Ты слышишь безмолвие?
Ты видишь мрак?
Ты в силах склеить разбитое?
***
— Прошу, отпусти меня… я никому и ничего не скажу. Правда… прошу тебя… Девушка, даже потеряв столько сил, всё ещё боролась за жизнь. Она источала аромат страха. Она была лишь очередной жертвой. — Вы, никчёмные червяки, так цепляетесь за свою жизнь, лишённую смысла. Ведь правда… большинство из вас пустышки. Вам остаётся только умереть, — но убийца желал большего. Пусть жертва продолжает говорить. Так убийство принесёт больше наслаждения.***
Самые яркие воспоминания Мурада связаны с матерью. Он даже назвать их счастливыми. Когда-то давно его мать играла на пианино. Тонкие пальцы умело касались клавиш. Мальчишкой он забирался под лестницу, выглядывая, стараясь поймать каждый звук. Он мечтал, что однажды матушка научит его игре, будет рядом, будет поддерживать в дни неудачи и радоваться новым победам. Но дни летели, а Кёсем так и не спешила сближаться с сыном. А Мурад делал всё возможное. Думал, что если будет лучше других, тогда мама отнесётся иначе, любить сильнее станет. Кончено, он делал всё тихо. Мечтал о том, что сможет порадовать маму. — Что это ты тут делаешь? — спросила его однажды Сафие Кануни, застав за изучением тетрадей с нотами. — Учусь играть, бабушка. Маме ведь это нравится, да? — Это плохая идея, Мурад. Будет лучше, если ты забудешь об этом, — она погладила внука по светлым волосам. Тот упрямо посмотрел на женщину. — Почему? Мама ведь играет. Так почему я не могу? — Если захочет, Кёсем сама тебе обо всём расскажет. Мурад злился. На себя, на взрослых. На весь мир. Всё вокруг казалось сплошной несправедливостью. Но он давил в себе эту злость, стараясь совершенствовать свои навыки. Мать с детства учила, что лишь человек старательный способен достичь высот. Но однажды, когда Кёсем раньше вернулась с работы и застала сына за инструментом, то пришла в ярость. Она с силой закрыла крышку пианино, мальчишка едва успел убрать пальцы. — Мама… — Непослушный и мерзкий мальчишка, — Кёсем всё кричала и кричала. Говорила, что Мурад её наказание. Да и много чего говорила. — Почему же ты просто не умер, м? Почему не умер…?***
2021
Вспоминая о событиях давно минувших дней, Мурад всё ещё не мог понять, по какой такой причине долгие годы терпел издевательства со стороны матери. Да, дети всегда очень привязаны к родителям. Отец умер давно, ещё до рождения сына. Значит, это страх остаться одному? Но разве такая жизнь, полная боли, ужаса и разочарования, это лучше? Впрочем, в Штатах он действительно чувствовал себя свободнее, однако… сердцем продолжал тянуться к матери. Это чертовски неправильно, вот так любить кого-то. Особенно того, кто причиняет боль. Умышленно. Но Мурад любил и в этом была заключена его главная беда. — мать признаёт лишь того ребёнка, который позволяет ей сверкать. Верно. Наверное, такова гениальность и простота человеческой природы. Забавно. Мурад залился диким хохотом. Сумасшествие, не меньше. А за происходящим наблюдал Кеманкеш. Мужчина, набрав в лёгкие больше воздуха, прошёл в комнату. Кануни-младший продолжал сидеть на полу, словно иначе мог забыть о том, что сделала с ним мать. Пытаться вот так проучить собственного сына! А если бы он не успел принять лекарство? Если бы… Слишком много этого «если бы». Да и Кёсем, должно быть, уверена в себе, раз приняла такое решение. — я не нуждаюсь в сыне. мне нужен рядом человек, который приведет меня к победе. Так просто. Он помнил каждое её слово, каждый взгляд