Забытый

Октябрь подходил к концу: уже готовился разменять золото и алый бархат на непринуждённую наготу. В Испании осени, как явления, совсем не было. Лишь чуть спадала жара: солнце уставало и пекло без прежнего усердия. Утро выдалось туманным, но тёплым. Маринетт нравилось смотреть, как края улицы прячутся во влажной дымке, смешиваясь со смогом от машин. — Доброе утро, Маринетт, — Сабин улыбнулась ей и исчезла за дверями пекарни. Кухня пропахла яблоками, тыквой и карамелью. Маринетт бросила взгляд на календарь и нахмурилась: время в Париже бежало стремительно. — Наверное, ты хочешь провести время с друзьями? — предположил Том, глядя как Маринетт торопливо опрокидывает в себя кофе и тут же надевает плащ. Предположения отца были далеки от правды. Сегодня у Маринетт был назначен приём у психолога. — Да, — ответила она, сопровождая ложь милой улыбкой. — Тогда повеселись там, — простодушно пожелал Том, пытаясь выравнить декорацию из летучих мышей. Маринетт вышла на крыльцо и спрятала руки в карманы, вдыхая свежий воздух, наполненный сладостью увядания. «Так пахнет смерть», — пришла ей в голову идиотская мысль, которую пришлось сразу отмести прочь. * Агресты жили в пригороде, в небольшом частном доме. Маринетт нашла их участок, пользуясь картой, уж больно запутанные в этом районе были улицы. В отдалении от города, осень ощущалась намного резче. Здесь запах чего-то землистого и пряного заползал внутрь и оставался в легких маслянистым слоем. А сколько красок: багряно-золотисто-зелёная палитра растянулась на несколько миль вокруг, а небо казалось близким и одновременно чужим. На деревянных ступеньках террасы дома Агрестов на Дюпен-Чен уставились зловеще улыбающиеся тыквы. Не успела она и шагу ступить, как откуда ни возьмись выскочил угольно-чёрный кот, сверкая зелёными, как бутылочное стекло, глазами. Он громко вопрошающе мяукнул и принялся обнюхивать Маринетт, да так, что та от неожиданности отшатнулась. — Не бойтесь, он не злой, — раздался женский голос и из глубины заросшего сада вышла мадам Агрест. Маринетт узнала её: по стати изящной фигуры, что не сумели испортить ни растянутый свитер ни мешковатые джинсы. — Мадам Агрест, — Маринетт приветственно улыбнулась. — Я записывалась на приём вчера. — Просто Эмили, — в руках у Агрест была корзинка, наполненная алыми яблоками. — Габриэль уже ждёт тебя, идём. Их дом был светлым, совсем противоположным особняку, который производил впечатление давящее и жуткое. Эмили освободила руки, оставив корзину на полу, и подбодрив Маринетт теплой улыбкой, повела её на второй этаж. — У вас мило, — ничуть не кривя душой, признала Дюпен-Чен, следуя за хозяйкой по лестнице. — Ах, спасибо, — тут же отозвалась Эмили. — Мы вложили в этот дом всю душу и часть накоплений, на ремонт ушёл не один мой гонорар. Она мягко рассмеялась и провела рукой по обитой натуральным деревом стене. — И вот результат, — с долей гордости заключила она. Маринетт вздохнула. — Очень жаль, что вы больше совсем не снимаетесь, — она уцепилась за ловко подкинутую тему. — Я прямо-таки ваша фанатка. Они остановились у раздвоенных дверей с витражными окнами. — И какой ваш любимый? — мадам Агрест прищурилась, но в уголках полных губ лежала улыбка. — «Одиночество», — Маринетт была готова. Она и впрямь смотрела несколько фильмов с Эмили в главных ролях. Она посмотрела на неё внимательнее, ожидая реакции, удивляясь схожести с Адрианом в очередной раз. — Необычный выбор, — протянула Эмили. — Габриэль говорит, что это лучшая картина, в которой мне довелось сниматься… Дверь открылась, на пороге показался высокий и худощавый