Впусти меня

Глава 5. — Брат, глава ордена Не считает… На несколько мгновений Лань Ванцзи замирает. Судя по тому, как у него приподнимается бровь, видимо, он находится в крайней степени удивления. Что ж, вряд ли он привык видеть своего брата сидящим так близко с кем-то, и… Цзинь Гуаньяо все еще стискивает руку на одежде Лань Сиченя. Он торопливо отпускает. — …считает, что Цзинь Гуаньяо покинул место захоронения, — завершает Лань Ванцзи ровным голосом. С приходом этих двоих в Ханьши становится очень тесно. Лань Ванцзи за счет своей духовной энергии, кажется, занимает гораздо больше места, чем физически возможно. Стоящий за ним Вэй Усянь совсем не похож на несчастного Мо Сюанюя. Его характер переформировал черты лица, осанку — он выглядит почти что самим собой прежним. Пожалуй, Цзинь Гуаньяо лишний в этой семейной сцене. Пришла пора снова натянуть на себя маску гостевого ученика — который да, поцеловался с учителем, но с кем не бывает, глава ордена Лань тоже человек. — Прошу прощения, Цзэу-цзюнь, огромное спасибо за уделенное мне время, не буду мешать, — бормочет он, поднимаясь на ноги и осторожно пробираясь к выходу. Лань Сичень ведь не сможет остановить его, не выдав? Он обещал, что не выдаст. Лань Ванцзи вытягивает руку. Бичэнь не покидает ножен, но вполне успешно ставит преграду между Цзинь Гуаньяо и дверью. Цзинь Гуаньяо нервно сглатывает. Связанные с Бичэнем воспоминания ничуть не лучше тех, что связаны с Шуоюэ. — И нашел себе другое тело, — добавляет Вэй Усянь. Лань Сичень вздыхает, поднимается на ноги, восстанавливает барьер на дверях. Потом аккуратно берет Цзинь Гуаньяо за локоть и отводит в глубину комнаты. То, как он становится между ним и Лань Ванцзи, не ускользает от внимания Цзинь Гуаньяо. — Ты знал, — говорит Лань Ванцзи. — Ты прячешь его, брат. Лань Сичень кивает. Они втроем беседуют в передней части комнаты, в то время как Цзинь Гуаньяо сидит на кровати в позе лотоса. Не то чтобы момент располагал к медитации. — Я не удивлен, — говорит Лань Ванцзи. — Вряд ли кто-то знает меня лучше, чем ты, — мягко отвечает Лань Сичень. — Но я не могу одобрить. — Я позволял тебе принимать твои решения, Ванцзи. Вне зависимости от того, казались они мне решениями или ошибками. — Это не одно и то же. — И в чем разница? Лань Ванцзи молчит, но явно не потому, что ему нечего сказать. Цзинь Гуаньяо и сам мог бы ответить на этот вопрос, вот только с чего бы начать? Вэй Усянь не лгал Лань Ванцзи. Не брал его в заложники. Не угрожал жизни собственного племянника. Ну и так, по мелочи, не приказал изнасиловать до смерти своего отца, не женился на сестре, не допустил убийство собственного сына… — Ванцзи, оценивать мои действия — не твоя ответственность, — говорит Лань Сичень. — Да, — отвечает Лань Ванцзи. — Это твоя ответственность. — Десять человек погибло, когда на гробе были разбиты печати, — сообщает Вэй Усянь. — Еще шестеро погибли до того, как мы вернули Чифэн-цзуна обратно в гроб. После этого… — Эти преступления тоже занесены на счет Цзинь Гуаньяо? — говорит Лань Сичень, и его голос звучит неожиданно остро. — Как и столь многое другое, в чем его обвиняли до и после смерти? — Не все преступления совершаются своими руками, — говорит Лань Ванцзи. — Да, — соглашается Лань Сичень. — Можно, например, не самому вонзить меч, а устроить так, чтобы это сделал кто-то другой. Цзинь Гуаньяо не уверен, что он когда-либо слышал, чтобы Лань Сичень говорил так резко. Лань Ванцзи молчит, но его взгляд как будто немного смягчается. — Проблема в том, — продолжает Вэй Усянь, — что Чифэн-цзуна-то мы в гроб вернули. Но темная энергия там… — В Цинхэ все плохо, брат, — говорит Ванцзи. — Темная энергия продолжает исходить из гроба, — говорит Вэй Усянь. — Я лично пытался наложить печати, но смог только уменьшить поток. И она распространяется. Как зараза. Смешивается с любой доступной энергией и отравляет ее, превращая в темную. Там выжженная земля уже не только на кладбище, ближайшие рисовые поля тоже пострадали. Если так пойдет, людям придется покидать деревни. Ну не фига себе Не Минцзюэ бесится. Похоже, никаких ста лет не хватит, чтобы его успокоить. Впрочем, он и раньше такой был, думает Цзинь Гуаньяо ядовито, умел испортить жизнь окружающим. — Я понял, — говорит Лань Сичень. — Адепты Гусу Лань немедленно последуют в Цинхэ для оказания помощи. — Верховный Заклинатель полагает, что если удастся вернуть душу Цзинь Гуаньяо туда, где она пребывала до сих пор, распространение прекратится, — осторожно говорит Вэй Усянь. О нет, нет, думает Цзинь Гуаньяо. Только не это. Ладони у него становятся мокрыми; внезапно он не может сделать вдох. Он чувствует тупую боль в груди, как будто сердце что-то сдавило. Все, что угодно — только не это. Он не вернется туда. Он сделает все, чтобы туда не вернуться. — Мы что, уже обсуждаем человеческие жертвоприношения? — говорит Лань Сичень холодно. — Мнение Не Хуайсана, не мое, — Вэй Усянь поднимает ладонь в успокаивающем жесте. — Мне трудно поверить, что это единственный способ решения проблемы, который предлагает глава ордена Не. Особенно учитывая свойственную ему изобретательность. — Я просто хочу сказать, что Верховный Заклинатель обладает определенными правами, — терпеливо говорит Вэй Усянь. — И у него тоже могут возникнуть подозрения, где искать Цзинь Гуаньяо. — Верховный Заклинатель может подозревать все, что угодно, — говорит Лань Сичень. — Мы не во времена Вэнь Жоханя, чтобы действовало право сильного. Есть законы, и Глава ордена Не обязан их соблюдать. Орден Гусу Лань пошлет необходимую помощь ордену Цинхэ Не, и этого достаточно. — А он — останется здесь? — На короткое время взгляд Ванцзи фиксируется на Цзинь Гуаньяо. Тот чувствует холод; у них с Лань Ванцзи никогда не было хороших отношений, никакие — это было в лучшем случае, даже когда тайны Цзинь Гуаньяо еще не вышли на поверхность. Иногда Цзинь Гуаньяо казалось, что Лань Ванцзи подсознательно чувствовал, что с ним