[ КАК ТЕСЕН МИР ]
— Беги. Мент, подумавший, что обращались к нему, в конце концов выронил догорающую дубинку и втопил прочь. Шура глупо уставился на то, как незнакомец брезгливо и легко стряхнул с руки огонь, словно это была приставшая к коже вода. Дыхание выровнялось. И даже жарящая кишки тревога отпустила. Вечно можно смотреть на три вещи: бегущую воду, плывущие на небе облака и занимающийся огонь. — Давай, чего встал… Сваливай отсюда, сейчас будет жарко. Тайра Бэнкс учила улыбаться глазами, и этот мужик явно не пропускал ни одного выпуска. Однако эта улыбка казалась отчаянной, почти пограничной безумию. Шура отпрянул и сделал спасительный шаг в сторону машины, в которую тащили Илью. Тот весело повис в руках омона, и они пытались разобраться, как его нести. Один из них предупреждающе взмахнул палкой. Шура сжал разгорающееся от злости пламя в кулаке и понизил температуру, чтобы успокоиться, оглянулся обратно на незнакомца. У Ильи оставалось две (плюс-минус) минуты на развлечение космонавтов. — Спасибо, конечно, но сначала мне нужно вытащить своего еблана из автозака, — раздраженно, но искренне благодарно произнес Шура, с каменным спокойствием развернулся и вклинился в поток людей прежде, чем мозг смог нормально обработать ситуацию. Хорошая причуда… Тоже огневик. Причем сильный. Синий огонь. Что-то на задворках сознания не давало ему покоя. Но сейчас важнее было отбить этого идиота. Шура глянул поверх голов и цветного (больше черного, конечно) месива, оценил примерную обстановку. Не комильфо, вот совсем. Под аккомпанемент криков от особо бесстрашных Илью наконец перекрутили и в четыре руки подтащили к дверям машины. Шура зашипел, до хруста сжал зубы (чертов мужик, задержал только, дубинкой не так страшно получить…). Лихорадочно влез между толпы и прорвался через двух росгвардейцев, не успевших его сразу ухватить — только по полам пальто попало. В руке бился живым огонь. Сраные супрессанты! Пять дней, таблетка, пять дней, таблетка, пять дней, таблетка. Пять дней. Пять дней. Пять. Шесть. Семь. Ровно неделя. Он забыл. Пропустил день приема. Вот почему так скакало настроение. Контролируй себя. Контролируй. Ты сильнее, чем побочки. Илья впереди пошатнулся, чуть не проваливаясь на грязные ступени машины. — Позор! ...Или побочки сильнее тебя. Вот же мрази. Четверо на одного, да? У Шуры был миллион вопросов к отцу и его дружкам. Что делать? Соображай. Подойти, сказать, мол, сорян, братцы, Мистер Э дал отбой, отпускайте… Вот мой паспорт, вот мой второй, настоящий, паспорт, а вот вы вдарили моему дражайшему другу по ногам дубинкой, так что, знаете, лучше отпустить. Во избежание… неприятностей. Звучит как отличный план. Надежный, блядь, как швейцарские часы. С учетом, что у тебя один паспорт. И тот с девичьей фамилией матери. И что министр подозрительно холост в свои слегка-за-сорок. Кто ж смотреть в базы будет сейчас. Времени думать больше не было, и Шура решил не думать вообще. В конце концов, что ему будет? Отец опять устроит скандал? Будет угрожать? Что ж, не в первый и точно не в последний раз, Шура переживет. (Один уже допереживался.) А вот тетя Инна вряд ли, если узнает, что ее сыну-корзину закрыли на пятнадцать суток. Со стороны памятника резко повеяло теплом, чем-то горячим, как если бы ты проходил мимо теплопушек, стоящих для отапливания помещений. Шура, мимолетно оглянувшись через плечо, увидел вспыхнувший синим флаг, раскачивавшийся над головами. Синие языки слизали красную полосу, синюю, перекинулись на белую. Было в этом что-то чересчур символичное. Сила. Вера. Мир. А если переставить значения? Кровь. Постоянство. Непорочность. Триколор быстро съело пламя, но толпа, встрепенувшись, двинулась прочь, и Шуру вмело в людское месиво. Волосы упали ему на глаза, и он быстро убрал их рукой, пожалев, что развязал хвост. Отец не любил, если он их распускал. Рядом с уже сожженным загорелся чей-то плакат, потом еще один — будто кто-то целенаправленно пытался устроить хаос. Шура понял, что это явно был его внезапный спаситель, но зачем? Усложнить людям побег? Но он ведь вытащил Шуру. Значит не был заодно с министерскими ряжеными клоунами. Пламя рассинхронизировало толпу, расцепило на группы, потому что люди бежали от опасности. И менты тоже. ...Отвлечь внимание людей от чего-то важного? Или омон от людей? — Стоять! Подождите! — растолкав скопившихся вокруг людей, Шура наконец прорвался к самому автозаку. Что у него с собой… Даже пропускной карты в Министерство нет... Чудо, что успел выбраться из стартовавшего форт-боярда с огненной полосой препятствий. За локоть грубо схватили и потянули назад, и Шура резко выдернул его из чужой хватки привычным движением (возможно, он заехал кому-то в шлем, но раз у кого-то нет номерка на жетоне…) Илья явно услышал его — обернулся сразу же, несмотря на усиленные попытки его запихать внутрь этого гроба на колесах. Взгляд у него был больной и дикий. Затравленный. Либо Шуре казалось. Жаль, что не крещеный. — Молодой человек, — с усталой вежливостью сказали за плечом, но он не шелохнулся и лишь предупредительно поднял руку, заблаговременно погасив огонь — одно неверное движение, и вся работа насмарку, плюс штраф сверху, конечно, не проблема, но неприятно. В какой момент он успел поднять скинутую на землю Мироновскую куртку и прижать ее к груди, Шура не понял. Возможно, сознание просто не успевало за ходом событий. Сердце колотилось как бешеное. — На каком основании вы собираетесь его задерживать? — зло сказал Шура, не отводя глаз от Ильи. Держащий того за шкирку космонавт без единого намека на человеческое лицо под шлемом тоже застрял в пространстве. — Шура, не лезь, — громко и на удивление четко попросил Илья, за что тут же схлопотал встряску и очередной толчок внутрь машины. Пальцы правой руки оплел иней, незаметный в общей серости окружающего. Контроль к черту из-за таблеток… Шура мысленно пожелал разработчику страшного поноса. Опять этот идиот без куртки останется. Замерзнет, чай не лето. Еще и град собирается. — Молодой человек, не мешайте нам выполнять свою работу, иначе вам придется пройти вместе с вашим товарищем, — рядом вырос еще один росгвардеец. Шура отлично умел строить умного барана. — На каком основании? — упрямо продолжил он и шагнул вперед, чтобы схватить Илью за локоть. Ток от касания укусил пальцы. — Назовите ваши фамилию-имя-отчество и должность. И еще, желательно, фамилию начальника. Это был интересный опыт. Он ни разу не ходил на акции — просто потому, что в одиночку было немного страшно. А сейчас здесь был Илья, и Шура мог ему помочь. Шуре хватало политики дома и в интернете. Но он прекрасно знал, как говорить и что. Отец, м, научил. Не зря таскал по академии и корпоративам, видимо… Да и знать свои права было, по факту, его обязанностью по долгу направления. Но все равно до трясучки страшно оказалось вот так, вживую, говорить с сотрудниками правоохранительных органов. Без всемогущей протекции отца. Без важного блестящего бейджа на тонкой веревочке. С