мужчина в очках. — А ещё Габриэль говорит, что нечего задерживать моего клиента, — проворчал он и тут же улыбнулся. — Мадемуазель Дюпен, проходите, прошу вас. — Не буду мешать, — Эмили клюнула мужа в щёку и упорхнула. Агрест нацепил на себя непринуждённый вид и закрыл дверь. — Итак, мадемуазель… — Маринетт, просто Маринетт, прошу вас. Дюпен-Чен заняла предложенное кресло и сложила руки на коленях. — Вы писали, что вас тревожат навязчивые состояния, — Габриэль подошёл к столу и выцепил какую-то бумагу, он пробежался по ней взглядом и сосредоточил внимание на Маринетт. — И что походы к психиатру ничего не принесли. — Верно, — протянула Дюпен-Чен. — Мне даже диагноз не поставили! Она насупилась. Габриэль кивнул и опустился в кресло напротив. — Ну так поведайте мне, — предложил он. — Какой характер носит ваша навязчивость? Маринетт как можно натуральнее вздохнула и прошлась взглядом по тёмно-ореховым стенам, где весьма предсказуемо были развешены всевозможные дипломы, награды и сертификаты. «Вот странно, — осознала она. — ни одной фотогафии Адриана во всём доме, словно они его выбросили из своей жизни». — Иногда мне кажется, что моей жизнью распоряжаюсь не я, — проговорила она, облизнув губы и вцепившись пальцами в подол платья. — Понимаете, о чём я? — Достаточное общее описание, — мягко заметил Габриэль. — Можно подробнее? Маринетт нахмурилась и медленно кивнула. — Я никогда не была верующей или что-то вроде этого, мсье Агрест, — издалека начала она и устремила взгляд в лицо Габриэлю, сверяясь с его реакцией. Он пока никак не реагировал, внимательно слушал. — Но последнее время я чувствую, что моё существование принадлежит кому-то куда более могущественному. Люди называют их богами. — Вас это пугает? — осведомился Агрест. — Несомненно, — тихо ответила Дюпен-Чен и поёрзла в кресле. — Иногда мне кажется, что мир замирает, а бог ходит вокруг и говорит о моей миссии. Маринетт едва сдержала улыбку: по лицу Габриэля пробежала тень. — Продолжайте, — всё тем же терпеливым тоном попросил он, но от Дюпен-Чен не скрылась иголка напряжения, засевшая в серых глазах. — Иногда я будто точно знаю, что я ничто больше, кроме как орудие в руках Бога, — сипло произнесла Маринетт. Неожиданно цель её визита начала теряться. Она вообразила внезапно и очень живо себя на месте Адриана. — Знаете, чего я боюсь больше всего на свете? Габриэль пожал плечами и сделал неопределённый жест ладонью. — Что обо мне все забудут, сделают вид, что меня никогда не существовало, — она содрогнулась плечами и прикрыла глаза, продолжая говорить срывающимся шёпотом. — Мать и отец, друзья… Даже Бог. И я буду прозябать остаток жизни в пустом, темном и холодном доме. Она закончила и в кабинете зашевелилась тревожная тишина, собираясь кропотливо по углам и оставляя прорехи там, где миниатюрные стрелки настольных часов отмеряют несовершенство. — Расскажите о своём детстве, Маринетт, — вдруг попросил Габриэль. «Чёрт!» — Маринетт охватила досада, но она не подала и виду. — Меня увезли из Парижа в другую страну и оставили на попечение тёти. Я видела родителей несколько раз в год. — Вы знаете, почему они так поступили? Маринетт фыркнула. — Разумеется! Из соображений безопасности. Моя мама боялась, что меня убьют. Агрест ничего не ответил, но по выражению его лица Дюпен-Чен распознала: он всё понял. — Вы чувствуете обиду на них за содеянное. Вам кажется, что вас обманули, что от вас отделались. — Обиду? — Ну, возможно, ещё гнев, разочарование… Маринетт хлопнула ладонью по подлокотнику. — Да, чёрт подери, да я это чувствую это всё! — она скривилась, понимая, что