что-то не так — и это отталкивало его на инстинктивном уровне. А уж после храма Гуаньинь… что такой человек, как Ханьгуан-цзюнь, мог думать о таком человеке, как Цзинь Гуаньяо, в пояснениях не нуждалось. — Что ты собираешься с ним делать? Слушать, как его судьбу обсуждают в его присутствии — как будто он недееспособен или поражен в правах — крайне неприятно. Цзинь Гуаньяо старается сидеть тихо, чтобы не напоминать о себе, но сохранять неподвижность становится труднее с каждой минутой. Принимать «радость» еще не время, однако он уже чувствует, что его кожа стала очень чувствительной, а кости кажутся полыми, будто флейты, на которых кто-то играет заунывную мелодию. Он украдкой трет ладонями колени, наклоняет голову, пытается дышать ровно. — Держать его здесь взаперти? Да, женится на мне, запрет в отдельном доме и будет посещать раз в год, думает Цзинь Гуаньяо со злостью. Это дурные мысли, и он обрывает сам себя. Лань Сичень не заслуживает такого. Он рассказал Цзинь Гуаньяо историю своих отца и матери очень давно, и с тех пор они не поднимали эту тему. Но иногда Цзинь Гуаньяо замечал, как взгляд Лань Сиченя становился задумчивым — далеким — когда они, гуляя, проходили неподалеку от дома, где жила и умерла его мать. Лань Сичень не заслуживает и того, чтобы Лань Ванцзи напоминал ему об этом. Но, конечно, Лань Сичень не нуждается, чтобы Цзинь Гуаньяо защищал его от его собственного брата — скорее уж, он нуждается в защите от Цзинь Гуаньяо. — Я еще не знаю, что мы будем делать, — устало говорит Лань Сичень. Это «мы» заставляет Цзинь Гуаньяо почувствовать себя немного лучше. — Не требуй от меня решения прямо сейчас. — Цзэу-цзюнь, Лань Чжань ничего не требует, — вмешивается Вэй Усянь. — Но я бы не стал рассчитывать на то, что на принятие решения есть большое количество времени. — Я вас услышал, — отвечает Лань Сичень. Некоторое время они молчат. Цзинь Гуаньяо чувствует, как унылая, тупая боль в его костях и мускулах нарастает. Он впивается пальцами в предплечья, скребет кожу, но это не помогает. Ему хочется раскачиваться взад-вперед, он с трудом не позволяет себе этого. — Ты страдал из-за него, — внезапно говорит Лань Ванцзи — и это произнесено с такой силой, что Цзинь Гуаньяо вскидывает голову. — Я помню, Ванцзи. — В голосе Лань Сиченя звучит призрачная усмешка. — Ты снова будешь страдать. Цзинь Гуаньяо не хотелось бы, чтобы эти слова настолько совпадали с тем, что он сам втайне подозревает. Он не выдерживает напряжения. Если он сейчас не проглотит таблетку, он сорвется. — Это мой выбор, — говорит Лань Сичень. Цзинь Гуаньяо достает коробочку из сапога, осторожно откидывает крышку. Он уверен, что у него получается беззвучно — но в тот же момент Вэй Усянь оказывается возле него, и его рука стискивает ладонь Цзинь Гуаньяо, держащую коробочку. — Что случилось? — поворачивается Лань Сичень. Цзинь Гуаньяо пытается высвободиться, но Вэй Усянь держит крепко, выворачивая его руку так, чтобы коробочка появилась на свет. Внезапно Лань Сичень и Лань Ванцзи тоже рядом. Лань Ванцзи выглядит бледнее обычного. — Это яд? Он мог отравить тебя, брат. — Цзэу-цзюнь, — говорит Вэй Усянь с упреком, — я все понимаю. Но вы даже не обыскали его? — О чем ты думал, брат? — говорит Лань Ванцзи. Цзинь Гуаньяо отказывается смотреть на Лань Сиченя. Он и так знает, что увидит в его глазах — разочарование. Желание отстраниться. Понимание, что Цзинь Гуаньяо — в очередной раз — обманул его. — Ты ему еще и гуцинь дал, — с упреком говорит Лань Ванцзи. Цзинь Гуаньяо не выдерживает. — Я ничего не делал с гуцинем! И это не яд. Конечно, они ему не верят — кто бы ожидал обратного. Однако Вэй Усянь открывает коробочку, нюхает. Трет таблетку пальцами и пробует на язык порошок. — Вэй Ин! — возмущается Лань Ванцзи. — Это не яд, — говорит Вэй Усянь. — Я знаю, что это. Когда Вэнь Цинь… переносила мое золотое ядро, она сначала пробовала давать мне всякие обезболивающие, снотворные. Это одно из таких снадобий. Вызывает сильное привыкание, если использовать регулярно — можно сказать, пристрастие. — У Цзинь Гуаньяо пристрастие? Лань Сичень по-прежнему молчит, и это тяжело. Что он, должно быть, думает… Ко всем позорным тайнам Цзинь Гуаньяо теперь добавилась еще и эта. Он чувствует стыд — даже более острый, чем когда ему приходилось признавать некоторые из своих преступлений. — У меня нет пристрастия, — с усилием говорит он. — У этого тела есть. — Господин Цзинь, — говорит Вэй Усянь, — встаньте, я обыщу вас. Конечно, тайник в сапоге не ускользает от его внимания. Все втроем они рассматривают талисманы. Сейчас Лань Сичень повернется к нему и посмотрит с упреком. Хотя разве Цзинь Гуаньяо скрывал, зачем он здесь? Разве у Лань Сиченя были основания думать, что он не сделает всего для достижения своей цели? Но когда братья Лань вдвоем — их праведность множится в разы. Цзинь Гуаньяо снова чувствует, что он один против всех. Так уже было — в храме. Только теперь у него не осталось никаких трюков в рукаве. И просить на коленях он в этот раз не собирается — в основном, потому что знает, что это бесполезно. — Для чего это? — спрашивает Вэй Усянь. — Куда господин Цзинь пытался проникнуть? — В потайную комнату библиотеки, — говорит Лань Сичень. — Но это не почерк Цзинь Гуаньяо. Вэй Усянь сосредоточенно смотрит на талисманы, его глаза сужены. Он поглаживает подбородок. — Мне кажется, я где-то видел этот почерк. О! — Он поднимает палец вверх и поворачивается к Лань Ванцзи. — Город И. Как некстати, что по памяти и сообразительности Вэй Усянь практически может сравниться с Цзинь Гуаньяо. Лань Ванцзи качает головой. — Сюэ Ян мертв. Они хорошо понимают друг друга. — Никто не видел его мертвым, — говорит Вэй Усянь. — Впрочем, кое-кого тут даже мертвым видели — что не мешает ему присутствовать. — Сюэ Ян? — говорит Лань Сичень с отвращением, поворачивается к Цзинь Гуаньяо. — Это Сюэ Ян послал тебя найти свиток? Да, именно такой реакции Цзинь Гуаньяо и