Ведьма

      — Мне тут передали, что тот пацан хочет с тобой увидеться, — сообщает Айзава внезапно, когда мы пересекаемся в три часа ночи на кухне.       Да, отличное начало субботы, сходила, называется, за яблоком.       — Какой пацан? — хмурюсь я, перебирая в голове знакомых пацанов. Выходит поразительно много.       Айзава указывает кружкой с кофе куда-то вперед, как будто это всё объясняет:       — Задира, который как бы под твоей протекцией.       — А-а-а, — протягиваю я задумчиво, благополучно заполучив фрукт. Осталось его только помыть. — А нахрена?       Холодную воду угадать получается не сразу.       — Этого я не знаю. Его переведут в интернат, на следующий год пойдет в старшую школу, а пока наверстает упущенное.       Полотенца для слабаков.       — Ни родителей, ни родственников, — вывела я общее заключение.       — Он помнит только последние несколько месяцев. Есть подозрение на действие причуды — а может, просто травма, но следов не нашли. Опять же, мог себя залечить, но не без последствий. Полиция роется в делах о пропавших за примерный период, но объемы большие, так что это затягивается.       Неудивительно, такие дела не идут быстро. Я задумалась, откусывая от яблока — холодного, сочного и сладкого. К шее по подбородку скатилась капля холодной воды. В целом… почему бы и нет? Съездить, проветриться. Посмотреть, как изменилась жизнь того парня.       Айзава сделал глоток и поставил кружку на стол рядом с собой. Я чуть улыбнулась:       — Кидай время и адрес. Это должно быть интересно.       Мужчина достает телефон и набирает сообщение. В холодном свете от экрана лицо кажется более суровым, чем оно есть на самом деле, но ещё лучше лица освещается шея, потому что сейчас Айзава не в костюме, а в обычной одежде. Из-за черного цвета и слабого освещения кажется, что он сам соткан из темноты, и я ловлю себя на мысли, что задерживаю взгляд чуть дольше, чем по идее это требуется. Впрочем, не первый раз.       Телефон в кармане штанов коротко вибрирует о полученном сообщении.       — Отправил, — кивает он, делает ещё глоток и блокирует телефон, погружая кухню в темноту.       Стою с яблоком в руке, ощущая странность момента. Из-за темноты вокруг и усталости от длинного дня кажется, что это нереально, просто слишком детальный сон или далеко идущий бред. Это не пугает, хотя, наверное, должно. Только вот яблоко в руке до сих непрерывно напоминает, что происходящее реально.       Уходить не хочется, и я поддаюсь желанию остаться, опираюсь спиной на столешницу рядом с холодильником и откусываю ещё кусок. Ощущение, что я сама становлюсь частью окружающей темноты, мягко в неё погружаясь, почему-то напоминает корабль на волнах. А может, это мой уставший мозг пытается меня убаюкать, чтобы я над ним сжалилась и отправилась спать. Айзава делает ещё глоток кофе. Ставит кружку на столешницу под рукой, звук от этого негромкий и глухой.       Шаги мягкие и тяжелые. Я не сводила с него глаз, но теперь поворачиваю ещё и голову. Из-за того, что мужчина стоит против света, черты лица только угадываются, а глаза становятся ещё чернее, чем обычно.       Дышать становится как будто тяжелее.       Он останавливается меньше, чем в полуметре. Мой взгляд скользит по носу и губам, потом возвращается к глазам. Затягивающие темные омуты. Айзава спрашивает:       — Можно я тебя поцелую?       Сердце замирает на секунду — и только. Нельзя задавать такие вопросы таким глубоким голосом.       — Да, — чуть киваю я, продолжая наблюдать за каждым движением. Айзава делает ещё полшага вперед, оказываясь ближе, нежно и совсем недолго касается губами щеки.       Отстраняется.       Возвращается за кружкой с кофе и идет мимо. Задерживается на несколько секунд напротив, в уголках губ прячется улыбка:       — Давно хотел это сделать, — и выходит из кухни.       Вслушиваясь в затихающие в ночной тишине шаги, поднимая руку к лицу, там, где касались чужие губы. Пальцы как будто согреваются оставшимся от чужого касания теплом. Я прикрываю глаза, замирая. Интересно, мне это просто показалось?

