***
Терпкий, но в то же время с приятной ноткой сладости вкус всё ещё теплился на поверхности пухлых губ, изогнутых в притворной улыбке. Юбка Чунхи слегка натянулась, когда она закинула ногу на ногу, приоткрывая красивые стройные ноги на радость похотливым мужчинам за соседним столом, чьи огромные животы и раздувшиеся круглые лица сами говорили о том, какие суммы таили их кошельки. «Алчность, чревоугодие и похоть» — подумала про себя Чунха, услышав неприятное гоготание за соседним столиком. «Люди» — пронеслось следом. Сложив руки на груди, девушка смотрела в панорамное окно, немного сведя брови к переносице. Снова облизнув губы, она почувствовала привкус недавно выпитого вина и своей помады. Всё это помогало ей не сходить с ума и не лезть на стену от до ужаса неприятного чувства, оккупировавшего её, словно плесень на залежавшемся хлебе. Кончики пальцев зудели от неясного предвкушения, из-за чего кольцо на безымянном пальце никак не преставало крутиться. «Что же там у тебя творится, Ёль?» — мысли в её голове струились потоком, не желая утихать, видимо от волнения. Палец нервно постукивал по предплечью, пока неожиданно не замер, так и не прикоснувшись к бархатной ткани пиджака. Контур глаз — накрашенные тушью ресницы — сделался округлённым от удивления, брови поползли вверх, и даже дыхание приостановилось, ожидая. Вся она замерла, казалось, даже все её внутренние органы прекратили свою работу, оседая. Мысленно она считала, надеясь, что через долю секунды счёт закончится. — Семь, — повторила шёпотом Чунха, отрешённо переводя взгляд с расстилающегося сеульского простора на мраморную поверхность стола. — Что это было? Почему оно не билось так долго? Недолго думая она сняла с специально отведённого крючка сумку, сразу же находя на её дне свой телефон. Нужный контакт быстро нашёлся, однако абонент решил не вступать в диалог, да что уж, даже не удосужился ответить на звонок. Чунха взволнованно снова и снова набирала номер, но, как и в первый раз, ей никто не ответил. Она прикусила кончик ногтя, пытаясь в срочном порядке обдумать последующий план действий, благо, несмотря на нарастающую панику, её голова продолжала ясно мыслить. Телефон был отправлен обратно в дамскую сумочку, когда Чунха поняла, что сколько бы она не звонила, Чанёль ей не ответит. Оплатив выпитое вино, она соскочила с места, и по просторному коридору эхом отдался рокот отстукивающих от плитки каблучков. Пришлось задержаться только у гардероба, чтобы забрать и быстро накинуть на худые плечи пальто. Лёгкий трепет, усиливающийся с каждым шагом, заставлял натягиваться улыбку шире. Может она была вызвана защитной реакцией, а может предвкушением долгожданной встречи спустя столько лет.***
Мокрый след ботинок, оставленный на подъездной площадке, тянулся по всей лестнице и этажам, пока не остановился на нужном у одной из квартир. Чанёль стоял, медля, хотя чутьё подсказывало поскорее достать ключи и укрыться от опасности за железной дверью. Но сомнения одолевали его. А вдруг нужно поскорее уходить отсюда, а не прятаться здесь? Что, если по ту сторону кто-то ждёт, когда наконец провернётся замок и распахнётся дверь? Чанёль поймал себя на мысли, что стал параноиком, либо его делал таким демон. И всё же, вдруг он не ошибается, и вскоре случится что-нибудь страшное? Стоит ли открывать? На этот раз не будет никакого Бэкхёна, который оттолкнёт, проверит, чиста ли квартира или закроет уши, жертвуя собой. Собственно, почему в нём столько сомнений? Это ведь его квартира, в которой он прожил тучу лет и столько же ещё проживёт. Это его убежище, бункер, который спасёт ото всех. Чанёль сам себе кивнул, залезая рукой в карман. В конце концов, он не может впасть в беспричинную панику только из-за мелькнувшей не очень приятной мысли. Из-за спины послышался звук разъезжающихся дверей лифта, и Чанёль невольно повернулся, застывая на месте. Сердце пропустило удар. Если его так обманывают глаза, то это совсем не смешно, потому что такие шутки не должны существовать, даже от его собственных глаз. Или же тот, кого Чанёль видит на расстояние двух больших шагов всего лишь просто очень похожий человек, и пора бы уже отвернуться и перестать так открыто глазеть и смущать незнакомца. Но нет. Дорогое роскошное пальто, кожаные чёрные перчатки, облачающие руки, словно вторая кожа, идеально