ожидал. — Цзэу-цзюнь знает, какой свиток? — спрашивает Вэй Усянь. — Не знаю. Он не сказал. — И ты не мог выяснить, брат? — Например, как? Допросить его с пристрастием, Ванцзи? — Эй, эй, не надо ссориться! — Вэй Усянь застывает, словно прислушиваясь к своим мыслям. — Все, что мне удалось понять о Сюэ Яне — у него была одна цель. — Но душа Сяо Синченя свободна. — Но можем ли мы быть уверены, что нет способа вернуть ее? Цзэу-цзюнь знает что-нибудь об описаниях ритуалов восстановления души среди запретных книг? Лань Сичень качает головой. — По-моему, нам надо пойти и поискать, — говорит Вэй Усянь. — Если этот ритуал там есть. Братья Лань кивают. Прямо удивительное взаимопонимание. Потом Лань Сичень поворачивается к Цзинь Гуаньяо. — Извини, — говорит он, — это ненадолго. И Цзинь Гуаньяо обреченно видит, как Лань Сичень снова складывает два пальца в запечатывающим жесте. Он не падает — Лань Сичень поддерживает его, позволяя мягко опуститься на колени. Они уходят, оставив его застывшим, беспомощным. Щеки у него горят от унижения. * * * Их нет очень долго. Так долго, что его время принять «радость» давно прошло. Но даже если бы он смог пошевелиться — коробочка все равно осталась у Вэй Усяня. Однако вынужденная неподвижность означает, что Цзинь Гуаньяо не может встать, походить по комнате, растереть ноющие мускулы — эти навязчивые движения не облегчили бы его состояние, но без них оказывается еще хуже. Цзинь Гуаньяо пытается считать свое дыхание, но сбивается сперва на втором десятке, а потом и вовсе не доходит дальше четырех-пяти. Его бросает то в жар, то в холод, его лицо мокрое от пота, и он даже не может поднять руку, чтобы отвести со лба липнущие пряди. Пламя свечей, кажется, пульсирует, то приближаясь, то удаляясь. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Если ему так плохо уже сейчас, что будет дальше, когда он решит завязать окончательно? Хотя кто сказал, что он не в завязке? Таблеток ведь у него больше нет. Но он не готов… Он собирался, знал, что все равно придется это сделать, но думал, что еще есть время. Что ж, придется быстро привыкнуть к мысли, что момент наступил. И так хреново ему будет очень долго. И даже хуже. Наконец, дверь распахивается. Впрочем, для Цзинь Гуаньяо ничего не меняется. Он по-прежнему на коленях, скованный заклинанием. Наверное, он выглядит позорно — трясущийся, мокрый от пота, не в силах сдержать слишком громкого, рваного дыхания. — Этот ритуал отвратителен, — доносится до него голос Лань Ванцзи. — Да, — говорит Вэй Усянь. — Я ожидал что-то чрезвычайно нехорошее, но это… Интересно, что там за идею присмотрел себе Сюэ Ян, думает Цзинь Гуаньяо. Требующую жизней двух-трех тысяч младенцев? Не то чтобы Сюэ Яна это остановило. — Нам необходимо его уничтожить, — говорит Вэй Усянь. — Я знаю, что мы должны беречь содержимое библиотеки, Цзэу-цзюнь, но если когда-нибудь этот свиток попадет в дурные руки… — Я согласен, — говорит Лань Сичень. Вэй Усянь кладет свиток на металлический поднос, пальцами кидает в него огонек. Деревянные отвесы свитка охватывает пламя. Цзинь Гуаньяо прокусывает губу до крови. Время действия заклинания подходит к концу, поэтому он находит силы на одно движение. Он хватает пылающий свиток, обжигая пальцы, и бросает на него взгляд — за мгновение до того, как тот вспыхивает и рассыпается на тлеющие хлопья. Цзинь Гуаньяо не успевает прочитать. Он использует тот отдел своей памяти, который словно фиксирует картинку. Потом, позже, он сможет вызвать ее в памяти, и воссоздать, линия за линией. Это тяжело — он практически никогда не использовал этот вид памяти, только один или два раза в Безночном городе. Удар энергии отбрасывает его через всю комнату так, что он врезается в стену. — Лань Чжань! — слышит он возглас Вэй Усяня. — Ванцзи, нет, — говорит Лань Сичень. Его фигура вырастает перед Цзинь Гуаньяо, загораживая его от Лань Ванцзи. Небеса, какой же я идиот, думает Цзинь Гуаньяо. Зачем я это сделал? Он сам не знает. Потому что это был последний шанс сделать то, что он обещал Сюэ Яну? Или потому что он чувствовал себя униженным — что его оставили стоять вот так, на коленях, как куклу? Потому что ему не оставили выбора ни в чем — и он воспользовался случаем, чтобы хоть так вернуть контроль над ситуацией? Или Цзинь Гуаньяо просто не любит проигрывать? — Сколько раз ты еще дашь ему обмануть себя, брат? — говорит Лань Ванцзи ледяным тоном. Лань Сичень по-прежнему стоит между ним и Цзинь Гуаньяо. Он ничего не отвечает. — Этот человек — болезнь. — Он видел ритуал, — замечает Вэй Усянь. — Мы все видели, — говорит Лань Сичень. — Но только у одного из нас тут знаменитая память. — Когда Лань Сичень поворачивается к нему, Вэй Усянь машет рукой, смеется. — Я ни на что не намекаю, не надо на меня так смотреть. — Он передаст Сюэ Яну, — говорит Лань Ванцзи. — Если мы разберемся с Сюэ Яном, ему некому будет передавать, — говорит Вэй Усянь. — Нам по-любому надо это сделать. Сюэ Ян не должен жить. Господин Цзинь, — он поворачивается к Цзинь Гуаньяо, — когда и где вы встречаетесь с Сюэ Яном? Цзинь Гуаньяо молчит. Ребра там, где его приложило об стену, кажутся сдавленными. Он старается дышать очень осторожно. Вэй Усянь достает коробочку, демонстративно пересчитывает таблетки. Там и считать-то почти нечего. — Через два дня, да? Он дал вам ровно столько, чтобы хватило до вашей встречи? Цзинь Гуаньяо продолжает молчать. Вдох-выдох, вдох-выдох. — Господин Цзинь, — говорит Вэй Усянь, — если честно, то мне наплевать на вашу судьбу. Но мне не хочется, чтобы мой муж ссорился со своим братом из-за вас. И когда мы покончим с Сюэ Яном, у вас будет больше возможностей для маневра. Не упустите свой шанс. Как же можно упустить такую возможность — побыть наживкой для Сюэ Яна. Неужели Цзинь Гуаньяо откажется — ведь он готов на все ради спасения своей жизни. И уж конечно он пожертвует своим сообщником — ведь у таких, как Цзинь Гуаньяо, таких, как Сюэ Ян — не бывает