secret songs of sirens

Они не были ими. Не могли бы быть Они никогда не были ими. И аль-Хайтам не хотел этого. Но иногда он тосковал по ней-по нему больше, чем ему того хотелось. Больше, чем он был способен. Он не был Алым королём. Ни его тенью, ни его перерождением, ничем из того, что надумывали себе недалёкие личности, хватающиеся за любую сплетню, чтобы разнести её дальше и ещё больше отстранить его от общества. Дети могут быть жестоки. Он знал это без подсказок с юного возраста. Дети видели в нём чужака. Страшного героя сказок, которыми с детства пугали их родители. Они звали его "Дешрет" с того дня, как впервые увидели. Он так и не смог их переубедить, что он не древнее погибшее божество, а такой же мальчик, как и они. Аль-Хайтам был слишком странным и непонятным для них. Со скудными эмоциями, пристрастием к книгам и одиночеству, суровым взглядом, не контролируемым ещё совсем маленьким Хайтамом. И они не любили его. И боялись, видя в нём то, чего в нем никогда не было и не могло быть. Со временем он привык. Ведь не важно, что думают о тебе другие, если ты сам знаешь, кто ты, верно? Что ж. Если им так нравится бояться его, аль-Хайтам не возражал. Он не был богиней цветов на столько, на сколько не был Алым королём аль-Хайтам. Но к горлу Хайтама подкатывала чужая тоска каждый раз, когда он видел Кави в коридорах академии. Это не могли быть его собственные чувства. И аль-Хайтам не понимал, откуда они взялись. Под шагами Кави не распускались цветы, но его плавные движения приковывали все взгляды. Его мягкая улыбка могла очаровать любого. Не удивительно, что аль-Хайтам мог попасть под его чары, которые никогда не были настоящей магией, но были чем-то для аль-Хайтама – или Дешрета. И он изучал древние рукописи времен правления трех богов и снова откладывал перечитанный в который раз фолиант дрожащими от страха и горя руками. Он чувствовал всеобъемлющую печаль, глядя в смеющиеся глаза на другом конце библиотеки. В самом деле, был бы он Алым королём, он бы чувствовал радость от того, что его любимая-любимый жива-жив. Но его тело обнимала грусть. Может, как раз из-за того, что они оба не были ими. Как Дешрет не смог быть с Пушпаватикой, так и они не могли. И аль-Хайтам готов был смириться. Он не был Алым королём, он мог смириться с тем, что они с богиней цветов-Кави не стали бы парой. Но Кави не был Пушпаватикой. И он, руша все каноны повторенных – или все же нет – в них жизней и истрий, улыбнулся мягко наконец, ему самому. И быстро бъющееся сердце, и радость с памятью о боли, и тоска, исцеляющаяся счастьем – все это было в них. Аль-Хайтам не знал, принадлежали ли эти чувства им нынешним или не им прошлым. Но так ли это было важно?