***
Этим вечером Мурад преисполнен желания как можно скорее вернуться домой и обрадовать маму. Он переступает порог гостиной и с улыбкой произносит: — Мама, я стал президентом! — в тот же момент в его сторону летит пустой бокал из-под виски. От стены отскакивают осколки, один проходится по лицу мальчишки. Струйка крови стекает по скуле. Мурад не выдаёт и звука. — Ты можешь хоть что-то сделать нормально, м? — мать поворачивается к нему, всё ещё сидя на диване. — А-а что не так? — он не пытается противится власти матери. Будто подобная жестокость — норма. Так оно и есть. — Я ведь победил. Ты должна быть довольна. — Победил? Ты? — её тон заставляет чувствовать себя самым ничтожным человечком на свете. Стоит только наступить кому и всё, прахом станет плоть его. — Ты проиграл. Тому сироте. Как же там его имя. Точно! Баязид. Всевышний! Сирота, который питается за талоны, выходит, умнее моего сына. — Т-т-ты подменила результаты? — догадка приходит в ум за считанные секунды. — Предлагал наблюдать, как мой сын проигрывает какому-то мальчишке без рода и племени? Да? — даже не отрицает. Могла бы ничего не говорить, оставить в полной тайне. Но нет, Кёсем будто гордится своими словами, поступками… мыслями. Для неё чужие чувства ничего не значат. Она готова растоптать любого, даже собственного сына. Если ей это, конечно, будет выгодно. — Не могу поверить, что ты мой ребёнок, — продолжает измываться, зная наверняка, как слова подобного рода способны ранить его поглубже даже самых острых кинжалов. — Ты мой позор. Никчёмный ребёнок. Уходи, — кидает она, — не могу даже спокойно смотреть на тебя! И Мурад послушно уходит. При матери он всегда послушный. Её гнев, кажется, призван разрушать целые государства. Он так мечтал стать президентом школы и доказать, что может многое. Но какой ценой…!***
— Мурад, — перед входом в школу его останавливает заместитель директора — Кеманкеш Демирджи. Мужчина широко улыбается, демонстрируя ряд белоснежных зубов. — Поздравляю с победой, — говорит тот, протягивая свою сильную руку, желая закрепить дружеский (в его понимании) разговор крепким рукопожатием. Но Мурад видит в мужчине лишь угрозу, а в его взгляде насмешку. Конечно, мать уже давно поделилась с любовником, какой ценой её «любимый» сын стал президентом. А что эти двое любовники, кажется, известно всем вокруг. Однако юноша не в силах понять, что вызывает в нём больший гнев — то, что он не может противостоять матери… или Демирджи. — Уверен, ты отлично проявишь себя на этом посту. — Да, спасибо, — сухо кивает сын директора и, не дожидаясь ответа, спешит уйти. Может ведь не сдержаться. А в школе вновь многолюдно, однако тихо. Вообще-то, в Осман-скул учатся лучшие из лучших. Конечно, есть несколько классов, которые созданы с целью «помочь нуждающимся», на деле же — показать, как милостивы и милосердны члены семьи Кануни. Эту школу ведь ещё прадедушка Мурада построил. Сулейман Кануни. На тот момент всё было по чести. Способный и старательный, тогда тебя ждёт светлое будущее. Тебе помогут пробиться в жизни, будь ты ребёнком президента или простого работника круглосуточного магазина. Но со временем всё изменилось. Нынче важны были лишь деньги. И будь ты хоть самым-самым умным, тебе никогда не стать выше детей богатых людей. Родители делали всё возможное, дабы их чада посещали не только самую престижную школу столицы, но ещё и учились в платных классах. Были, конечно, и те, кто учился на пособие. Но ясное дело, с такими дела велись совершенно иначе. В этом плане Мураду одновременно повезло и нет. Да, он был сыном директора и потомком основателя. Но с другой стороны, учителя каждый раз отчитывались его матери. У юноши не было иного выхода — работай, работай, работай. Кёсем Саат была не из добрых людей. Принимала жёсткие решения, слушала лишь разум, а на доводы сердца плевала. Её так и называли — акула в сфере образования. Вместе с тем Мурад боготворил свою мать. Он искренне полагал, что она всё делает правильно. Обида на неё копилась, но где-то глубоко внутри. В одно мгновение юноша мог желать ей всех бед, а уже в следующее готов был молить Аллаха о милости — уж лучше пусть его, Мурада заберёт, а не маму. Столь противоречивые чувства терзали Кануни-младшего много лет. С самого детства Кёсем была жестока по отношению к сыну — завышенные требования, бесчисленные наказания, отсутствие ласки и столь нужной любви. — Любовь, — повторяла она, — это слабость. А мой ребёнок не может быть слабым. Ребёнок. Верно. Он ведь всего-навсего ребёнок, а она в нём, судя по всему, видит способ удовлетворить собственное эго. И, кажется, Мурад готов терпеть и это, лишь бы мама была рядом. — Мурад, — Фарья улыбается. Глаза блестят. Наверное, она одна из тех немногих, кто общается с ним просто так, а не из-за денег-положения-статуса. — Поздравляю. Я очень рада за тебя. Ты молодец! — Спасибо, — смущенно отвечает Кануни. Ему искренне приятно. — Надеюсь, Баязид не в обиде? — Нет, — Бетлен мотает головой. — Он признаёт, что ты заслужил место президента. Все знают, как усердно ты учишься. Уверена, ты сделаешь школу лучше. Мурад улыбку сдержать не может. Хоть кто-то в него верит.***
