***
Время идёт. Ничто не стоит на месте. Так и Мурад, казалось, забыл о бедах прошлого. Уже почти восемь лет жил он вдали от дома. После выпуска мать отправила его в Америку. Юноше там понравилось с первых минут. Люди, которые окружали его в прошлом, были коварны и алчны. Как и его мать, жадные до власти и денег. Здесь же он чувствовал свободу, мог сам решать, с кем общаться. Прибавилось уверенности. Хотелось бы сказать, что Мурад стал полностью свободным от оков прошлого, однако… это не так. Первое время его мучали кошмары, где главный ночной страх — безумная улыбка матери. Да, она была безумна в своём стремлении к идеалу. Хотя сама имела множество недостатков. Это он со временем стал понимать, отделавшись от тотального контроля. Вместе с тем, он всё ещё любил маму, хоть и научился жить вдали от неё. И всё-таки Мурад до сих пор начинало иногда съедать изнутри чувство зависти к тем, кому больше повезло с родителями. — О, смотрите-смотрите, пришла твоя мама, — ребята дружно посмотрели на Теда, тот же не знал куда себя деть. Женщина была так привязана к единственному сыну, что частенько навещала его. Конечно, юноше это не нравилось. Тедд всячески пытался убедить маму так не поступать, но та, естественно, не слушала. До Мурада долетел обрывок разговора. — Мама, пожалуйста, не делай так. Я ведь уже с другом договорился. Мы хотим поехать и… — Но мне неспокойно, когда ты ночуешь вне дома. Ты ведь знаешь. Сыночек, пожалуйста, — взмолилась женщина. У Кануни в сердце что-то ёкнуло, в душе отозвалось. Ведь он и является тем самым другом, о котором говорил Тед. Решение было спонтанным, но Мурад решил, что так будет лучше. — Простите, — он подошёл к матери и сыну, — миссис Аддерли. Тедд, знаешь, лучше послушать маму и пойти домой. — Эй, бро, но мы ведь хотели поиграть в ту новую приставку, которую дал Гарри. — М-м-м, может, в следующий раз? — Нет, бро, хочу сегодня, — миссис Аддерли обречённо вздохнула. Мурад представил, чтобы сделала его мать, скажи он ей о своих истинных желаниях или, не дай Аллах, планах. Его пробрала дрожь. Нет, Кёсем Саат знала лишь один метод подчинения — наказание. И в этом вопросе женщине не было равных. — Физическое насилие — это слишком просто. То ли дело психологическое. Тело может забыть о боли, а вот наш мозг… о-о-о, это уже более действенно, — однажды сказала ему Кёсем, заперев в очередной раз. Сидя в большой, но тёмной комнате, Мурад молился лишь о том, чтобы поскорее наступило утро и мама наконец-то сменила гнев на милость. Но двери открывались, а на пороге никого не было. Мать не притягивала его к своей груди, не обдавала теплым дыханием, не говорила слов одобрения. Ничего не было. Жалость, любовь и сострадание? Удел дураков и слабаков. Так считала Кёсем и этим же оправдывала свои решения. — Может, вы согласитесь поехать к нам? — Аддерли с надеждой посмотрела на друга своего сына. — Поиграете. Я приготовлю сладости. Какие предпочитаете? — Ма, ты чего? Мы ведь уже не маленькие, — Тед посмотрел на Мурада, ожидая, что тот поддержит его. — Честно говоря, я с радостью, — ответил Кануни. Улыбка заиграла на женском лице. Она была так счастлива «Если бы моя мама так улыбалась…» — с грустью подумалось Мураду. Кажется, чужие люди относились к нему с большим уважением и добром.***
Тот день и вечер, что провёл в доме Теда, кажется, он никогда не сможет забыть. Мистер Аддерли был в командировке, а миссис Аддерли феей порхала по дому. Она была весёлой и любящей матерью. Не сдерживаясь, Мурад каждый раз представлял на её месте свою маму. Будто это Кёсем так о нём заботится, будто это она нежно улыбается, она же хвалит и говорит лишь доброе. — Но такого никогда не будет, — произнёс он вслух. Осознание этого горечью прошлась по мыслям. Впрочем, так жить куда проще. Ведь когда ждёшь чего-то, всегда разочаровываешься, не получая. — А вот это Тедди впервые пошёл в бассейн, — женщина с любовью обвела пальцами по