друзей. Он садится, устало опираясь о стену. — Ванцзи, — говорит Лань Сичень, — Усянь-сюн. Раз у нас еще два дня — давайте отложим это до завтра. Сегодня мы все равно ничего не решим. — Нечего решать, — говорит Лань Ванцзи. — Он скажет. А если нет… — Завтра, — повторяет Лань Сичень. — Я жду вас завтра. Это звучит достаточно настойчиво, чтобы Лань Ванцзи кивнул. — Брат, его нужно поместить под охрану, — добавляет он. — Он останется здесь, — мягко говорит Лань Сичень. — Он сбежит. — Не сбежит, — говорит Вэй Усянь. Он подходит, берет Цзинь Гуаньяо за руку. Его палец рисует на внутренней стороне запястья красные линии. — Два дня продержится. Если попытаетесь выйти из комнаты или убрать печать, — говорит он, глядя Цзинь Гуаньяо прямо в глаза, — потеряете руку. Впрочем, вам ведь не впервой. Несмотря на смысл слов, это не звучит грубо. Лань Ванцзи выглядит так, словно находит эти меры совершенно неудовлетворительными. Цзинь Гуаньяо видит, как Вэй Усянь встречается с ним глазами — словно спорит. Потом Лань Ванцзи поворачивается и идет к дверям. Вэй Усянь следует за ним. — Усянь-сюн, пожалуйста, можно его таблетки? — внезапно окликает Лань Сичень. Вэй Усянь пожимает плечами, потом отдает коробочку, и они выходят. Цзинь Гуаньяо ненавидит себя за то, каким жадным взглядом смотрит на коробочку в тонких пальцах Лань Сиченя, как его трясет. Еще немного, и он начнет просить отдать ее ему. А ведь всего несколько часов прошло с того времени, как он должен был принять таблетку. Что с ним будет, когда пройдут сутки, двое? И что Лань Сичень собирается делать? Ужасная мысль пронзает Цзинь Гуаньяо: что если он использует таблетки, чтобы наказать его — за его поступок со свитком? Но в следующий момент Лань Сичень опускается перед ним на колени — протягивает ему коробочку. Цзинь Гуаньяо рад схватить ее, но пальцы у него ходят ходуном. Лань Сичень сам открывает ее, достает таблетку, подносит к его рту. Медленно, но с каждым ударом сердца все больше — боль отступает. Цзинь Гуаньяо кажется, будто он превратился в тряпичную куклу, его конечности не слушаются. Он обмякает возле стены, закрывает глаза. Только некоторое время спустя он сознает, что Лань Сичень проводит пальцами по его волосам, убирая влажные пряди с лица. Облегчение от того, что он больше не испытывает боли — и доброта этого жеста — это слишком. Цзинь Гуаньяо подавляет судорожный всхлип; под веками у него горячо и влажно, но он старается изо всех сил, чтобы не дать слезам пролиться. Слезы хороши как оружие. Сейчас ему не нужно показывать себя жалким — он уже предельно жалок. — Почему? — говорит он, не открывая глаз. Лань Сичень убирает руку от его лица, но Цзинь Гуаньяо не успевает почувствовать одиночества и холода. Потому что Лань Сичень садится рядом с ним возле стены. — Нужно объяснять? — спрашивает он. Наверное, нет. — Все равно только одна осталась, — говорит Цзинь Гуаньяо. Ему придется через это пройти — до конца; пускай не сегодня. — Мы пересечем этот мост, когда наступит время, — говорит Лань Сичень. Он берет руки Цзинь Гуаньяо в свои, начинает вливать энергию, чтобы вылечить обожженные пальцы. Ему снова хочется спросить — как ты можешь? После всего, что я сегодня натворил, после всего, что ты сегодня обо мне узнал. Но на самом деле — не хочется. Хочется просто принять то, что дает ему Лань Сичень. — Я не знаю, зачем я это сделал, — признается он, именно потому, что Лань Сичень не спрашивает. Лань Сичень не говорит, что понимает — да и как понять, если Цзинь Гуаньяо сам не понимает себя. Золотое блаженство наркотика растекается по его телу, а Лань Сичень рядом теплый и надежный. Цзинь Гуаньяо так устал. Он кладет голову на плечо Лань Сиченя, и тот позволяет ему. Кажется, энергия больше не поступает из рук Лань Сиченя, но он продолжает держать пальцы Цзинь Гуаньяо в своих. Он почти засыпает, когда Лань Сичень встает, поднимает его на ноги. — Идем, ляжешь, — говорит он. — Можно, я с тобой лягу? — спрашивает он. Раз уж Лань Сичень так снисходителен к нему, а Цзинь Гуаньяо все равно из тех, кому дашь мизинчик — всю руку отхватит. — Просто я один плохо сплю. — Что мне с тобой делать, — говорит Лань Сичень. А может быть, это было: что ты со мной делаешь… — но Цзинь Гуаньяо чувствует, что они оба ложатся на одну кровать. Ровное дыхание Лань Сиченя успокаивает; он засыпает. * * * На протяжении ночи Цзинь Гуаньяо перемещается все ближе и ближе, пока его голова не оказывается на плече Лань Сиченя, его колено на ногах Лань Сиченя, а его рука вцепляется в ткань одежды. Сперва Лань Сичень осторожно пытается отодвинуться, но Цзинь Гуаньяо издает тихий жалобный звук, его веки начинают дрожать, и Лань Сичень сдается. Цзинь Гуаньяо нужны эти несколько часов сна — учитывая весь мучительно тяжелый вчерашний вечер и неясное будущее, что их ждет. Когда Цзинь Гуаньяо неудобно ерзает, одновременно пытаясь притиснуться ближе и не свалиться головой с его плеча, Лань Сичень обнимает его. Сам он все равно не спит. Слишком много всего на уме. Сюэ Ян в непосредственной близости от Облачных Глубин, с планами добыть что-то из здешней библиотеки — это очень, очень плохо. Лань Сичень думал, надеялся, что человек, освободивший душу Цзинь Гуаньяо — какой-то неизвестный темный заклинатель, прыгнувший выше головы. Однако Сюэ Ян — это человек, не моргнув глазом уничтоживший целый клан за одну ночь. А то, что он делал в городе И — Ванцзи и Вэй Усянь рассказывали — Лань Сичень знает достаточно, чтобы понимать: этот человек зло. Но не Цзинь Гуаньяо виноват в том, что Сюэ Ян на пороге Облачных Глубин. Напротив, если бы Сюэ Ян не заслал Цзинь Гуаньяо — кто знает, какие шаги он бы уже предпринял, чтобы добыть свиток. И теперь, когда свиток уничтожен — чем это может обернуться, учитывая мстительность Сюэ Яна? Лань Сичень смотрит на растрепанную голову Цзинь Гуаньяо со смешанным ощущением гнева и нежности. Благодаря Сюэ Яну Цзинь Гуаньяо жив и свободен. Сюэ Ян сделал то, что