сидящий по фигуре костюм тройка и классические ботинки, на кончиках которых отображался блик ламп в подъезде — всё это мог совмещать только один человек. И чёрная круглая повязка на левом глазу подтверждала это. — Чунмён, — неожиданно вырвалось у Чанёля, и на смену удивлению пришла злость. — Убирайся! Возвращайся в свою паршивую Англию, или ещё куда там тебя тянет, здесь ты мне больше не нужен! На сердце скреблись кошки, и с каждым его словом их действия становились всё яростней. Это совсем не то, что он хотел сказать Чунмёну спустя пять лет разлуки, но обида брала верх, и удержать вылетающие слова не удалось. Чанёль с ничего не выражающим лицом развернулся обратно, откидывая все свои опасения прочь, вставил ключ в замочную скважину, проворачивая. Действительно, не нужен ему никакой Чунмён, который так с ним поступил. Раз уехал не предупредив, а после даже не позвонил и не написал, то сам хотел избавиться от Чанёля. Вот и нечего ему было возвращаться. Чанёль недовольно пыхтел, потому что ключ перестал двигаться после первого поворота, намертво застревая. Вот нужно было ему застрять в такой момент! Он дёргал за конец, пытаясь хотя бы вытащить, но ничего не получалось, как и повернуть ключ ещё раз. — Блять, — не выдержал Чанёль, стукая ладонью по двери. И, конечно же, сзади раздался такой знакомый смешок и приближающиеся шаги. — Сколько раз я тебе говорил, что мат портит любую речь и тем более не красит мужчину, — голос такой благородный и мягкий, каким был всегда. На его зов всегда хотелось пойти и поскорее найти того, кому он принадлежал. Чанёль почувствовал себя тем пятнадцатилетним парнишкой, колючим и закрытым, но при этом чувствующим себя таким слабым рядом с Чунмёном. От него исходила своя собственная аура, совмещающая в себе спокойствие, дружелюбие и понимание. Наверное поэтому недоверчивый Чанёль всё же доверился и ушёл из того полицейского участка. Но даже события прошлого и то, как много Чунмён сделал для Чанёля (вероятнее, что даже родители не смогли бы столько ему дать), никак не сглаживают его внезапное исчезновение. — Не думаю, что у тебя всё ещё остались права меня учить чему-то, — Чанёль наконец-то сдался, оставляя несчастный ключ дальше торчать. Он усмехнулся, хотя улыбкой на его лице не пахло. Вот он, Чунмён, так близко. Чанёль все эти пять чёртовых лет так желал его увидеть, хотя бы одним глазком вновь вспомнить его силуэт не с фотографий. И сейчас, когда Чунмён наконец-то появился, Чанёль не хочет его видеть. Или же он сам пытается убедить себя в этом? Но стоя в закрытой позе, сложив руки на груди, он хотел бы оттолкнуть его от себя подальше или сделать вид, что не узнал. Чунмён вот так просто стоял в его подъезде, как когда-то, но только в другом. Смотрел на него одним глазом и держал руки в карманах, закрепляя на своём лице ту самую Чунмёновскую улыбку, даже не похожую на как таковую улыбку. Один уголок рта был приподнят чуть выше другого, но это вовсе не было ухмылкой. — Даже не обнимешь? — бровь мягко изогнулась волной в вопросе. — Не вижу причин обнимать кого-то вроде тебя. — А ты всё такой же. Пак-злюка-Чанёль. Каким был, таким и остался, — Чунмён не стал ждать, когда Чанёль откроется ему или сделает первый шаг. Он притянул к себе не сопротивляющегося Чанёля, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Чанёль сопел, как маленький недовольный ребёнок, но на самом деле жадно вдыхал до боли знакомый одеколон, желая только, чтобы он больше не исчезал на столь долгий период. Чунмён погладил его по загривку, словно кота, жалея только, что не снял минутой ранее кожаные перчатки. — Поедем ко мне, я приготовлю твою любимую пасту с морским ушком, посмотрим "Последний человек", и я всё объясню, а ты прекратишь на меня дуться, — его речи действовали, как дудочка крысолова — стоит им начать свою мелодию, отказать себе в том, чтобы последовать становилось очень сложно. И хоть Чанёль отпирался, это было скорее для виду, потому что сама душа кричала «ДА!». Она требовала снова ощутить еду, приготовленную Чунмёном, вместе посмотреть их любимый фильм и ещё долго обсуждать главных героев после, подраться за место на кровати и получить нагоняй за перевёрнутый горшок с цветком. Она требовала Чунмёна и хваталась своими крохотными ручками за предоставленную возможность. Наверно, Чунмён был