***
Август 1536 встретил Стамбул печальной новостью. Десятый султан Османской империи после продолжительной борьбы за жизнь, умер. Причиной стало отравление. Виновницей бед считали одну из наложниц гарема — Фирузе хатун. Оказалось, она происходила из могущественного рода Сефевидов. Кроме того, погибла и хасеки султан. Узнав о гибели супруга, женщина не выдержала и наложила на себя руки. Махидевран, пусть и ходила в чёрном, соперницу нисколько не жалела. Так и надо. — Наконец-то, госпожа! — радостно воскликнула Гюльшах. — Теперь во дворце осталась лишь одна султанша. Вы, моя госпожа. Великая Валиде султан. — Ну-ну, тише. Не стоит, чтобы другие слышали. Знаешь ведь, у стен тоже есть уши, — загадочно произнесла Махидевран. — Впрочем, ты права. Хюррем больше нет. Скоро мы получим фетву на казнь остальных шехзаде. Тогда-то мне на сердце спокойно станет. И праздник в гареме устроим. Увы, вечер триумфа был испорчен неожиданным заявлением нового повелителя. — Я не хочу казнить своих братьев, Валиде. — Ч-что, прости? — удивлению не было предела. — Я желаю жить в мире со всеми своими братьями. — То есть, как это? Может, в санджак ещё каждого отправишь? — султан кивнул. — Выходит, ты совсем не боишься? — Чего же бояться? — Пока они живы, над нашими головами занесён меч. Не казним их и потом обязательно будем жалеть. Понимаешь? — женщина с надеждой посмотрела на сына. Мустафа ведь очень умный, должен понять. — Знаю, вы боитесь за меня, но… уверен, всё будет хорошо. — Уверен? Точно? Конечно, — Махидевран решила сменить тактику. В конце концов, Мустафе пока совсем не обязательно переживать об этом. Она сама всё сделает. Не будь угрозы правления её сына. Ни за что! — Если ты так считаешь, значит… так оно и есть. — Валиде, — государь прильнул губами к пальцам матери. Она всегда его понимала. Этот раз не стал исключением. По крайней мере, так ему казалось.***
— Вы не можете так поступить. Это против правил! — воскликнула принцесса династии. — Не могу? — женщина усмехнулась. — Почему же? — Разве брат-повелитель знает, что вы хотите сделать? — Михримах знала, куда бить. Впрочем, едва ли это могло остановить Махидевран. Так или иначе, нет ничего важнее жизни Мустафы. Если это нужно, она возьмет на свою душу сей грех. — Убьете нас, а как же потом объясните ему это? — В любом случае, ты об этом уже не узнаешь, — с этими словами Валиде нового государя покинула покои шехзаде. Немые палачи вот-вот должны исполнить приказ. — Госпожа, простите мне мою дерзость, однако… если повелитель узнает… — начало было Гюльшах. Одного взгляда султанши было достаточно. — К тому времени всё будет сделано. Фетву получить можно, куда труднее собрать вместе тех, от кого нужно избавиться.***
В главные покои султан буквально влетел. Ему было всё равно, что подумают слуги. Слишком сильной была боль от потери близких. — Валиде, — по тону женщина поняла, что сын уже обо всём знает. Знаком она приказала слугам уйти. И хотя Гюльшах не хотела оставлять свою госпожу одну ситуации, ослушаться её было бы куда хуже. — Что-то случилось? — Вы ещё спрашиваете! — Мне правда непонятно, по какой причине ты так расстроился. — Мои братья и сестра… сегодня немые палачи лишили их жизни. К слову, это произошло до того, как была получена фетва. Как вы можете это объяснить? — Правда хочешь знать? — ответ был очевиден. — Ты бы никогда не сделал этого. Никогда бы не исполнил долг перед государством. — Долг? О чём вы говорите? — Закон Фатиха! Это важно. Ты бы не смог лишить братьев жизни. Хотя, если подумать, вы были связаны лишь по отцу, значит… — В таком случае, конечно, я не должен жалеть никого, верно? — уловил ход её мыслей Мустафа. Махидевран совсем не изменилась в лице. Хотя, проступила некая (едва уловимая!) холодность. — Матушка, что же произошло? С вами. Что произошло с моей матушкой, которую я так любил? — Значит, теперь не любишь? — губы её растянулись в едкой усмешке. Так и не дождавшись ответной реакции, женщина прошла к большому зеркалу в резной оправе. Начала медленно снимать украшения, наслаждаясь процессом. — Не думала, что родной сын поступит так со мной, — она не плакала, не кричала, только говорила с долей разочарования в голосе. — Что ж, довольно обидно. Впрочем, это… было вполне ожидаемо, верно? — непонимание отразилось в тёмно-карих омутах Мустафы. — В конце концов, теперь всё сделано и… во мне нет никакой надобности. Разве это не так? — в горле образовался неприятный комок. Мустафа тяжело сглотнул. Он стал приближаться к матери. И хотя каждый шаг давался с трудом, султан изо всех сил старался взять себя в руки. — Тебе всё равно. Но… смотри, смотри… кем я стала. Кем стала из-за них. Тех, кого ты пытался оправдать и защитить. — Валиде… — Не стоит, — она развернулась к нему лицом и выставила руку вперёд. — Думаю, нам следует всё обдумать. Верно? — Матушка… я не хотел показаться грубым. — Конечно, сынок, я понимаю. На самом деле, нет. Махидевран его совсем не понимала. Она всю жизнь положила на то, чтобы Мустафа взошёл на престол. Она потеряла так много, что обвинения из уст сына, что хлёсткая пощёчина. Одинаково больно. — Доброй ночи, сынок, — стрела была слишком острой.***
Мустафа всегда был сдержанным, однако сейчас чувства брали своё. Это так… так больно. Просто невыносимо. Ужасно. «Я не должен был так говорить… не должен был…» — султан злился на себя. А ведь сколько раз он винил отца, видя слёзы на глазах матери. Что ж, теперь он сам стал их причиной. — Я не хотел этого, Валиде. Не хотел. Пусть. Пусть она всё это сделала, пусть… убила всех. Но… она его мать. Так или иначе. Тогда. Сейчас. Всегда. Мать, которая сделала всё ради его блага. Валиде, для счастья которой он должен сделать всё возможное. — Валиде… Женщина, жизнь которой была испорчена постоянной борьбой за власть и место под солнцем. Женщина, которую он любит даже больше, чем саму жизнь.