Ведьма

      — «Влияние причуд на психику», — записала я на доске. — Книга на сегодня, за авторством Шнайдера, несовершеннолетним не продается, в открытом доступе и легально её разве что в Токио можно найти, но у меня завалялась она на японском в цифровом формате, так что будем работать сегодня с ней. Итак, как я вам рассказывала ранее, причуды — один из основных факторов, на основе которых дети могут травить других детей. Дети вообще достаточно жестокие, так что не удивительно, а тут такой повод. Травить кого-то за то, что он не выбирал — величайшая тупость. Ровно как и за вес, цвет кожи, глаз, пол и ориентацию. Это говно не выбирают, так что смиряемся с тем, что дала или не дала природа, и пиздуем дальше. К чему было это длинное вступление? К тому, что даже без травли причуда может воздействовать на психику. Или отношение других к этой причуде. Возможно, кто-то с этим сталкивался.       — Да, Бакуго постоянно говорил о том, что Изуку бесполезный со своей причудой, — беспардонно выдала Асуи. Говорит то, что думает, ага.       Впрочем, в Бакуго я не сомневалась.       — Отличный пример. Бывают причуды, которые для их контроля требует определенных знаний и навыков. Да, Момо?       — Чтобы я могла что-то создать, мне нужно знать атомный состав объекта, — говорит девушка, вставая с места. — Поэтому я достаточно рано начала разбираться с химией и физикой, просто чтобы иметь возможность использовать её.       Тоже хороший пример.       — Мне нужно было разобраться с Темной Тенью, а она почти с самого начала была достаточно сильной, — рассказывает Токоями. Достаточно рано столкнулся с большой ответственностью.       — Собственно, об этом я и говорю, — оставив за скобками, о чем именно, я продолжаю. — К некоторым причудам оказываются не готовы родители, к некоторым — общество, к другим — мозг самого человека, потому что к трем-пяти годам он существенно меняется и переходит на более образное мышление. Так же достаточно существенно изменяется тело, так что это неплохое время для появления причуд, которые сильно изменяют тело, начиная от лишних конечностей и заканчивая около-звериными формами. К тому же большинство воспоминаний из этого возраста забываются, как и боль от проявления причуд, если она была.       Я замечаю неуловимое движение, что-то подсказывает сфокусировать внимание на Тодороки, который просто слушает, не записывая, в отличие от Мидории и Киришимы.       — Так же детские травмы, которые приходятся на этот период, очень глубоко затрагивают меняющийся мозг и чаще всего с ними пиздец как сложно работать, — Шото ставит руки домиком и прячет лицо на уровне пальцев, но в целом больше ничего не делает. Жест странный, но я его запоминаю. — Основное, думаю, понятно.       Я перелистываю на следующую страницу.       — Власти разных государств по-разному реагировали на появление причуд и писали самые разные законы. ООН в конце двадцать первого века, когда проблема приняла более масштабный характер, собрала конференцию, и было принято решение о том, что причуды применять запрещено в любом виде. После серии протестов по всему миру, в том числе с использованием причуд, ООН снова собрали конференцию и приняли более здравое решение, — я начала писать мелом на доске. — «Человек свободен в своих действиях, пока это не вредит здоровью других людей». Эту несложную истину, до которой с трудом после Второй Мировой и Холодной Войны дошло общество, в панике перед неизвестным позабыли.       Класс удивленно замер:       — А из-за чего сейчас такие жесткие запреты?       — Люди, — пожала плечами. — Несмотря на достаточно простую формулировку, которую сложно перевернуть, каждое государство писало свои законы, потому что не все обладают способностью видеть равных себе или более сильных и не чувствовать в них угрозы. Не все обладают достаточным мужеством для этого. Люди сторонятся неизвестности — это почти рефлекс, так человек выживал и продолжает, но это не всегда хорошо заканчивается. Люди, не обладающие причудами, испугались тех, кто этой силой обладает, а страх может сделать человека глупее. Как и бесконтрольная сила.       — Разве власть не должна принимать законы, которые выгодны гражданам?       — Власть — это правящая элита, группа людей, и они редко задаются вопросом, что лучше для граждан. Чтобы убрать власть, нужно убирать всю верхушку, а не только её видимого главу.       Киришима поднял руку:       — Это как с Все За Одного! — класс резко помрачнел. — После инцидента в Камино его посадили в тюрьму, но Лига Злодеев продолжает существовать.       Я кивнула — классика.       — Итак, теперь у людей куча неработающих законов и ограничений. Если за свои права не бороться и их не использовать, то их рано или поздно заберут за ненадобностью. Первое время — первые пару лет после принятия этого положения — всё было хорошо. А потом появились первые злодеи, с которыми не могли справиться власти, которых не могли остановить войска, которые были достаточно сильны, чтобы убегать или жить в открытую, не давая к себе подобраться, а если их сажали в тюрьму, то они без проблем из них сбегали. Помните Мирио? А теперь представьте, каких усилий стоит его поймать и хоть куда-то заточить — только вырубить или убить, что звучит, согласитесь, не очень, и это всё равно сложно.       — Да, мы всем классом не могли его победить, — ответила Мина. — Правда, мы стали сильнее.        — А до антипричудных средств ещё далеко, считай, целый век, потому что нужно останавливать не пойми что не пойми чем. В это время начинается перевернутая парабола экспериментов над людьми, — я расчерчиваю на доске систему координат и подписываю примерные даты. — Человечество в заднице, и мир катится в ебеня.       Класс сидит в легком шоке. Обычно историю этого периода преподают весьма быстро, едва-едва пробегаясь по основным достижениям, правителям и их реформам. А предмет «история» не для этого в программу вносится.       — А Всемогущий? — робко спрашивает Мидория.       — А до Всемогущего ещё как до Пекина раком, — отвечаю я. — Самые ранние его появления в СМИ, которые я нашла — двадцать лет назад. Учитывая то, что он учился в этих стенах, тут может быть об этом информация, но это к директору, я об Академии знаю ещё меньшего вашего. Но пока что мы говорим о начале двадцать второго века, и до появления Всемогущего ещё минимум лет сто.       Я перехожу на рассказ о том, как причуды могут влиять на психику, иногда добавляя историческую справку. Когда до конца урока остается двадцать минут, я перелистываю последнюю страницу конспекта, которую собираюсь дочитать перед звонком, и открываю папку с книгами, где название этой даже на японском, в отличие от большинства от остальных — на английском и русском читать всё-таки проще.       — Мне очень срочно нужен степлер. Я схожу в учительскую за ним, — Урарака непонимающе таращится, Каминари моргает недоуменно, у Изуку загораются глаза — он понял. — Я надеюсь, вы не будете подходить к моему планшету, на котором открыта папка с файлами, и себе ничего не перекинете? Ладно, я тогда схожу за степлером и вернусь, меня не будет десять минут.       Я беру телефон (вот его я никому в руки не дам точно) и выхожу, прикрывая за собой дверь. Три.       Два.       Один.       Тишина в кабинете наполняется приглушенными голосами, а я отправляюсь в столовую, чтобы выпросить себе сносный кофе, пока есть немного времени. Быстроланч готовится к обеду, но кофе мне готовит, за что я благодарно улыбаюсь и медленно возвращаюсь в класс. У меня ещё три минуты — за дверьми с громадной малиновой надписью «1-А» не смолкают разговоры.       