фотографии. Кануни не сдержал улыбки. Его друг на фото выглядел таким забавным — с желтым кругом на области детской животика, с такого же цвета утёнком в маленьких ручках. — Эй, не надо позорить меня! — Аддерли насупился. — Меня же засмеют. Скажи же, Мурад. — Совсем нет. На самом деле, это здорово, что вы сохранили снимки. Столько добрых воспоминаний. У меня такого нет, — с тяжестью вздохнул. — Нет… почему? — Отец умер рано, а мама… она очень занятая женщина. Ей… никогда не было времени до того. — Как жаль, вы ведь такой красивый. Уверена, в детстве вы были очень милым. Прямо как мой Тедди, — женщина коснулась руки сына. Юноша улыбнулся. Так или иначе, как бы ни противился, мать Тед любил. — Полагаю, мама никогда не любила меня настолько, чтобы… заниматься подобным, — по какой-то неизвестной причине, должно быть, на эмоциях, Мурад признался в этой тайне, которую хранил ото всех. В любом случае, это бы всё равно ничего не изменило, но на какое-то время от откровения даже стало легче. Будто камень с души свалился (пусть место его и займёт скоро другой). — Думаю, как мама, я могу сказать вам одну вещь. Каждый родитель любит своего ребёнка по-своему. Мать или отец. Девочка или мальчик. Нет никакой разницы. На самом деле, мы с нетерпением ждём появления на свет маленького человечка, которого сможем воспитать, который станем нам надёжной опорой. Поначалу я не была уверена в том, смогу ли стать хорошей матерью и нужно ли мне всё это, однако… осознала со временем, что это лишь вопрос понимания. Так или иначе, ваша мама вас любит, — Мураду казалось, что сказано это было лишь из желания подбодрить. Спорить он не стал, лишь кивнул, как бы соглашаясь, хотя на деле не верил. Его мать всегда была необычной женщиной. — Она честолюбива и очень вспыльчивая. Она, как пожар, в котором всё сгорает! она всех уничтожит, ей неведома жалость! Она может стать второй Сафие, — в детстве он услышал обрывок разговора между своей бабушкой Хандан и неким мужчиной. Именно его он не знал, однако понял, что тот полностью разделяет мнение собеседницы. И правда, воспитанием бедной, но очень способной сироты Берен Саат, которой впоследствии дали имя Кёсем, занималась лично Сафие Кануни. Когда-то именно она возглавляла школу, после это место заняла сама Кёсем. И многие подмечали сходство этих двоих. Манеры, внешность, вкус, привычки. Они даже пользовались одним брендом косметики. И хотя Кануни-старшую Мурад почти не помнил, так как она умерла, когда ему не исполнилось и пяти, он относился к ней с неким благоговением. Лишь о ней мать отзывалась искренне. Что бы ни было, женщина исправно навещала могилу своей духовной наставницы. Однажды он даже видел слёзы на её щеках. Так странно.***
Наконец, впервые за долгое время, на экране телефона он увидел «мама», ответил, нервно крутя в руках ручку. — Да? — Мурад, — послышался до боли знакомый голос. Он даже вздрогнул. Так это было непривычно. Вообще-то, обычно о делах он узнавал от Кеманкеша. Они даже успели подружиться, если это можно так назвать. Кануни-младший понял, что его мать может терпеть лишь человек любящий и терпеливый. Уж больно тяжёлым был её характер. — Мама… — Ты ведь уже знаешь, что должен вернуться? — всё только по делу. Чувств — нет! Эмоциям тоже! — Я не могу. — Не можешь… почему? — Я уже объяснил всё Кеманкешу. Я обещал помочь… — Помочь? И кому ты собираешься помогать, м, сынок? — сынок. Сказано скорее с насмешкой. Скрытой, конечно. Она ведь не хочет упустить его, свою добычу. Да, Мурад чувствовал себя мышью, на которую ведёт охоту опасная змея. Он не видел её, но мог представить, как пылают гневом взгляд. Увы, спокойнее и лучше на душе от этого не становилось. — Неужели ты выберешь каких-то друзей, а не свою мать? Неужели оставишь меня? «А кто кого первым оставил?» — не спросил. Наверное, смелости не хватает. Эта женщина имела над ним какую-то особенную власть. — Хорошо. Раз так, дело твоё, — не кричит совсем. Тихая вдруг стала. — Я правда не могу. Извини, мама… — послышались режущие слух гудки. Отключилась. Этого стоило ожидать. Мужчина кинул ручку в стену. Почему… почему он испытывает чувство вины, когда именно она должна молить его о прощении?***