напыщенным триколорным соколом в углу карточки. А теперь Шуру просто выкинуло в реальный мир, и он в который раз оказался к нему не готов. Отвыкать от хорошего всегда сложно. — Гражданин, а пройдемте, — приторно вежливо пробасил росгвардеец у Шуры над ухом. Шура вздохнул. Меховой воротник Мироновской куртки щекотал ему подбородок. От нее пахло каким-то дешевым кондиционером для одежды, и Шура неосознанно сохранил себе в голову эту ассоциацию с Ильей. — Ваши ФИО, товарищ, — цокнув языком, снова попросил он. Илья посмотрел куда-то за Шурино плечо пятирублевыми глазами. — Эта информация тебе не понадобится… — Они со мной. Третий голос влез в картинку неожиданно, но оказался приятно знакомым. Шура расплылся в холодной ухмылке и демонстративно вырвал свою руку из плена омоновских клешней. Илья оживленно зашевелился и тоже выпутался из держащих его рук — даже Шурину сбросил с рукава. Бакушин очень устало глядел на них через черное силикатное стекло. Шура бы даже сказал: разочарованно. От него пахло гарью, сильно тянуло дымом, руки он сложил на груди, щурился, будто от дыма слезились глаза, даже несмотря на маску. Слава господу Богу, это был просто Бакушин. Обычный Бакушин, саркастичный и нервный. Ведь так? В униформе будущего убийцы. Шура почти видел, как по красивому выглаженному костюму распускались черными цветами пятна крови. Он с силой перевел глаза вверх, к вышитому на разгрузке на груди триколору. Костя не улыбался и даже не строил, как обычно, кислую мину. Шура не выдал удивления этой занятной деталью, но про себя успел много не самого хорошего подумать. Костя выглядел незнакомо. Ага. Служебное лицо. — Лицензия? — недовольно протянул мент, отошедший от Шуры на полшага, чтобы вытянуть руку в сторону Бакушина. Бакушин незамедлительно выдернул из подсумка на защите краснокнижный паспорт и темными от копоти пальцами перелистнул на нужную страничку. Размашистой красной печатью там было отбито свидетельство о проходящем обучении и действующей временной лицензии. Шура и сам такие отбивал. Все лицензии сначала появлялись на красивой бумажке в кабинете министра, а потом уже в паспортах. — Почему с тобой их? Как тебя… Дракон. Костя не с первого раза убрал документы, остервенело провел грязной ладонью по светлым волосам, посмотрел на росгвардейца исподлобья. Пространство вокруг них как-то рассосалось, люди разбрелись по соседним улицам, вытесненные омоном с центральной части площади. Огня видно уже не было, только дым занимался над обрывками бумаги, скинутыми на землю. Все веселье словно прошло мимо и вообще не с ними. Шура рассеянно пригладил рукав пальто, выдыхая. Все почти хорошо. Кричала и шумела растекающаяся толпа. Ее активно делили на части — Шура быстро осмотрелся, все еще краем глаза следя за темнеющим Костиным лицом. Бакушин снова скрестил руки, отчего почти не было видно на груди флаг, только кусочек белой верхней полосы. Непорочность. Илья поглядывал на него с непонятным вопросом, проследить который можно было в том, как он хмурился и пристально смотрел на Бакушина. Шура некстати вспомнил, что они друг друга всю жизнь знают и точно умеют общаться телепатически. Юля так умела. С Артемом. Он прогнал моментально забившие голову мысли (громко громко громко ХВАТИТ—) и напряженно выдохнул. Потер виски. Вернулся к разговору. — ...Потому что приказ. Сверху. Сказали пацана-тихановца взять, — Костин голос по ушам проезжался как бы наждачкой — тяжелый, глубокий, рубленый, но смягчающийся на глухих согласных. Шура упорно выискивал в его лице намек на что угодно. На боль, возможно. Этот взрыв — точно его рук дело. И ведь всех знатно пробрало, иначе бы толпа не сдвинулась с мертвой точки. В этом и был план? Устроить беспорядок? Сорвать речь? По виску у Кости скатилась капля пота и исчезла за воротом костюма, и он снова провел рукой по лицу, на секунду задерживая палец у брови. Быстро опустил к краю рта, свел брови и едва заметно наклонил голову. Шура проследил каждый жест и обернулся на Илью так быстро, что чуть не вывихнул шею. Илья смотрел в небо. Загадывал, через сколько дождь пойдет. Зараза. — А этот патлатый тут причем? — мент неласково шатнул Шуру за плечо, и Шура с омерзением отпрянул от чужих, завернутых в жесткие перчатки рук. Костя опасно приблизился к менту. Они были примерно одного роста — Бакушин выигрывал эту битву за счет высокой подошвы тяжелых полусапог. Костя уже раскрыл рот, чтобы ответить, как его прервал сам Шура — что было, возможно, невероятно глупым, иррациональным поступком с его стороны. — Потому что у вас нет ни одной причины меня задерживать, — как маленькому ребенку, разъяснил Шура росгвардейцу. Костя закрыл лицо рукой. Илья хмыкнул и подошел к ним еще ближе, теперь оказавшись на расстоянии сантиметров десяти от Шуриного плеча. Незаметно выхватил у Шуры из рук свою куртку, накинул на плечи, поежившись. — Я здесь хожу, гуляю, мне нельзя гулять? — Ты щас договоришься, — подсказал мент. Костя осторожно развернул руку ладонью вверх, привлекая внимание, и искры соскочили с его кожи. Шура приподнял брови. — Все. Я забираю обоих, — громко предупредил Костя и бесцеремонно схватил одной рукой Шуру, а второй — Илью, и спокойно потащил прочь, проигнорировав разводящего руками росгвардейца. Мент рядом с ними увлеченно провернул палку (свою волшебную палочку, блин, Волдеморта на вас нет) в руках, но пропустил. Как же от Кости несло гарью. И еще чем-то излишне-сладким, этот запах забивался в нос. Шура поморщился. — Вы меня не знаете, — тихо объяснил Бакушин и чуть ослабил хватку — теперь они практически просто шли рядом. «Ну, спасибо», — мысленно съязвил Шура, — «хера с два грязь с пальто отмоется. На химчистку можно даже не надеяться». Знал бы Костя, сколько оно стоило… Илья рядом очень вымученно вздохнул, и Шура наконец выкроил секунду подумать о том, что крутилось у того в голове. Просто вот так себе перечеркнуть образование — он ведь прекрасно знал о поправках, знал и сам предупреждал Олесю от той же херни. Мог ли Илья ошибиться? Да. Но только, если это была осознанная ошибка. Осознанный риск, на который он пошел с определенной, пока что не известной Шуре целью. — Где Олеся? — внезапно подал голос Илья, пока Костя водил их кругами взад-вперед успокоившейся массы людей. — Ты ее ищешь? — Ищу. Если знаешь, где она — говори, если нет — заткнись. Очаровательно, подумал Шура. Еще и Олеся все же пришла. Даже у нее отшибло здравый смысл. Но больше его сейчас волновал прогремевший взрыв (и, возможно, самочувствие Юли — и выкинула ли она пачку). Шура знал, что Бакушин лидирует среди первогодок, знал, что комиссия к нему особенно немилосердна, а в Министерстве уже навострили уши насчет «звездного» и явно подающего надежды ученика. Костя перерабатывал чудовищно и рисковал проебать себе руки, если будет продолжать с тем же «успехом». А взрыв такой силы… вряд ли минимизировал урон с потянутых запястий. Скорее в обратную сторону. И рос он в геометрической прогрессии. Таскаться в кильватере с