Ведьма

      Самолёт задерживали. Я смотрела на зимнее пальто и теплые штаны в полиэтиленовом пакете, вспоминая, что где-то в багаже лежит моя сумка с сувенирами и небольшим количеством личных вещей и документов.       Я предупредила Васю, что вылет переносят из-за ебаного снегопада, который именно сейчас решил накрыть Токио.       В рукаве кофты кожу чуть щекотало небольшое, длиной с палец, красное перо. История получилась презабавная, но эта ощипанная курица в мои слова не поверила.       Когда вчера я ночью очень-очень быстро уходила от ненужных глаз, то забежала в переулок и послала себя в вертикальный полет. Обычно, когда ты оказываешься в паре десятков метров над землёй, в девяносто девяти из ста случаев там никого нет. Видимо, настал тот самый сотый, я врезалась во что-то твердое, явно больше обычной вороны, и по инерции мы пролетели вверх ещё метра два.       Послышались приглушённые маты, и меня перехватили как пришлось.       Продолжая держать меня на весу и не опуская вниз, Ястреб поинтересовался:       — Спешишь на свидание, красавица? Лучше не использовать причуды, не имея геройской лицензии. Вызвать тебе такси?       Само великодушие.       — По сторонам смотри, когда летаешь, — хотя, вообще-то я в него врезалась. — Похуй, просто опусти меня на землю.       — Теперь уже нет. В участок полетим?       Я ещё и журналы с ним покупала!       — Я покажу тебе документы, если ты меня опустишь на землю, — ответила я. — У меня так-то тут миссия.       Завибрировал телефон. Я достала его из кармана пальто.       — Ведьма, где тебя черти носят? — раздался голос Айзавы.       — Прямо сейчас черти носят меня в небе, — ответила я. — Меня Ястреб поймал, что мне делать?       Сотриголова коротко ругнулся и попросил передать трубку.       — О, даже так! — улыбнулся парень, легко удерживая меня на весу одной рукой, а другой сунув мой телефон между наушником и ухом. — Куда?.. Ага, скоро будем!       Мне вернули телефон и, подхватив двумя руками, понесли в направлении пункта встречи. Уже через минуту мы были между домами, куда Ястреб приземлился и достаточно аккуратно меня поставил. За время полета я успела его хорошенько рассмотреть — весёлый хищный взгляд, странная бородка, растрепанные у краев брови и светлые волосы в страшном беспорядке — вот и весь герой.       С Сотриголовой он, видимо, если и был знаком, то очень немного.       А ещё я скорее угадала, чем почувствовала, как скользнуло мне под пальто небольшое перо. Я за ним наблюдала, но не препятствовала — была у меня одна идейка.       И вот сейчас, когда девушка поставленным голосом сообщила о том, что все рейсы переносятся на два часа, я отправилась в туалет. Там, оказавшись в кабине, я начала стягивать ткань, чтобы перо с предплечья перешло на плечо, а оттуда к ключицам и груди. Несколько небольших ухищрений и вот перо под спортивным топиком, считай, прямо напротив сердца, в тепле.       Птички ведь зимой мёрзнут, верно?       Я хихикнула, представляя себе лицо Ястреба в конкретный момент — пока остальные стояли в очереди за стыдом, я сосалась с пиромантами попьяни. Я боялась, что снегопад продолжится, и вылет отменят совсем, но судьба надо мной всё-таки сжалились, и без пятнадцати минут тридцать первое декабря пассажиров пригласили на посадку.       В самолёте я благополучно уснула, завернувшись в выданный пушистый серый плед, и проснулась только по прилёту, пропустив и турбулентность, и посадку. Меня мягко растормошил стюард, когда голос капитана корабля оттарабанил на русском:       —…температура за бортом минус двадцать пять градусов по Цельсию, местное время девять часов утра, спасибо, что выбрали нашу авиакомпанию.       Пока выходили люди, я натянула на себя штаны с начесом, закуталась в шарф, натянула шапку и накинула пальто, не став его застегивать, чтобы не перегреться, пока буду ещё в самолете и терминале. Выйдя из самолета самой последней, я оказалась в дверях зеленого длинного автобуса и вышла первой, пройдя в отдельную комнату для прохождения паспортного контроля. Ответив на все вопросы и получив кучу подозрительных взглядов, я вышла к ленте, на которой постепенно появлялись чужие сумки и чемоданы. Написав Васе, что я прилетела и скоро выйду, получила сумку и направилась к выходу.       