Он всё же приехал. Мать сама встретила из аэропорта, даже разговаривала вполне мило. Умом-то Мурад понимал, что что-то здесь нечисто, но душа, пребывавшая во тьме от тоски, требовала продолжение. Вечером вместе ужинали. Только вот у Мурада, стоило заметить тарелку с супом, аппетит резко пропал. — Что-то не так? — мать сделала удивленное лицо. — Почему не ешь? — Я… я… не хочу. В самолёте кушал. — Ты меня обижаешь. Ладно, забудем. Я приготовила для тебя подарок, он наверху. Посмотришь потом. — П-подарок? — Мурад не поверил в услышанное. — М-мне? — А кому ещё? Ты ведь мой единственный сын, — она легко провела по его щеке. Кажется, в этом мире точно что-то произошло. Но, чёрт возьми, как же приятно. Конечно, и прежде Кёсем покупала ему вещи, однако она никогда не называла их подарками. Никогда не относилась с такой нежностью. С улыбкой не смотрела. Он вновь скользнул в тарелку. Что ж, нужно хотя бы немного попробовать. Он откусил кусочек креветки. Кажется, он ел их уже целую вечность назад. — О, мне звонят. Я на минутку, — захватив вибрирующий телефон, Кёсем вышла из столовой. Через несколько секунд Мурад почувствовал резкий приступ рвоты, к горлу подкатил комок, его лицо и область шеи стали покрываться пятнами. Дышать становилось всё труднее. — Что с тобой? — Кеманкеш обеспокоенно посмотрел на него. Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, в чём дело. — У тебя аллергия? — Д-да… — Но твоя мама говорила… — Наверное, она забыла, — и, не говоря больше ни слова, Кануни взобрался по лестнице наверх, ворвался в комнату подобно пуле. Он надеялся, что взял с собой лекарство. Увы, в сумке ничего не нашлось. Тогда же на столе Мурад заметил пачку таблеток. Такие же как и те, которые он принимает обычно. Проглотил, запивая водой из бутылки. Едва не поперхнулся. Но, благо, успел. Процесс не дошёл до конечной станции. Осел на пол, схватившись за горло. Внутри всё ещё саднило. — Она точно забыла. У меня была аллергия в детстве. Наверное, забыла. Иначе и быть не может. — Уже пришёл в себя? — она вошла, улыбаясь. Но улыбка её теперь напоминала скорее оскал хищника. — Правильно говорят — хочет приручить животное, подари ему ласку, — усмешка появилась на уже немолодом, но всё ещё привлекательном лице. — Ты такой глупый. Готов умереть, лишь бы я была довольна тобой. Это даже забавно. — Ты… ты специально это сделала? Хотела убить меня… — Нет. Иначе зачем бы я оставила для тебя этот подарок? — она многозначительно посмотрела на упаковку из-под таблеток. — Скорее, проучить. Ты не должен забывать своё место. Если говорю ехать, должен ехать. Говорю жить — должен жить. Говорю сидеть — обязан сидеть. Понимаешь? — Кёсем провела пальцами по его лбу, по волосам. Но в этот раз Мурад не хотел этого. Кажется, теперь он боялся свою мать по-настоящему. Да, она могла бить его, оскорблять, запирать. Но… играться с жизнью… какая жестокость! Какое коварство! А ведь с виду она всё ещё напоминала ангела, пусть и давно упавшего с небес. — За что? — этот вопрос мучил Мурада на протяжении всей сознательной жизни. Он перебирала в голове возможные причины, но все они блекли на фоне жестокости, которую женщина проявляла к нему. Матери так себя не ведут. Если подумать, Мурад был хорошим сыном. Не доставлял особых проблем, много не требовал, был исполнительным. Так почему же всё так? — Почему ты так поступаешь? Что я такого сделал? — Я не нуждаюсь в сыне. Мне нужен рядом человек, который приведет меня к победе. Вот и всё. Мать признает лишь того ребёнка, который позволяет ей сверкать. Такая вот правда, — больше Мурад не сказал ничего. А Кёсем, довольная собой, ушла. Но, конечно, это лишь начало, а не конец.