героем на службе было таким себе развлекаловом, конечно, — они мигрировали из одной оцепленной части в другую, следили, чтобы люди не прорвали ограждения, старались не попадаться на глаза тем, кто мог начать задавать вопросы. Илья не сказал ни слова — видимо, действительно не знал, где затерялась подруга, а Костя рот вообще не любил раскрывать по пустякам. Шуре говорить было не о чем. Присутствие Кости немного… сковывало диапазон возможных для разговора тем. Догадался ли Илья? Понял ли? Сложил все воедино, эту сраную незатейливую головоломку? — Лига здесь, — серьезно сказал Илья, и Костя нехотя кивнул. — Даби точно, его поджоги. Остальных не видел. Шура подумал, что ослышался. Его что, отбил у мента сраный Даби? Вот это веселая история для будущих поколений. Даби... был жутким и совсем не похож на свои единичные смазанные фотографии, висевшие в свободном доступе. Хоть на них он тоже был в маске, лицо казалось светлее и обыкновеннее, с челкой покороче, падавшей на левую сторону. Его много крутили весной, до смехотворного часто переставляя в разной степени желтости газетки скриншот с камеры у Геройского Министерства, когда Даби не придумал ничего лучше, чем поджечь себя прямо у порога здания. Но если Лига здесь, тогда понятно, почему так много полиции. Апокриф ведь выкладывала пост. Интересно, какая у нее была причуда… Шура слабо интересовался их компанией, потому что в интернете все подчищалось с ужасающей скоростью, а спрашивать у отца себе дороже. Как же много людей пришло. Читать в новостях и быть в гуще событий, конечно, несравнимые вещи, и Шуре пока не особо нравилось. Могло быть веселей, если бы их все же посадили в автозак и повезли в участок. А так… Митинги были скучными. Стоишь, слушаешь, ждешь чего-то неизвестного. Надеешься на лучшее. Где Тихановский? Савосин? Шура достал телефон. Не хватало мессенджера, за сообщение в котором не могли бы штрафануть. Если даже Телеграм в итоге отдал ключи дешифровки, стоило только взять неудачно вернувшегося в страну создателя за шкирку и пригрозить… Оставалось только общаться вживую. Шура переживал, что скоро и это придумают как ограничить. Чтобы не болтали про скандалы и не выражали недовольства. Вконтакте висело только очередное излишне позитивное сообщение от Леры, и Шура со спокойным сердцем его проигнорировал (тебе аукнется в понедельник), сразу переходя на страницу «Мутируй» — из прессы здесь точно должны были быть их спецкоры… — Олеся! Шура обернулся на закричавшего Илью. Он усердно пытался привлечь чье-то — вероятно, Лесино — внимание, как ветряная мельница размахивая руками, за что тут же мгновенно, быстрее, чем Шура успел заметить, оказался перекручен Костей. Шура инстинктивно дернулся от резкой смены обстановки в сторону и выругался. Бакушин что-то неразборчиво прошипел Илье на ухо, прежде чем, небрежно дернув сведенные за спину руки, положить его носом в асфальт. Илья послушно перевернул голову на сторону, чтобы не тыкаться лицом в грязную плитку, и больше не рыпался, пока Костя, одной рукой держа Шуру за локоть, а второй — Илью, очень агрессивно оглядывался по сторонам. У Кости была тяжелая рука. Возможно, он просто забыл, что нужно контролировать, с какой силой сжимаешь людей, потому что у Шуры явно останется на бедной руке синячище, не говоря уже про вконец испорченное пальто. Шура попробовал выдернуть предплечье из его хватки, но даже не смог пошевелить рукой — так сильно держал Костя. Огнеупорные перчатки без пальцев из какой-то специальной то ли кожи, то ли еще какой новомодной штуки доходили ему почти до плеча острым краем. От рассеянной рядом с ними толпы наконец отделилась фигура — Шура сразу узнал ее, даже несмотря на очки, закрывающие пол-лица, — интересно, очень интересно, какая знакомая форма. Олеся крутила головой по сторонам, словно кого-то искала, и Шура на секунду задумался, стоит ли повторять судьбу Ильи — Костя явно не хотел привлекать лишнего внимания тем, что просто болтается с ними по митингу, а не задерживает, как положено, но ничего повторять не пришлось, потому что Олеся увидела их первой. Она, совсем не скрываясь, быстрым шагом направилась в их сторону, и Косте пришлось все-таки отпустить и Шуру, и Илью, который очень медленно поднялся с земли и спокойно отряхнул куртку и джинсы, как будто это не его минутой ранее бесцеремонно вкатали в асфальт лицом. — И зачем этот цирк! — сходу начала Олеся, как умела: прямо с места в карьер. Подошла при этом к Илье, так что Шура не понял, к кому из них троих она точно обращалась. У нее было какое-то потерянное выражение лица, она все время оглядывалась и оборачивалась. Будто искала кого-то. — И что за представление ты вообще устроил? — уже определенно обращаясь к Илье, напирала она. Вопрос был вполне резонным, и Шуру это, кстати, тоже интересовало. Илья натянуто улыбнулся, но не ответил. Запахнул куртку на груди. От продолжения экзекуции его спас Костя. — Леся, блядь, у меня есть вопрос получше: какого хуя ты здесь забыла? — раздраженно (но глядя чересчур мягко, чтобы воспринимать всерьез) процедил Костя сквозь зубы, несильно дернув ее за рукав ветровки. — Я разве не говорил, чтоб ты дома сидела? Это выглядело странно, и Шура точно почувствовал себя третьим лишним. Костина околосемейная ссора его не касалась никаким боком, а растущее на лице Ильи раздражение пугало. Мимо них беспокойно сновали люди. Костя смотрел куда-то над толпой, сжимая в кулаки руки. — Не начинай опять, — отрезала Олеся. — Мне не пять лет, и я сама могу решить куда и когда мне ходить. — Сумасшедшая, — вздохнул Костя, отводя глаза. Знал, что не переспорит, или же не хотел тратить время, но Олеся успокоилась моментально и ощутимо расслабилась. Она была с рюкзаком, отметил Шура. И все же. Кого она пыталась найти? — Паникер, — с легкостью парировала она. Ладно, они друг друга стоили. В «Мутируй» молчали. Последний пост, вспомнил он, публиковала Апокриф, и то сильно до начала акции. Илья молча вырвал у него из рук телефон и обновил страницу, ожидаемо выдавшую точно такой же не поменявшийся результат, нехотя всунул обратно. — И что ты вообще напялила? — Нравится? — Олеся стянула с лица глянцевые темно-розовые очки и заправила каштановые волосы за ухо. Костя чертыхнулся себе под нос и вытер запачканные сажей щеки, но тихо ответил ей: «Да». Резко схватил под руку Олесю и Илью и потащил их куда-то за собой. Повторять для Шуры не пришлось, он двинулся следом на полном автомате. Остановился, когда впереди замер и Костя. Илья попытался сдвинуться в сторону, но Шура удержал его за руку, что за склонность к побегам, ну как ты меня задолбал… Картинка в глазах изменилась за долю секунды, и Шуру качнуло назад вместе с Ильей. Что-то в голове засигналило об опасности, посеяло страх. Сокол материализовался перед ними из ниоткуда, тяжело сложил за спиной крылья. Золотой визор не дал рассмотреть его лицо, но Шуре показалось, что они пересеклись глазами. И это было плохо, Сокол ведь хренову тучу времени шляется с отцом, он