***
В комнате стоял вечерний мрак. Плотные шторы не пропускали и щёлки света вот уже две недели. Чанёль лежал, прижавшись спиной к стене и свернувшись в позу эмбриона. В комнате неприятно пахло затхлостью, окна не открывались слишком давно. Его одежда, которую он не менял уже слишком долго, источала не более приятный запах, но Чанёль его не чувствовал, также как и ничего вообще. Ни потребности в еде, ни желания впустить наконец в комнату свежий воздуха, ни сил даже банально сходить в душ, чтобы не чувствовать себя грязной свиньёй. Его просто сковала опатия и безразличие ко всему окружающему, кроме только одного желания — увидеть Чунмёна, что легко рассмеётся своим громких голосом и скажет, что пошутил. Горячие слёзы опять скопились на уголках глаз, а затем скатились, отчерчивая тонкую дорожку. Чанёль сжался сильнее, крепче притягивая колени к груди. Опять эта пустота, заточённая в самых темных темницах на долгие годы, брала над ним верх. Она росла с чертовски быстрой скоростью, замораживая все светлые мысли и желания, но только не одну. На кровати рядом завибрировал телефон, поставленный на беззвучный режим. Чанёль не хотел даже трогать его, но за первой вибрацией последовала вторая, третья, четвёртая…. Бывшие одногруппники за всё время написали ему только два раза, спросив куда Чанёль пропал, хотя до этого они очень много общались и строили совместные планы на ближайшие дни. Поэтому это точно не могли быть они. Им ровным счётов было глубоко наплевать на Чанёля, а всё их прошлое общение оказалось всего лишь напыщенным фарсом. Он раздражённо потянулся под подушку, чтобы отключить этот проклятый телефон, не смолкающий ни на секунду. Первым делом что бросилось в глаза — фотография Чунмёна на обоях. Она словно самым острым ножом полоснула по сердцу, и рана эта ещё не скоро затянется в побелевший рубец. Невообразимое количество спама — рассылки со всех установленных приложений, почти затмевали одно крохотное напоминание, поставленное на таймер когда-то. «Ты должен быть сильным, Ёль» — слова Чунмёна. Только одно крохотное напоминание и смолкший спам. Чанёль не мог оторваться от этого сообщения, для него будто весь мир исчез мигом и остались только они одни — Чанёль, позволивший выйти очередной дозе слёз и напоминание на тусклом экране. Больно. Очень больно. Чанёль отшвырнул телефон со всей силы и тот сразу же с грохотом врезался в стену, но ему было всё равно сломается ли он. Рука стучала по груди повторяя каждый всхлип. Чанёль пытался завести сердце, отказывающее работать в этом теле, живущем в бесцветном сером мире без Чунмёна. — Ненавижу, — сорвавшимся голосом прошептал Чанёль.***
Квартира погрязла в разорванных вещах из гардероба Чунмёна, кухня в осколках от кружки, из которой Чунмён всегда пил кофе, коробочек из-под рамёна и приготовленного риса. В углу, около холодильника, валялись те самые кимчи джон, давно покрывшиеся плесенью так, что сейчас их невозможно было узнать. Запах загнивших продуктов смешивался с дымом от сигарет, создавая тошнотворную какофонию. К сожалению, Чунмёна нет рядом и Чанёлю никто не может дать подзатыльник и сказать, что в таком беспорядке жить нельзя. Чанёль курил уже третью сигарету подряд, спустя несколько недель всё же открыв шторы хотя бы на кухне. По началу свет слепил и резал глаза из-за чего Чанёль испытал только большее отвращение к себе, потому что забыл что такое свет. Но потом, закурив, он почувствовал что-то очень необычное, а главное не ненависть, не отвращение и не злость. Эта странная лёгкость, совсем небольшая, но всё же она самая. Он пытался зацепиться за неё, поэтому не прекращал курить, соскучившийся по легкости в груди. Посмотрев вниз, Чанёль увидел обычных прохожих. На скамье сидела парочка, воркующая между собой, у подъезда стоял мужчина с двумя пакетами в руках, скорее всего заполненными продуктами, на детской площадке играли дети, а куда-то спешащая молодая девушка, разговаривала по телефону. Все они были такие живые, куда-то шли, чтобы с кем-то встретиться, порадовать или просто наслаждались моментом. Возможно они даже не подозревали о том, как сейчас им хорошо. Чанёль почувствовал дикую зависть, не просто кольнувшую, а вгрызшуюся ему в самую глотку, сомкнув челюсть до упора и терзающую его из стороны в сторону. Почему он не может разделить с ними их счастье? Почему судьба даёт ему шанс на лучшее, а потом забирает, просто плюнув в лицо взамен? Недокуренная сигарета полетела в окно. Лёгкость пропала, оставляя после себя отвратительное послевкусие. Чанёль поплотнее зашторил окно, не желая больше никого видеть, потому что от счастливых лиц становилось только тяжелей. Неожиданно уголок глаза зацепился за чёрную коробку и концы белой ленты, торчащей из-под неё. Чанёль так и не притронулся к ней с того дня, как заметил. А потом мыслями он вернулся в вид на двор. И опять он злится, даже толком не