ловил. — я с каждым разом ненавижу тебя всё больше. Я правда… ненавижу… тебя. — н-е-е-т, это не так. ты всегда вёл себя как щенок. бегал возле меня, терпел побои и оскорбления, лишь бы я была рядом… — Что, вам, должно быть, приятно смотреть на моё полное поражение? — в голосе столько яда. — Ещё немного и я бы перестал мешать вам. — Ты ошибаешься, — Кеманкеш был спокоен. И пусть Мурад скажет ещё сотню гадких слов, в глубине души он лишь обездоленный мальчишка, которого мать лишила своей ласки. — Я всегда хотел лишь добра тебе. И твоя мама… — Не стоит говорить о ней. Знаю, я не тот сын, о котором она мечтала. Но… как она может поступать так со мной? Откуда такая жестокость? — У твоей мамы была нелёгкая жизнь, — мужчина тяжело вздохнул. — Конечно, ты и сам это знаешь. Мы с ней выросли в приюте. Её заметила госпожа Сафие Кануни, помогла устроиться. Они были близки. — Верно. Сафие Кануни моя бабушка. — Внезапная смерть ханым стала для неё ударом. Действительно. После смерти бабушки Кёсем стала ещё более требовательной. Мурад всё чаще испытывал давление со стороны матери. Глядя на сына, она словно сходила с ума, теряла остатки самообладания. Но… почему?***
Мурад любил свою маму. Но вместе с тем, он испытывал ужас, находясь рядом с ней. Казалось, цель всей её жизни — избавиться от него. Этой ночью, через две недели после инцидента с лекарством, он всё не мог заснуть. Но вот, когда Кануни почти сумел это сделать, дверь его комнаты открылась. Он закрыл глаза, но даже так мог понять, что внутрь вошла именно Кёсем. В воздухе витал аромат её любимых духов. Нотки жасмина. Она присела на край кровати, вскоре её руки опустились на шею Мурада. Тот и звука не выдал, смиренно ожидая своей участи. Погибнуть от рук матери — не самая худшая смерть. — Ты мой позор, Мурад. Я ненавижу тебя всем сердцем. Самое ужасное, это я породила тебя. Породила такое ничтожество. Но этой ночью дух не покинул тело молодого наследника. Самое ужасное ожидало впереди.***
На годовщину корпорации были собраны многие — политики, видные деятели страны, учёные, иностранные предприниматели, журналисты. Именно последние норовили задать Кёсем как можно больше вопросов. Конечно, она лишь возглавляла школу, что была под покровительством компании, однако являлась видной фигурой. — Задача школы воспитать поколение, которое станет гордостью страны. Позволит ей сверкать. Мурад не сдержал усмешки. Значит, вот в чём дело.***
— Отпусти, отпусти меня. — С чего бы это? — убийца залился хохотом. — Ты мешаешь моим планам, Дильруба. Будет лучше навсегда закрыть твой рот. — Ты будешь гореть в аду! — воскликнула она, когда холодная сталь вошла в плоть. На одежде растекалось кровавое пятно. — Ты будешь гореть… Удар. Два. Три. Удар. Шесть. Семь. Удар. Цветок жасмина покоится с ней.***
Утром следующего дня Дильрубу Кануни, родную сестру главы корпорации, нашли мёртвой. Ей дважды прострелили ногу, а затем нанесли множество ножевых ранений. Тогда же Мурад заметил ещё совсем свежую ранку на руке матери. — Всё хорошо, просто готовка это не моё.***
Смерть сестры председателя шокировала общественность. Семья погибшей не делала никаких заявлений. Халиме Кануни, мать председателя, не покидала особняк вместе с сыном. Лишь однажды она пришла к Кёсем. Мурад услышал отрывок разговора. — Думаешь, я не расскажу правду? Думаешь, я не хочу посадить в тюрьму убийцу своей дочери? — Думаю, ты всё ещё больше любишь Мустафу. И ты не сделаешь того, что может навредить ему. Он страдает психическим расстройством. Такой человек не может управлять компанией. И всё же он председатель. Разве этого мало?***