может… — Дракон, — хлестко поздоровался Сокол и вскинул руку к виску, чтобы отдать честь. Русые волосы спадали вниз, не убранные под визор. Бакушин весь как-то вытянулся, перекинул обратно скользнувший с плеча темно-красный плащ. Тоже отдал честь. — Сокол, — незнакомым голосом сказал он. Сердце подскочило в горло, Шура оглянулся на Илью в поисках чего-то, тот тоже молчал и смотрел на героя чуть ли не волком. Боже, быстро подумал Шура. Какого черта. Спину промурашило. Его пугало одно лишь присутствие Сокола в непосредственной близости, потому что Шура знал, он точно знал, он все о нем знал, об этом человеке. Все. Сокол растянул губы в улыбке, бросил короткое «щас» и поймал собственное перо, появившееся в его руке так же быстро, как и он сам здесь. В долю секунды. Сколько лет он пахал на такой результат? (Почему отец выбрал тебя, а не свою семью.) — Помощь нужна тебе, кадет? — отстраненно поинтересовался герой и поднял голову на замершего Костю. Бакушину пизда, если Сокол поймет, что они тут делают. Они уже так близко к метро, ну же… Уходи, просто уходи. Улетай, у тебя есть дела поважнее, да? Костя покачал головой. — Все под контролем, — ответил он. Сокол внезапно прищурился — Шура успел разглядеть его глаза, светлые и выразительные, когда свет перестал падать на маску. Илья рядом старательно на Сокола не смотрел. — О, ты взял пацана, — уже веселее заметил Сокол и подошел ближе. Без какого-либо внимания со стороны героя, с его крыла сорвались два пера и исчезли — Шура зря пытался проследить, куда. Сильнее сжал руку на рукаве Ильи, а затем отпустил, отходя: простой сигнал, я-здесь. Как же он близко. Шура наконец смог точно разобрать его лицо вживую. Выглядел он устало и точно не как в рекламе. — Твоих уже взяли, — обратился Сокол к Илье. Тот упрямо перевел взгляд на героя и внезапно улыбнулся. — Что же тут хорошего? Сейчас Илья по закону жанра должен был сказануть что-то ужасно ненужное, и Шура заранее взмолился на его здравомыслие, отойдя еще на шаг от Сокола. Олеся подхватила его под локоть, словно понимала. Чувствовала Шурин страх. Интересно, чувствовал ли его Сокол. Он выглядел самым обычным человеком, но Шура не мог отделаться от крутящихся в голове мыслей — и ничуть не лучших. Сокол провожал его в аэропорт несколько лет назад, когда Шура уезжал доучиваться за границу. Они не пересекались лично, но он знал, что Сокол следил за тем, чтобы Шуру, то бишь, «охраняемое лицо», по пути никуда не проебли. Шура внезапно вспомнил про свои двухцветные волосы и ожог на полхари. Очень глупо улыбнулся. — Они знали, что их заберут, — улыбка Ильи обратилась в кривой оскал. — Приятного вам дня, Сокол. Пятьдесят первая. Сокол чересчур неискренне заулыбался и обернулся на Шуру. У Шуры все внутри словно заморозилось, в ушах застучала кровь. Он сжал ладони в кулаки. Но ведь Сокол не узнал его тогда, в кафе. Хоть и не присматривался. А теперь Шура был очень близко. И ему это охуеть как не нравилось. Каковы были шансы, что его сначала столкнуло с правой рукой Лиги, которая, вообще-то, все еще официально считалась запрещенной на территории Российской Федерации организацией, несмотря на всю свою приятную деятельность, а теперь — еще и со сраным первым героем? Лучше бы он продолжал наблюдать эту мингеровскую послушную псину только на пачке Лейса. — Вот Вас я меньше всего ожидал увидеть здесь, — Сокол склонил голову чуть ближе к плечу и извиняющеся свел ладони вместе. Затем оглянулся на побледневшего Костю и тихо попросил: — его отпускай, нам всем дружно открутят голову, если ты его посадишь в автозак. О-ху-еть. Шура сжал зубы так сильно, чтобы не выдать изумления, что в челюсть отдало. Олеся чуть не вырвала ему руку с корнем и застыла тоже. Наверное, Илья уже продумывал план особо жестокого убийства с главной жертвой в лице Шуры — ему точно не сбежать от железной Мироновской привычки узнавать все обо всех. Сокол буквально подписал ему сейчас смертный приговор. Спасибо, что от Ильи, а не от Эрнеста. — Простите за доставленные неудобства, я правильно помню — Александр, да? — обеспокоенно уточнил Сокол, и Шуре неиронично захотелось ему врезать за а) использование имени, б) охрененное количество лицемерия. Но ответить-то надо было. Он самым ровным голосом, которым мог, вежливо отзеркалил это чертово «да» и краем глаза заметил, как переменился в лице Костя (в опасную сторону). — Это Ваша спутница? — указал Сокол на Лесю, которая все еще не отклеилась от Шуры, а наоборот, словно приварилась намертво. Большое спасибо, герой, блядь, теперь меня убьет и Костя. Зато… Олеся точно будет в безопасности. А вот Илью Сокол может вызваться сопроводить и сам, и тогда Илье точно не избежать попадания куда подальше. И, конечно же, из вуза вылетит моментально. Как пробка. Якова наверняка попрут следом. — Да, она со мной, — легко соврал Шура и, вздохнув и пожелав себе удачи, принялся отыгрывать театр одного актера. Прочистил горло, приподнял голову. — А за что нас вообще задержали? Я, может быть, что-то неправильно понял, Сокол? Сотрудники Росгвардии были невероятно грубы с Еленой. Что-то говорили про Тихановского. Почему здесь так много правоохранительных органов? Сокол стремительно темнел лицом с каждым словом, и Шура засчитал это за свою маленькую победу. Главное, чтобы эта маленькая победа не оказалась напрасной. — Я приношу Вам огромные извинения от лица нашей полиции и Геройского Департамента. Здесь проводился несанкционированный митинг, сами понимаете, чей, мы вынуждены были обеспечивать безопасность мирных граждан… — Это вы теперь называете обеспечением безопасности? — едко спросил Шура, прищуривая глаза, словно ему было противно вообще вести эту дискуссию. Знал бы Сокол, как его трясло. Олеся наверняка чувствовала. — Меня и девушку просто, не побоюсь этого слова, схватили, пока мы гуляли, и, фактически, собирались бросить в автозак. Очень хорошо, что Дракон подошел и забрал нас оттуда, но, как оказалось, в другую машину. Костя, наверное, едва сдерживался, чтобы не раскроить Шуре череп прямо здесь и при Соколе. Удивительные вещи порою случались с Шурой, но с такой частотой — еще никогда. А к лучшему это или к худшему, сказать он не мог. Сколько же времени впустую, могли уже спокойно идти с Ильей до кино, но нет, Илье надо было выпереться, засветиться во все камеры, которые только можно, а потом еще и почти загреметь в отделение… Шура рискнул посмотреть на него в ту секунду, пока Сокол пытался выбрать из миллиарда заученных фраз хоть какой-то сносный ответ. Илья скрестил руки на груди и смотрел так осуждающе, что Шуре захотелось куда-то срочно деться из его поля зрения. Замечательно — теперь Илья, если догадывался, знал наверняка. — Ладно, не будем портить себе настроение, — прервал Шура явно лихорадочные размышления Сокола. — Благодарю, что Вы нас выручили из этой пренеприятной ситуации. Мы можем идти? Сокол вскинул брови, но активно закивал. Крылья у него за спиной дрожали от налетающего время от времени ветра. Шура галантно подхватил Лесю под руку и, чудом не срываясь на бег, ускоренно пошел в сторону метро, на ходу поправляя воротник рубашки и отряхивая пальто. Олеся нервно оглядывалась назад, но тоже не сбавила шага, пока они, не обмениваясь и словом, не остановились рядом с входом в метро — к счастью, его уже деоккупировали. Леся открыла рот, чтобы что-то сказать, но Шура махнул рукой и нахмурился, обрубая все вопросы. Зацепился глазами за то, как сильно Уратовна сжимала лямку рюкзака. Он просто надеялся, что Илья сумеет выпутаться из этого сам. И еще эта встреча с лиговцем… Шура выудил телефон из кармана и быстро отписал сообщение, которое давно было пора отправить. Возможно, сейчас не время и не место, однако... Ssshhh Iiittt Привет, у тебя есть свободные сеансы на следующую неделю?[ ВМЕСТЕ ВЕСЕЛО ШАГАТЬ ПО ]
