Ведьма

      Кружка приятно греет руки. Она уже не горячая, а просто приятно-теплая. Время от времени ставлю на стол и касаюсь фалангами гладкой поверхности персикового, а не ожидаемого стерильно-белого цвета. В моем углу, рядом с окном, много света, во всю стену — синий мягкий диван. Столики из гладкого светлого дерева. Пахнет свежей выпечкой и хорошим кофе, последний дразнит особенно, я напоминаю себе, что ещё только вторник и врачи мне его запретили. Я сижу напротив прилавка — там под стеклом лежат цветные пирожные разных видов, на полках во всю стену расположилось многообразие кофе в стеклянных банках.       От всего места в целом веет какой-то заботой и любовью, она словно проскальзывает в деталях, прячется в цветочных горшках на низком и широком подоконнике, мелькает на разрисованном вручную стекле, таится в книжном шкафу во всю стену с художественной литературой (к своему удивлению, замечаю там книги на других языках, из которых узнаю только испанский и французский, и то только догадываюсь, что это они, и не могу утверждать точно), играется с огоньками горящих ровным желтым светом гирлянд на стене.       В первой половине вторника большая часть людей занята деловыми делами, так что людей немного. За стойкой в кофейне стоит девушка — по возрасту, студентка, лет двадцати. У неё милые волчьи уши, волосы завязаны в низкий хвост, а руку оплетает темная татуировка из черепов и роз. В ней немного хищной грации, но куда больше — спокойствия. Ей точно нравится тут работать. Второй посетитель, помимо меня — парень едва ли старше двадцати пяти, читающий книгу, при том, уже на последних страницах. У меня лениво скользит в голове мысль, уйдет ли он, когда книга заканчивается, поэтому изредка я отвлекаюсь от своей и поглядываю на него.       Когда чизкейк на небольшой тарелочке съеден наполовину — невероятно вкусный, кстати! — парень закрывает книгу с негромким хлопком и выдыхает. Глаз не успевает зацепиться за название. А в следующую секунду парень достает сумку сбоку от себя, и вытаскивает оттуда новую книгу, а старую возвращает в сумку.       Я наклоняю голову, утыкаясь взглядом в собственные колени и пытаюсь сдержать улыбку.       Отвлекает меня сменившееся на часах число. Кажется, мне скоро идти в Академию, чтобы не опоздать на урок. Или хотя бы на него прийти, не используя причуду.       Когда какао кончается одновременно вместе с чизкейком, я закрываю планшет, сую телефон в передний карман джинс и натягиваю на себя толстовку на меху — её мне на Рождество подарил Сущий Мик с самым глумливым выражением лица, надеясь, видимо, выбесить меня нежно-розовым цветом и кошачьими ушками на капюшоне. Увы, планам Хизаши не суждено было сбыться — надев её один раз, я осознала, насколько она теплая, удобная и уютная, и нежно её полюбила. Вот и надела сегодня вместо привычного пальто, накинув поверх только серенький шарф.       Перед выходом закинула мелочь в баночку с надписью «чаевые». На улице было ветрено и прохладно, но гололеда не было, что удивительно. Звякнул позади колокольчик, я вслушалась — где-то дальше прогрохотал поезд, приближающийся к станции. Я пошла кружным путем, не торопясь и растягивая удовольствие. Мысли были где-то наверху, в синеве неба и цеплялись то и дело за пушистые белые облака, похожие на комья сахарной ваты.       В какой конкретно момент я слышу жалобный писк — понять точно не могу, но замираю, прислушиваясь к резкому звуку. Побродив немного по переулкам, нахожу небольшую коробку, от которой и идут дерущие сердце звуки. Осторожно заглядываю внутрь. К одной из стенок коробки жмется пушистый комочек.       Глаза начинают слезиться, а брови хмуриться до боли. Котенок мяукает ещё раз, и я вздрагиваю. Осторожно подношу руку к котенку и выдыхаю чуть дрогнувшим голосом:       — Привет, — котенок осматривает палец настороженно, и не двигается. — Какой ты красивый, золотистый…       Котенок и правда красивый — и как только рука поднялась выбросить? — на лапках у него белые носочки, шерстка короткая, из кремового в почти белый. Мокрый нос касается подушечки пальца, вздрагивают тонкие длинные усы-локаторы.       Вопрос брать или не брать даже не стоит и не всплывает в сознании.       — Пойдешь со мной? — спрашиваю, пальцами зарываясь под шерстку и почесывая за ухом. — М, нравится?       Приласканный, котик не собирается сопротивляться. Быстро стягиваю толстовку через голову, растрепав уложенные с утра во что-то более-менее приличное волосы, которые в обычное время топорщатся, считай, как у Бакуго. Есть у нас, наверное, что-то общее. Натянув толстовку обратно, только задом наоборот, подхватываю котенка — тот оказывается совсем маленьким и легким, и в капюшон спереди помещается без труда. Вскоре он устраивается поудобнее, и я отправляюсь к магазинчику недалеко от станции — взять ему готового корма.       Самое забавное, что зверенышу вполне тепло, он спрятал голову где-то в районе ключиц, его даже почти не видно спереди, наверное.       И почему такого красавца — всё-таки красавца, проверила, — бросили? Места не нашлось? Аллергия? Он был просто лишним? Руки бы поотрывала таким хозяевам!       В магазине достаточно долго стою перед стеллажом с кормами для домашних питомцев, толком не зная какой выбрать. Наш кот умер, когда мне было лет семь, и жрал он буквально всё. Потом уже живности никакой не было, но я не уверена, что это будет спокойно есть огурцы. В итоге я выбираю какой-то влажный со вкусом говядины, беру сразу несколько, благо на обороте написано, сколько раз давать.       Котик с интересом смотрит на небольшой шуршащий пакет в моих руках, но, когда выходим из магазина на улицу, снова прячется в капюшон. Я прикрываю ему голову шарфом, оставляя щель для воздуха. В школу я захожу ровно со звонком на перемену, и когда иду по коридорам, наблюдаю подуставших к середине учебного дня учеников. На меня оглядываются несколько удивленно, видимо, розовая толстовка задом-наперед и светлые как будто вылинявшие джинсы не подходят суровой русской учительнице для геройского курса. Смешные они. Как будто мои навыки зависят от одежды. В учительскую я заглядываю скорее по привычке, сама толком не зная зачем. С другой стороны, там 3-А, и они мне котенка замучают и затискают до смерти.       — Юль, я тут спроси… — Мик застывает на полуслове, подходит ближе. — Ты окончательно двинулась?       — Ты охренел? — уточняю я, поднимая бровь. — Хизаши, у тебя поразительное чувство такта.       Немури оказывается сзади почти внезапно, заглядывает через плечо в капюшон под шеей:       — Ой, красивый какой! — котенок от шума зарывается мордочкой в собственный мех сильнее. Пригрелся и уснул, ну надо же. — Не думала, что ты кота в школу принесешь.       — Не на улице же его оставлять, — пожимая плечами я. — А что с ним делать — придумаю потом. Может, кто из студентов возьмет. Он красивый.       — Ты его просто взяла? — уточняет Немури, а следующие слова звучат скорее, как комплимент. — Ну ты и бесбашенная!       Ага, ни жилья своего, и я в чужой стране. Ощущение, что я должна почувствовать что-то вроде вины или сожаления, царапают где-то сверху, но не в сердце. Сердцу спокойно — куда хуже я бы себя чувствовала, если бы прошла мимо.       — Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, — философски пожимаю плечами и достаю из ящика своего стола небольшой блокнот, тот самый, двухцветный, правда, пустой совершенно. Ручку у кого-нибудь из учеников попрошу, всё равно основное у меня на планшете. — У меня сейчас у третьего курса урок, может, оттуда кто-то согласится взять.       — Шоте показать этого красавца не забудь, — хмыкает Хизаши. В ответ на мой вопросительный взгляд, поясняет. — Он кошек любит.       Надо же, забавно.       — Вот ему и отдам на время практики, выстрелами я его точно пугать не хочу.       3-А уже ничему не удивляется, Неджире трещит о том, что спросит у родителей, могут ли они взять котенка, но на уговоры выпрашивает себе хотя бы сутки. Тамаки, кажется, вообще боится животных, но котенок проявляет к нему интерес — даже проснулся, и постоянно вертел головой, чтобы смотреть на парня-вампиреныша. Вампиреныш в ответ на такое упорно искал ближайшую стену и старался забиться куда подальше. Пусть кошка и не человек, всё равно страшно. Во время лекции я то и дело почесываю звереныша за ухом, впрочем, начитывать одно и тоже по пятому кругу не сложно, остальное дело техники.       