— Мой сын… не трогай моего сына. Мустафа не виноват. Он… он лишь… он никак не связан с этим. — Да. Твой сын безумен. Твои амбиции приведут компанию к краху. Но я не позволю этому произойти. Слышишь? Я спасу всё. — Убийством… что это решит? — От старого нужно избавляться. Только так у нового и светлого есть шанс. — Ты будешь гореть в аду. Кёсем… — Халиме закашлялась, не закончив фразу. — Тссс… нет смысла тратить силы. Очередная жертва умирала под звуки устрашающей мелодии. Убийца будто бы хотел сделать саму форму и суть смерти ещё более мрачной. Страх застыл в глазах измученной женщины. — Твой сын, так уж и быть, пусть пока живёт. Пока что… Халиме хотела добавить что-то ещё, но не смогла. Закрыла глаза, дабы уже больше никогда их не открыть.***
После возвращения на родину, Мурад всё чаще стал общаться с бывшей одноклассницей. Теперь, когда он вырос, Кёсем больше так сильно не могла контролировать его личную жизнь. Всё же первая любовь так просто не забывается. Впрочем, у Саат было достаточно проблем и без того. Умерли два учителя из школы. Точнее, их убили. — Дело в том, что все убийства произошли по одной схеме. — То есть? — во взгляде Кеманкеша отчётливо читалось удивление. Его друг, прокурор, с которым он был знаком ещё со школы, согласился на беседу. — Ты ведь понимаешь, что всё это не должно выйти за пределы, верно? — Разве когда-нибудь я подставлял тебя? — Дело даже не во мне. Если убийца рядом, то… он может раскрыть планы полиции. — Подожди-ка… как это убийца рядом? — Поначалу было слишком много подозреваемых. Убили учительницу. Может, случайно попалась на глаза кому. Её кулон, подарок племянницы, пропал. Хотя в тот самый день она получила зарплату, которую оставили. На ограбление это не похоже. Потом вторая жертва — Дильруба Кануни, затем Халиме Кануни. И вновь кража. Опять же, почти все ценные вещи остались. Судя по всему, эти вещи имели особенное значение для жертв. — То есть, убийца точно был знаком с ними? — Я в этом уверен. — Но способ убийства разный. Дженнет забили камнем, Дильрубе нанесли множество ножевых ранений, а Халиме ханым отравили. — Есть ещё кое-что… — мужчина увидел снимки. — Смотри, всем дважды прострелили левую ногу. Обездвижили. Это не просто убийство, это… месть. Хотя главный прокурор говорит замять дело, я чувствую, что-то здесь нечисто. Это всё похоже на преступления из прошлого. Двадцать шесть лет назад орудовал серийник. Он также дважды стрелял в ногу тех, кого хотел убить. — Но всё это дело рук водителя такси. — Дело было громкое. Начальство было вне себя. Народ негодовал. Нужно же было что-то делать. — То есть, тот мужчина… — Так уж вышло, что он последним видел всех тех жертв. В его доме при обыске даже обнаружили пистолет, из которого действительно стреляли. Только вот ещё до суда тот пропал. Короче говоря, всё это расследование оказалось мутным. Но нашлись свидетели, которые подтвердили, что видели подозреваемого. Однако те убийства совершил настоящий психопат. А тот мужчина… просто попался под руку. Я и тогда это говорил, но никто и слушать не хочет. Главное — дело закрыто, а что невинный человек сгнил прямо в тюрьме… — прокурор тяжело вздохнул. — Но есть ещё один более странный факт…***
