Monsterous beauty

После их первой встречи прошло не более двух недель. Все это время Марселин старалась занять каждую свободную секунду, чтобы не оказаться в плену грызущих мыслей. Совесть терзала за то, что бросила Эша с группой, несбывшиеся мечты душили так, что не оставалось сил вздохнуть, только сейчас к этим мечтам прибавилась некая жажда, которую очень сложно было куда-то деть. Жажда изменений, жажда движения и раскрепощения, жажда стремления к чему-то, что могло бы принадлежать только ей одной. Раньше таким стремлением была гитара, и эту жажду можно было утолить, а сейчас… Сейчас все происходящее замкнулось в проклятущий порочный круг. Все чувства смешались, словно загустевшие краски, и никто уже не указывал, что с этим делать. Марселин почти не покидала комнаты, много читала, читала взахлеб и все больше английскую классику, упивалась каждой страницей, просто чтобы слегка забыться. Эскапизм в чистом виде. Ни разу она не взглянула на ящик с письмами от отца, которые неизменно приходили раз в шесть месяцев, не считая посылок на ее дни рождения. Ни разу не взглянула, но отчего-то и расставаться с ними не хотела. Внутренний голос нашептывал ей, что семью забывать не стоит. Пару раз ей вдруг вспоминалась незнакомка с хэллоуинской вечеринки. Марселин даже порылась в архивах студенческого совета в надежде отыскать девушку, но та оказалась абсолютно неуловимой. Потом вдруг проснулось чувство стыда, и она плюнула на это дело, вернувшись с небес на землю. Так и проходил каждый ее день, за чтением книг и учебников. Иногда соседка приносила ей МакКомбо, хотя вся комната и так уже пропахла куриными наггетсами и картофелем фри. Запах все не выветривался, он впитался в стены, в бумагу и в мебель. Соседка не переставала ворчать по этому поводу, и они стали держать окно открытым, поэтому улица проникала к ним внутрь, наполняя пространство осенней свежестью. Соседку звали Ребекка, она носила круглые очки и полосатые футболки, изучала французскую литературу, и от нее всегда веяло пряничным ароматом. Когда Марселин шуршала бумагами по ночам и звенела посудой, потому что ей захотелось выпить чаю за два часа до рассвета, Ребекка спала крепким сном. Когда маленькая Ребекка ходила кругами по их маленькой комнате, скандируя стихи Рембо (хотя скандировать и французская поэзия, казалось бы, вещи несовместимые), Марселин хихикала про себя и продолжала заниматься своими делами. Их соседство можно было назвать идеальным. И вот спустя две недели после хэллоуинской вечеринки Марселин томно прошагала по скрипучему паркету в левое крыло университета. Ее тусклая тень скользила по стендам с объявлениями и экспонатами студенческих выставок. Она поступила в университет, чтобы изучать художественную культуру, но связи со всей этой ученостью не ощущала и не понимала, как все ее однокурсники растекаются мыслью по древу в эссе на две тысячи слов. Марселин любила литературу, искусство, музыку, но не знала, что можно сказать об этом. Она только чувствовала и чувствовала очень остро, буквально пропускала через себя все, что говорил ей автор или показывал художник. По привычке она уселась на последний ряд и скрылась за черными локонами. Вертела в руках черную ручку, долго всматривалась в пейзаж за окном: уходящее в даль море пожелтевших деревьев, тонущая в кронах красная черепичная крыша. На мгновение она позволила себе забыть обо всем, и только розовый локон, вдруг выплывший из раскрывшихся дверей, привлек ее внимание. До жути знакомый, мягкий розовый локон. И запах жвачки. Марселин вышла в тот день из аудитории с бабочками в животе. Да нет, с огромными, черт их побери, мотылями.