Лань Сичень не смог, не посмел. Благодаря Сюэ Яну Лань Сичень сейчас может держать Цзинь Гуаньяо в объятиях. Но все равно выход только один: Сюэ Ян должен умереть. И Цзинь Гуаньяо должен помочь в этом. Он осторожно убирает прядь волос, которая попала между полуоткрытых губ Цзинь Гуаньяо. Этой ночью он видел Цзинь Гуаньяо в таком ужасном состоянии — что только в храме Гуаньинь было хуже. Ему было настолько явно плохо, что Лань Сичень не мог найти в себе силы, чтобы ругать или упрекать его за его безумный, беспечный поступок. Ему слишком тяжело смотреть, как Цзинь Гуаньяо страдает — он никогда больше не хочет этого видеть. Плюс к проблеме с Сюэ Яном, им надо понять, как можно избавить Цзинь Гуаньяо от зависимости. Лань Сичень никогда не сталкивался с такой проблемой, он мало знает по этой теме — только то, что это очень непростой процесс. Снадобья, которые можно использовать, чтобы снять боль, либо недостаточно действенны, либо столь же сильно вызывают привыкание. Но Лань Сичень постарается найти способ. Обычное время подъема в Облачных Глубинах прошло, но Цзинь Гуаньяо все еще спит. Лань Сичень знает, что он плохо спал все предыдущие ночи, поэтому не двигается. И, если быть честным, Лань Сичень и не хочет двигаться — хочет сохранять этот краткий промежуток покоя столько, сколько возможно. Пусть даже это затишье перед бурей. Когда Цзинь Гуаньяо делает короткий вдох и замирает, Лань Сичень понимает, что он проснулся. Наверное, осознает, в какой он позе — возможно, пытается понять, спит ли Лань Сичень. Цзинь Гуаньяо лежит очень тихо, будто и не просыпался — если бы Лань Сичень не провел всю ночь, слушая его дыхание, он вполне мог бы обмануться. Лань Сичень поднимает руку, осторожно касается растрепанных прядей. Цзинь Гуаньяо не отшатывается. Кажется, наоборот, он притискивается еще ближе, словно пытается слить их тела в одно целое. Его глаза по-прежнему закрыты. Лань Сичень проводит кончиками пальцев по его щеке. Когда Цзинь Гуаньяо поворачивается, это неожиданно. Его глаза такие черные, Лань Сичень каждый раз поражается, как они вспыхивают на его бледном лице. Он смотрит вверх, опираясь подбородком на ладонь, которую положил на грудь Лань Сиченя. — Ты не сердишься на меня? — спрашивает он. — Сержусь, — честно отвечает Лань Сичень. Его пальцы по-прежнему завороженно касаются лица Цзинь Гуаньяо — его скул, его бровей, его губ. Лань Сиченю вдруг становится жарко, когда он вспоминает их вчерашний поцелуй. — Но я не думаю, что твой поступок что-то меняет. В любом случае у нас нет вариантов. — Да, — Цзинь Гуаньяо кивает. Он все еще смотрит в лицо Лань Сиченя этим открытым со сна взглядом, хотя его губы и сжимаются в белую линию. — Я встречусь с Сюэ Яном. — Нет! — Лань Сичень не это имел в виду. — Тебе только нужно сказать, когда и где вы запланировали встретиться. — Ты же понимаешь, что Сюэ Ян не появится, если меня там не будет, — говорит Цзинь Гуаньяо. Это имеет смысл; но совсем не помогает Лань Сиченю справиться с паническими мыслями. Слишком многое может пойти не так. Сюэ Ян слишком опасен. Лань Сичень, Ванцзи, Вэй Усянь могут за себя постоять, но Цзинь Гуаньяо с его минимумом духовных сил будет полностью уязвим. — Нам пора вставать? — спрашивает Цзинь Гуаньяо — хотя по-прежнему не двигается. — Ханьгуан-цзюнь и господин Вэй сейчас придут? Лань Сиченя не устраивает эта попытка сменить тему. Но в чем-то Цзинь Гуаньяо прав — конкретные планы лучше строить вместе с этими двумя. — Да, встаем, — соглашается он, тоже не двигаясь. — Ты не хочешь меня поцеловать? — спрашивает Цзинь Гуаньяо. Лань Сичень наклоняет голову и целует его в лоб. — Вообще-то, Цзэу-цзюнь, я имел в виду нечто другое. — Нам действительно надо вставать, — вздыхает Лань Сичень. Когда Ванцзи и Вэй Усянь приходят, Цзинь Гуаньяо повторяет сказанное: — Я встречусь с Сюэ Яном. — Когда и где? — спрашивает Вэй Усянь. — Завтра в семь вечера, в лесу. Я покажу место. — Отлично! — Но я не могу гарантировать, что Сюэ Ян даст себя убить. — Это, господин Цзинь, не ваша забота. Думаю, втроем мы с ним как-нибудь справимся. — Вдвоем, — говорит Ванцзи. Вэй Усянь возмущенно смотрит на него. — Мы. С тобой, — поясняет он. Лань Сичень чувствует себя уязвленным, Вэй Усянь тоже удивлен. — Но Цзэу-цзюнь разве… — Брат, — говорит Ванцзи, — ты не владеешь собой. Это риск. Все уже и так риск, хочется закричать Лань Сиченю. Он не хочет, чтобы Ванцзи пересекался с Сюэ Яном. Он не хочет, чтобы Цзинь Гуаньяо пересекался с Сюэ Яном. И Ванцзи ожидает, что Лань Сиченя даже не будет там, чтобы повлиять на ситуацию? — Да, я согласен с Ханьгуан-цзюнем, — говорит Цзинь Гуаньяо. Взгляд Ванцзи явственно выражает: твоего мнения никто не спрашивал. — Более того, это мое условие. Его голос звучит холодно, но взгляд, с которым он оборачивается к Лань Сиченю, необыкновенно мягкий. — Без проблем, — говорит Вэй Усянь. — Брат, — терпеливо повторяет Ванцзи. То, какой гнев и смятение у него вызывает их требование, лучше всего показывают Лань Сиченю, что они правы. Если даже сейчас он едва способен контролировать себя — будет ли он способен сохранить хладнокровие в самой ситуации? Он не может ставить под угрозу жизнь ни одного из них. — Хорошо, — говорит он. Когда они остаются одни, Цзинь Гуаньяо стоит у окна. Дневной свет пробивается сквозь барьер, но нельзя ни выглянуть, ни увидеть что-то внутри. Цзинь Гуаньяо кажется таким спокойным. Лань Сичень не выдерживает. Мысль, которая смутно преследовала его все время, беспокоила снова и снова, пока он не нашел ей четкое выражение, требует выхода. Хотя ему так хотелось бы поверить, что дело просто в его мнительности. — Я не верю, что ты собираешься предать Сюэ Яна, — говорит он. Цзинь Гуаньяо поворачивается, вопросительно поднимая бровь. — О? Но разве я уже не предавал раньше? Нашего брата Не Минцзюэ, который доверял мне и которого я подло убил под видом лечения? А до него — Вэнь Жоханя, который считал меня достаточно