, как именно её нужно целовать и куда, чтобы голова кружилась, а сердце проваливалось вниз, пускаясь в рваный, бешеный ритм. Сакура никогда не испытывала таких насыщенных ощущений: она выгибается и дрожит, и давит губами постыдные стоны, что рвутся из груди, боясь, что те разрушат столь хрупкий момент. Кажется, он даже мысли её может читать, потому что вдруг разворачивает спиной. Прижимает к груди, усаживая к себе на колени, и шепчет на ухо: - Давай. Выпусти их, - на что она отрицательно мотает головой, не находя слов, что передали бы её смущение, а потом замирает, будто испуганный зверёк, потому что его ладонь ложится на её живот и нарочито медленно ползет вниз. - Передумала? – рука продолжает свое путешествие, одним движением расстёгивая её брюки и ныряя ниже, под кромку белья на бедре. В его шепоте ей слышатся весёлые нотки: Какаши прекрасно слышит её бешеный пульс и сбитое дыхание, чувствует дрожь, которой её тело умоляет его не останавливаться. - Не издевайтесь, – Сакура выдыхает просьбу в сумеречный воздух чужим, рычаще-прерывающимся голосом, и вместе с ним с губ срывается почти что стон. - Вот так, - удовлетворённо соглашается ей на ухо, а потом вбирает его влажным горячим ртом, от чего Сакуру подбрасывает вверх будто от разряда тока, и хочется утробно заскулить. – Выпусти их, - повторяет, на этот раз звучит повелительно, невероятно возбуждающе. Его пальцы одним бесстыдным движением оказываются на её самой чувствительной точке, - я хочу тебя слышать, Сакура. От этого она остро, болезненно вскрикивает, забыв про стыд и, кажется, вообще про всё на свете, кроме оглушительного наслаждения, что пробивает насквозь. Содрогается всем телом, которое ей уже не принадлежит, оно вторит и выгибается навстречу его движениям, раскаляется и податливо плавится в его руках. - Умница, - остатками уплывающего в темноту сознания Сакура улавливает его довольную улыбку. Безвольно позволяет приподнять себя над землёй и стащить с себя брюки вместе с мокрым насквозь бельём. Порывисто тянется тазом за его рукой, пока вторая ложится ей на внутреннюю сторону бедра, движется вверх, хватается за согнутое колено, и, господи, раскрывает её еще больше, открывая его прикосновениям полный доступ к её телу. Мысли путаются и уплывают, их не хватает даже на смущение, так упоительна его сладкая власть, в которой нет ни одного запрета. Сакура сдаётся ему безраздельно, задушенно ловит ртом воздух, бьётся, дарит хриплые короткие стоны. Одной рукой слепо скребёт землю, безуспешно пытаясь найти опору, другую заводит за голову и обхватывает его за шею. С силой зарывается пальцами в волосы, цепляется за него, притягивает к себе ближе, впитывая спиной жар его груди, кожа к коже. Горит, дрожит, бьётся, выгибаясь до хруста позвонков, до ломоты в связках и мышцах. Каждый миг оказываясь всё ближе к опасной грани, что отделяет её от того момента, когда всё кончится. - Подождите, - вдруг скулит умоляюще, ломано дергается, безуспешно и судорожно пытаясь остановить его, – пожалуйста, Какаши-сэнсэй. В глупой надежде, что это упоительное ощущение полёта над пропастью может продолжаться вечно. А потом его пальцы рывком погружаются в неё, итак балансирующую на пределе собственных ощущений – и уверенно толкают её вниз, в свободный полёт. Мир разлетается в жалкие клочья, оставаясь лишь теплом его присутствия, на которое она обессиленно-слепо валится спиной. Какаши обнимает её, вжимает в себя и больше не двигается. Цепко вслушивается в конвульсии, что простреливают её тело нисходящими волнами наслаждения, пока те, медленно угасая, сходят на нет. Придавленная ощущениями, Сакура какое-то время кутается в тепло его объятий. Когда Какаши тихонько целует куноичи в макушку, он будто бы выводит её из транса. Изумляя обоих, Сакура решительно разворачивается, оказавшись к нему лицом. Взглядом давая понять, что Какаши всё это время ошибается. Если смеет полагать, что на этом - всё.