Ах, как хороша была Россия по поздней осени! Холодная, слякотная, рискуешь въебаться ногой в собачье дерьмо. Не хватало Кипелова на полную громкость, подумал он. Подергал затекшей ногой, поправил сползающую с носа медицинскую маску, которая почти зацепилась за стальные скобы — вот была бы оказия, конечно. Неприятная. Весьма, весьма неприятная. Не-приятная. Не- Нет. Хватит. Иногда Артем хотел уебать сам себя, иногда он даже доводил эту шальную мысль до ума. Удобно, ведь, чтобы уебать самого себя, ему даже не приходилось напрягаться — врубил причуду на мощность чуть выше средней, и все. Примерно как если закинуть в микроволновку фольгу и ждать, пока ебанет. Просто стоять вот так в толпе столбом и мариноваться, пока либо тихановцы, либо менты с героями выкинут какую-то подлянку, каждый со своей стороны, не особо входило в категорию того, чем Артем бы позанимался в этот чудесный выходной день, но входило в планы Лиги, а пока Артем объедал Тима и его покойную бабушку, земля ей пухом, он вынужденно таскался с Лигой на каждую миссию и рисковал быть застреленным в вечернее время суток любой из враждующих с ними группировок. Надо ж им было поднасрать абсолютно всем, да, Тимур? И совсем здесь ничего не значило то, что Артем был полноправной тушкой в составе Лиги и, вообще-то, ее со-основателем. Совсем ничего. Возможно, Артем сам себя так успокаивал, теша свою издающую предсмертные хрипы надежду на лучшую жизнь. Лучшая жизнь в лучшей России была настолько далека от реальности, что он даже не представлял особо, какой она должна быть. Быть... Или все же не стоит? Вот же блядская маска. Артем чуть не сорвал ее со злости с лица, но потом вспомнил, что пугать прохожих раньше времени в его планы не входило тоже. Юля не испугалась, чертила. Но явно надумала что-то плохое. Не то чтобы он планировал вообще с ней пересекаться. Это была случайность, секундная слабость и потакание глупым детским желаниям. Такого повториться не должно. А людей сегодня хватает. Повсюду лица, лица, лица. Серые, как небо над головой. Тошно. Еще и холодно. Артем мог бы в два счета согреть себя и сделать этот день чуточку ярче для всех окружающих, но это бы сильно помешало планам Сперанского, а Сперанский не любил, когда что-то мешало его планам. Потому и пошел с Артемом. Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по— Иногда он боялся того дерьма, которое всплывало у него в голове, и сборник детского караоке из десятых годов точно там всплывать больше не должен был. Продираясь сквозь толпу, Артем старался лишний раз никого не задевать, и периодически нервно поглядывал на идущего позади Тимура. Тот в привычной манере скалился, чтобы казаться на сорокет. Если бы ему только кто-то сказал, что он и так с этой задачей справляется в свои… сколько ему, блядь, вообще было? Рожа у него разукрашена прилично. Тянул на хорошего такого уголовника с интересным жизненным багажом. Бритый под машинку, бледный, как первый снег, под глазами можно спрятать труп, светлые росчерки шрамов по всему лицу: от бритвы, кухонного ножа, перочинного. Жесткие, прямые черты. Кожа да кости. — Расслабься, — усмехнулся Сперанский, нагнав его. Он хмурился и щурил глаза. — Да мне, в принципе, похуй, — бросил Артем, даже не замедлив шаг. Расслышал еще один смешок сзади. Внезапно захотелось познакомить свою руку с лицом Тимура. — Ты сам вчера едва ли не на стены лез. — Неправда. — Ага, попизди. Солнца не было видно, только серые и темные облака, придавленные градом к крышам. Снег успел за неделю выпасть и растаять, и там, где он не высох, на асфальт липла грязь. Артем успешно вымок вчера, пока шел от круглосуточного до дома. Мог ли он вообще назвать дом Тимура своим? Наверное, да. А ту коммуналку, в которой принимал людей, очень вряд ли. Она была безжизненной, с цветочными выгоревшими обоями, которые пахли Хрущевым, и с конченными соседями справа. Да и та ночлежка у студента тоже вряд ли подходила. Рука Артема на автомате потянулась к новенькой пачке в кармане, и он, все же стянув маску на подбородок, ловко подцепил зубами сигарету, поджигая от пальцев. Накинул капюшон куртки. Надеюсь, ты бросишь. Если бы он не курил, то мог бы себе позволить пожрать что-то круче картонных полуфабрикатов, но без еды какое-то время прожить получалось, а вот без пачки — нет. Тим дымил от скуки и без особого интереса, разве что в жалкой попытке успокоить, обмануть паранойю. Но как на спор жрать сигареты в три утра на балконе, который угрожал развалиться от лишнего движения, запивая «Талкой», так это мы можем... Савосин выглядел плохо. Устало и мрачно. Артем издалека наблюдал за ним, а потом за Тихановским, в котором никогда не умирал оптимизм. Их слова будто пропадали в горячем от людей воздухе и сваривались заживо где-то на полпути к Артему, так что он фиксировал реакцию толпы, фоновый звенящий шум в ушах, собственное дыхание, обрывки разговоров, но никак не выступление. В руку что-то впихнули. Он обернулся на Тимура, разжал ладонь, обнаружил кусок таблеточного блистера. Поглядел долго и внимательно. — Стимуляторы, — озвучил он больше для проформы, чем Тимуру, но тот все равно ухмыльнулся, кривя губу, и объяснил: — На всякий случай. Ага, чтобы Артем окончательно дожарился до шашлычного состояния. — Если придется отбиваться от Сокола, — невзначай уточнил Сперанский и отвернулся в сторону памятника. — Шансов, что ты сдохнешь с ними, поменьше. — Как мило с твоей стороны. Включили сирену. Артем поежился и покосился в сторону растущего ряда ограждений. Перекатил шершавую таблетку на языке. Тимур не отдал бы непроверенный продукт, но кто знает. Слово после Тихановского взял кто-то другой. Новое лицо, чудесно, молодцы, ребята, пошли по детям. Рискованно с их стороны втягивать молодняк. Пацану на вид было лет не больше двадцати, дай бог, не меньше, но держался он на приемлемом уровне и точно не боялся. Что-то в нем казалось подозрительно знакомым. Черт, надо было Фокуснику отдать одноразовый мобильник... — Интересная ситуация, — совсем не удивленно протянул Тимур и стащил у Артема затяжку, бесцеремонно перехватив пальцами сигарету. Артем вздохнул. Девушки, стоящие рядом, тихо комментировали каждое