Погибшая повесть Тау Волантис

Стояла ночь, но в этом поставленном всего на несколько часов лагере было светло, как днём. Отовсюду шёл весёлый говор солдатни. Правда, почти все солдаты боязливо жались к яркой и по-настоящему горячей середине лагеря, где стояли палатки офицеров. Легионеры не выпускали заряженные винтовки из рук, в ладонях постоянно покоились гранаты, и только самые отчаянные спали прямо у низеньких стен, примостившись тентами к их опорам. Часовые не отходили от своих постов ни на шаг — здесь зависть к отдыхающим товарищам не перекрыла чувство коллективной безопасности. Сам же лагерь был устроен в форме ромба, каждым углом упиравшимся в подножье пологих гор. Вебер всем нутром чувствовал: скоро кому-то придётся немного умереть. И не слишком ли много они уже отдали? Но они поклялись защищать Колонии до последней капли крови. И ведь несколько тысяч уже исполнили своё обещание, лежа погребёнными под глубоким снегом. Все они были заочно осуждены на заклание и поражение. Он не думал о том, что будет завтра — полностью переложил всё на совесть начальства, у которого, как оказалось, никогда её и не было. Майор таки сдержал своё обещание: Вебер будет сопровождать его в авангарде. Только сержанту не дали даже хиленького отделения, поставив в положение телохранителя задницы майора, как опытного надёжного солдата. Соболя свели в группу шарпшутеров, поставив в середину будущей колонны. Впрочем, там ему самое место. Тем более что сегодня Соболь пил кипяток из… местного снега. Он верил, что это поможет ему стать ближе к Тау Волантис и каким-то образом сбережёт его. Надо ли говорить, что Вебер, хоть и в шутку, но стал шарахаться его — мало ли, какую заразу подцепит. Сержант решил, что чем меньше он будет тревожиться за завтрашний день, тем ему будет лучше. Ему, в золотой подфонарной снежной взвеси, мерещилось множество развилок и дорог, но все они вели только к одному — к ящику. И он, зная это, сотый раз то снимал, то примыкал штык к карабину, прикладывался лбом к его холодному стволу. Махаду удалось, основательно поскребя по сусекам полумёртвых застав и аванпостов, вытащить на бой ораву в 612 человек, из которых более двух сотен были нестроевыми: водители, инженеры и строители, медики. ВССК давно превратились в тень той венной машины, которая высадилась на Тау Волантис три года назад. Тау Волантис по винтику стала разбирать армейский механизм. «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ещё ходить» — эта мудрая поговорка получила здесь живое подтверждение. Всюду было нарушение субординации и порядка; некоторые подразделения существовали исключительно в штабных планшетах, поэтому майору и его помощникам пришлось заново формировать части из стёкшихся в эту точку сбору человеческих стай. В ночном лагере это было явно видно: массы нестроевых, с полуразвалившихся дальних застав, перемешались с обычной пехотой и застрельщиками. Износив свои костюмы, они были вынуждены сами «сшивать» себе безобразную форму заместо безвозвратно утраченной своей. Всё делалось и ваялось из частей повреждённых и уже неподлежащих ремонту обагрённых кровью костюмов погибших солдат, вымазанных с внутренней стороны вывалившимися из полости их бывших хозяев внутренностями. Проломленные шлемы уже не работали, никак не защищали кровоточащие от острого, как бритва, ветра лица. Крайне чувствительная к повреждениям система санитарных трубок, служившая для вывода физиологических жидкостей организма наружу костюма, там отсутствовала. Стоит ли говорить, что вся эта «мода» расходилось по швам от малейших повреждений, оставляя умирать этих несчастных если и не от лезвий некроморфов, то от жесточайшего холода… Некоторые водители были вынуждены «спешиться» после безвозвратных потерь своих уже выработавших моторесурс машин; они с потерянным видом безутешно ходили мимо костров, не находя себе места, так как знали, что каждая потерянная машина — это новый криз, новое несчастье, вся тяжесть переноски грузов ложится на надорванные спины других и как по их вине ускользает общий успех на удачный исход всего дела. Им нехотя раздали винтовки с пистолетами и револьверами. Соболь предсказал, что они погибнут сразу. Вытащили несколько лет ныкавшихся на складах и арсеналах тыловиков: заставили работать даже каптенармуса Кроповского — тощий тыловик на спине таскал ящики с боеприпасами под одобрительные возгласы «фронтовиков». Скучковавшись, как пингвины, прижимаясь спинами друг к дружке, эта группа снабженцев впервые за долгое время вновь пережила ночь под открытым небом, благо погода была относительно спокойной. В армии вновь проявилась хроническая гнусная привычка воровать у своих. Сам сержант был вынужден ради пропитания своих солдат тайком забираться в фургоны с продовольствием, выставляя такие приоритеты: его люди идут сегодня в бой, а значит, они имеют больше прав, чем кто-либо другой быть сытыми. Голодная замерзающая армия. Цитадель осталась далеко за ними, а