единственным, кого Чанёль готов был простить, что бы тот не сделал. И всё же простить — не значит отпустить все обиды. — Смеёшься? — Чанёль прекратил вырываться, но и не пытался скрыть, что мириться с ситуацией никак не собирается. На самом деле внутри творился полный хаос, настолько огромный, что даже говорить было сложно — голос всё время хотел дрогнуть из-за смешавшихся чувств. — Чунмён, ты бросил меня на пять лет, а сейчас вернулся и как ни в чём не бывало говоришь мне пойти с тобой, чтобы поесть твоей пасты и посмотреть фильм. Ты хоть сам себя слышишь? — Чанёль, у меня были причины так поступить, — он перешёл на шёпот, слыша, что тембр Чанёля начинает скакать. Чунмён его знал и понимал — для Чанёля показаться слабым было одним из самых худших событий. Его затея увенчалась успехом. — Нет, ни что. Ты слышишь? Ни что не могло заставить тебя меня бросить, как ненужного щенка, — хоть ухо Чунмёна обдувал шёпот, обиженная интонация чётко проявлялась, постепенно впуская в себя нотку злости. Чанёль, почувствовав, что руки Чунмёна ослабели, оттолкнул его от себя. Пускай он ведёт себя, как маленький ребенок, но, пожалуй, Чанёль был таким, и не видел никаких иных вариантов своего поступка. — Я не шучу, Мён, возвращайся в Англию и просто забудь о моём существовании. Не думаю, что я когда-то смогу относиться к тебе, как прежде, — в его глазах застыли слёзы, которым он не позволял пролиться. Чанёль просто развернулся и направился к лестнице. Плевать на застрявший ключ, плевать, что может он и не застрял, и кто-нибудь его обворует, плевать на Чунмёна и его неожиданный визит. К чёрту всё. Чунмён поджал губы, чувствуя себя полным идиотом. Действительно, каким он дураком был, когда думал, что у него так просто получится наладить утраченный контакт. Ну, либо он не учёл насколько вырос его Чанёль. От двадцатичетырехлетнего, ещё совсем зелёного и только-только окончившего университет Чанёля почти ничего не осталось, хотя сказать это было сложно. Вроде тот же Чанёль, тот же голос, срывающийся только рядом с Чунмёном, та же безвкусная одежда, широкие плечи, кривые ноги и те же глаза, на дне которых плескалось озеро реализма и мечт, которым не суждено было сбыться. И только один Чунмён мог увидеть все мелкие изменения, которых, на первый взгляд, не было. Чанёль был как пуговичная мозаика — издалека целая картина, но вблизи сборище пуговок, и если на первый взгляд ничего не изменилось, ведь композиция осталась та же, то Чунмён мог увидеть, что некоторые пуговицы кто-то заменил. Ливень прекратился, оставляя после себя только мелкие капли мороси и густой туман, спустившийся на землю. В лужах отображались уличные фонари, из-за чего земля напоминала звёздное небо. Ещё не сильно стемнело, но солнце уже собиралось передать свой пост луне. Неожиданно на Чанёля нахлынуло какое-то облегчение; может, всё дело было во влажном воздухе или адреналине после встречи. Он присел на сухие ступени крыльца, спрятанные под навесом. Сигарета сейчас была кстати, поэтому залегла между пальцев. Порыв холодного ветра растрепал его волосы, и из влажного воздуха выпало пару тяжелых капель, приземляясь рядом. Едкий дым проникал в его организм, но почему-то не успокаивал. Все мысли смешались. Чунмён, Бэкхён, Минсок, Тэхи. Чанёль потёр свободной рукой лоб. Точно, Бэкхён. Его забрали уже примерно часа три назад, а это значило, что, скорее всего, его скоро привезут обратно. Чанёль устало вздохнул. Когда же у него выпадет день без неожиданных поворотов, переживаний, страха и тем более демонов? Кажется, те обычные, похожие друг на друга дни уже никогда не вернутся. Неожиданно на сомкнутые колени прилетел серебряный ключ с небольшим брелком в виде собаки. Чанёль, ничего не выражая, повернулся. Чунмён, подмяв полы пальто, присел рядом, прикрывая единственный глаз. Он подставил лицо под мягкие струи ветра, наслаждаясь свежестью после дождя. — Не найдётся сигаретки? — внезапно спросил Чунмён, косо посмотрев на Чанёля, особо не ожидая ничего от него. На удивление Чанёль молча зажал сигару в зубах и потянулся к карману за пачкой. Чунмён принял протянутую сигарету, но взгляд не отвёл, чем вызвал недовольство в виде закатанных глаз. Чанёль протянул ему зажигалку, и уже следом лицо Чунмёна осветил тихий жёлтый огонёк, перешедший в тусклое пятнышко на кончике