слово, пока все внезапно не затихло. Воздух сжался. Взрыв был резким и ударил по ушам, чуть не сбив с ног. Артем выронил полученную обратно сигарету и автоматически нацепил маску обратно на нос. Стимулятор скользнул в горло, и Артем, качнув головой в сторону уже оклемавшегося Тимура, воспользовался возможностью быстро пройти сквозь частично оглушенную толпу. Дракону не хватит сил на второй такой, вряд ли будут колоть первачку аутбрейкеры. Значит, не прямая атака, а для дезориентации людей — в особенности, выступающих… Очень хорошо, очень приятно, какая стратегия!.. Хорошо, что у Лиги всегда припрятан туз в рукаве. Раз — оттолкнуть от женщины росгвардейца. Два — схватить дубинкой по ребрам. Три — задохнуться от вступившей в игру спасительной таблеточки. Спину окатило горячей волной, пламя перетекло с пальцев на черную спецовку наигранно легко. Он впитал колющее чувство каждой клеткой тела, сморщился от скакнувшей температуры огня, сжал пальцы, которые свело тонкой судорогой. Вдохнул глубже, успокаивая мозг, по-животному дернул головой. Открыл глаза. В метре воздух рассекла черная резиновая дубинка, и Артем бросил себя вперед, загораживая случайного человека от удара. Огонь довольно сожрал резину и всю силу, вложенную в размах, хоть по руке и успело очень болезненно прилететь. Адреналин, запущенный стимулятором, боль заглушил. Но голова на будущее запомнила, чтобы попортить ему жизнь синячищем и несгибаемой ладонью. Он медленно перевел взгляд с собственного отражения (чудовище, на что ты похож) на шлеме росгвардейца на спасенного. В башке пронзительно зазвенело, воздух застрял где-то в горле. Глаза, глаза, эти глаза. Язвы ожога на белой коже, они дробили ему лицо на две неровные части. Что сказать-то. Привет? Давно не виделись? Не, хуйня какая-то. Хотелось истерически засмеяться, глянуть в морду шутнице-судьбе, поинтересоваться, сколько еще таких подлянок она ему заготовила, словно и так их было недостаточно, словно он не видел их в зеркале каждое сраное утро. Что же ты здесь забыл. Из глупых принципов, а может из страха оказаться узнанным, именно его Артем точно не пытался найти, посмотреть издалека, как на диковинную зверушку в зоопарке. Он боялся. Увидеть лично, как быстро вырастают вчерашние дети, увидеть, какой кусок нервной системы ты им поломал, и как они с этим справляются. Вышло только улыбнуться. Под маской, конечно, не видно. — Беги, — невесело сорвалось с языка. Беги от меня, беги подальше. Беги от себя. Это просто было интересно. Понять, какими именно они становятся, какую привычку перенимают, это же живой человек, мысли-чувства-страхи, из плоти и крови, горячей, как огонь. У Саши были темные круги под глазами, растрепанные длинные волосы, как у девчонки, что-то неуловимо живое и правильное в лице. Какая-то эмоция. Громкая. Очевидная. Реальность из раза в раз оказывалась жестокой и била Артемовские клееные-переклеенные надежды. — Давай, чего встал... Ни единого проблеска узнавания. — ...Сваливай отсюда, сейчас будет жарко, — образ плохого парня трещал по швам — образ хорошего старшего брата валил с упорством колхозного комбайна. Но от него пахло огнем. Артем втянул воздух носом, приподнимая лицо, но не отводя глаз, крепче сжал зубы. Крик сцепил глотку, кровь пульсировала так сильно, что глушила весь фон. Он так изменился. Видно руку Эрнеста. Однако растопленные этой безымянной эмоцией глаза были истинно Сашиными, точно его, только они не поменялись. Сашины глаза на незнакомом, напряженном лице. Чужое все, наверняка даже то, о чем думает, но не глаза. Серый, голубой. У Саши была привычка прятать взгляд, потому что отец каждый раз не брезговал комментировать их. Не всегда в плохом ключе, но... — Спасибо, конечно, — быстро и сбивчиво, волнуясь, сказал ребенок (да какой, вашу ж мать, ребенок? ему не двенадцать, идиот), и Артема уже в который раз за эту долгую минуту покоробило: голос был неправильный. Сиплый, резкий. — Но сначала мне нужно вытащить своего еблана из автозака. Погоди, давай заново. Тебе нужно сделать что? Кого? Откуда? Из… что? Еще и ругаешься. Если бы Артем мог заорать и слить всю свою маскировку, он бы уже это сделал, взял бы Сашу под ручку, как маленького, и потащил бы прямо в Лигу с счастливым криком безумца: «Вот, глядите, оно живое, оно все в меня!» Это был чистый восторг, экстаз, истинный источник серотонина, и Артем почти претворил свою мокрую мечту в жизнь, но Саша успел свалить, даже не попрощавшись. Действительно, в сторону автозаков. Куда потащили тихановского пацана. Артем переосмыслил дальнейший план, постарался успокоить долбящее грудь сердце, еще раз оглянулся на уходящую фигуру в бежевом пальто, которую успело смыть толпой, сжал подрагивающие пальцы, пустил огонь по венам. С рук на бумагу, на флаги, на заготовленную задолго до этого дня легковоспламеняющуюся мишуру. Огонь жег ровно и правильно. Тело не сопротивлялось, с легкостью высвобождая плазму, и жар по венам согревал озябшую от ветра кожу, отдавался фантомной болью в ожогах. Артем иррационально потянулся к левой стороне лица и проследил еще раскаленными пальцами старый шрам, случайно прижигая его, отпрянул. Уши заложило. Где-то на периферии мелькнуло искаженное лицо Тимура. Или это была галлюцинация. Точно, асфальт… Так просто. Провести, нагнувшись, пальцами по заранее разлитому Ульяновой керосину. Пирокинез отвлекал от мыслей, драил голову подчистую. Легкий, как и всегда под стимуляторами, огонь заметался понизу и едва не задел Артемовы кеды, но он успел отскочить вправо и отдернуть за собой еще одного человека, чтобы тот не наступил в горящее и не сжег себе полноги. Гребаное синее пламя было ненасытно и никогда бы не отказалось доесть несчастного до конца. Не то чтобы Артем проверял, нет. Но он догадывался. И знал свой огонь лучше, чем кто-либо. Каждый хоть раз в жизни случайно обваривал себе конечность кипятком из кастрюли или чайника, а Артем с этим кипятком жил и особой ненавистью любил. Невозможно было ненавидеть эту силу. Она отобрала у него все и в то же время подарила шанс, который мог бы никогда и не выпасть: уйти, вздохнуть свободно. Конечно, было нелегко, но… Кому вообще было легко? Какому-нибудь сынку депутата? Министра? Президента? Нет. Конечно нет. Вряд ли им хорошо жилось, только если они не были вконец прогнившими людьми, ослепленными собственной вседозволенностью. Иван Сергеевич бы на радостях перевернулся в гробу и выдал вторую часть романа, поглядев на этот наборчик из позабытых детей, которые всю жизнь пытаются выслужиться ради родительского внимания, выдумывают целые философии, лишь бы заметили. Кости продрало холодным воздухом, забравшимся под куртку и сквозь хлопковую майку. Взъерошило темные грязные волосы, раскидав их по лицу и щекам. Пора было снова обрезать их сантиметра на три, да и корни скоро видно будет. Всю Лигу можно было сплавлять к психотерапевту, жили б они в какой-нибудь Европе, где с этим нормально, где на тебя не повесят ярлык больного головой, стоит лишь