У самых дверей меня сжали в медвежьих объятиях и подняли с земли.       — Блять, задушишь, — прошипела я, обнимая его в ответ. — Я тоже скучала.       Меня поставили на землю, взглянули своими невозможными голубыми глазами и ещё раз стиснули в объятиях:       — Привет, коротышка! — радостно ответил Вася, растянув губы в своей широкой придурошной клыкастой улыбке.       Я треснула его по затылку, но не сильно, протянула свою сумку, чтобы хоть как-то поубавить его радость от встречи.       — Кстати, как там твой джип? — поинтересовался он, когда закидывал на заднее сиденье сумку. — Так и не привезли?       — Ну, я отправила его в сервис на Новый Год, — пожала плечами я. — Салон почистят, стекло как раз заменят, отмоют, ТО спокойно пройдет. Правда, пришлось хорошенько его проверить, чтобы не оставить ничего лишнего. Э, я за руль!       Вася пропустил меня на водительское — у него был, конечно, не джип и моей любви к таким машинам он не разделял, но тут было достаточно просторно.       — Во сколько аварий ты попала? — спросил Вася. — Только в одну, точно?       — Помимо тех гандонов в меня чуть не въехали на выезде из какой-то деревушки. Чувака конкретно так занесло, что я едва успела уйти от столкновения. Вот не меняют вовремя летнюю резину на зимнюю, а потом пробки километров на пять.       Часа четыре, пока ехали, успели перемыть косточки всем знакомым, обсудить кучу всего, я старалась не ударяться в личности, так что Вася только чудом не путался (или только сделал вид) в тех-пацанах-девчонках-мальчишках-мужчинах-девушках-коллегах-мудаках-чуваках. Заехали за салатами, взяли немного фруктов, перекусили в кафешке и отправились до деревни, в которой жили мама и сестра.       Припарковав машину, я вылезла, не закрыв дверь и не поставив её на сигналку, и с радостным визгом прыгнула в сугроб, раскинув руки.       Секунда падения — и холодный снег обжигает лицо, и я слышу смех Васи, не сразу понимая, что боли быть не должно:       — Ну как, вернулась в детство? — и продолжил ржать. Пиликнула машина. — Выбирайся давай и пойдем.       Вот же наглый кошара. Подолью тебе валерьянку в чай, будешь знать! Выбравшись из сугроба и потирая ушибленный об лавочку лоб, поплелась следом, уже у самого дома кинула в идиота снежком, в ответ меня, забыв про сумку, опрокинули в ближайший сугроб, правда, лавочки там в этот раз не было. Завязалась короткая борьба. Летели вверх хлопья снега, который мы разворошили.       — Эй, вы там где? — раздалось из-за забора.       Вася замер, чем я воспользовалась, схватив бедрами шею и начав его душить и тереть кулаком висок:       Вася хрипло рассмеялся, спихивая меня, хватая сумку и стартуя с низкого старта в направлении забора. На секунду трансформируя ноги, перескочил ворота и оказался сразу на той стороне. Я сухо сплюнула на снег — вот же гад.       Пнув его машину по колесу, отправилась следом, зайдя через калитку, как нормальный человек.       — Юля! — выдохнула Настя. — Ты где так?       — Детство в жопе заиграло! — заржал снова этот придурок и, спасаясь от мести, сунулся в сени, Настя перехватила его за воротник. — А ну обратно! Снег кто стряхивать будет?       Мы послушно стояли, пока сестра нас отряхивала веником.       — Пошли, найду, что приложить, маму только не пугай.       — Чем вы собрались меня пугать? — спустилась с лестницы на второй этаж мама. — Юля! Да хватит тепло выпускать, заходите быстрее в дом.       Меня расцеловали, обняли крепко-крепко по очереди и отправили на кухню. Льда не нашлось, только замороженная тушка курицы, которую я приложила к шишке на лбу. Рассеченную слегка кожу протерли ваткой с хлоргексидином, посетовали на мою нелегкую жизнь и залепили пластырем.       Это было так странно, и напомнило до дрожи в груди детство.       Потом я притащила пакет со всякой мелочевкой, которую привезла с собой, и под радостные возгласы принялась её вручать и иногда объяснять для чего та или иная хрень. Так люблю их радовать.       — Вась, пошли, поможешь ёлку достать, — позвала Настя, когда с вручением сувениров было покончено.       Напарник отправился вместе с ней на чердак. Я предвкушающе улыбнулась.       — Так рада, что ты приехала, — улыбнулась мама. — И что ты работаешь там учителем, я верю в тебя, не подумай! Просто… рисков всё-таки меньше.       — Я стараюсь быть осторожной, чтобы тебя не беспокоить.       Мне прилетело свернутой газетой — несильно, но нравоучительно:       — Тебе надо беспокоиться о себе, а не о том, что я буду переживать! — вот она, темная сторона мамы… она вздохнула, убирая газету. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. И хотя тебе определенно не всё нравится в твоем положении сейчас, тебе это по душе больше, чем то, что было до этого.       Ведьма, натурально ведьма.       Вася принес коробку с искусственной ёлкой, сестра тащила коробку с украшениями. Ощущение праздника загорелось слабым огоньком, как у свечки, и, кажется, я даже немного почувствовала дух праздника, хотя до этого просто была рада, что нахожусь с родными дома. Выходные чаще всего вселяли в меня уверенность и были своеобразной наградой — раз все мои родные живы, значит, я более-менее справляюсь со своей работой.       — Да не смотрится он тут, его надо туда повесить! — вменяла сестра этому лосю, который ростом был выше ёлки. — А ну положи! Не смей!       Вася упрямо вешал красный шарик сбоку. Я спокойно занималась, считай, самыми древними и почти что коллекционными игрушками — Снегурочка и Дед Мороз, у которого когда-то, ещё до моего рождения, откололся кусочек головы. Их полагалось вешать на самый низ, на соседние ветви у самого пола.       Мама подала мне двух обезьянок — её почему-то самые любимые игрушки, продолжая рассказывать о своей книге:       — В общем, я всё ещё сомневаюсь, нужна ли там эта любовная линия, — на этот раз длинные и тонкие сосульки появились в её руках, мне подали желтенькую. — Всё-таки у них то ли слишком много общего, то ли слишком много разного.       — Ну, поэтому они мне нравятся, — ответила я, цепляя игрушку за ветку. Я знала, что мои идеи несколько топорные иногда, но тут дело даже не в идеях, а в том, что я предлагаю варианты, и маме это помогало что-то придумать. — Пара вышла бы клевая, а так единственная проблема — это то, что для отношений обычно время нужно, а они носятся по этому миру, и ты подкидываешь им всякие неприятности.       — Если не убью их в этой книге, то в следующей добавлю их как второстепенных персонажей, — ответила мама, подавая последнюю сосульку, и добавила уже спорщикам. — Эй, хватит болтать! Вот тут красного не хватает.       В четыре человека ёлка нарядилась совсем уж быстро, шёл седьмой час. Вася достал из холодильника только сегодня по дороге из аэропорта купленную сгущенку:       — Ну, маэстро, вперед!       Я открыла небольшую красную книжку в твердой обложке. Буквы, напечатанные золотой краской, подстерлись, но вдавленная с обложку надпись «Книга рецептов» никуда не делась. Пальцы пролистали непривычно ветхие страницы. Мама притащила большую кастрюлю, в которой обычно замешивалось тесто, и села за кухонный круглый стол, не став нам мешать, и принялась за свою книгу. Видимо, собиралась прописывать дальше мир, потому что достала свои листы, ведь тексты глав писала всегда за компьютером.       Настя включила на фон «Чародеев», и мы не могли не подпевать абсолютно каждой песне, пусть тонким слухом обладал только Вася, а голосом — только Настя.       Закончив мешать тесто, я притащила из кладовки старую, кажется, ещё советскую, железную мясорубку, которой было уже века два с половиной, если не больше, а всё хоть бы хны — ею можно было спокойно крутить фарш и убивать людей. Вася крутил, я ловила и раскладывала тесто на противень, периодически подъедая кусочки вкусного сырого теста.       Мы сели возле духовки. Вася опустил подбородок мне на голову, чтобы лучше видеть, что происходит за темным стеклом.       — Нормально всё? — уточнил он.       — Сейчас да, — кивнула я. — Потом может, и не будет.       Вася вздохнул, сгребая меня своими ручищами в объятия. Ну-ну, будто я твоих слабостей не знаю.       С трудом дотянувшись до уха, почесала прямо у основания. Вася замурлыкал довольно.       — Всё равно ведь докопаюсь, — проурчал в макушку.       — Много лет уже прошло. Да, раньше это была традицией, что я с папой муравейник делаю, но теперь его нет, и я занимаюсь этим с тобой. Я ведь не знаю, сколько этому «обычаю» лет.       