понимая на кого. На тех счастливых людей? На, оставившего его гнить от собственных мучений, Чунмёна? На себя, сломавшегося при первом же падении? Чанёль схватил коробку, буквально вытряхнув оттуда двое ключей и также две записки. Чунмён же хотел его сделать счастливым? Так пусть подавится! Обычная чёрная кофта на замке прикрывала грязную, заляпанную футболку от посторонних глаз, но это не значило, что Чанёлю удалось избежать чрезмерного внимания к своей персоне. Все как один поворачивались и косились на него, только Чанёль на них никак не реагировал, потому что для него сейчас были важны не его засаленные волосы, отросшая небрежная бородка, огромные синяки под глазами, тусклая, как тонкая бумага, кожа и пальцы, перемотанные в бинте. Люди не понимают его и никогда не поймут. Денег на карте было много. Чунмён об это позаботился. Но Чанёль не взял даже такси, заранее зная, что все нужные адреса находятся не так близко. Он хотел, чтобы ветер на улице мог унести его боль и это немного, но случилось. Впервые за долгое время Чанёль подумал о чём-то, что было не связанно с Чунмёном и с самокопанием. Погода была хороша. Чанёль искал дом не долго. Однажды он уже бывал в этом районе и быстро узнал нужную улицу. Он чувствовал себя детективом, приближающимся к разгадке дела, когда поднимался на лифте до этажа, прописанного на брелке. И всё же в его ожиданиях томились невообразимые мысли. Затаив дыхание и слушая своё собственное усилившееся сердцебиение, Чанёль открыл дверь. Поток пыли сразу ударил в лицо, и он закашлялся, лёгким движением кисти пытаясь развеять её. Квартира стояла закрытая уже давно и явно не ожидала своего хозяина. Когда першение в горле прошло, а организм более-менее смирился с участью вдыхать пыль и приспособился, Чанёль прошёл прямо в обуви, преодолев порог. Квартира и правда сразу понравилась Чанёлю, как и было заявлено в письме. На вид тяжёлая мебель из натурального дуба в европейском стиле, отдельный кабинет с большим кожаным креслом, небольшая уютная кухня и спальная. Квартира была небольшой, но именно такой, какой Чанёль представлял своё собственное жилище в детстве. Вплоть до цветовой отделки во всех комнатах. С отвратительным комом в горле Чанёль вернулся к кабинету, а точнее к наконец сбывшейся мечте. В комнате пахло новым кожаным креслом, немного нагретым на солнце, да и вообще, не считая пыли, квартира всё ещё сохранила запах «новизны». Через падающий из окна свет, Чанёль мог увидеть, как в воздухе танцуют ворсинки пыли, приземляясь на белый конверт на столе. В носу уже защипало, а сердце больно кольнуло, но надежда не угасала. Чанёль подошёл к столу, быстро сдув с конверта слой пыли. Буквально разорвав его, он вытащил сложенную в двое записку, быстро забегав по, написанным от руки, строкам глазами. «О, дорогой Ёлли, я безгранично счастлив, что ты всё-таки тут, смотришь на это прекрасное место, как и я прямо сейчас! По-моему, это лучшее, что я создавал за всю свою жизнь! Тебе же нравится? Я очень буду надеяться на это, потому что хочу думать, что могу подарить тебе что-то такое укромное и важное. Свидетельство о праве собственности и всё остальное лежит в твоём кабинете, в первом ящике. Теперь оно всё твоё!» И всё же он не смог сдержать слезу, которую быстро стёр. Почему-то создавалось впечатление, будто он в комнате не один, и кто-нибудь смотрит на него, но не в злом умысле. Чувство одиночества и ненужность здесь, в этой квартире, почти не ощущалось, как в Чунмёновской. Возможно всё дело было в том, что там каждая вещь напоминала о нём, а здесь только одна записка, которую Чанёль свернул и положил в карман домашних брюк. Он не стал проверять документы на квартиру, решая отложить это дело до следующего визита. У него осталось ещё одно место, куда нужно сходить. Второй адрес находился в паре кварталов от квартиры, двадцать минут ходьбы, десять на машине и две остановки на метро. Чанёль пошёл пешком. Он старался не думать о третьем письме в его кармане, потому что при погружении глубже в ворох мыслей, он понимал, что Чунмён вероятнее писал все письма, зная, что больше с ним не увидится. — Предатель, — внезапно вырвалось у Чанёля. Он сжал крепко кулаки, чтобы снова не впасть в приступ агрессии, как это случалось несколько раз дома. Но, благо, нужный дом попался ему на глаза сразу же, как он перешёл дорогу. Район не самый шумный, с большой проходимостью в день, поскольку через пару улиц находился городской парк, сети магазинов одежды, ресторанчики и медицинский университет. Мёдом намазано для студентиков. Хорошее место для ветеринарной клиники. Чанёль сразу понять куда ему идти, потому что на этой улице только одна вывеска, гласила о том, что здесь лечат больных животных. Не слишком вычурная, лаконичная, но приметная, за счёт нарисованной мордочки пса в конце названия. На двери красовалась табличка «Скоро открытие». Чанёль не отказал