      ***

      Вот чем никогда не страдала — так это посещением приютов. Как-то пытались запихнуть нас туда как героев, которые должны показать детям, что они под защитой и как они счастливы, но затея провалилась — тупо говорить ребенку о счастье взрослой жизни, когда сам весь в шрамах, а ребенок — в непригодных для жизни условиях.       Чистое опрятное здание, убранная территория. Приятно-вежливая воспитательница, проводившая меня в кабинет психолога, чтобы оставить меня наедине с ребенком.       — Его назвали Джун Хига, — говорит она, прежде чем уйти. Я окидываю взглядом комнату — ничего особо интересного и подхожу к окну.       На одной из площадок гуляют дети. Отсюда видно другое крыло, через окно я наблюдаю за детьми то ли в комнате отдыха, то ли в библиотеке. Тучи сгущаются, становится немного темнее. Наверное, ближе к вечеру пойдет снег. Я цепляюсь взглядом за свой джип на парковке.       — Здравствуйте, Ведьма-сан! — раздается сзади вместе со звуком открывшейся двери.       Обернувшись, замечаю знакомого парня с ярко-зелеными глазами.       — И тебе не хворать, — киваю. — Мне сказали, ты хотел поговорить. Как видишь, я тут и готова тебя слушать. Как тебе жизнь подневольная?       Парень мнется. Он уже не болезненно худой, но намек на мышечную массу весьма слабый. В чистой простой одежде пацан уже кажется более здоровым, чем тогда.       — Не знаю. Не привык, — качает головой пацан. — Имя это дурацкое дали. Как выйду отсюда — сменю к чертям. Простите.       — А извиняешься чего? — интересуюсь я, подходя ближе, и садясь в одном из кресел для посетителей. — Да ты садись, если хочешь.       Он проходит, неловко цепляясь за предметы обстановки взглядом — и один раз запинаясь об ковер, но не падает.       — Ну, ругаться же нельзя, — чешет в затылке рукой и отводит взгляд. — Но всё равно, спасибо, что забрали меня. Тут я хотя бы в безопасности.       — Не удивлюсь, если тебя не только для пыток использовали, — тяну задумчиво я, наблюдая за реакцией. — Но если не хочешь — не рассказывай.       Он тушуется под моим взглядом, опускает зенки в пол и мотает головой, зажмурившись.       — Я просто… не знаю, что мне делать дальше. Я сильно отстаю от школьной программы, что-то могу вспомнить, что-то нет. Даже если у меня и есть родители, не факт, что они ещё меня не похоронили или вообще искали.       Пацан рассказывает ещё — сбивчиво, торопливо, кажется, не интересуясь ответной реакцией.       — Почему ты решил, что никем не станешь? Почему сразу определил себя в никто?       — А я кто-то в ваших глазах?       Ох уж эта любовь людей к тому, чтобы мерить себя чужими глазами.       — В моих — никто, — пожимаю плечами я. — Тебе не похуй, кто ты в моих глазах? Лучше сам себе ответь, кем ты себя считаешь, и живи так, чтобы за ответ не краснеть.       У парня глаза на лоб полезли от таких слов:       — Но я ведь не смогу стать героем, Ведьма-сан!       — А нахуй оно тебе надо? Хочешь ли ты этого?       Он смотрит вверх задумчиво:       — Да вроде нет… просто думаю, что моя причуда не должна пропадать, раз уж мне такая досталась. А героям можно использовать их причуды.       Ну, про причуды так про причуды:       — Исцеляющие причуды редкие и ценятся на вес золота. Ты не представляешь, как много людей не успевают спасти врачи. Сколько причуд не справляется с ранами. У твоей есть ограничение, но учитывая общее количество погибших — им тебя не хватало.       — Думаете, я стану хорошим врачом? — задумчиво спрашивает парень.       — Я ничего про тебя не думаю, кроме того, что ты, как и каждый человек заслуживаешь любви и понимания, — обрубаю я. — Ты сам решаешь, станешь ли ты врачом и каким врачом ты будешь. Легко не будет — учиться придется много. Но если ты решил, что хочешь спасать людей… что хочешь делать это так — вперед.       Он переводит задумчивый взгляд в окно.       — Почему вы решили стать героем, Ведьма-сан? — вдруг спрашивает он.       — Это не было моим решением, — отвечаю я негромко, твердо давая понять, что не хочу об этом говорить.       — А, да? — он совершенно теряется. — Простите, это было грубо.       — Забей, — отмахиваюсь я. — Что важнее… ты выходишь с территории?       — Нет, — слегка удивленно отвечает он, видимо, не понимая, с чего я так резко перевела тему.       — И не надо. Видишь ли, хватаясь за любую работу, ты не задумывался о собственной безопасности. Тебя могут попытаться выкрасть, так что… сильно не высовывайся. Неприятно чувствовать себя в опасности постоянно, но просто сведи риски к минимуму. Если, конечно, не хочешь снова слоняться по подворотням.       — Хорошо, я понял, — кивнул он. — В любом случае, спасибо, что приехали и нашли время, Ведьма-сан, у вас наверняка полно геройской работы.       — Пожалуйста. Я не жалею, что приехала к тебе сегодня.       Посидели ещё немного — парню было явно неловко, я чувствовала себя достаточно комфортно. Поняв, что сказать ему больше ничего, спокойно попрощалась.       — А… — пробормотал он, — Можете сказать несколько важных слов? На будущее?       Я прищурилась, оглядывая угловатую фигуру подростка. Что-то важное?       — Самого главного глазами не увидишь, — мамины слова чувствуются на губах как тепло, которое хочется передать, и поэтому я кладу парню на плечо ладонь. Тот чуть вздрагивает, но не двигается и глаз не отводит. — Зорко одно лишь сердце.       — Это… из «Маленького Принца», да? — спрашивает он удивленно.       — Не знаю, его не читала. Мне эти слова сказал один дорогой мне человек. А ты читал эту книгу здесь?       Парень внезапно теряется, погружается в себя. Опускает голову, переводя взгляд на собственные кроссовки, отвечает негромко:       — Нет. Но, кажется, читал до.       «…до того, как я совершенно потерялся и оказался черт знает где», — повисло в воздухе.       Я только чуть улыбнулась, чуть сжав плечо и убрав руку.       — До свидания, Ведьма-сан! — чуть громче говорит пацан, и кланяется.       Уж лучше прощай.       — Ага, бывай, — и я иду к выходу по тому пути, по которому меня сюда привели.       Я отчасти жалею, что в чужой стране я не знаю красивых мест, где можно побыть одной, потому что, кажется, мне нужно именно это. Не то чтобы мне плохо или сейчас слишком много всего, но потребность остановиться и почувствовать себя ближе к природе ощущала почти физическую. В Академию я сейчас не поеду. Я отправилась в один из парков, которые выдал мне поисковик в ответ на соответствующий запрос. Людей было предостаточно — выходной день, как-никак — но мне до них не было особого дела. Я выключаю телефон, хотя обычно этого не делаю — мало ли что случится.       Прогулявшись по одной из ухоженных тропинок, остановилась под раскидистыми ветвями дерева неизвестной мне породы. Чуть впереди показался угол беседки. Отсюда были видны высотки на другом конце города и небольшие домики спального района.       Посидела в беседке, гипнотизируя взглядом узоры на дереве и пересчитывая балки. Мысли, побродив около Лиги и антипричудных наркотиков, окольными путями вернулись к сегодняшней ночи. Это был не сон? Вряд ли, потому что, сосредоточившись, я могу ощутить фантомное прикосновение губ к щеке и короткое покалывание щетины. Воспоминания приятно греют сердце, как будто подтапливая его. В голове всплывают детали — темные омуты глаз, мощная шея, рельефные ключицы. Запах кофе и кондиционера для волос. Низкий и приятный — почти бархатный иногда — голос. Спросивший разрешения.       Я согласилась.       Рационально? Вряд ли. Была ли против? Нет, определенно нет. Более того, давала разрешение я не на такой невинный поцелуй в щеку, не то чтобы рассчитывала на большее, но ожидала точно. Не думала, что Айзава так просто остановится. О чем он вообще думал и что чувствовал? Вряд ли я смогу узнать у него, пока не разберусь с собой, каким бы странным это не казалось. Я прикрыла глаза, откидываясь на прохладное дерево спиной.       Было темно. Ночью разговоры откровенней, а слова — честнее, особенно если вокруг тишина, нарушаемая только тихим гулом электроприборов. Глаза, на которые полагаются люди днем, ночью слабеют. Наверное, этой ночью я делала ровно то, что хотела. Хотела на него смотреть, хотела, чтобы меня поцеловали.       — Полюбила, — бормочу я в воздух, не открывая глаз. — Ну надо же…       И в какой момент это случилось? Когда поддержала этот черный ужасный юмор после похода в кино, или когда доверчиво уснула на его плече во время? Когда увидела его в действии — опасного и сильного профессионала, наслаждавшегося тем, что он делает? Когда он принес именно тот энергетик, который мне понравился, потому что заметил и запомнил это? Или когда довел до смеха птеродактиля и разорванного шва той дурацкой штукой? Или когда я перебирала темные волосы, думая, что это сойдет мне с рук? Или во время одной из совместных миссий? Или когда залюбовалась — а не испугалась — направленной на меня причуды и светящихся красных глаз? Когда мы танцевали, сбежав ото всех на Рождество?       