конечная цель — далёкая маленькая крепость всё так же за хребтом. Вот и пылает огонёк армии в замёрзшем когда-то давно многокилометровом колодце между ними. Она должна была охранять и биться за Колонии, а не становиться обслугой для экспедиции. Авантюра эта стоила слишком дорого. И уже ничего нельзя исправить. Но напрасно люди думают, что генералу нет никакого дела до их страданий и лишений. Он больше всех, чем кто-либо в Колониях и здесь раздавлен за гибель своих людей. Счастье давно покинуло его в делах военных, а на Тау Волантис его полководческий талант угасал вместе с его армией. Когда его солдаты высаживались на Тау Волантис, он приложил все усилия для выживания экспедиции, но с каждым месяцем через уныние и раздражимость всё чаще выходили приступы гнева: такого же бессмысленного, как и всё происходящее вокруг. *** Из занавеса чёрных облаков выплыла Луна. Свет падал на впалую щёку сержанта. Он дёрнулся: сквозь сон будто послышался выстрел. Посреди ночи его стала трясти лихорадка. Не в силах совладать с нею, перехватывающей в груди дыхание, он вышел из своего крошечного тента, и пошёл к далёкому костру, один-одиношенек, захватив с собой карабин. К этому времени всё в лагере стихло. Армия отсыпалась. — Не спите, сержант? — ударило в ухо едва волочившего ноги Вебера. — Так точно, сэр, — ответил он, увидев рядом с собой лейтенанта Пэкинхэма. Лейтенант был молодым офицером, в отличие от Вебера ему повезло не участвовать в обернувшейся для Колонией катастрофой кампании на Земле. Из-за этого Вебер испытывал к нему, несмотря на их обоюдную доброжелательность, какое-то чувство превосходства и зависти одновременно: первое из-за того, что офицер ни разу не ходил в настоящий бой, а второе из-за того, что тот не видел того разгрома, что постиг армию несколько лет назад. Несмотря на свою критичность по отношению к командованию, лейтенант не терял иллюзий: он их искусно прятал. И это, по мнению Вебера, было внезапно хорошо, когда человек не до конца теряет иллюзий… Успехи быстро его воодушевляют, поражения столь же стремительно деморализовывают, но главное, чтобы он хоть во что-то верил и держался. — Не желаете пройти в мою палатку? — пригласил лейтенант. — Благодарю, сэр, нет. — Вы прекрасно знаете, как я к вам отношусь. — Я это ценю, сэр. Спасибо, что похлопотали за моего бойца. — Майор остервенело хватается за любого солдата, который находится тут. Он забывает, что сердце нашей армии теплится там, — махнул рукой лейтенант в сторону Первого комплекса. — И нам нужны люди. Везде. Вебер закивал головой в знак согласия. Вскоре оба раскурили сигареты. Стояла столь странная и подозрительная, будто изготовившаяся для очередной подлости, столь немая, смирная для этой планеты погода, на счастье сна армии обрушилось безветрие... — Как вы добрались сюда? — поинтересовался лейтенант. — На удивление спокойно. Грохнули парочку некроморфов у заставы «Ромео». А вы, сэр? — Не спрашивайте, — с досадой лейтенант выкинул дымивший окурок. — Уже понесли потери: тягач провалился, не выдержал ледник. Ушёл наполовину в проклятую полость. Водитель погиб, достать не сумели. Группа с аванпоста «Фирн» так и не прибыла в общую точку сбора. На связь не выходят. Надеюсь, утром прибудут. — Надеемся, — поддержал сержант. Прошло десять минут в разговорах. Лейтенант и сержант делились своими наблюдениями о ходе операции. Оба сошлись на том, что будет трудно, но это необходимо. — Разрешите обратиться? — вдруг попросил Вебер. — Разрешаю. — Сэр, по какой причине так называемая «163-я группа» не участвует в этой операции? Лейтенант смутился на несколько секунд, но решил постараться объясниться полно. Наверное, его всё-таки научили доходчиво объяснять личному составу сложившуюся обстановку и задачи. Но Веберу было откровенно наплевать на подробную историю презираемого им подразделения, тогда как была видна искренность Пэкинхэма доказать ему обратное, хотя, Веберу казалось, что и тот искусно лукавит самому себе. Наверное, просто боится генерала и его «ушей» среди командования и солдат. — Знаю, что вы не понимаете, почему в операции не участвуют «жнецы». Да, с них тянется кровавый след, который позорит нашу армию… Но такие солдаты всегда будут нужны, — убеждал лейтенант. — Мне пришлось сражаться вместе с ними и видеть их подразделение в бою. Скажу одно: гопник — не воин. А здесь им тем более не место, — Вебер продолжал стоять на своём упорно. Пэкинхэм в защиту ответил, что много «жнецов» погибло во время кампании на Земле, как и легионеров. Вебер выразил крайнее неудовольствие: — Но Махад в очередной раз приносит в жертву обескровленную легионерию, когда «жнецы» несут лишь гарнизонную службу и получают при этом увеличенный паёк, — вдумчиво произнеся и цокнув, сержант ещё больше завернулся в свою плащ-палатку. Стал выглядеть, как оживший мешок. — Предполагаю, что Махад специально подмасливает и позволяет нажираться «жнецам», чтобы они пресекли попытку солдатского