себе в небрежном смешке. Отперев дверь, Чанёль уже приготовился к ещё одному клубу пыли, но ничего такого не случилось, а наоборот он заметил, что в ней было довольно чисто, по сравнению с запылённой квартирой. Клинка явно встала в режим «Скоро откроемся» не так давно. Закралась маленькая надежда на то, что здесь может находится хоть что-то указывающее на местоположение Чунмёна. Холл-приёмная был довольно просторным. Прямо перпендикулярно входу стоял стол, чтобы быстро принимать пациентов. Слева от входа находилась трёхместная скамья ожидания, так он понял. Справа пустой стеллаж и ещё один совсем уж простенький серый стол для поверхностного осмотра. Вся мебель была накрыта плотной полиэтиленовой плёнка, видимо, чтобы не пылилось, а само помещение, не считая мебели и ремонта, казались совсем пустыми, не живыми. Губа дрогнула в эмоциях, но Чанёль быстро мотнул головой. Он пошёл дальше, сворачивая в небольшой коридор влево. Пряма находилась ещё одна комната, справа широкая стеклянная дверь, оцепленная то ли заводской плёнкой, то ли она сама по себе была матовая. Слева две двери. Первым делом его занесло туда. Как оказалось, узкая ближе к приёмной дверь вела в туалет, а дальше, видимо, в чулан. «Практично и незаметно» — подумал Чанёль, сильно не задерживаясь. Стоило на самом деле осмотреться повнимательней, но взгляд практически не сосредотачивался ни на чём, бегая по всем поверхностям довольно быстро. И ещё один кабинет, свободней, чем в квартире. Для более комфортной работы. Свет с окна падал прямо на гладь широкого стола, и Чанёль даже перестал дышать, рассматривая его. А потом просто разочарованно выдохнул, поджав губы и решил не зацикливаться на скучном кабинете со стеллажом на каждую стену. Далее его ждала операционная, и вход в неё был только из основного кабинета. Дверь открывалась очень туго с неприятным скрипом, скорее всего потому, что её не смазывали, либо от новизны. Чанёлю открылась небольшая операционная, и тут по всему телу прошлась будто электрическая волна. Он сразу же заметил на операционном столе ещё один белый конверт. Чанёль мгновенно к нему подлетел, разрывая и чудом умудряясь сохранить само письмо в целостности. «Всему своё время, и время всякой вещи под небом: время рождаться и время умирать; время разрушать, и время строить; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.» Сказать, что Чанёль разочаровался — ничего не сказать. Из всего того, что Чунмён мог сказать ему, он написал только грёбаную цитату какого-нибудь заумного философа?! Чанёль буквально почувствовал, как голова начала кипеть, а злость подступать. Вспышка агрессии выплеснулась единым комом слишком неожиданно. Он смял листок, который буквально возненавидел. Голову снова затуманило огромной обидой, на почве которой начала расти агрессия, чувства бессилия и не состояния контролировать ситуацию. Оно всё капало в, среднего размера, сосуд, наполняя, и сейчас записка стала последней каплей, удерживающей все эмоции в сосуде. Чанёль со всей силы пнул стальной операционный стол, совсем не чувствуя боли от удара. Чувствительность и благоразумие перекрывала ярость. Но позже, когда из сосуда выльются все эмоции, и он полностью отчистится, становясь совершенно пустым, Чанёль придёт в себя, сидя на полу и снова захлёбываясь в собственных слезах***
Июльская жара вступила во всю свою мощь, заставляя мозги туманиться, а мысли виться в одно большое желание — выпить чего-то прохладного и, желательно, залезть в холодильник, чтобы не сплавиться окончательно. Все окна в клинике были раскрыты нараспашку в надежде, что откуда-нибудь надует ветерок, но время уже клонило к восьми вечера и за целый день этого ни разу так и не случилось. Но по сравнению с днём, температура всё же немного упала, и дневная духота сошла, от чего дышать стало значительно легче. Чанёль сидел за рабочим столов, прекратив кипящую, как и его мозги, работу уже минут тридцать назад. Сначала он думал о том, что было бы неплохо сменить футболку, потому что назойливая мысль о мокрых пятнах на подмышках, не давала ему покоя. Затем он думал о том, чтобы сходить в кофейню напротив и взять холодный американо. А уже потом мысли свернули совсем в странное русло. Неожиданно для себя в голове вырисовалось лицо Чунмёна и события чуть больше годовой давности. Он старался вообще об этом не думать и не вспоминать. Вывез все нужные книги из Чунёмновской квартиры, закрыл и больше так никогда и не возвращался. Благо его разум сам блокировал всё связанное с ним. Но сегодняшняя жара видимо что-то в нём сдвинула. — Он мёртв, — случайно вслух заключил Чанёль. Это «мёртв» озарило его, встало в то самое последнее пустое место в пазле. Чунмён не исчез, не бросил, он умер и знал, что умрёт ещё давно, поэтому подготовился к своему уходу. В груди всё защемило. Возможно, это было смертельная болезнь, о которой он не признавался Чанёлю.