обмолвиться о мозгоправе. Каждый чего-то искал, чего-то добивался. Кому-то просто некуда было идти больше. А здесь… Пусть и не по крови, но нужны друг другу. (Не обманывай себя.) Цепная реакция запустилась, и люди рассредоточились мгновенно, в суматохе не поняв, что огонь успел незаметно схлынуть, и о нем напоминала только тонкая корка льда под подошвой. Глаша, подумал Артем, никогда не подводила. Хоть ее мало волновала настоящая безопасность большей кучи народу (ей было, мягко скажем, по борту на всех, кроме своих знакомых, и в этом много кто, кроме него самого, видел что-то очаровательное), она не решалась оспаривать планы Сперанского. И на этом спасибо. Глаша была той еще стервой и действовала ему на нервы. Как кошка с собакой. Возможно, в этом была вина их причуд. Ветер затушил последний огненный всполох, догрызавший почерневшую бумагу. Артем отвел налипшую от жары на лоб челку, оглядел площадь, которая теперь больше напоминала зону боевых действий, чем культурную достопримечательность. Руки неприятно сводило вдоль локтей, между пальцев искрило синим. Он поежился и запахнул куртку на груди, незаметно влез в большое скопление людей, чтобы затеряться из виду, если кто-то следил (а могли, зная министерских). Вытащил кнопочный, прожал иконку сообщений, находя нужное из дюжины спама. Оглянулся, едва приподнимаясь на мыски, чтобы казаться еще выше толпы. Лица, лица, лица… За локоть дернули. Знакомые ярко-рыжие глаза блеснули под зеленой пленкой. — Тихановского взяли, — сказал Фокусник, чуть приподнимая от лица кошмар каждого адекватного ребенка, где только раскопал этот ископаемый реквизит и какой детский магазин ограбил… Черные волосы вились под резинкой маски, пряча уже посеребренные виски. Фокусник привычно улыбнулся, дрожаще растягивая губы, и Артема передернуло от этого выражения лица. Иногда дядь Леша пугал его больше Тимура, а Сперанского никто не переплюнет в изворотливости и ублюдошности. — И Савосина тоже. Очень нехорошо скрутили. Если Алексей Сергеевич употреблял в речи «нехорошо» и «скрутили» рядом, то дело было дрянь и пахло жареным. На язык просился каламбурчик. Артем откинул эту мыслю подальше. — А что этот, третий? — спросил он, наклоняясь ближе и почти морщась от протестующей поясницы. — Вроде тоже взяли. Давай, продолжай избегать тот факт, что Саша шел именно туда. Ты же так отлично себе врешь. Улыбка Фокусника чуть дрогнула. — Не знаю, — честно сказал Алексей и покачал головой. — Надеюсь, с ним были мягче. Вопрос в том, зачем Савосину втягивать в это ребенка. Артем напрягся. Значит, не ему одному показалось, что он чересчур молодой? — Ребенка… — усмехнулся Артем и встряхнул и без того дрожащие руки. Мозг будто вспух и теперь болезненно пульсировал внутри черепной коробки. — Смею предположить, что он едва на первом курсе, — устало протянул Фокусник, сжав в пальцах светло-голубую сферу. — Разве Тихановский не преподает сейчас где-то? Хорошее предположение. Но Тихановский играет учителя явно не в том вузе, чтоб оттуда тащить детей. Артем проследил, как из сферы разворачивается спрятанный в чехол нож, и забрал его быстрее, чем люди могли бы обратить внимание, заталкивая в задний карман джинсов. — Если не захочешь поджигать, просто проткнешь шины, — добавил Алексей, снова криво улыбнувшись. — Сперанский разошелся. — Ему полезно, — хмыкнул Артем и благодарно качнул головой вверх-вниз. — Спасибо. Но я в хорошем настроении. Что с Кристиной? — Девочка в порядке и ждет команды. Фокусник с отточенным артистизмом взмахнул рукой, прощаясь, и скрылся из виду до того, как Артем отреагировал. Завис в движущейся куче людей, дернул головой. Девочка, черт. Иногда он забывал, что Кристине и восемнадцати нет, а она уже в дерьме по уши, с ними связалась. Бубнов сильно рисковал, вытаскивая ее, и ожидаемо загремел обратно на этап, а Кристине теперь это все разгребать. Зато не в интернате. Артема снова передернуло, во второй раз за минуту, и он с неудовольствием отметил, как потряхивало все тело. Ебаные стимуляторы. Интересно, как бы вела себя Кристинина причуда под ними?.. В голову пришла только сотня фильмов про кровожадных маньяков-убийц, и Артем поморщился. Явно не то, чего хотела бы малая. Хороша Россия поздней осенью, но весной было бы получше. Чем ближе шло дело к зиме, тем сильнее по Артему ударял сезонный депрессняк, а с ним и ненависть к неизбежной отметке в календаре — к двум отметкам, к тридцать первому и к восемнадцатому. Хотя к январской дате он успевал перепройти по сто пятидесятому кругу все стадии от отрицания до принятия. Тимур смеялся, Осип сначала тоже, потом перестал. Тридцать первое в Лиге отмечали с размахом и неизменно вместе. Восемнадцатое Артем отмечал в гордом одиночестве просто потому, что кроме Сперанского не знал никто. Разве что Тим к вечеру подойдет, совсем по-взрослому посмотрит, так, что аж слезы на глаза попросятся, сожмет плечо и свалит по своим делам (в сотый раз перепроверять бабкины письма и записи). А Артему сиди на кухне дурак дураком и заслушивай Юлины аудиозаписи до посинения. Бесило. Французский «Videoclub» застревал в голове на продолжительное время. И текст, как назло, скреб куда-то глубоко. Враки все это, конечно, про телепатию и «Я чувствую все то же, что и он», она ведь его даже не узнала. Но ему нужно было верить, что Юляш, пусть и в глубине души, все же ждет и ищет, не верит пустой квартире и местечку на кладбище, хоть и приходит цветы оставлять. Что Юляш в своей не по годам умной башке все же делает для него хоть что-то. Да... Удалось выбраться к краю толпы, к оцеплению из металлических решетчатых ограждений, плотным рядом стоящих вдоль перекрытой автозаками дороги. Артем снова накинул капюшон и поправил маску, чтоб не сильно выделяться, и, не задумываясь, перемахнул через решетку, подтянувшись на руках. Вслед кто-то закричал, но он не обратил внимания и уверенно прошел ближе к бело-синим машинам. Рядом с некоторыми стояли ждавшие задержанных менты, но, видимо, дождались только его. И сразу заметили. Артем вздохнул. Почти отчаянно. По-хорошему не хотите, значит-с, сделаем по-плохому. Он закатал рукава куртки до локтей одним резким движением и высвободил огонь, крепче сжимая зубы, чтобы не закричать от того, с какой силой опалило голые руки. Только бы куртку не сжечь к чертям собачьим, она ему так нравилась… Ладно. Таблетки с утра выпил, больно должно быть не так долго, как без них… Плюсуем сверху стимуляторный адреналиновый почти-что-шок, хотя, это, наверное, уже криз, придется кому-то его тащить на своем горбу до дома, иначе сам он загнется в канаве, но это уже будет потом, и вообще… Огонь согревал. Тепло было его личным сортом героина. А это — точно не цитатой из «Сумерек», хотя за свой мозг Артем уже почти не отвечал. Уклониться от летящего пера не составило большого труда, Артем рассмотрел его приближение с неким оттенком обреченности в единственном глазу и вскинул руку, чтобы пламя отвернуло красное острое перо в обратную сторону. И года не