Мне щекотно выдохнули в волосы и отпустили.       Когда тесто запеклось, Вася отправился руками его ломать в той самой большой многострадальной кастрюле, пока я постепенно добавляла темную густую сгущенку.       — На-а-асть, — позвала я. — Самое время.       Пока я приводила торт в ровную форму, сестра на водяной бане растопила белый шоколад и отправила Васю натирать на тёрке молочный. Готовый торт вынесли на мороз, чтобы ближе к вечеру достать и поставить на праздничный стол.       Как раз кончились «Чародеи». А вот через пару часов, когда было без пяти двенадцать, когда были уже подъедены и торт, и праздничные салаты, мы сели за стол и на телевизоре включили федеральный канал.       Бой курантов встретили радостным ура, чокнулись бокалами с шампанским, на соседнем участке грохнул салют.       — Ура! Новый го-о-од! — закричала сестра, и кинулась всех нас обнимать. Рассмеявшись, сгребла её в ответ, прижимаясь теснее к маме и за затылок прижимая Васю ближе к нам.       Посидели ещё немного, а потом начали открывать подарки, я смотрела на их довольные лица, Настя радостно обнялась с журналом, с которого смотрел Ястреб, а я, закусив губу, постаралась не рассмеяться, вспомнив, где сейчас его перо. Впрочем, его ждет отличная судьба.       Вася отправился в гостевую комнату, я — на диван в гостиной. В неярком свете уличного фонаря, который пробивался из-за тонких занавесок, лежала и смаковала прошедший праздник. Перевернулась на спину и, приподняв свитер, достала многострадальное перо. Рассмотрела в слабом освещении. Перо как перо, самое обычное, на нем есть полосочки которые совсем чуть-чуть темнее основного красного оттенка. Провела кончиком пальца по очину, двинулась по стволу к самому кончику. Раз Ястреб может ими управлять и собирать информацию, значит, они чувствительные, а, учитывая его место в рейтинге, они не просто, а очень чувствительные.       Подышала немного, наблюдая за тем, как оно немного дрожит от дыхания, провела носом по краю опахала, медленно выдыхая. А звуки оно тоже чувствует? Звук — это ведь колебания воздуха, значит, должен. Жопа тебе, Ястреб. А потом твоей жопе жопа. Нехер за мной следить.       Через минуту, мстительно улыбаясь, высунула язык и кончиком коснулась ствола, стараясь не задеть опахало, лизнула коротко, считай на пробу, а потом медленно, начиная от очина и заканчивая кончиком.       Перо в моих руках резко затвердело и приобрело металлический блеск.       Сдался, значит.       Я подышала на него немного, но это не сработало.       — А я знаю, что дрочишь, — протянули негромко с лестницы. О, считай, сама судьба. — Погоди, что делаешь?       — И тебе привет, сестренка, — хмыкнула я. — Иди сюда.       Включив на телефоне фонарик, подсветила красное перо:       — Узнаешь?       — Да быть не может! — выдохнула она восторженно. — Как ты его достала?       — Врезалась в эту курицу на задании, и он, видимо, решил за мной проследить. Перья у него на диво чувствительные.       — Да ла-а-адно, — выдохнула сестра, голодными глазами глядя на перо в руках. — Дашь посмотреть?       — С концами забирай, — довольная собой ответила я. — Только аккуратно, смотри, что эта птица может сделать.       Я взяла перо обратно и провела языком по опахалу.       Лицо сестры вытянулось, она закусила губу и раскраснелась:       — Где ты его до этого держала?       — Там, куда не проникает никаких звуков, — показала на грудь. — И где ему будет тепло.       Сестра, прикрыв рот, беззвучно радостно закричала, а потом мелко затряслась от беззвучного смеха.       — Ты с этого конца, я с другого, — предложила она, и потянулась вперед.       Мы коснулись пера с разных сторон.       Стоило убрать язык, как оно затвердело. Это он нас поранить боялся? Мне за себя почти стыдно.       — Развлекайся, — милостиво передала перо сестре. — Только помой его потом, а то хрен знает, где он шлялся.       — Обожаю тебя! — громко прошептала она и на носочках побежала на второй этаж.       Характер у моей сестры, конечно, получше, чем у меня, но и фантазии больше, так что не известно, позавидовать Ястребу или посочувствовать. С чувством выполненного долга я благополучно уснула.       Меня разбудило негромкое сопение рядом.       