надежным, чтобы поворачиваться ко мне спиной — и в спину я его и ударил? Все это так — но Лань Сичень одновременно твердо знает, что это другое. — Разве ты удивлен, Лань Сичень? — говорит Цзинь Гуаньяо. — Это то, что я делаю. Это то, что я есть. — Ты не убил Сы-сы, — говорит он. — Вэй Усянь видел ее в Сопереживании, в храме. Ванцзи рассказал мне. Потому что она была добра к тебе и твоей матери. На мгновение Цзинь Гуаньяо выглядит потерянным. Словно он не мог и предположить, что эта его тайна выйдет на свет. Несколько мгновений он кусает губы, не в силах овладеть собой. — Ты говорил правду, когда сказал, что долг благодарности для тебя не пустой звук, — продолжает Лань Сичень. — Я думаю, у тебя есть какой-то план. Это все объясняет — то, как вчера Цзинь Гуаньяо упрямо молчал в ответ на вопросы — и как сегодня легко согласился сделать то, что от него требовали. В какой-то момент — возможно, в те несколько мгновений после пробуждения, когда он затих в объятиях Лань Сиченя — в его голове сложился план. Неужели нельзя без этого? Все и так уже очень сложно — а Цзинь Гуаньяо решает играть в свою игру? Лань Сичень ждет, что тот начнет опровергать, утверждать, что ничего не планирует — и заранее испытывает раздражение против него за его ложь. Цзинь Гуаньяо молчит. — Значит, план есть, — кивает Лань Сичень. — Я не позволю тебе причинить вред моему брату и Вэй Усяню. Он чувствует отчаяние, произнося эти слова. Почему после того, как они были так близки — когда, казалось, они уже смогли дотянуться друг до друга — через всю боль, через все непонимание — почему они опять по разные стороны? Цзинь Гуаньяо готов выбрать Сюэ Яна — а не Лань Сиченя? Но ведь и Лань Сичень когда-то выбрал — не его. — Если я поклянусь, что не планирую ничего, что может причинить им вред — ты поверишь мне? — говорит Цзинь Гуаньяо. Его голос звучит так искренне — но Лань Сичень с грустью понимает, что не может поверить. Хочет — пожалуй, даже верит — но не может себе позволить. Потому что Цзинь Гуаньяо столько раз казался бесконечно искреннем раньше — и лгал, и Лань Сичень снова верил — и он снова лгал. Эта мысль наполняет его ужасом. Как можно так сильно… любить человека — и не верить ему? Разве можно не верить — и любить все равно? Оказывается, можно. Что ж, по крайней мере, себя Лань Сичень обманывать перестал. То, что он чувствует к Цзинь Гуаньяо — никакая не дружба, никакая не братская привязанность. Лань Сиченю нужно было почти двадцать лет знать его, убить его, потерять на пять лет, обрести его снова — чтобы он смог признаться себе в этом. Он любит Цзинь Гуаньяо. Только это ничего не меняет, потому что все может пойти прахом из-за того, что Цзинь Гуаньяо собирается сделать. — Я знаю, что ты никогда не простишь меня, если твой брат пострадает, — говорит Цзинь Гуаньяо. — И ты никогда не простишь себя, если твой брат пострадает из-за меня. Я не мог тебя убить даже тогда, в храме. Неужели ты думаешь, я сделаю с тобой то, что для тебя хуже смерти? В его словах Лань Сичень вдруг слышит эхо того самого чувства, в котором он только что признался себе. Возможно ли это? Но как иначе? Все эти годы, когда Цзинь Гуаньяо относился к Лань Сиченю так, словно тот был бесценен в его глазах. Словно каждая встреча с Лань Сиченем освещает его жизнь. Словно нет ничего, что он не готов отдать для Лань Сиченя. Мэн Яо рисковал собой, пряча его от Вэней. Мэн Яо отправился в Безночный город, чтобы помочь Четырем Великим Кланам одержать победу. Цзинь Гуаньяо каким-то образом добился от своего отца — когда его собственное положение в ордене еще было весьма шатким — чтобы Ланьлин Цзинь ссудил денег на восстановление Облачных Глубин. Тогда в храме, Цзинь Гуаньяо обвинил Лань Сиченя в неблагодарности. Но сам он делал это все не ради благодарности. Он делал это, потому что хотел — хотел делать ради Лань Сиченя все, что может. Наверное, Цзинь Гуаньяо осознал правду намного, намного раньше Лань Сиченя. Цзинь Гуаньяо любит Лань Сиченя. Любил до того, как Лань Сичень убил его. И любит сейчас. Лань Сичень сам не понимает, как оказывается возле Цзинь Гуаньяо, обнимает его. Прижимая его к себе, Лань Сичень умоляет: — Я боюсь за Ванцзи. Я боюсь за тебя. Я не хочу рисковать. Ты останешься в Облачных Глубинах. Мы бросим все силы на поиски Сюэ Яна. — Он просто ускользнет. — Цзинь Гуаньяо обвивает его руками, его лоб утыкается в плечо Лань Сиченя. — А потом он вернется, когда все устанут ждать и потеряют бдительность. Как ты будешь себя чувствовать, если он похитит кого-то из учеников? Пришлет тебе пару его пальцев, с обещанием прислать голову, если не получит свиток? От одной мысли Лань Сиченя тошнит. — Поверь мне, — говорит Цзинь Гуаньяо; его лицо прижато к ключице Лань Сиченя, его дыхание горячее даже сквозь ткань одежды. — Поверь мне один, последний раз. Я сделаю все, чтобы Облачные Глубины были в безопасности от Сюэ Яна. — Ты… — Внезапная мысль пронзает его, и его пальцы судорожно сжимаются. Цзинь Гуаньяо понимает его без продолжения. — Нет, — смеется он, — моя жизнь все еще представляет для меня самую большую ценность. Добровольно отказываться от нее я не собираюсь. Лань Сичень не хочет ему верить. Нет, он не хочет, чтобы Цзинь Гуаньяо следовал своему плану, потому что он знает — из такой ситуации не может быть выхода без потерь. Слепо шагнуть в пропасть — вот, что от него требует Цзинь Гуаньяо. Обещая только, что нога Лань Сиченя найдет там тоненький мост. Нет, он не может этого. Но кто помешает ему протянуть свой собственный мост? Цзинь Гуаньяо привык играть, привык строить планы. Лань Сиченю далеко до его уровня. Но он слишком многое может потерять. Ему придется справиться. — Хорошо, — говорит он. — Я верю тебе. Цзинь Гуаньяо вскидывает голову. Его черные глаза сияют. Он радостно улыбается, запрокидывает руки за голову Лань Сиченя, приподнимается, чтобы соединить их рты. После поцелуя Лань Сиченю кажется, будто его губы горят, кожа на них