— Что-то случилось? — спросил Кёсем, когда они ужинали. Мурад уехал по делам. В доме они были только вдвоём. — Ничего, — ответил мужчина, не сводя с собеседницы настороженного взгляда. — полагаю, убийца один. тогда и сейчас. это месть. — и ты думаешь, что это женщина? — обвиняемый мне в этом признался. только я верил в его невиновность, в тюрьме навещал. почти перед самой смертью он признался. — но почему же в суде… — его заставили. дали семье деньги и велели исчезнуть. — а та женщина… — ну, это сейчас она женщина, а тогда, если верить, была… ещё молоденькой совсем. в плаще, волосы какие-то тёмные, голос спокойный и ровный. она наставила на кого-то пистолет, мужчина испугался. — но этого мало. между первымм жертвами не было никакой связи. разный социальный статус, пол, цвет глаз. даже религии разные. — кажется, до этого он уже встречал её пару раз — правда? где же? — в приюте. улица Йолджу. — приют на Йолджу? — верно. самое интересное… она была рядом с одной из жертв. Ясемин Болат. — Хорошо. Знаешь, я тут подумала, — начала она, чуть улыбнувшись, — стоит Мураду купить жильё. — Да? — Конечно. Он уже взрослый мальчик. К тому же, Фарья беременна. Для ребёнка нужны хорошие условия. Нас дома почти не бывает, некому будет позаботиться. — Мне казалось, ты не слишком-то рада этому. — Ребёнку?! Ну, я просто немного испугалась. Становиться бабушкой в таком возрасте… — нет, Кёсем определённо что-то от него скрывала. — Я никогда не была для Мурада хорошей матерью. На то были свои причины. Однако Фарья добрая и умная, сможет воспитать внука достойным. Да… достойным, — на последнем женщина сделала особенный акцент. — Я только хочу забыть о прошлом. Беды должны остаться позади. Ты ведь меня не бросишь? — в глазах надежда. — Я… — но договорить Демирджи не успел, зазвонил телефон. — Я сейчас, — схватив телефон, темноволосая уже было вышла. — Кёсем, — окликнул в самый последний момент. — Да?***
После смерти Халиме Кануни, Мустафа жил в доме Кёсем. Они хоть и не были кровными родственниками, но всегда были довольно близки. — Ты всё ещё любишь каштаны? — тот улыбнулся. Он был старше Мурада, но Кёсем всегда относилась к нему лучше. Она была заботливой, милой и нежной. Иногда, глядя на это, Мурад злился. Однако сделать ничего не мог. Пока что… — мать признает лишь того ребёнка, который позволяет ей сверкать. А если он станет главой компании, тогда она начнёт ценить его и любить? Наверное, этого она так жаждет, власти? — И я их люблю… мама, — последнее произнёс на выдохе. — Я люблю каштаны. и люблю тебя, но ты будто не замечаешь… Не замечает, не слышит. — Я очень люблю каштаны. Очень сильно. — Вот, возьми, — Мустафа протянул племяннику один. Но тот расценил это за грубость, попытку оскорбить. Вдруг позвонили в дверь. На пороге ждал детектив из участка. Кёсем и бровью не повела. Мурад, казалось, был шокирован. А Мустафа… он лишь сильнее схватился за руку Саат, не желая отпускать.***
— Думаете, право хранить молчание спасёт вас? — Думала, право каждого решать самому. Я ничего не сделала. И без адвоката говорить не стану. Почему? Потому что это моё право. В той части, что была скрыта от допросной, но откуда можно было спокойно наблюдать, находились пятеро людей. — Она точно не сознается. Напарник детектива, который пришёл на задержание, нервно покусывал губу. — Она ничего… не скажет. Вот же…! Мы обязаны добиться правды и справедливости… обязаны! Моя сестра не может вот так… — Ты должен успокоиться. Сейчас не до этого, — прокурор несколько остудил пыл подчиненного. Твоя сестра погибла. Тебе больно, но… держись! — Да, хорошо. — Значит, вы говорите, что ничего