сигареты. Чунмён вернул зажигалку и сделав затяжку, поморщился, но ничего не сказал. Этот вкус сигарет совсем не похож на тот импортный табак, который он предпочитал обычным сигаретам, продающимся в каждом супермаркете. Такой дешёвый и некачественный, по его мнению, но Чунмён слишком боялся спугнуть подуспокоившегося Чанёля, чтобы возмущаться на тему как можно таким травить свой организм. Какое-то время они молча сидели, наслаждаясь тишиной, еле уловимым постукиванием капель о землю, спустившихся с крыши и окончательно садившимся солнцем. Но оба понимали, что и тишине когда-то придёт конец и за ней что-то должно последовать. Чунмён решил не тянуть боле и прочистив горло, начал: — Ты мне как родной брат, ты знаешь, и я всегда хотел дать тебе всё самое лучшее и вырастить из тебя достойного, приличного мужчину. Не знаю, что во мне тогда щёлкнуло, когда мне позвонили из полицейского участка и сказали, что тётя с дядей умерли, а ты один выжил, но я ни о чём не мог больше думать кроме как забрать тебя. С отцом мы никогда не были в нормальных отношениях, у меня не было младшего брата, да и детей иметь я не могу и особо никогда об этом не думал. Я всегда посвящал жизнь только одному человеку — себе. Мне никто не нужен был, кроме себя самого, но ты. Ты будто сам меня позвал, притянул. От одного взгляда на тебя я подумал: «Почему этот мальчик остался сиротой?». Такой чистый, непорочный, не познавший греха, но уже потерявший часть своей души. Мне захотелось сделать всё, чтобы ты не потерял её остатки, — Чунмён прервался, чтобы сделать долгую затяжку, а затем рассматривать, как дым рассеивается и смешивается с туманом. — Каким-то образом ты стал глотком свежего воздуха в моей жизни. Ты смог разбавить монотонность, кажется, нескончаемого существования. — Тогда почему ты меня оставил? — Чанёль слушал всё внимательно, чувствуя, как от голоса Чунмёна по телу сладким мёдом разливается спокойствие. Но до него никак не доходило как связан этот монолог с основным, всё ещё стоящим, вопросом. Почему Чунмён бросил его, если так им дорожит? Чанёль резким движением закинул окурок в лужу и тот с шипением потух. Он выставил руки назад, полностью переводя весь вес на них. Чунмён отвечать не спешил, возможно, думая, как грамотно сформулировать ответ. И снова они сидели в тишине и как ни странно она совершенно не вызывала напряжения. — Иногда мы видим только то, что хотим видеть, Ёль, — эта фраза прозвучала настолько тихо и невесомо, что Чанёль повернулся на, смотрящего куда-то в даль, Чунмёна в попытках понять правда ли это было сказано или слова были всего лишь слуховой галлюцинацией. Чунмён, судя по тому, как снова воцарило молчание, больше ничего в своё оправдание сказать не хотел. Это начало злить ещё больше. Хотелось накричать на него, накинуться с кулаками и ещё раз показать насколько сильно он был расстроен его исчезновением. Внезапно, из его груди вырвался смешок, а затем Чанёль прикрыл ладонью лицо, сгинаясь пополам и подрагивая всем телом. Он издавал глухие звуки похожие на всхлипы. Чунмён, испугавшись, дотронулся до подрагивающего плеча и сразу отдёрнул руку, замечая, как тряска становится сильнее, а всхлипы стали отчётливым заливистым смехом. Нервный смех походил на звук расстроенной скрипки и звучал настолько громко, что, казалось, забрал всю тишину района, отскакивая от каждой стены домов, деревьев, даже от маленьких капель воды. Чунмён смотрел на согнувшегося в приступе смеха Чанёля, совершенно не понимая, что с ним происходило. Он свёл брови к переносице и приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но быстро умолк. Неприятное чувство непредсказуемости и тревоги зёрнышком зародилось в нём. Смех начал постепенно стихать, и вот теперь то появились чёткие всхлипы, ножом режущие по Чунмёну. Но он понимал, что как бы сердце не хотело притянуть к себе Чанёля, похожего сейчас как никогда на маленького беззащитного ребёнка, делать этого не стоит. К тому же Чанёль сам не позволит обнять себя в таком состоянии. Чунмён жалостливо смотрел на него. Его черты лица разгладились, отображая только жалось, но не такую, какую испытывают к беспомощным, а скорее жалость от того, что он не может облегчить груз, который Чанёль несёт на себе. — Мой, практически родной, брат, почти мой родитель бросил меня, думая, что квартира и клиника