такая тонкая, что кровь пульсирует под самой поверхностью. Губы Цзинь Гуаньяо тоже яркие и нежные, припухшие, исцелованные. Это я сделал, с удивлением и восторгом думает Лань Сичень. — А ты можешь поставить какой-нибудь знак на барьере? — со смешком спрашивает Цзинь Гуаньяо. — Чтобы твой брат и его муж занялись своими делами и не вваливались сюда? — Думаю, они и так уже заняты своими делами, — говорит Лань Сичень. Его сердце бьется так сильно. Он знает, что сейчас произойдет. Он так хотел этого. Он не готов. Он боится. Он осторожно распутывает ленту, стягивающую волосы Цзинь Гуаньяо. То, как тот чуть водит головой, словно устремляясь за движениями руки, пронзает Лань Сиченя возбуждением. Когда лента снята, Цзинь Гуаньяо встряхивает головой. Волосы у него довольно короткие, именно поэтому он носит пучок, а не хвост или полуузел — и такие легкие, что торчат вокруг его головы в беспорядке. Он похож на цветок на тонком стебле. Лань Сичень снова целует его, держа его лицо в ладонях. Цзинь Гуаньяо берет его за руку, ведет к кровати. Лань Сичень чувствует головокружение. Он в панике, что сделает что-то не то, разочарует Цзинь Гуаньяо каким-нибудь ужасным образом. Цзинь Гуаньяо смотрит на него, распуская завязки. Всего несколько движений, и его одежда падает на пол. Он стоит, обнаженный, перед Лань Сиченем. Он худой и тонкий. Его ребра просвечивают под кожей. Его соски такие же яркие, как его губы. Его член полунапряжен. На его теле почти нет волос, даже в паху они пострижены очень коротко, а может быть, были сбриты и едва отросли. На левом бедре у него татуировка бабочки. Цзинь Гуаньяо кидает туда взгляд и внезапно краснеет. — Я должен тебе что-то сказать, — говорит он. Его эрекция исчезает. — Этот человек… в общем, он был проституткой. Я не знаю, сколько мужчин прошло через это тело. Тысячи, скорее всего. Я… он… у меня нет никаких болезней — не знаю, просто повезло — или Сюэ Ян позаботился. Но я подумал, ты должен знать. Мне жаль, что я не могу предложить тебе ничего… чище. Лань Сичень испытывает грусть. Присутствие этого, умершего, человека на мгновение так ощутимо рядом с ними. Он заслуживает того, чтобы его имя знали, думает Лань Сичень, чтобы в его память зажгли благовония или сожгли бумажные деньги. Но сейчас перед ним — Цзинь Гуаньяо. — Ты чист для меня, — говорит он и начинает снимать одежду. Его щеки пылают от смущения, он толком не знает, как справляется с завязками. Цзинь Гуаньяо приоткрывает рот, взгляд у него жадный, немного шальной. Он глубоко втягивает воздух, когда Лань Сичень остается перед ним без одежды. — Небеса, — произносит Цзинь Гуаньяо слабым, смеющимся голосом. У него снова стоит, и еще как. Его рука почти нерешительно касается бедра Лань Сиченя, скользит по животу к дорожке волос, ведущей к паху. Лань Сичень замирает. Даже это прикосновение кажется почти чрезмерным, так сильно он возбужден. Цзинь Гуаньяо делает шаг к нему, прижимается всем телом. Это потрясающее ощущение — словно Лань Сичень чувствует его всего — всем собой. Цзинь Гуаньяо забрасывает ногу вокруг его бедра, теперь их члены вместе зажаты между их телами. Он обнимает Лань Сиченя за шею, вцепляется ему в волосы, откидывает голову. Лань Сичень целует его горло. Но он хочет больше, он хочет другого. Берет Цзинь Гуаньяо за талию, осторожно опрокидывает его на кровать. Теперь он весь в распоряжении Лань Сиченя, и тот покрывает его тело поцелуями — ямку между ключицами, сперва один сосок, потом второй, проводит кончиком языка по грудине, спускается ниже. Когда его рот накрывает член Цзинь Гуаньяо, тот дергается, втягивает воздух сквозь зубы. Его руки стискивают плечи Лань Сиченя. — Не надо, — говорит он, — ты не должен. — Но я хочу, — он облизывает губы. — Я представлял это. Можно? — Еще бы, — говорит Цзинь Гуаньяо полуобморочно. Реальность не очень похожа на воображение, особенно когда Лань Сичень начинает давиться, не рассчитав свои силы. Цзинь Гуаньяо коротко, громко дышит, движения его бедер почти судорожные, словно он то ли старается не толкнуться дальше, чем Лань Сичень готов принять, то ли пытается уклониться. Лань Сичень поднимает голову. — Плохо получается, да? Щеки у Цзинь Гуаньяо горят. Его глаза выглядят дикими, его губы алеют. — Очень хорошо, — говорит он почти бездыханно. — Если можно, используй немного больше слюны. Подожди! — Он садится. — Сними ленту, пожалуйста. Лань Сичень послушно снимает, кладет на столик рядом с кроватью. Цзинь Гуаньяо тянется, открывает его заколку. Волосы Лань Сиченя падают, не сдерживаемые более ничем. То, как на него смотрит Цзинь Гуаньяо, заставляет его задрожать. Пальцы Цзинь Гуаньяо вплетаются в его волосы, когда Лань Сичень снова наклоняется к его члену. О, правильно, больше слюны. То, как Цзинь Гуаньяо дышит — громко, почти всхлипывая, как дрожат его мускулы, словно изо всех сил он пытается сохранить неподвижность — все это пьянит. — Я сейчас кончу, — маленьким голосом говорит Цзинь Гуаньяо и как будто пытается оттолкнуть Лань Сиченя, но тот не поддается — а потом его рот заливает горячая, соленая жидкость. Он немного шокирован, и немного кашляет, но когда осознание, что произошло, доходит до него, он чувствует себя необыкновенно гордым. Цзинь Гуаньяо все еще дышит слишком часто, но притягивает Лань Сиченя ближе, целует. Мысль о том, что он чувствует свою сперму на языке Лань Сиченя, ужасно непристойная — и в то же время приводит Лань Сиченя в такое возбуждение, что он вздрагивает. Цзинь Гуаньяо улыбается, но глаза его плывут, его ресницы мокрые. Он целует Лань Сиченя в нос, брови, веки. — Какой же ты, — говорит он, — Лань Сичень. Лань Сичень так возбужден — думал, что может кончить еще когда член Цзинь Гуаньяо был у него во рту — кончил бы, если бы хоть дотронулся до себя. Он видит, как уголок рта Цзинь Гуаньяо поднимается в дерзкой усмешке — словно тот ясно читает его мысли. Цзинь Гуаньяо медленно, демонстративно облизывает ладонь — взгляд Лань