всё пошло не по плану. — Я могла умереть сто, нет, тысячу раз, и отнюдь не по вине какого-то там маньяка. Я трижды чуть не утонула в море, а сколько раз я падала с велосипеда! Я уж молчу про то, что каждый вечер возвращалась домой пешком. И я выжила. Без них. — И всё же вам горько, — продолжил Габриэль. — Вы наверняка видели других детей, у них были отцы, матери, не всегда в полном комплекте, а вы были как сирота. Сирота при живых родителях. По щекам Маринетт потекли слёзы. Она, оказывается, помнила, каково это, когда в школьном холле ты единственная, за кем приходит ни отец, ни мама, даже не бабушка. Конечно, Изольда заботилась о ней, но она не была матерью. — Да, всё верно, — принимая из рук Агреста бумажный платок, произнесла Маринетт. — Я очень хочу их простить, но не могу. — А они извинялись? — спросил Габриэль, вскинув брови. Маринетт нахмурилась и помотала головой. — Хотя они говорили, что им очень жаль, — пролепетала она, словно в оправдание. — Это не одно и то же, — парировал Габриэль. — Звоните своей матери. — Что? – опешила Маринетт. — Ну вы же хотите её простить, не так ли? — Агрест посмотрел на Маринетт вопросительно и дождавшись её кивка, слабо улыбнулся. — Тогда звоните. * Она была выпотрошена. Разбита, разворошена, как мексиканская пиньята. — Мы с отцом просим у тебя прощения, — голос Сабины был приглушённым, словно она сама была готова разрыдаться в любой момент. А Маринетт задней мыслью молилась, чтобы та не догадалась к какому именно психологу она ходила. — Спасибо, — стыдливо пряча глаза сказала Дюпен-Чен, выходя на крыльцо. — Мне стало легче. Она ответила на улыбку Эмили скорее автоматически. — Увы, проблемы отцов и детей одни из самых основных, — странным голосом произнёс Габриэль. Маринетт заметила, как изменилось лицо Эмили: приветливое радушие сползло, а в зелёных глазах расцвела пустота. Габриэль будто по привычке сжал её руку. — Вы тоже проходили через это? — поинтересовалась Маринетт будто между делом. — Извините, если лезу не в своё дело… — Избегать говорить о своей потери удел слабых, — вдруг сказала Эмили, пустота в её глазах заполнилась болью и нежностью. — Своего ребёнка мы не уберегли. — А что с ним случилось? — тихо поинтересовалась Маринетт, плотнее запахивая пальто. Похолодало. — Он умер. Совсем юношей, — Эмили неожиданно выцепила с шеи цепочку и приблизилась к Дюпен-Чен, открывая овальный медальон. — Красивый, правда? — Мне так жаль, — прошептала Маринетт хриплым голосом, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Это ужасно. — Такова жизнь, — отчеканила Эмили, захлопывая крышечку медальона и убирая тот обратно под одежду. — Всё в порядке? Ты что-то побледнела… — Я… Да, всё хорошо, — Маринетт неуклюже попрощалась с Агрестами, и ушла, не оглядываясь. Её уже ждало такси, просвечивая фарами вновь сгустившийся туман. Маринетт раскрыла заднюю дверцу и плюхнулась на сиденье. Её тело сотрясало мелкой дрожью, и совсем не по вине холода. Машина мягко тронулась, увозя её всё дальше и дальше от странной семьи. «Это шутка какая-то, странная, жестокая шутка», — убеждала она себя. Вполне возможно, что они просто хотели скрыть тот факт, что их сын связан со странными вещами, они не выдержали этого, оставили его, а в оправдание совести не придумали ничего лучше, кроме как прикрываться ложной смертью Адриана. Наверное, это объясняет его странный образ жизни. Маринетт закрыла глаза, впадая в тревожную дремоту под монотонный гул мотора и мерное укачивание. От сочувствия к Адриану сердце сжималось, замирало. Маринетт слишком хорошо знала, каково. Возможно, это была горькая