не делали и не были знакомы с жертвами? — раздался новый вопрос. — Кажется, мы говорим на разных языках. Не делала — да. Знакома с жертвами… вы хоть назвали мне их имена? Почему разговариваете так, словно доказали мою вину? — Если виновны, мы узнаем. Если это не так, то и бояться вам нечего. Не переживайте. И нет нужды так нервничать, — обстановка должна была бы давить на женщину. Но она вела себя довольно спокойно. Зрительного контакта не избегала, смотрела прямо на человека. Словно бы говорила — вам меня не поймать, хоть гору сдвиньте. — Хм… вы знаете меня? То есть, кто я? М? — А кто вы? — В моей школе учатся дети политиков, наследники крупных компаний. — Вы… — Тем не менее, — продолжила она, чуть улыбнувшись, — я веду себя достойно, не переходя черту. Потому что нельзя смешивать одно с другим. Вот и вы будьте достойны своего места. Знаю, в полиции нынче тяжело работать. Постоянный стресс, хроническое недосыпание, ночные дежурства. Вам необходимо закрыть дело, однако… не стоит быть столь неосторожными. Вы ничего не найдёте, на мне нет вины. Я выйду отсюда. Мы разойдёмся миром. Но может остаться неприятный осадок. Давайте не будем доводить до этого? — Кёсем повернула голову в сторону собравшихся. Тех, кого не видела, но чувствовала. — Хорошо?***
— Ещё раз прошу простить нас, — главный комиссар был вне себя, когда узнал, что задержали главу престижной школы. Принадлежность к семье Кануни — это вам не шутки. И всё же отпустили подозреваемую лишь спустя два дня. — Надеюсь, вы не обижены… — Какие обиды, господин Болат? Мы ведь взрослые люди и всё понимаем. К тому же, скоро награждение в школе. Вы, как отец Эды, обязательно должны прийти. Она будет очень рада. — Госпожа Саат, — мужчина улыбнулся. Конечно, его гордость распирала. А Кёсем знала, он ей ещё пригодится.***
— Как же мне там надоело, — говорит Кёсем, разминая затёкшие мышцы, — камеры такие маленькие. — И это всё? — В каком смысле? — она удивлённо смотрит на Демирджи. — Что-то не так? — Тебя задержали, обыскали квартиру и даже кабинет в школе. — Я говорила, что они только зря время тратят. Но если бы кто послушал… — усмешка исказила лицо. — Кёсем, это ведь всё не шутки! Это жизни человеческие. А ты… ты будто что-то скрываешь. — А что я могу скрывать? Что, м-м-м, Кеманкеш? Думаешь, они правы и в этом есть моя вина? Да? Так ты думаешь? Полагаешь, я могла лишить жизни Ясемин? — взгляд был красноречивее любых слов. — Так ты думаешь? В голосе — сталь. Во взгляде — мольба. В словах — яд. И как её понимать? — Знаешь, какое-то время нам стоит побыть одним. Полагаю, это пойдёт на пользу. — Кёсем, я не хотел… — Кеманкеш было хотел обнять, но женщина не позволила. — Я знаю. — Прости… но ты сама ничего не рассказываешь. Я люблю тебя. Ты знаешь это, но… — Но больше доверяешь другу-прокурору, верно? Он говорил со мной. Конечно, у многих есть причины недолюбливать меня. Они не доверяют мне. Но ты… ты…! Ясемин была для меня младшей сестрой. Я ей очень дорожила. Убийство? По-твоему, я способна на подобное? — Прости… Ничего не ответила. И это было куда больнее.***
— Вам пока не стоит приходить сюда. — Мурад, послушай… — Нет, это вы послушайте, господин Демирджи, я дорожу своей мамой. Если она счастлива с вами, я рад. Однако… сегодня вы очень обидели её, — перед Кемнкешем уже был не тот мальчишка, которого он знал много лет назад. Это был молодой мужчина, сильный и уверенный. Значит, Кёсем есть на кого положиться. А Кеманкеш должен уйти. Им правда лучше побыть вдали друг от друга. …если бы он знал, что произойдёт дальше…***