Они с Фарьей частенько на крышу бегают. Там тихо, люди редко бывают. Если убираться только, но это по утрам. А сейчас уже обед. — Красиво, — она завороженно смотрит вниз. Непонятно только, что сейчас в мыслях её. Мурад чувствует, как мурашки бегут по спине. Почему — тоже не знает. — Иногда я думаю, что было бы неплохо просто взять и уйти, да? — Уйти. То есть… — Да, уйти навсегда. Чтобы ветер свистел в ушах, чтобы птицей стать. Хоть на несколько мгновений, — секунда медленно тянется за секундой. — Только не смотри на меня так. Я… иногда меня правда посещают такие мысли, — минута и она отходит от края пропасти. Может, вернётся ещё. Но сегодня будет жить. Ещё не время. А для чего время? И когда оно, это самое время, наступит вообще? Иногда Мурад хочет шагнуть в бездну, прыгнуть, стать вольным существом, чтобы хоть разок его мама плакала. Из-за него. «Она не станет. Ей всё равно…» — шепчет внутренний голос. Умрёт, будет жить. Кёсем Саат умеет извлекать выгоду из всего. Даже из подобного.***
— Мама, извини, — вновь пощёчина. Вновь обидные слова. — Ты позволил какой-то девице обойти тебя по оценкам. Ты с ума сошёл? С такими показателями… — Что «с такими показателями», мама? Разве у нашей семьи недостаточно денег, чтобы я мог спокойно учиться в университете? — Это всё не то! Мой сын должен иметь самые высокие показатели, — для Кёсем это было вроде маниакальной одержимости. Всё самоё лучшее, всё самое дорогое, всё самое престижное. И неважно какой ценой. Лишь бы было. — Ты обязан. Обязан — приказ, который должен быть исполнен в точности. А иначе… что будет в противном случае думать не хотелось. — Кажется, эта Бетлен нравится тебе, — Мурад не отвечает, на мать старается не смотреть. Одновременно стыдно и страшно. Она словно в самую душу смотрит. — Что ж, ты решил помочь ей и тем самым загубить свою судьбу. Только вот я тебе этого не позволю. Даже не надейся, что я спущу тебе произошедшее с рук. Обещаю, наказание будет суровым. Например, я могла бы выгнать эту дрянь из школы, — Кануни-младший резко меняется в лице. Он не ослышался? — Мама… — Что, так боишься за эту девицу? Разве не видишь, что она использует тебя, хочет стать лучшей и занять место под солнцем? Только я этой птичке крылышки переломаю, — в глазах Кёсем пляшут дети ада, — вот увидишь! — Нет. Я… я ничего такого к ней не чувствую. — Правда? Так докажи это! Если хоть раз ещё услышу, что ты виделся с ней, приму меры. И даже не смей быть вторым. В следующий раз ты горько об этом пожалеешь, — в глазах ни капли жалости. Кёсем не знает пощады. Разрушение… созидание. Для неё всё одно.***
Мурад больше даже и не смотрит в сторону Бетлен. Он не хочет, чтобы та страдала. А ещё, пусть юноша и гонит эту мысль, он желает, чтобы мама гордилась им. Почему гонит? Потому что понимает, что это ненормально. Его привязанность к матери слишком велика, чтобы отрицать это. Вместе с тем… Мураду по-настоящему страшно. Кажется, он готов на многое, дабы получить хоть каплю ласки с её стороны. Впрочем, едва ли Кёсем способна на это. Кажется, она легче умрёт, чем подарит ему тёплую и искреннюю улыбку. Честно говоря, куда больше Мурада расстраивает перспектива остаться без матери. Ведь злость и ярость — это тоже эмоции. Значит, ей не всё равно. И пускай будет больно. Пускай раз за разом он будет чувствовать себя пылью под ногами, но… она останется. Мама всё ещё будет рядом.***
Иногда Мурад наблюдает за матерью. В кабинете сидит она за столом, склонив голову над десятками важных документов, сосредоточенно вчитывается в строчки. Устала, но не может признаваться в этом даже самой себе. Потому что сильная. Потому что Кёсем Саат. Вдруг поднимает взгляд. Мурад теряется. Словно его поймали с поличным. — Ты что-то хотел? — в голосе ни намёка на нежность. — Я… эм… — Говори скорее, если это важно. В противном случае уходи, — вновь не смотрит, уткнувшись в бумаги. — Я давно хотел спросить. — Да? — молчит несколько секунд. Вопрос застревает где-то внутри. Лишь недовольство матери вынуждает продолжить. — За что ты так меня ненавидишь? — Ненавижу? Ты ошибаешься. — Правда? — на мгновение в глазах его вспыхивает надежда. — Я тебе просто презираю, — словно скальпелем прошлись. По сердцу. Ожидаемо — да. Но всё же больно. — А я с каждым разом ненавижу тебя всё больше. Я правда… ненавижу… тебя, - одинокая слеза скатывается по щеке. — Н-е-е-т, — притворно ласково тянет Кёсем, — это не так. Ты всегда вёл себя как щенок. Бегал возле меня, терпел побои и оскорбления, лишь бы я была рядом, — на лице играет далеко не улыбка, а злая усмешка. Она так довольна собой. — Мама… — Тебе больно? Сам ведь спросил, чего теперь плакать? — ни жалости, одна жестокость. В поступках, во взгляде. Во всём. — Ты наследник семьи Кануни. Однажды ты получишь всё. Так что… просто подожди. И не мешайся под ногами. Хорошо? — не дожидаясь ответа, Кёсем вновь делает вид, что сына тут просто нет. И плевать, что её поступки оставляют шрамы в его сердце. Она оставит его одного, забудет. Ведь… Разрушение… созидание. Для неё всё одно.