Я усаживаюсь прямо на пол у стены, благо серый ковролин не холодный, и любуюсь видом из окна. Сегодня рекордные плюс два — последние дни вообще поразительно тепло для месяца, где среднее — минус один, ничего, сегодня ночью синоптики обещают заморозки, хотя синоптики — последние люди после бюрократов, которым я буду доверять. Уверена, прогнозы они делают на картах Таро. В феврале тут, правда, говорят, ещё холоднее. Рекордное среднее минус четыре и ещё меньше дождей, чем в январе. За окном, кстати, солнце висело в зените, освещая безоблачное после вчерашнего дождя небо. Ледяной сад Тодороки почти весь поломался, тот этому, кажется, вообще значения не придал, а вот девочки расстроились — такая красота пропала. Зато некоторые первокурсники злорадствовали — теперь у 1-А нет красивой лужайки, и они выделяются только кусками льда, которые Шото пообещал убрать сегодня, как только вернется в общежитие после тренировок.       Я спокойно листаю захваченную с собой «Войну за свободу суперсил» вместе с карандашом в руке и кофе, когда замечаю, что одна из дверей класса открывается, и оттуда выходит Шинсо.       Он смотрит на меня немного нервно, когда мимо проходит, а когда через минуту возвращается — ещё и удивленно.       — А вы… — бормочет он, разом растеряв весь похеризм и усталость. — У вас разве не урок?       — У меня урок, у ребят самостоятельное задание, — пожала плечами я. — А ты чего уроки прогуливаешь?       Шинсо отвечает, что у них контрольная, и он уже всё сделал, а просто так в классе сидеть скучно. В любом случае его успеваемость — не моя головная боль.       — Кофе будешь? — спрашиваю, протягивая ополовиненный картонный стаканчик. — С сахаром.       — О, давайте, — парень забирает у меня кофе и, сняв пластиковую крышку и на кой-то хрен сунув её в карман, отпивает. — Спасибо, а то всю ночь не спал.       — Домашка? — хмыкаю я понимающе.       — Не, рисовал, — отмахивается парень и делает ещё глоток. — Там просто дохрена всего… то есть, много. Простите, я помню, что вы говорили про сон, просто… в общем, так получилось.       — Покажешь? — отчего-то становится интересно. Несмотря на условное знание о том, чем занимается Шинсо, работ его я никогда не видела. Парень достает из кармана руку вместе с телефоном, и в пару движений открывает приложение с фотографией, протягивает мне.       Я немного прищуриваюсь. Рисунок незавершенный, но выглядит наоборот, наполовину стертым. Я рассматриваю разноцветного кота. Нижняя часть рисунка только в варианте наброска, едва-едва заметные линии, а вот верхняя часть мордочки и ушки цветные и настолько детальные, что похожие на фотографию.       — Ого! Красота какая, — удивляюсь я. — Теперь понятно, почему ты всю ночь не спал. Ладно, Да Винчи, считай это наградой за свой нелегкий труд.       Я поднимаюсь с пола, предупреждаю, что применю причуду, и прошу не двигаться. Пацан сопротивляется недолго, и в итоге моя рука прикасается к груди рядом с галстуком. Ткань рубашки мягкая, и я легонько нажимаю сильнее, отражая усталость. Небольшая лапка, надувшись, как воздушный шарик, вылетает из спины через секунду.       Шинсо удивленно моргает, пока я обхожу его и убираю шарик в стену. На той — ни следа.       — Ого, — наконец выдает он. — Спасибо, Вольф-сенсей.       — Ага, пожалуйста, пацан, — машу рукой я, подходя к дверям класса. — Но по ночам лучше всё же спать.       Когда я захожу в класс, ученики сидят всё так же на своих местах и не издают ни звука, как самые примерные студенты.       — Ой, вы меня уж извините, так долго искала степлер и не нашла! — вздыхаю я. — Так на чем я остановилась? Времени немного, у вас скоро обед. Итак, учитывая всё ранее изложенное, есть два пути развития общества. Либо люди научатся друг друга слушать и понимать хотя бы отчасти, либо каждый будет делать что ему вздумается, анархия и хаос поглотят мир, и человечество, не способное объединиться, падёт. Люди не могут выжить поодиночке — такая особенность вида. Автор настроен немного пессимистично, но в такое время писалась книга — он не знал, что будут герои вроде Всемогущего. Поэтому книга и называется «Смерть человечества».       Я в темпе дочитываю остаток лекции и, посмотрев на время, разрешаю задать вопросы. Вопросов много, всё же тема весьма обширная, а раскрыла я её достаточно слабо.       После звонка ко мне подходит Бакуго, хмурый, но не больше обычного:       — Я хочу с вами сразиться.       — Перехочешь, — хмыкаю я, отвечая на смс-ку. — Нахуй мне это надо?       — Вы учитель, вы должны знать уровень моих навыков и помогать мне расти!       — В пизду иди, нихуя я тебе должна, — рыкаю в ответ. Я свои обязанности знаю, в договоре читала — полезная привычка. Парень не сдается, ищет новые пути.       — Я хочу показать вам, что стал сильнее, я научился многому за этот месяц!       — Слушай, бочка с тротилом, мне какое дело до того, что ты там хочешь? — отвечаю, убирая телефон и планшет. — Ради твоего любопытства? Смешно. Хочешь мне что-то показать? Мне похуй, как изменилась твоя сила.       Вот интересно, дойдет до него или нет? У него гордыня смешивается с упрямством и на выходе получается гремучая смесь слабоумия, только вот поспешность решений не всегда влияет на качество, кто бы что ни говорил о его интеллекте — по успеваемости он один из лучших.       — Я хочу посмотреть, насколько продвинулся с того момента! — рычит парень недовольно.       — Ладно, палка динамита, — я скалюсь в ответ и улыбкой это назвать сложно. Бакуго от пристального взгляда и выражение лица хмурится сильнее, явно злится на то, что некомфортно себя почувствовал. — Я договорюсь о том, чтобы провести эту хрень на полигоне Бета. Приходи после практики, но ждать я тебя не буду — своих дел по горло, усек?       — Понял, блять, — рычит в ответ парень и выходит из класса, громко хлопнув дверью. Я пишу Айзаве и Незу, чтобы взять ученика под ответственность и узнать, свободен ли вообще в это время полигон.       После третьего за день энергетика (со вкусом чизкейка, черт, обожаю эту страну) тело чувствует себя на диво бодрым и готовым к свершениям. Пока иду до полигона после практики со 2-В — последней на неделе — звоню маме и пытаюсь ужать события последних дней если не до отчета в минуту, то хотя бы до приемлемого вида.       — А ещё недели не прошло, — смеется присоединившаяся к разговору Настя. На заднем плане едва-едва бормочет телевизор, а голоса у них обеих ломкие из-за выбранного режима. — Кстати, как там у Васи дела с птенчиком? Этот гад перо всё-таки забрал, а оно от него даже не улетает! Примотал на бечевку к жетонам своим дурацким и радостный! Заезжал вот вчера.       — У-ху-ху, — присвистывая, уже подходя к воротам и замечая Бакуго рядом с ними. — Даже так? Ну, надеюсь, там ему тепло и уютно.       Настя заходится кашлем, пытаясь скрыть приступ смеха. Она-то намек поняла.       — Ладно, у меня тут ещё ученик непобитый, непорядок.       Настя ужасается:       — Ты что, ребенка бить будешь?!       — Он выше на два сантиметра и взрывается. И это даже не метафора, — а хотелось бы. — Ладно, до связи.       — Аккуратнее там, ладно? — просит мама негромко не пойми к чему. — Люблю тебя.       Попрощавшись, отправляю телефон в единственный карман юбки и толкаю дверь.       — Причуду использовать можно? — уточняет Бакуго. А нахера тебе со мной без причуды биться? Или ты на стажировке из качалки не выходил, раз решил, что без причуды меня одолеешь?       — Можно, — отвечаю коротко, прикрывая ворота. — Раз тебе так хочется махаться — ограничений нет, считай, настоящий бой. Исцеляющая Девочка предупреждена, так что, если что — соберут как было, не боись. Сильно смертельных атак у меня нет.       — У вас есть смертельные атаки? — удивляется Бакуго и чуть не спотыкается — уже хотел начинать.       — Я же говорила, что могу отражать боль? А теперь представь, если я боль от кучи пострадавших, скажем, человек пятьдесят, перекину на одного злодея. Кости у него вряд ли сломаются, хотя психосоматика штука непредсказуемая, но болевой шок ему обеспечен, а от него умирают иногда не хуже, чем от травм. Или банально подняться повыше и отправить в пожизненный полет. Как говорится, купи человеку билет на самолет — он полетит один раз, а вытолкни из самолета без парашюта — будет лететь всю оставшуюся жизнь. Пистолетами и ножами я тоже не пренебрегаю… впрочем, лирика. Нападай.       Бакуго не идет в лобовую — проводит несколько коротких атак лучами, заставляя меня уклоняться, и пытается остановить от быстрых перемещений. Скорость у него потрясная, а взрывы к моей близки плюс-минус. Тактика замечательная, осталось найти ей ответку. Скорее всего, меня попытаются дожать либо большим взрывом, либо точным тонким.       Я отстреливаю себя вперед, там, где уже кончились лучи, с которых он начал, и ещё не появились новые. Не прекращая атаку, Бакуго дергает ладонью вниз, проходясь небольшим взрывом по асфальту рядом с собой, но не гася их полностью, следующий уже в меня, и пока он оборачивается назад, я отражаю себя ему в спину, разворачиваясь в воздухе и целясь сапогом по позвоночнику. Парень успевает отшатнуться — но недостаточно, ловит удар в бок и летит к зданиям. Взрыв идет сразу от двух ладоней — одной останавливает себя от столкновения с бетонной стеной, другой херачит в меня.       Я подкидываю себя вверх и вбок, генерирую лапку побольше и пускаю ровно вниз, а в следующее мгновение оказываюсь рядом с Бакуго, бью левой в лицо, тот рьяно выставляет блок, и отскакивает назад, посылаю короткую серию лапок, в ответ мне идет взрыв, от которого я уворачиваюсь, чувствуя жар рядом с лицом, но цель достигнута — парень успевает только взгляд перевести вверх, а я — оттолкнуть себя подальше, чтобы не напороться на удар, генерирую следующую лапку, когда проезжаюсь немного на платформе, согнув колени и наклонившись вперед, чтобы не потерять равновесие.       Лапка разрывается со свистящим звуком, парень падает на спину, не сразу приходя в себя, когда в него уже летит ещё одна, но эта — раза в два больше. Бакуго, видимо, подумал, что успеет, но стоит ему оттолкнуть себя взрывом, когда я оказываюсь позади и сбоку и тут же направляю его в сторону лапки.       Взрывная волна воздуха откидывает его дальше вглубь полигона, я подкидываю себя вверх и вбок, оказываясь на одной из крыш. Пока Бакуго соображает, где и что он, и пытается выяснить мое местоположение, я делаю несколько крупных лапок и расставляю их тонкой цепью через полметра друг от друга. Линия под углом к земле. Самую дальнюю убираю на пять метров.       Закончив, я отправляю вниз с небольшим промежутком и дальнюю — чтобы летела медленно вперёд, запустив взрывную волну, а сама несусь вперёд по крышам, чтобы подловить момент и оказаться с той стороны, с которой меня сейчас меньше всего ждут. Бакуго отходит с траектории, судорожно оглядывается, пока я тихо спускаюсь в проулок между домами, не издавая ни звука, и начинаю наращивать лапку побольше.       Звук сжимающегося воздуха — единственный минус, но его уже не слышно за воем взрывающихся одна за другой лапок с крыши. Кацуки орет и угрожает, пока я, продолжая увеличивать шар в руках, иду к выходу из переулка.       