Оставляю класс на десять минут, отговорившись всё тем же пресловутым степлером, выхожу в коридор и сажусь на ковролин, немного морщусь от боли в боку.       В углу коридора замечаю что-то знакомо-желтое. О, какие люди и без охраны.       Я подхожу, тенью нависая сверху, но на меня всё ещё не реагируют. Впрочем, учитывая бесшумность моих передвижений и феноменальную способность Сотриголовы засыпать при любом уровне шума (не иначе как многолетняя дружба с Хизаши сказывается), мужчина не просыпается. Придерживая рукой капюшон, чтобы котенок не вывалился, я присаживаюсь на корточки. А он выглядит мило — и самую чуточку расслаблено — но вряд ли беззащитно. Фантомные ощущения волос под пальцами, такие же, как пару дней назад, когда я очнулась утром в больнице, щекочут кончики пальцев и самую каплю — нервы. Ощутить это снова хочется до впившихся в ладонь собственных.       Осторожно протягиваю руку, дотрагиваясь до кончиков прядей, которые спадают на спальник, но не на лицо. Волосы всё такие же мягкие, почти что шелковые. И, наверное, пахнут виноградом. Или шампунем. Или кофе. Кофе, впрочем, и так чувствуется, это привычное.       Я перевожу взгляд с волос на пальцах — как чертов космос на веретене — к шраму на лице. И почему он тогда назвал меня настоящим героем? Я это едва ли выбрала, и путь мой не похож на геройский, да и учили меня не жизни чужие в приоритет ставить, а приказы исполнять любой ценой. Впрочем, ученицей я была не лучшей, а линию свою гнуть иногда умела. Опять же, всё хорошо в меру, но это как получится. Улетев мыслями, я не сразу замечаю, что всё ещё перебираю аккуратно волосы одной рукой, другой придерживая капюшон, а глазами изучаю шрам-полумесяц на скуле под правым глазом.       И что Айзава резко открыл глаза.       Вздрогнув, убираю руку, позволяя волосам стечь. Отвожу взгляд от черных глаз, и без причуды прекрасно стирающих если не все, то большую часть мыслей.       — Что это? — спрашивает мужчины, переводя взгляд на капюшон.       — Котенок, — держу капюшон двумя руками, чтобы, наверное, их просто чем-то занять.       — Притащила в школу кота? — уточняет Сотриголова, расстегивая молнию на половину и выбираясь немного из мешка.       — Ага. Ему было холодно, — котенок, словно поняв, что говорят про него, поднимает голову и разлепляет свои глаза, смотрит несколько секунд на Айзаву. — Как видишь, у меня ему вполне неплохо.       — Просто забрала его себе? — уточнил Айзава, осторожно протягивая руку к зверенышу. Раньше я и рассмотреть их толком не могла — следы от лент, какие-то мелкие шрамы, чернильные точки, похожие на созвездия.       — Не оставлять же его там.       Когда Айзава мягко чешет котенка за ушами, тот довольно жмурится. Я вдыхаю чуть глубже, пытаясь различить отдельные запахи, и только сейчас понимаю, как неглубоко и редко дышала до. Интересно, сильно заметно?       Котенок довольно мурчит, подставляясь под пальцы, но выбираться из теплого капюшона не намерен. От руки пахнет кофе, бумагой — совсем немного, ещё чуть-чуть стиральным порошком. А ещё чем-то неуловимо цветочным. А ещё то ли костром, то ли порохом, а ещё…       — Он красивый, — говорит Айзава негромко. Правду сказала Полночь — всё внимание коту, а там хоть потоп, хоть пожар.       — Сможешь присмотреть за ним пару часов после обеда? Я не хочу брать этого звереныша на практику, ученики с пистолетами и котята несовместимы. Испугается.       — Да, выстрелов точно испугается…       Ноги устают так стоять, поэтому я опускаюсь на пол. Не торопимся вроде никуда. Молчание, которое должно было быть неловким, было мягким и теплым, как шерсть этого котенка. Он не спросил, почему не на уроке, я не задала такого же вопроса ему. Взгляд свободно блуждает от котенка к чужому (но совсем не чуждому) лицу, переходит на волосы, которые такие же на ощупь мягкие, как и на вид, возвращается к руке, огибая по краю желтого спальника. Суховатая, натруженная, с четкими линиями костяшек и вен. Эстетичная в каком-то смысле.       — Я совсем мало рассказал об Оборо, — голос Айзавы прорезает относительную тишину ожидаемо, но всё равно внезапно. Вряд ли бы мы сидели в тишине всё время.       — Не удивительно, это вряд ли доставило тебе неописуемое удовольствие.       