бунта, — горько выдохнув, признался лейтенант. — Заградительный отряд. У генерала много лояльных ему командиров. Думаете, он не следит за настроениями в войсках и не знает про каждого из нас: от сержанта до полковника? — Так я и думал. — И вы всё равно считаете, что у нас нет выхода? — Он есть, просто он вас не устроит, а меня, — да, устроит. — И вы смеете говорить об этом мне? Вы не боитесь? — Мы уже умерли в штабных бумагах. Нет, — боль поселилась в глазах сержанта. Ему хотелось ещё больше усугубить возникший разрыв между ними, но лейтенант ничего не ответил на его выпад, поспешив первым ретироваться прочь. Только резко задрал голову. Шмыгнув носом, круто развернулся на месте и зашагал к себе. Сержант, косо выглядывая из-за капюшона, провожал его взглядом. Вебер стоял неподвижно, погружённый в размышления. По словам лейтенанта выходило, что генерал реально опасается волнений в войсках. Тут сержант прикинул и понял, что даже если оголодавшей солдатне и удастся утопить в крови весь штаб экспедиции на планете, выбраться с неё бунтовщики никак не смогут, если не заручатся поддержкой флота. Это их ключик к двери отсюда. Без него их просто запрут на этом ледяном шаре, и они будут обречены умереть на Тау Волантис. Но даже если на кораблях вспыхнет бунт, выбраться из системы и прочь домой не удастся — команда миноносца «Брусилов» была специально набрана из лояльных штабу экипажей со всех судов. Этот корабль при первой же возможности начнёт изрыгать из себя мины, превратив всю эскадру на орбите Тау Волантис в разгромленное кладбище. Он будет безнаказанно уничтожать остальные суда, с которых за исключением работающих челноков было снято всё тяжёлое вооружение. Маломанёвренная громоздкая «Терра Нова», которая могла забрать большую часть людей с планеты, непременно пала бы первой беззащитной жертвой хищного «Брусилова». На переделанный в научно-исследовательское судно «Грили», где обитало интеллектуальное ядро экспедиции, надежды не было. С учеными у военных сразу не сложилось, и последние с удовольствием отдали бы приказ на залп по судну. Пути к отступлению, бегству были заранее перерезаны либо над ними нависал нож в руках Махада... Все люди в этой экспедиции оказались в заложниках у генерала. Но не сам ли оказался в заложниках он?.. …Сержант после недолгих хождений, нашёл себе место у костра, возле которого устроились два солдата, до того живо обсуждавших бедствия, постигшие их гарнизоны. Те разом встали отдать Веберу воинское приветствие, но тот, увидев, как тяжело приподняться этим вымотанным оголодалым людям, поспешно махнул им рукой, приказывая оставаться на месте. Выглядели они, как настоящие оборванцы, они сидели в разодранных серо-зелёных комбинезонах, из которых торчали волокна и падала клочьями искусственная шерсть, которую они использовали, как подкладку под стенки костюма. Через несколько секунд в их руках оказалась буханка поджаренного хлеба, которую сержант украл у поваров и немного своих припрятанных сладостей. Благодарные солдаты рассказали сержанту многое. Выяснилось, что гарнизоны некоторых застав столкнулись с голодом впервые за все эти годы. Склады были пусты, а возможности подвести хоть какие-то грузы из-за блокады, устроенной некроморфами не было. Генералу не хотелось жертвовать ценными запасами при большом риске их безвозвратно потерять. И солдаты понимали это, добровольно принося самих себя в жертву ради выживания остальной армии, спокойно принимали свою судьбу, но не могли понять другого — варварства и кощунства, полной утраты боевого товарищества. Пришлось бросить раненных и больных на этих заставах без всякого присмотра, лишь бы хоть кто-то боеспособный, сумевший держать винтовку в слабых руках сумел бы присоединиться к майору и его развёртывающейся армии. Это был тревожный звонок, точнее это уже был звонкий удар погребального колокола, который уже не первый раз бил по Суверенным Колониям. Возможно, угроза голода, нависшая над людьми, будет шансом на эвакуацию, а эта операция — просто желание Махада провести её в безопасности. Может и глупо, может и наивно, но так думалось засыпающему сержанту Веберу, и надежда эта будет теплиться в нём, пока он будет жив. Всё чаще и чаще его душевное состояние качалось то в сторону угнетающего всеобщего упадка, то снова пробивались лучики оптимизма. Он научился даже в самых тяжелейших и неутешительных вестях видеть надежду на удачный конец. Сдаваться было рано. Возможно, именно завтра будет самое решающее сражение людей за право вернуться домой. Когда же сержант проснулся, то увидел, как армия колышущихся шлемов и курток затопила всё вокруг. Поднял голову и увидел разгорающийся над Тау Волантис рассвет, истинно кровавый, как и то, что какой год уже творится на этих снежных полях смерти. Машины нагружались людьми и немедленно отбывали из стремительно разбирающегося лагеря, выстраиваясь в коптившую небо дымом колонну. Это будут кровавые дни. Но они будут стоить того.