Перед тем как выйти, проверяю, где Бакуго. Тот оказывается ближе, чем я думала, кажется, решил меня найти и отправиться в лобовую. Я активирую атаку. Как будто взрывается бомба — рванул сжатым воздухом шар в полтора метра.       Бакуго отлетает, не успев ничего сделать, в одно из зданий и падает на землю.       — Живой? — уточняю я.       — Я в порядке, Ведьма херова! — орет Бакуго. — Подорву!       Он отрывает себя от стены взрывом. Кажется, пора его добивать. Вопреки ожиданиям, Кацуки не прет в лобовую, а используют почти сработавшую тактику, и в этот раз я похожий трюк не проверну.       Когда взрывы зажимают меня в кольцо, я отталкиваю себя сквозь пламя, лечу спиной вперёд — из-за скорости нет ожога, а в следующее мгновение парень получает тяжёлым ботинком в лицо и летит на землю.       Следующий удар он получает, не успев долететь до земли, под ребра, кашляет из-за сбитого дыхания и боли, пытается вдохнуть.       Я собираюсь ударить, но мою ногу хватают на подлёте и дёргают на себя. Падаю, набирая инерцию и целясь локтем промеж лопаток, другой рукой выхватывая нож. Бакуго пытается отбиться, выходит плохо, в итоге ладони искрят прямо перед моим лицом, по которым я прохожусь зажатым обратным хватом ножом.       «Жить захочешь — отползёшь», — читается в бешеных глазах.       — Сдохни! — кричит Бакуго, когда я свободной рукой отшвыриваю себя назад, чтобы не попасть под огонь.       Пламя прямо передо мной, оно опаляет, когда я выкидываю себя в проулок — немного не рассчитав, цепляюсь за мусорный бак и почти падаю.       Бакуго загнанно дышит там, на проспекте полигона. Тихо капает из порезанных ладоней кровь. Выхожу обратно.       Он выдыхается. У меня только пара небольших синяков. У него может быть сломано ребро или два, трещины, по крайней мере, обеспечены.       — Устал?       Атака громадным взрывом, уход, лапка в спину, не встретившая цели и оставшаяся на асфальте следом, но следующая его уже настигает.       Бакуго лежит, пытаясь собраться. Ещё несколько ударов, слабая попытка оказать сопротивление, откровенно провальная.       — Тебе больно.       — Срать! — орет в ответ на мои твердые слова парень. — Уничтожу!       — Слабаки не плачут, — отвечаю таким же мертвенный тоном. Слезаю со спины, отпуская ногу, сажусь перед ним на корточки, поднимаю за волосы, вглядываясь в горящие огнем глаза. — Хочешь плакать — плачь.       Бакуго рычит, а потом его прорывает, слезы текут по щекам и подбородку, отчаяние и в глазах, и в крике. Через него и боль, и обида, и всё остальное.       После оглушительного крика он вырывается, пытается освободить колючую шевелюру, всхлипывает, но больше по инерции. Лицо у него кривится.       — Это твои эмоции, они тебе не враги. Принимай и отпускай, как тебе это нужно, — говорю негромко, скорее, чтобы просто немного успокоить и не доводить парня до истерики.       Кацуки трёт кулаком глаза, оставляя следы от грязи и крови.       — Ч-черт, — голос у него дрожит. — Бля-ать.       Я подтаскиваю его к себе, сажусь на холодную землю, парень послушно утыкается носом в грудь, сил у него совсем не осталось.       — Я такой слабак, мне от себя тошно, — раздается хриплое и приглушенное внизу. Парень чуть подтягивается, садясь удобнее, немого шипит от боли в потревоженных ладонях. Кровь стоит остановить. — Опять огреб. Допустил кучу ошибок.       — Почему ты так думаешь? — спрашиваю, придерживая за почти девичью талию, чтобы не падал куда попало.       Он вдыхает, немного вздрагивая. Земля всё-таки холодная, не май месяц.       — Потому что проигрываю постоянно. Тебе. Чертовой Лиге. Ебаному Деку. Позволяю себя похитить, избить, хуевый пиздец…       — Почему ты думаешь, что ты слабый? Ты лучший на курсе.       — Тогда почему я тебе проиграл?! — шипит он, в глазах снова слезы.       — У меня больше опыта. Я быстрее. Ты ещё допускаешь ошибки. У тебя груз эмоций, с которыми ты не разбираешься. И, судя по всему, нестабильная самооценка. Единственное, что я сделала не так — это не использовала пистолеты. Но тогда высока вероятность, что ты истек бы кровью до того, как мы хотя бы в школу попадем.       Бакуго хмуриться — такое никому не будет приятно слушать. Сжимает губы, сухо сплевывает в сторону, злясь на себя:       — Тряпка.       Я тормошу его по волосам — не таким жестким, как мне показалось.       — Негативная модель поведения, которую ты воспитываешь — твой главный враг. Не другие люди. Не твои эмоции. Гнев — хорошая эмоция, её надо выпускать, но заменять ею все остальные плохая идея. Как ты проявишь тогда радость, любовь, привязанность, грусть?       Бакуго бормочет в ответ что-то невразумительное — пацан совсем выбился из сил.       Я не настаиваю, даю немного прийти в себя, вызываю роботов, которые довезут ученика до Исцеляющей Девочки, и пока они едут, спрашиваю, разрезая часть перчаток на руках, чтобы не было заражения крови:       — Что ты сейчас чувствуешь? Мне можешь не отвечать, если не хочешь.       Парень молчит, неглубоко и редко дыша, явно стараясь не беспокоить болящее тело. Я думала, он не ответит, но тот опять удивляет:       — Опустошение, наверное, — говорит он негромко после непродолжительного молчания. — Усталость, приятную. Боль, походу, у меня что-то треснуло. Звук, по крайней мере, был именно такой. И какое-то… спокойствие? Может быть, не уверен. Как будто то, что казалось мне раньше тупиком, оказалось просто поворотом.       — Ну и отлично, — негромко отвечаю я, потрепав парня по волосам. Я уже вижу, как маячат у ворот роботы с носилками.       — Думаете, я смогу стать хорошим героем?       — Ты уже замечательный герой, — я подтаскиваю его повыше. — Посмотри на меня на минутку, скоро тебя подлечат и боль уйдет. Ты идиот, если до сих пор не понял, что ты действительно самый лучший и тебе не надо это постоянно доказывать. Тебе не надо меняться, не надо сравнивать себя с другими, с тобой не сравнится никто. Я знаю, что школа — это соперничество, но ты слишком много сил отдаешь на то, чтобы быть первым. Тебя никто не недооценивает, с первого взгляда видно, насколько ты силен и надежен. Если кто-то тебе говорит быть аккуратным, это не значит, что тобой помыкают, о тебе, блять, беспокоятся. Ты же себя не бережешь. Все говорят, что ты эгоист с завышенным самомнением, но на самом деле ты нисколько не думаешь о себе. Ты заслуживаешь любви и похвалы, которую тебе пытаются дать окружающие, заслуживаешь признания, как никто другой.       Бакуго слабо всхлипывает, снова по щекам катятся несколько слезинок, он собирается что-то возразить, обычно хмурые брови подняты. Он хочет что-то возразить, я прерываю:       — Поэтому заткнись и полюби уже себя.       Бакуго опускает лицо обратно. Так просто и сразу не поменяться, но парень сделал огромный шаг вперед. Он замечательный герой и хороший человек.       Роботы останавливаются рядом с нами, я поднимаю парня на руки — тот даже не сопротивляется, укладываю на опустившееся к земле носилки. В медпункте Исцеляющая Девочка подтверждает мои опасения:       — Трещина в тазобедренной, ещё две в ребрах. Носовая перегородка тоже повреждена, но не сильно. Два не слишком глубоких пореза на ладонях. Ну, ещё синяки, ссадины и немного перетрудился со своей причудой. Пусть поспит до утра тут и восстановится.       — Хорошо, спасибо вам, — киваю я, подходя к двери. — Позаботьтесь о нем.       Я выхожу за дверь. В школе пусто — ни учеников, ни учителей. Тонкая полоска света из-под двери в медпункт — вот и всё освещение коридора, помимо лучей заходящего солнца. Закат ярко-алый.       Значит, завтра всё-таки похолодает…