прошло, вы поглядите, кто объявился. По плечу мазнуло то ли воздухом, то ли рукой, и Артем отшатнулся, щурясь и разжигая пламя сильнее, перетек из одной стойки в другую, завел перед собой напряженную кисть. — Опаздываешь, — весело поприветствовал он и с наслаждением пронаблюдал за тем, как Сокол по-кошачьи приземлился на асфальт: ровнехонько на две сплошные, ярким белым горящие посреди черной дороги. Сирена била в уши, цветные огни от мигалок отвлекали. В руке Сокол зажимал то самое, чуть объеденное огнем перо. И не отвечал. Провоцировать его не было смысла, поскольку на провокации он не поддавался никогда, что говорило то ли о вбитой с юности дрессуре характера, то ли о сильной травме головы. В случае с Соколом, наверное, первое (или все же второе). Огонь послушно перетекал с руки на руку и капал на асфальт горячими искрами. Сокол норовил пробурить в Артеме взглядом дыру, и Артем не мог сделать того же просто потому, что из-за идиотских очков лица героя ни хрена не было видно. Сокол медленно поднял крылья, разоружая их, и перья, отцепившись, повисли с ним рядом, все как один направленные в сторону Артема. Они подрагивали в воздухе, словно их кололо электричеством, но Артем помнил, что так Сокол проверяет каждое на контроль, на безупречный, отточенный ответ. Мысль-действие, действие даже иногда забегало вперед, у него была лучшая раскрываемость преступности и высочайшая эффективность. В противном случае, конечно, его бы здесь и не было. Под маской, скребущей по кончику носа, растянулась горькая ухмылка. Птичка. Интересно, как быстро сгорят все его перья. Они отрастут заново? Через сколько? Или это будет трагичный закат его безупречной карьеры? — За неповиновение герою при исполнении… — громко и чересчур заученным тоном начал Сокол, поднимаясь с земли и подходя ближе, но сохраняя относительно безопасную дистанцию. Перья всем скопом двинулись следом, опасно раскачиваясь, как ножи над разделочной доской. Шею неприятно свело, мышцу где-то у затылка потянуло остро и нестерпимо. Артем выбросил руку вправо, игнорируя спазм, и пламя незамедлительно повиновалось, соскользнув на блестящий машинный бок, а затем и по всему кузову. Ты ведь можешь просто кинуться вперед и перерезать мне горло, я знаю, ты так умеешь, чего же ждешь? Тебя не остановит огонь. Ты на моих глазах вытаскивал детей из горящей многоэтажки. На тебе не будет ни царапинки. Чего. Ты. Ждешь. Кто-то закричал, может, это были росгвардейцы, может, наконец Сокол вышел из состояния шаблонного задержания, но Артем в этот звук умело вплавился всем существом и, разрезав загустевший от жара воздух рукой, чтобы отградиться очередным огненным всполохом, отскочил назад. Едва оглядываясь за плечо, проверил, не стоял ли кто, не ждал. Не ждали, но издалека смотрели, площадь почти опустела, по ветру несло пепел и пыль, пахло холодом и страхом. Сколько времени вообще прошло? Где-то Тимур должен был считать минуты до окончания действия стимуляторов и отмечать временные метки на мысленном таймлайне (или огрызком карандаша в крохотном блокноте), если его не повязали, а взять его с такой причудой не могли никоим образом. Хоть бы дождь не пошел, но это к Осипу уже... Задний карман грела рукоять ножа. Кинуть в Сокола нож — настолько же бесполезно, насколько мальчишке с улицы бросить вызов мастеру какого-нибудь каратэ. Бить его же оружием в привычной среде? Проще сдаться сразу. — Последнее предупреждение! — закричал Сокол, почти не слышный за сиреной и треском огня, и два маховых пера метнулись ему в руки, как ручные звери; он провернул их в ладонях так, что бритвенно-острая часть была опущена вниз и вбок: он держал сраные перья, как турки-янычары — свои ятаганы, и это ни в одной из вселенных правильным не представлялось. — Ты сделаешь себе только хуже! Знал бы ты, как именно хуже. Артем случайно вспомнил, что горела уже третья машина, и до того, как пламя въестся в топливный бак, оставалось совсем немного. Пора было уходить, да и голова разрывалась. Зрение от дыма размывало еще хлеще. Он поднял руку в воздух и отсалютовал, и Сокол даже успел собрать свой лего-конструктор крыльев, взять размах, но так и не оторвался от земли. По ногам полз густой молочный туман. Они его заметили одновременно, Сокол — с явной паникой, но быстро смог себя взять в руки и снова сконцентрироваться на каждом действии Артема. Он сам — с облегчением, потому что все шло по плану. Туман топил дорогу и холодил голые лодыжки. Он свернул пламя в кулак, укрощая, и поморщился от резкой головной боли. Наклонил шею чуть вперед, чтобы наверняка запомнить это выражение полного отвращения, сосредоточенное и серьезное, на лице Сокола. Все стало ясно. Он не собирается его убивать. И вряд ли собирается задержать сейчас. Иначе бы уже сделал, уже бы напал. Так просто: крылом выбить землю из-под ног, ногой заехать под челюсть, пройтись берцами по ребрам и морде, выкрутить до хруста руки, стопроцентно выломав, нож-перо к горлу приставить. Надавить чуть сильнее, чтобы хлынула кровь. И все в какие-то жалкие секунды две-три, Артем не успел бы сделать ничего, даже огню нужно больше времени, чтобы родиться. Или пистолет — вон, в кобуре на поясе болтается, что это, Макаров? А Сокол стоит, смотрит. Сука. У тебя же приказ. Голову Тимура хочет увидеть у себя если не Минобороны, то Эрнест или даже Незенко. А через меня на Тимура ну крайне легко выйти. Но время поджимало, бессмысленно было стоять и ждать, пока произойдет что-то еще: Артем уже незаметно отходил, пока туман набирал силу, пятился от горящей машины. Давай, Осип, выиграй еще пару минут. Раз. Что-то скрипнуло. Сокол мельком взглянул на ГАЗ, посмотрел прямо на Артема. — Что, номерок дать? — он хитро улыбнулся, прекрасно зная, что эту улыбку Сокол не увидит. Тот еще раз взглянул на автозак, стекло которого окрасилось белым от нагретого воздуха. Туман поднялся выше, пряча все постороннее от их глаз. — Прости, птичка. Два. Еще один едва слышный треск. Сокол резко дернул головой, оскалился, распахнул широкие крылья, разворачивая внутренней стороной к дороге. Взмахнул, напрасно пытаясь разогнать туман — Осип явно был совсем близко, только его, Артема, и ждали. А зря. Сейчас что-нибудь взорвется. Поняв бессмысленность своих попыток, Сокол поступил проще — поправил визор, на котором блестела рыжая полоска света от занимающегося уже красным огня, и абсолютно бесшумно взлетел, зависнув сильно выше тумана и машин. Три. Артем обреченно посмотрел на автозаки, опустевшую дорогу и, чуть не оступившись, бросился бежать почти вслепую. Ограждений уже не было — только размытый силуэт. Несмотря на середину дня, все казалось черным и смутным — от дыма, пыли, хаоса красно-синих мигалок и огня. Взрыв за спиной проехался по ушам, и барабанные перепонки зазвенели, не выдерживая звука. Артем прикрыл уши руками, врезался в кого-то — кажется, Кристина, потому что лица он не узнал, и оглянулся назад. Туман смешался с огнем и смогом, и видно было прекрасное нихуя. Ноги стали ватными.