смогут заменить его. На меня свалилась куча проблем разом, которые я не мог решить, потому что потерял свою опору, человека, которого больше всего боялся потерять. Я пережил недели голода, потому что первым хотел оплатить аренду помещения и счета за квартиру из-за того, что, видите ли, это был мой самый дорогой подарок от самого дорогого человека, а также единственная память о нём. Я перетерпел многое за эти годы и даже то, что представить себе никогда не мог. И теперь тот самый дорогой человек неожиданно заявился ко мне домой и пытается сказать, что я вижу только то, что хочу видеть, — он почти кричал, обильно размахивая руками. Слёзы текли ручьём, а глаза покраснели, но Чанёлю было всё равно выглядит ли он сейчас мужественно, как всегда любил учить его Чунмён. Эмоции выплёскивались огромным потоком, и остановить шторм, пробивший дамбу, уже было невозможно. — Ты совсем ничего не знаешь, Чунмён, ни о том что я чувствую и ни о том что я там вижу! Так что не надо строить из себя крутого загадочного психолога, потому что ты всего лишь лживый предатель и эгоист! Чанёль дышал довольно глубоко из-за того, что буквально вывалил всё на одном дыхании, да и просто эмоции его переполняли, и чтобы не сорваться и не поддаться ещё большей истерике, он пытался хотя бы немного сконцентрироваться на каждом вдохе с выдохом. Он ждал реакции, хоть что-то, что может успокоить бурю внутри него, однако сам не понимал чего желал услышать больше всего. Извинения? Да к чёрту эти извинения, ими не вернёшь прошлое. Тогда, может, он хотел, чтобы Чунмён молча встал и ушёл, поняв, что ему не рады? Возможно Чанёль допускал эту мысль, но маленький Пак Чанёль глубоко внутри него никогда не принимал, не принимает и не примет её. Чунмён молча хлопал длинными ресницами, что ещё больше начинало раздражать. Почему он молчит?! Неужели так сложно хоть что-нибудь сказать, чтобы успокоить реку, сносящую все деревья и кусты с берегов взволнованного междуречья. Чунмён ведь всегда знал и умел грамотно подбирать нужные слова, помогающие словно мазь от ожогов. Тогда почему приоткрытые губы никак не зашевелятся, а удивлённое выражение лица наконец не станет понимающим? Чанёль выплюнул краткий смешок после длительного зрительного контакта, понимая, что ничего Чунмён отвечать не собирается. Он либо сам не знает почему вот так без предупреждения уехал, либо просто не хочет говорить, но ни первый, ни второй вариант Чанёлю не подходил. Пак, резким толчком, поднялся. Хватит с него этих слабостей. Он слишком чувствительно реагирует на Чунмёна, а он того ну никак не заслуживает после такого поступка. Туман обволакивал его, будто кокон бабочки, заставляя почувствовать себя зажатым в тисках обиды и боли. Он словно не позволял мыслям расфокусироваться от одной проблемы и подумать хотя бы о чём-то другом. Этот туман и был его страхами и обидами, проникая во внутрь и закупоривая все выходы, чтобы кроме него не поступило больше никаких «светлых» мыслей. Чанёль шёл довольно быстро, сам не разбирая куда его несли ноги, потому что глаза предательски застилали слёзы, а на белом фоне тумана то и дело, что мелькали обрывки их совместного прошлого. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — сквозь зубы цедил он, проклиная себя за слабость. В горле застрял слишком плотный ком обиды, заставляя нижнюю губу подрагивать. Поднялся тревожный ветер, принося с собой редкие дождевые капли. Чанёль чувствовал, как они сталкиваются с лицом, сразу же нагреваясь и смешиваясь на кончике подбородка с горячими слезами. Но пускай он, всё ещё не просохший, опять попадёт под дождь, чем вернётся и снова не сдержит своих эмоций. Ноги сами понеслись прочь, наращивая темп. Хотелось поскорее убраться от этого района, вырваться из кокона воспоминаний и забыть о том, что около его крыльца сидит Чунмён, которого он считал мёртвым ровно три года и сто семьдесят шесть дней. Пускай он сбегал как нерешительный мальчишка, но это было в сто раз лучше, чем остаться. Всё произошло быстро. Незнакомое чувство свободы, пробившее его грудь одним ударом, когда у него получилось ослабить нити кокона, а затем визг шин, больше похожих на предсмертную сирену, ослепляющий свет фар, настигнувший слишком быстро и неожиданно. И неуловимое щекочущее прикосновение к щеке, будто оперенье мигом пролетевшей стрелы.