Через три дня она отправила ему короткое послание — утром я всё тебе расскажу. Но мог ли Кеманкеш, одолеваемый одновременно чувством стыда и недоверия, ждать так долго?***
— Знаешь, Мурад, — начала Кёсем, не оборачиваясь, облокотившись одной рукой о кухонную стойку, — мне всегда было интересно… если бы наши с Ахмедом пути никогда не пересекались, стала бы моя жизнь лучше?! — Ты ведь очень любила отца. Откуда такие мысли? — задал он встречный вопрос, разглядывая вазу с фруктами. — Дело не в любви… её вообще не существует. — Тогда… — Тогда второе… если бы много лет назад я закончила начатое, стало бы легче? — А… что это? Начатое… — Тогда я дала слишком маленькую дозу. Снотворное не подействовало. Ты очнулся слишком рано. Спящего удушить легче, согласен?! — чистая констатация факта. И эмоций в голосе нет. — Мама? — мама, что ты делаешь? мама, мне больно… мама… Да, кажется, он начинал вспоминать. Стакан тёплого молока. Странно, что днём… зачем ему было спать днём?! Она так мила с ним. Мурад. Мой Мурад. Уложила в кровать, обещала побыть с ним. Спи, сыночек. Проснулся, задыхаясь. Через плотные слои подушки дышать тяжело. Мамочка, мне больно. Ему было так невыносимо больно. Умри! Умри! Умри! Раньше ему казалось, что всё было лишь сном. Увы, иногда кошмары могут быть вполне реальными. — Ты должен умереть, Мурад. Ты не почувствуешь боли, — Саат покрутила в руках пистолет, наверное, вытащила тот ещё до прихода Кануни. — Если только немного. Отчасти в происходящем есть и моя вина, ты так и не стал ребёнком, которым я могла бы гордиться. Прозвучали два выстрела. Раздался крик. Сердце пропустило удар. — Дитя дьявола должно быть забыто…***
Мурад слушал Демирджи с неподдельным ужасом. По крайней мере, именно так казалось последнему. Впрочем, учитывая всё произошедшее, Кануни было, наверное, слишком тяжело смириться с правдой. — Вещи убитых обнаружили в летнем домике. — В летнем домике? — Кеманкеш кивнул. — Но… это невозможно. Мама не могла так поступить. Она… она не могла. — Тот, кто стрелял в тебя, настоящий убийца. Но ты ведь не видел нападавшего? — Нет, — Мурад опустил взгляд. Конечно, он всё отлично видел, однако не мог признаться. — Я услышал крик. Мама лежала на полу в гостиной, — говорил Мурад несколько сбивчиво, волнуясь. — Дальше… дальше я ничего не помню. — Тебя ударили по голове. Но для чего было стрелять? Для чего вообще было идти к вам? — мужчина устало потёр переносицу. — Всё так странно… — Простите. Мама была права, когда говорила, что я бесполезен. Если бы я поймал нападавшего… а сейчас её подозревают и даже заперли в палате. Всё из-за меня… — Откуда тебе это известно? — почему-то прокурор, который пришёл вместе с Демирджи, обратил на это внимание. — Утром слышал разговор персонала. У меня неплохой слух. — Ясно. Но… у тебя плохие отношения с матерью? — С чего вы взяли? — Синан, — Кеманкеш обратился к другу, — не думаю, что сейчас самое подходящее время. Он много пережил, у всех сейчас голова кругом и… — Господин прокурор считает, что я могу покрывать свою мать. Но я не пойду на такое. Человеческие жизни — это не то, чем можно распоряжаться так цинично, — кивнув, Синан встал со своего места. Было в этом Кануни что-то странное. А, может быть, столь явное недоверие вызвано желанием поскорее поймать серийника, который погубил так много жизней?!***