мысль, если попробовать её раскусить: они с Агрестом были похожи. Она не сразу поняла, что автомобиль больше никуда не движется. Бросив взгляд в окно, Маринетт нахмурилась: площадь Шатле. Сегодня весь мир решил над ней подшутить. — Это ошибка, – как можно более вежливо обратилась она к водителю, но обнаружила, что его нет на положенном месте. Странный холодок пробрал её тело. Дюпен-Чен крепче вцепилась в сумочку, когда дверцу с её стороны распахнули снаружи. Она вышла, отказавшись от протянутой руки в кожаной перчатке, и набрала в грудь больше воздуха, уже готовясь разразиться справедливой тирадой, но осеклась... На неё насмешливо смотрел Мартин. — Это ещё что за шутки? – прошипела она. — Мало тебе разрушения чужих жизней, так ещё и по мелочам решил пакости устраивать, тоже мне Бог! Она сердито захлопнула дверцу ни в чём не повинного автомобиля и уперела руки в бока. Мартин обиженно надул губы. — Вообще-то я выполнил твоё поручение. Сегодня об Адриане вновь заговорят все. Что ж, об этом Дюпен-Чен, признаться, совсем забыла. — Это каким таким образом? – язвительно поинтересовалась Маринетт. Бог нагло взял её под локоть и повёл в сторону злополучного особняка. — Мне, честно скажу, не терпится узнать, что ты придумала, – заговорил он, подводя её к освещённому таинственными огнями дому. Даже сад выглядел пусть по-прежнему зловеще, но на этот раз словно нарочно, будто декорация для фильма. — Это что вы тут такое устроили? – не скрывая любопытства в голосе, поинтересовалась Маринетт. — Я думала, что Адриану нравится жить в пыли и темноте. — О, а он в этом и не участвовал, всё бродил по городу в безуспешных поисках Долорес. — Ясно, – растерянно отозвалась Маринетт, проходя в преображённый холл. — Господи, это место совсем не узнать. — На то и расчёт, – важно кивнул Мартин и небрежно взмахнул рукой. — Люди ведь любят Хэллоуин, правда? Так что может быть приятнее, чем немного красивой музыки и страха? — Люди? – Маринетт продолжала обводить дом взглядом представший в ином свете. В самом прямом смысле этого слова. — Разумеется, – стягивая перчатки, подтвердил Мартин. — Ну, знаешь, я давно не бывал на всяких вечерах, но кажется, особо ничего не переменилось с тех пор. Маринетт покачала головой и заглянула Богу в лицо, отблески от расставленных свечей зловеще прыгали в его янтарных глазах. — Где Адриан? – спросила она. — Здесь, – недовольно отозвался знакомый голос. Агрест вошёл через двери, и это было впервые на памяти Дюпен-Чен, когда он не появился откуда-нибудь из теней. Он растерянно оглядел результат деяний Бога и запустил руку в волосы, выпутывая застрявшие листья. — Долорес я не нашёл, – признался он устало и словно виновато. Мартин довольно осклабился, знал, что так и будет. — Ну конечно, пока она уверена в твоей причастности, её ноги и близко здесь не будет, – Бог задумчиво почесал подбородок. — Высшие силы предупредили её, что грядёт погибель. Маринетт закусила губу и посмотрела сначала на мрачного Агреста, а после на безмятежного Мартина. — То есть, – воспряв духом, промолвила она, переводя всеобщее внимание на себя. — Она в курсе, что на неё уже ведётся охота, условно говоря? — Верно, – кивнул Мартин. — Но она не знает точно, кто это? — И не может узнать, – улыбнулся Бог. Адриан раздражённо цокнул языком и отошёл от парочки куда подальше, осознанно или нет, но безошибочно выбирая самое затемнённое место. — У меня есть план, – просияла Маринетт, ловя себя на ужасной мысли: она хладнокровно готовит план убийства живого существа, и ей совсем не совестно. А восхищение в глазах Бога стирало все сомнения.