Сиченя теряет фокус. Прикосновение тонких, горячих пальцев к его члену — как ожог. Цзинь Гуаньяо решительно сжимает ладонь, скользит вниз и снова вверх, и Лань Сичень прогибается от наслаждения. И когда Цзинь Гуаньяо ныряет головой вниз, и кончик его языка скользит по головке — этого достаточно. Цзинь Гуаньяо плотно обнимает ртом его член, принимая все до капли. Они так и остаются, Лань Сичень откинувшись назад, и Цзинь Гуаньяо головой на его бедре. Лань Сичень перебирает его волосы. Он чувствует горячее дыхание Цзинь Гуаньяо на своей коже, потом прикосновение губ. Лань Сиченю кажется, что он мог бы лежать так вечно. — Я хочу есть, — говорит Цзинь Гуаньяо. — У нас же остались запасы? А потом мы можем продолжить. Ты ведь не только это себе представлял? * * * К вечеру следующего дня они охватывают большую часть из того, что Лань Сичень видел в своем воображении — и кое-что из того, о чем он даже представления не имел. Он знает, что Цзинь Гуаньяо делает: всеми силами отвлекает его от мыслей, от вопросов. И в самом деле, очень сложно сосредоточиться, когда пальцы Цзинь Гуаньяо внутри него касаются определенного места, и это заставляет Лань Сиченя комкать простыню и развратно двигать бедрами. Когда Цзинь Гуаньяо под ним часто дышит, смотрит пьяным, счастливым взглядом, и стискивает его коленями, словно пытаясь заставить Лань Сиченя проникнуть в него еще глубже… Когда Цзинь Гуаньяо лежит на животе, а язык Лань Сиченя проникает между его ягодиц, звук, который Цзинь Гуаньяо издает, такой жалобный и милый, словно мяуканье кошки… Тогда даже то, что должно произойти через несколько часов, кажется смутным и неважным. Но когда Цзинь Гуаньяо все же затихает в его объятиях, отключается на некоторое время, Лань Сичень гладит его волосы и думает: пожалуйста, не рискуй. У нас может быть еще много таких ночей. Сделай так, чтобы они были, прошу тебя. Когда приходят его брат и Вэй Усянь — похоже, Ванцзи ничего не замечает или не снисходит до реакции, но Вэй Усянь оглядывает их… почти одобрительно. Хотя они тщательно постарались привести себя в порядок, но рот Цзинь Гуаньяо как алый смятый цветок, его глаза сияют. Лань Сичень прислушивается к себе — он все еще помнит, как Цзинь Гуаньяо входил в него сзади, намотав его волосы на руку, и это было так восхитительно бесстыдно, что Лань Сичень кончил, едва дотронувшись до своего члена. Он стоит рядом с Ванцзи и смотрит, как Цзинь Гуаньяо о чем-то беседует с Вэй Усянем. Очевидно, они проговаривают детали плана, но со стороны эта картина выглядит так мирно — они оба кажутся заинтересованными, кивают, в чем-то соглашаясь друг с другом. Почти как будто — он, Ванцзи и эти двое — семья. — Выйдем? — просит он Ванцзи. Они выходят на террасу. Когда Лань Сичень говорит Ванцзи о разговоре с Цзинь Гуаньяо, глаза его брата темнеют от гнева. Лань Сиченю следовало этого ожидать — но у него нет выхода. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спрашивает Ванцзи. — Пожалуйста, — говорит Лань Сичень. — Сделай так, чтобы он вернулся. Чтобы он вернулся живым. Он сам тоже не собирается сидеть дома. Если они не хотят, чтобы он участвовал в операции — пусть так. Но он подстрахует. Он последует за ними тихо, на расстоянии. Кто знает, в какой момент им может понадобиться помощь. Об этом он Ванцзи говорить не собирается. Ванцзи смотрит в сторону. Едва заметное выражение на его лице — отвращение. Никогда они четверо не будут семьей. Давно, очень давно Лань Сичень считал, что он один знает настоящего Цзинь Гуаньяо. А все другие ошибаются, видя или подозревая в нем плохое. Оказалось, что ошибался именно он. Но сейчас, пять лет спустя — он знает, на что способен Цзинь Гуаньяо, знает о его ошибках и преступлениях. Однако Лань Сичень так же знает, насколько щедро Цзинь Гуаньяо может давать, ничего не прося взамен. Его моральный кодекс не похож ни на что, с чем Лань Сичень сталкивался — но он есть. Он знает, как Цзинь Гуаньяо нуждается в любви — и как готов любить сам. Лань Сичень больше не заблуждается, не оправдывает его. Просто сделает все, чтобы сохранить его в своей жизни. — Пообещай мне. Наконец, Ванцзи кивает. Незадолго до назначенного времени Вэй Усянь говорит: — Господин Цзинь, я снова должен вас обыскать. Лань Сичень знает, что Цзинь Гуаньяо не записал ритуал, ни на минуту не выпускал его из виду, но, как сказал Ванцзи, он не владеет собой, его суждениям нельзя доверять. Цзинь Гуаньяо невозмутимо терпит, когда Вэй Усянь обыскивает его. Ничего нет. Он выглядит таким юным и хрупким, в том самом сером ханьфу, в котором он пришел в Облачные Глубины; волосы аккуратно стянуты лентой. Лань Сичень до безумия хочет его поцеловать. Но Ванцзи и Вэй Усянь здесь. Вместо этого он подходит очень близко, кладет руки на плечи Цзинь Гуаньяо. Это тоже очень интимный жест, но пусть так. — Когда ты вернешься, — говорит Лань Сичень, — я кое-что покажу тебе. Это важно. Он так и не показал Цзинь Гуаньяо, где лежит прах его матери. Поначалу не хотел использовать это как какое-то оружие, чтобы получить преимущество в их противостоянии. Не хотел, чтобы благодарность Цзинь Гуаньяо помешала тому выражать свой гнев. Потом вывести его из Ханьши было невозможно. Лань Сичень сделает это, когда они вернутся. — Я сниму печать, — говорит Вэй Усянь. Цзинь Гуаньяо протягивает ему руку, и метка на его запястье исчезает. — О, Цзэу-цзюнь? Лань Сичень поворачивается к нему. Вэй Усянь внезапно берет его за руку — и линии расцветают на его коже. Лань Сичень неверяще смотрит на печать. — Прошу прощения, Цзэу-цзюнь, — говорит Вэй Усянь. — Но меня сразу два человека попросили об этом. Они выходят, пока он все еще не может найти слов. А два часа спустя Ванцзи и Вэй Усянь возвращаются в Ханьши, и Ванцзи несет Цзинь Гуаньяо перекинутым через плечо. На белом дасюшене Ванцзи узкая дорожка из капель крови. Лань Сичень делает шаг к ним — земля шатается у него под ногами. — Он жив, — говорит Ванцзи. Окончание следует…