Ему позволили побыть с матерью всего несколько минут. И пока Мурад находился в палате, в стеклянное окошко за ним наблюдал Демирджи. — Мамочка, как мы дошли до этого? — по щеке скатилась одинокая слеза. — Я вынужден покрывать тебя. Я… защищаю тебя изо всех сил. Я всегда любил тебя сильнее всего, но ты этого будто и не замечала. Сказала, что Дитя дьявола должно быть забыто… Но разве я виноват, что мой отец совершил всё это? Если приглянулась дьяволу, не твоя ли это ошибка? — Кёсем была без сознания, но почему-то Мурад продолжал говорить. Кто знает, когда ещё такой шанс выпадет? — Но я не брошу тебя. Не бойся, — он провёл пальцами дорожку от лица к шее, от шеи к плечу, наконец, к запястью. Металл холодил кожу. — Я сниму с тебя эти наручники. Только потерпи немного.***
Мурад посмотрел в зеркало. Он всегда был привлекательным. Даже больше. Многие находили его чертовски красивым. Чертовски, какая ирония…! - как же ты похож на него… Уже давно Мурад понял, что это сравнение не в его пользу. Из-за поразительного сходства с отцом он долгие годы терпел ненависть матери. В средней школе он отыскал причину этого. Однажды, убираясь на чердаке, ему в руки попался дневник. Странные рисунки, лишённые смысла надписи, химические формулы. А ещё бесчисленные фотографии. Фотографии жертв маньяка, который орудовал в Стамбуле более двадцати лет назад. То дело было громким, конечно, Мурад знал о нём. Но мог ли он подумать, что его родной отец — серийный убийца? Нет. Точнее… вряд ли ему прежде приходила в голову такая мысль. И тогда всё вдруг встало на свои места. — мы навестим папу? — не могу, занята. поезжай с бабушкой. — а как вы с папой познакомились? — это так важно? — мама, а ты сильно-сильно любила папочку? — есть разница? ненависть презрение Кёсем мстила сыну за поступки мужа. А Мурад ей мстил? Можно ли считать местью его поступки? Нет. Беда в том, что он не видел ничего постыдного в своих действиях. — вы, никчёмные червяки, так цепляетесь за свою жизнь, лишённую смысла. — от старого нужно избавляться. Только так у нового и светлого есть шанс. Да, Мурад действительно считал, что делает всё правильно. Значит, несколько людей могут и умереть, если на кону более высокая цель.***
1995
— Эй, ты не видела Ясемин? Нигде не могу её найти, — Эйджан вздрогнула. Голос её, всегда звонкий, казался сейчас таким тихим. — Яс… Ясе-м-мин… она… — Да что произошло? Мне и Махфирузе ничего толком объяснить не смогла. Вместо ответа Эйджан указала в противоположную сторону. Проследив траекторию движения, Махпейкер кивнула. Прошла вперёд. Почему так много людей? Что случилось? Шаг. Один. Два. Три. Полиция? Откуда… Стук сердца. Четыре. Пять. Шесть. — Бедняжка. Кто мог совершить подобное? А кто это лежит? — Ясемин? Ясемин?! Ясемин…! — сперва удивлённо, позже с недоверием. И в самом конце — с ужасом. Хрупкое тело лежало на холодной земле, одежда пропиталась кровью — Нет, нет, нет, этого не может быть. Не может… — Махпейкер замотала головой, словно отрицание могло вернуть Ясемин к жизни. — Мы ещё только вчера разговаривали. Только вчера… она была жива. Этого не может быть… — у девушки подкосились ноги, она упала рядом с бездыханным телом подруги. А издалека за происходящим наблюдал юноша. В его взгляде читалось поразительное спокойствие, движения были плавными. — Мучения твоей подруги уже позади, но твои начинаются только сейчас. С тобой я планирую играть дольше, Махпейкер-Кёсем, — на губах Ахмеда Кануни расцвела поистине дьявольская улыбка. Крики жертв, плач людей, убитых горем… всё для него дивная мелодия.