Я резко открываю глаза — даже зная, что я в безопасности у себя дома, не могу так просто не реагировать на раздражители. Спасибо, хоть ногой пинать не стала.       — Прости, разбудил? — спрашивает Вася. Чтобы он, да извинился? Меня ждёт устроенный его руками апокалипсис или что? — Запах странный какой-то, вчера не заметил…       Он хмурится, втягивая носом воздух. Я моргаю — причина вежливости становится понятна.       Я выбираюсь из-под одеяла, Вася направляет нос на меня.       — А, это от твоих рук, — понимает он и успокаивается, даже вопросов не задаёт, что на него не похоже. Я тоже не сразу понимаю, что не так. Потом до меня доходит, что птицы и кошки, считай, природные враги. Пытаюсь представить рядом мелкого Ястреба и громадного Васю, и пробивает на ржач. Надо будет на его лицо посмотреть, когда он Настины руки обнюхает.       Спать больше не хочется, но за окном ещё темень непроглядная, хотя, чего ещё ожидать.       — Идём гулять. До леса рукой подать, погнали.       Вася упрямится минут пять, потому что в доме тепло, уютно и вообще на лице так улично, холодно и темно, но на уговоры все же поддается. Он собирается едва ли не быстрее меня, я натягиваю старый горнолыжный костюм взамен пальто. Вася только штаны другие натягивает.       На крыльце от него чуть ли не пар валит, лампочка освещает его желтоватым светом, я выхожу за ворота, останавливаясь рядом с машиной. Валит крупный снег, уже заворошило немного сугроб, в котором мы вчера устроили потасовку, выглядывает из снега кусок многострадальной лавочки.       Рядом скрипит снег. Я запрыгиваю на огромного барса одним движением, крепко сжимая бока коленями, варежки с трудом цепляются за шерсть на загривке. Снег летит в лицо, совсем скоро крохотная деревушка остается позади, мы летим по дороге, которую почти замело, сильные прыжки каждый раз выбивают дух и кажется, ещё немного, и задние лапы оторвутся от земли, а передние уже не коснутся, до того близко ощущение полета.       Я скалюсь и смеюсь, мороз колется, ветер кожу чуть ли не рвет, шарф с лица и носа спадает, и кожу пощипывает. Вася довольно то ли мяучит, то ли рычит. Подъем на гору начинается плавно, мы сворачиваем в лес, рискуя потеряться тайге с концами. Огибая деревья, мчимся, ломая бурелом, а я лицо закрываю рукой, даже через толстую куртку чувствуются, как хлещут ветки.       Наверху этого холма есть небольшая скала. Барс карабкается вверх практически по отвесному камню, цепляясь за мельчайшие уступы практически интуитивно. Темно и почти ни черта не видно, до рассвета ещё далеко, ещё и метель.       Мы метрах в пяти над снегом и землей. Я смеюсь и тормошу его по шерсти, и слезаю, находя более-менее устойчивую точку. Вася скользит вниз почти как вода, и метрах в двух от земли прыгает в снег, а потом уносится, его слышно по скрипу ветвей и снега, а видно только первые пару секунд, он взметает снег, а потом пропадает из поля зрения.       Я достаю из внутреннего кармана телефон, в темноте он ярко светится. Фотография получается темная, а вспышка даже примерно не улучшает ситуации — один хрен ничего не понятно. Деревню видно едва-едва из-за метели и стены снега по огонькам, в домах, конечно, света нет, горят только лампы под крышей крыльца, да пара фонарей. Там, где течет река, леса меньше, где-то он реже, но в целом далеко вокруг пустота, только лес кругом от горизонта до горизонта, темные верхушки деревьев тянутся к небу и отсюда выглядит такими маленькими, как будто вылепленные для декораций пластилинового мультфильма. Самые светлые пятна — белый снег на полянах и в пролесках.       Вася возвращается минут через пять, довольный, забирает меня со скалы, и мы мчимся обратно. С вершины деревню ещё видно, а как спускаемся, то снег и деревья перекрывают её. Вася дорогу знает, да и возвращаемся, считай, по собственным следам.       На крыльце приходится хорошенько друг друга отряхнуть, правда, здоровенный барс туда не влезает так просто, приходится сначала во дворе его чистить, а потом дообеметывать веником, чтобы снег в дом не тащил. Со мной проделывают тоже самое, и мы вваливаемся в дом тихо как можем.       Греемся у батареи, ждем, пока закипит чайник и тихо болтаем ни о чем.       Тяжесть в груди почти пропадает, и мне хорошо.