Не знаю.       Не могу не признать — Сотриголова пиздец какой горячий. Я замечала это раньше вскользь, редко заостряя на этом внимание и даже не фиксируя собственные чувства, иначе бы не проморгала их появление. Сейчас я уже не могу определить, когда конкретно это произошло. Что-то росло в груди всё это время, как цветы, а что-то постоянно присутствовало — такое, что с самого начала отличало мое к нему отношение. Я задумалась о том, как мне быть дальше, если так уж вышло, что я на пару с сердцем выбрала этого мужчину и автоматом записала в небольшой список людей, на которых мне не насрать. Оставаться здесь? Вообще не возвращаться? Одна я такое решать точно не буду, как минимум с мамой надо поговорить.       Я задумалась о том, чего бы мне самой хотелось, если отбросить в сторону мое несколько подневольное положение и заботу о родных.       «Давно хотел это сделать,» — пронеслось эхом в голове. Мы и знакомы всего месяц с копейками.       Я села ровно, разминая затёкшую шею, и достала телефон. Подождала, пока он включится, наблюдая за переливающейся иконкой. Новых сообщений не было, я нашла нужный контакт.       Сняли после пятого гудка.       — Привет, мам, — поздоровалась я в трубку.       — Привет, дорогая. Как ты там, как рана?       Я улыбнулась. Классика. Кратко описав свое состояние, перешла к сути:       — Я тебе вот по какому поводу звоню… Помнишь, я немного рассказывала про одного коллегу, с которым часто на миссиях бываю? — дождавшись согласного мычания, продолжила. — Я его полюбила.       — Ну, слава тебе Господи! — выдохнула моя дражайшая родительница. — Думала, уж не дождусь! Рада, что ты смогла найти человека, которому можешь довериться. И что признала это. Молодой человек, полагаю, ещё не знает, какое сокровище ему привалило?       Я усмехнулась — тоже мне сокровище.       — Нет. Мне потребовалось время, чтобы понять, что я чувствую, и ночью потащиться есть. Как видишь, ночной жор не всегда вреден. Просто признание — это своего рода обещание. Что я останусь на его стороне, что бы не случилось. А я не хочу бросать тебя, Настю и Васю на произвол судьбы.       — Тебе нужно думать и о себе. Мне будет достаточно уверенности в том, что ты счастлива. Когда ты приехала, я заметила, что ты изменилась, не знаю, насколько сильны были тогда твои неосознанные чувства, но они точно были.       — Так ты знала?! — возмутилась я. Мама всегда умела удивлять. Вот же добрая душа…       — Подумала, что только хуже сделаю, если полезу. Ты у меня девочка взрослая и смелая, справилась и без меня. С ним тоже, уверена, разберешься. Я бы посмотрела на то, как он попытается тебя игнорировать!.. — радостный тон сменился на чуть более спокойный, хотя, уверена, улыбка с её лица не пропала. — Васе уже рассказала?       — Не-а. Вряд ли этот чурбан допер, да и у него там свои любовные дела, — хмыкнула я. — Тебе первой. Буду благодарна, если расскажешь Насте сама.       — Она обидится.       — Она в любом случае обидится, — захихикала я. — Потому что не растрезвонила ей сразу про всё, что думаю. Если бы я каждый раз делилась своими впечатлениями, то она бы всё ещё раньше поняла.       Мы поговорили ещё немного, мама меня поддержала, придавая уверенности в собственных силах и неотразимости. Впрочем, собственная внешность — последнее, в чем я сомневалась.       — Характер у тебя, конечно, говно, — «утешил» меня кошак. — Но он же учитель? Уверен, после оравы детей даже ты будешь лапочкой.       Я выехала с парковки возле парка. Вася снял сразу и знатно охуел, когда я ему рассказала.       — Нахуй иди, — хмыкнула я. — А то я начну шутить про Соловушку.       — Эй! — возмутился Вася. — У меня между прочим всё нормально. Он клевый чувак.       — Ага, на которого ты под одеялом дрочишь, — сострила я. — И фотки шлешь непристойного содержания.       — Как?..       — О, так я угадала? — рассмеялась я. — Ты, конечно, гений тактики, но некоторые вещи с годами не меняются. Предсказуемый и озабоченный кошак.       Грызня с Васей была делом привычным и даже расслабляющим, так что долгая дорога до Академии (серьезно, больше часа из-за начинающихся пробок) пролетела незаметно.       — Ладно, бывай, — попрощалась я с Васей, занимая привычное место на парковке. — Птицу своему привет передавай.       — Ага, и это… — Вася, до этого представлявший собой одно сплошное раздолбайство, стал серьезнее. — Удачи тебе.       Да, она мне пригодится. Твердой походкой я шла к общежитию, обдумывая, что именно собираюсь сказать.