Сотриголова коротко усмехается и продолжает негромким и спокойным голосом, будто рассуждая о погоде. Впрочем, о погоде весьма солнечной:       — Он был уверенным и заражал этой уверенностью меня. Когда я прошел мимо брошенного на улице котенка, Оборо без раздумий его взял. Мы потом ему даже хозяйку нашли.       — Немури? — уточняю я, и мужчина кивает в ответ, поднимая на меня достаточно красноречивый взгляд. Я поясняю. — Она как-то рассказывала мне немного о том, как у неё появился Суши. Кто такой Оборо, я тогда не поняла, а спрашивать не стала. Интересно, как он выглядел…       Последнюю фразу произношу скорее про себя, чем вслух. Оборо я знаю только по чужим рассказам, даже с Курогири — остатком от человека — я не пересекалась. Сомневаюсь, что помогло бы, но сам факт. И как Айзава — суровый герой ночи Сотриголова сейчас — выглядел тогда, лет пятнадцать назад. Иронично, что когда его дружба разрушилась, моя, кажется, началась — с кошаком я познакомилась примерно в то время.       Мужчина рассказывает ещё немного, а потом внезапно предлагает:       — Если тебе действительно интересно, как он выглядел, в библиотеке, скорее всего, он есть среди выпускников, там лежат альбомы со старых выпусков. Можем сходить, поискать. Хочешь?       Вопрос выбивает меня из колеи — до этого голос его звучал размеренно и нес меня, как воды широкой и медленной реки, к его воспоминаниям, и образы вставили перед глазами, как живые.       — Хочу, — кивая осторожно. — Давай после практики тогда у входа встретимся? Я так и не посетила библиотеку, каюсь.       Айзава кивает с улыбкой в уголках рта и глаз. От этого как будто становится немного теплее. Внутри что-то тревожится — ну вот, как назло, десять минут, скорее всего, истекли или сделают это в самое ближайшее время — внутренний таймер подводил редко. Высветившееся на телефоне цифры подсказали, что я оказалась права.       — Надеюсь, обед ты не проспишь, — я встаю, придерживая руками капюшон, и немного разминаю ноги.       — Не надейся, — хмыкают снизу, и Сотриголова укутывается обратно, собираясь, видимо, взять от последних оставшихся до шумного обеда минут всё.       Ученики в классе сидят на попе ровно, так что я могу закончить урок. Третьекурсники оказываются попрошаренней, и уточняют некоторые моменты. Правда, название никому не показалось знакомым, но это уже детали — нет на свете человека, который может прочитать все книги мира. Только если у него причуда про это.       Большая Тройка остается после занятия, что для меня не удивительно. Неджире гладит котенка по голове, тот, потревоженный ото сна, недовольно утыкается носом в складки капюшона и мяукает. Вампиреныш на него косится, а потом отворачивается обратно в свой угол.       — Тамаки, а ты его не хочешь себе взять? — спрашивает Мирио. — Ты ему понравился!       — Это ты понял по тому, как он на него смотрел перед уроком? — интересуется Неджире, непонятно кого — вампиреныша или звереныша имея в виду. — Хотя, может ты и прав. Ведьма-сенсей, так можете про тот закон подробнее немного? Что не так с формулировкой?       Объяснения не затягиваются надолго, и вскоре они заканчивают с вопросами — действительно стоящими, и можно отправиться на обед. Я спокойно кушаю свой рис, когда рядом садится Айзава, явно приманенный на кота — потому что обычно он сидит с Миком (или Мик с ним, это как посмотреть). Айзава смотрит грустным взглядом, понимая, что гладить его и одновременно есть не выйдет, если у него не шесть рук как у Шоджи, я, сжалившись, осторожно достаю котенка из капюшона — разомлевший и сонный, тот и не сопротивляется, стекает по рукам как вода, и растекается по чужим коленям, спрятавшись под столом.       В таком положении вполне возможно одной рукой орудовать палочками, а другой — чесать за ухом кота.       Тренировка с 1-В проходит на удивление спокойно, в общем всё тоже самое — стреляют косо-криво, кто-то боится отдачи, кто-то грохота выстрела, кто-то самого нажатия на курок. Правда, без косяков всё равно не обошлось — Шиозаки отказывалась брать в руки оружие из принципа. Впрочем, не хочет — я не заставляю.       — Правда? — удивляется девушка на мои слова о том, что если она не хочет, то может не работать сегодня.       — Ебаный свет, конечно нет! — рычу я. — Пришла учиться защищать людей — учись, не хочешь — пиздуй отсюда. Взяла в нежные ручки Глок и вперед — мишень сама себя не прострелит.       Девушка сжимает кулаки, волосы приходят в волнение — настолько она себя пересиливает, но через несколько секунд пистолет всё же берет. Сколько с ней проблем…       — Копирка! — рявкаю я. — Я что сказала? Оружие в пол, пока вы не на позиции. Марш отжиматься до конца занятия, чтоб я у тебя, блять, в руках пистолета сегодня больше не видела. Может, перерастешь интеллект табуретки и доберешься до фикуса.       Пони показывает себя удивительно неплохо — пистолет в руках держит, как будто раньше уже стреляла. У Сецуны тоже неплохие успехи, правда, её почему-то постоянно косит влево. У Комори слишком длинная челка, из-за чего страдает точность.       После тренировки меня немного задерживает Джурота, пытаясь понять, как ему перевоплощаться в льва не полностью.       — Долгие и упорные тренировки, очкарик, — пожала плечами я. — И ничего больше. Я не знаю, как твоя причуда работает — может статься, что у тебя вообще нет возможности перевоплощаться отдельными частями — современная наука не разгадает до конца тайну твоей причуды. Единственное, чем тут могу помочь — это пару упражнений на улучшение концентрации.       Джурота грустно кивнул. Видимо, ждал от меня какого-то быстрого решения. Увы, чего нет, того нет — эти причуды та ещё морока.       Закончив, дошла до входа, параллельно строча смс-ку маме о том, что со мной всё хорошо, рана уже не болит и кушать я не забываю. У входа никого не было. Пробежавшись глазами между шкафчиков для обуви, прошла дальше, заглядывая в проходы.       — Потеряла? — раздалось сверху. Я удивленно моргаю.       — Да, — я поднимаю голову. — Пойдем?       Сотриголова скидывает ноги со шкафчиков, на которых до этого, видимо, спал, и спрыгивает, придерживая рукой котенка.       В библиотеке было светло, а за окнами темно (не удивительно, солнце уже село). Учеников было немного, компания из нескольких человек сидела за одним из больших круглых столов, пара человек разбрелись по углам, а в салатовых креслах-мешках недалеко от подоконника две девушки сидели и что-то оживленно рисовали. Вокруг них, вместо книг, лежали листы большого формата и карандаши-ручки-ластики-прочая-канцелярская-лабуда.       Мы прошли в следующий зал, там Сотриголова подвел меня к конкретной полке — там был целый стеллаж, на полках которого стояли тонкие выпускные альбомы. Что-то было подписано по годам, что-то по факультетам. На проверку достала один из них. Там были фотографии с разных годов обучения, отдельных выпускников и всех вместе, и собирали эти снимки, судя по всему, на протяжении всей учебы. Пока я рассматривала этот, Айзава сходил за стремянкой и полез наверх. Взгляд его остановился на восьмой снизу полке. Пробежавшись пальцами по корешкам, вытащил один и слез.       Сели за один из небольших столиков, Айзава подтолкнул ко мне альбом.       На страницах были совсем незнакомые лица. На первой — весь курс, только зачисленный, судя по подписи. Айзаву нашла не сразу — тот спрятался за спинами других учеников, смотрел волком и явно не был доволен сим мероприятием. А ещё как будто не понимал, почему он там оказался. Ямада был во втором ряду, почти в самом центре. Волосы у него были непривычно-короткие, но авиаторами похожей формы он уже обзавелся. Взгляд зацепился ещё за нескольких учеников, скользнул дальше. Поверх стоящих в два ряда поступивших парил на облаке крепкий парень с широкой улыбкой и волосами, которые походили на сорванное с неба облако, летящие, светлые и совершенно непривычной формы.       — Это Оборо? — поинтересовалась я, приблизившись пальцем к изображению этого парня.       — Да.       Я вгляделась в счастливое лицо на фотографии. И раньше Курогири был этим парнем с солнечной улыбкой? Я перелистнула, открывая следующую страницу. Совсем незнакомые мне ребята группами — не интересно, ещё одна страница… На следующей стояла знакомая мне троица, все — счастливые до невозможности. Улыбка Айзавы, похожая немного на оскал, видимо, всегда была такой угловатой, а у Хизаши, наоборот, приобрела более плавные черты. Впрочем, мягче она от этого не стала. Кривлялся Мик только так. Я поставила ноготь на картинку, подушечкой прикоснувшись к парню на фотографии, не ясно зачем, будто собираясь прочувствовать через время и коснуться этого Оборо, которого знала по рассказам других. Веселый. Уверенный. Счастливый. Озаряющий своим светом настолько, что вдохновляет других. Мне могли не рассказывать о том, как Ширакумо помог Сотриголове стать героем и поверить в свои силы — могли просто показать эти две фотографии, где на одной Айзава выглядит как черная ворона среди попугаев, а на второй органично вписывается в компанию друзей.       — Мне жаль, что с ним это случилось, — негромко и так естественно, что, кажется, это единственные уместные слова. Светлые волосы, глаза, как будто захватившие с собой кусочек неба — даже завидно немного, потому что небо в его глазах теплая весна и оттепель, а в моих оттепель обманчивая, февральская. В тех краях, где весны не бывает.       Пролистала дальше. Другие ученики, группы. Ещё пара фотографий с Айзавой и Хизаши, но Оборо на них уже нет. У Сотриголовы на шее болтаются очки, похожие на его теперешние.       На последней странице, где стоит почти весь их выпускной курс — возмужавший, прошедший через многое и ставший уже полноценными героями, только двое не смотрят в кадр, а поверх и в небо, и в глазах у них — светлая грусть.       Айзава негромко и коротко шипит, я перевожу на него взгляд. Котенок вместо ленты случайно когтями зацепил рукав костюма — и судя по коротком шипению, кожу под ним, — и Сотриголова аккуратно убрал его когти с одежды, погладил по голове.       — Кстати, у него имя есть? — интересуется он, ставя кота на стол и держа конец ленты повыше. Котик подпрыгивает несколько раз, пытаясь уцепиться за ускользающую материю.       — Нет, не давала ему имени, да и не зачем вроде. Найдет хозяина — тот пускай имя и дает.       Айзава негромко перебирает клички, будто надеясь, что на одну из них котенок откликнется. Почему он считает, что названия еды и предметов для кота подходящее имя — я не знаю, но котенок не откликается ни одно.       Потом возвращаемся в общежитие, котенок перебрался ко мне в капюшон и отказался вылезать, цепляясь коготками за мех, когда его пытались достать. Эри котенку удивляется и радуется, приходится объяснять, что оставить я его себе не могу, ей тем более, но у девочки есть целый вечер, чтобы провести с ним время, чем Эри благополучно и занимается.       Чуть позже подошла Большая Тройка в полном составе.       — Тамаки, вперед! — хлопнула Неджире друга по плечу. Вампиреныш, только-только сподобившийся что-то сказать, закрыл рот и панически забегал глазами от одной стены до другой, видимо, прикидывая шансы добежать до одной из них. — Тама-а-аки!       — В обще-ем, я, — наконец-то начал парень и тут же был перебит.       — Тамаки готов взять котенка! У него родители как раз собирались искать!       Я улыбаюсь:       — Отлично. Со мной ты можешь выйти из Академии, так что, если есть возможность, можем съездить сейчас, привезти этого звереныша твоим родителям.       Тамаки уходит созваниваться и потом возвращается, говорит, что его родители нас уже, считай, ждут. Связавшись с Незу, предупреждаю, куда я, зачем и когда вернусь, на что получаю настойчивую просьбу взять кого-нибудь с собой.       — Айзава, поедешь с нами?       В машине Амаджики удивленно смотрит то и дело в зеркала заднего вида, но большую часть времени — себе под ноги, где на коленях у него устроился кот.       — Как назовешь? — спрашивает Сотриголова, переводя взгляд на котенка.       — Не знаю, я не очень хорош в именах, — бормочет парень. — Ведьма-сенсей, вы его как-то обзывали?       — Только зверенышем, но я тебя так же называю Вампиренышем, так что сам думай, насколько это вообще имя.       Парень решает, что это вполне себе имя. Родители у Тамаки оказывается замечательные, зовут на ужин, но мы уходим почти сразу, как только передаем кота и остатки корма. Сердцу на диво спокойно — Звереныш пристроен, и переживать о нем больше не нужно. Айзава дремлет на переднем сиденье, Тамаки что-то пишет в телефоне — наверное, с друзьями переписывается, судя по улыбке, выползающей то и дело на лицо.       За стеклами машины мелькают огни ночного города.