Ведьма

      Что-что, а массаж всегда был чем-то из разряда вознесения на небеса. Мне приводили в порядок немного застоявшиеся мышцы (не совсем, потому что, как мне объяснили, сон мой был весьма беспокойным и поверхностным), пока я лежала на кушетке под умелыми руками массажистки лет сорока.       Закончив с поглаживаниями, на спину нанесли приятно пахнущее масло и начали растирать, втирая масло, начиная с лопаток и переходя к ребрам, особенно хорошо ощущалось на косых мышцах.       — Вот так, давайте, расслабляйте все мышцы, они почти в отличном состоянии, — говорит массажистка, проминая кожу. — Может быть немного неприятно, но если будет больно — говорите.       Ля-а-а-а, кайф какой, я щас сдо-охну-у…       Все мысли пропадали, сгоняемые руками профессионала. После весьма жесткого массажа пошел блок более мягкого, а потом меня оставили приходить в себя из состояния разомлевшей лужицы.       — У Вас весьма чувствительное тело, Ведьма-сан, — я чуть поворачиваю шею. Тело вообще никакое, но это приятно, я чувствую каждую клеточку. — Вечером у Вас другой массажист, но завтра утром я вернусь. Следуйте рекомендациям и скоро придëте в норму.       Докторка, улыбаясь, говорит ещё и о том, что обед начнется через десять минут, говорит, что за мной зайдет медсестра и прощается до следующего сеанса, прикрывая за собой дверь в массажный кабинет. Вставать вообще не хочется — мне пиздец как хорошо, и мыслей нет вообще никаких… Подняться с кушетки всё-таки пришлось, как и накинуть теплый халат и тапочки с логотипом больницы. Потянулась, чувствуя, как готова буквально воспарить.       Обед представлял собой лëгкий бульон и овощное рагу, вполне вкусное, жаль, без твердой пищи, но неудивительно, мяса мне в ближайшие сутки не видать, всё же, пара дней без твердой пищи… Как мне сказали, пока организм не достиг определенной точки, меня не могли вводить в кому — сон был достаточно беспокойным, но всё же это был обычный сон с фазами и всеми вытекающими.       В теории это объясняет дни «затишья» и то, что ярче всего я помню определенные события.       Сама столовая походила на ресторан — столики были распределены и за каждым пациентом был закреплëн свой.       После обеда я пошла к психологу — врач оказался в весьма почтенном возрасте, но явно был хорошим специалистом. В мягких креслах и теплом кабинете так и хотелось расслабиться. Следом за знакомыми тестами и вопросами (я старалась отвечать честно, а не так, «как надо», всё же, это мое здоровье) последовала небольшая беседа:       — Вас беспокоит то, что снилось, — скорее повторяя мои слова, чем делая очевидный вывод, сказал психолог. — Больше всего, судя по всему, именно повторение Вашего опыта в тех отношениях…       — Я хочу снова ему доверять, — кивнула я. — но, боюсь, это будет непросто… Он сказал, что готов возвращать моë доверие, хотя не он в этом виноват…       Психолог кивает, видя, что я замолкла:       — Никто в этом не виноват — помните об этом. Я могу предложить Вам тридцать шесть вопросов Артура Арона. Вы о них слышали?       — Да. Интересная штука и… не думала об этом, если честно.       Психолог мягко улыбается:       — Вы верите своему партнеру, это хорошо. Вам всего лишь нужны новые воспоминания, чтобы перекрыть то, что снилось Вам в кошмаре, — это отличный повод задать эти вопросы. Не просто так этот тест называют «влюбиться заново».       Я задумчиво пытаюсь припомнить, что было в этих вопросах… почему-то вспоминается только один: «С кем бы ты хотел поужинать?».       Психолог отпускает меня с чистой совестью, заверяет, что ничего моему ментальному здоровью не угрожает, особенно, если я отпущу этот сон, даже несколько практик дал.       — Попробуйте сегодня выйти на свежий воздух прогуляться, больница находится за городом, вряд ли Вы это успели оценить.       — Ну в этом вы точно правы, док, — чуть улыбаюсь я. — Я ещё с Вами увижусь?       — Лучшие психологи решают всё за один сеанс, мы ведь не психиатры. Так что нет, максимум, повторные тесты перед выпиской, чтобы проверить, что всё действительно хорошо, но, я Вас уверяю, у Вас практически всё в порядке с ментальным здоровьем.       После психолога у меня стоял перед полдником только общий осмотр у лечащего врача, но из-за того, что его мне уже провели, этот час освободился и в плотном графике осмотров и процедур появилось небольшое окно.       Милая девушка на ресепшене попросила не гулять слишком долго и показала, где можно взять зонт и прогулочный плед, после чего я отправилась, что называется, гулять. Природа действительно была изумительной, так что я прогулялась между соснами по извилистым дорожкам (не знаю, что за материал, но ходить по нему — одно удовольствие), посидела немного в беседке, наблюдая за спокойной мутноватой гладью озера, в котором отражалось свинцовое небо.       Сон затерся, отодвигаясь всё дальше и дальше — я о нем и не вспоминала, старалась, по крайней мере, пытаясь отпустить как можно дальше. Сейчас это получалось вполне неплохо, а как потом будет — не знаю.       Перед полдником мне пришлось посетить невролога, во время полдника за обе щеки ела нежный фруктовый десерт, понимая, что без чего-то твердого я скоро сдохну нафиг и попросила одного из поваров уточнить, точно ли мне нельзя ничего твердого и тяжелого, вроде хорошего мяса. После полдника путь мой лежал в специальную минеральную ванну, по которой я с самым довольным видом растеклась, не в состоянии о чем-либо думать. Перед ужином пришлось заполнить некоторые документы — ничего сверхважного, подозреваю, большую часть бумаг взяли на себя Старатель и Незу, как самые ответственные. Что ж, мне же лучше. От меня требовалось согласие на лечение и использование персональных данных. Очень строго регламентированное, например, было прописано, что мое настоящее имя нельзя сообщать врачам и обращаться можно по общедоступному прозвищу, так же очень строго было о фотографиях, не должно быть четкого моего лица, все фотографии, которые делаются во время лечения и все тесты, которые я прохожу, передаются в Академию и там либо вшиваются в мое личное дело, либо уничтожаются при отсутствии в них необходимости. Все данные для статистики обезличиваются.       В случае невыполнения клиника должна была понести наказание по соответствующим статьям. Да, походу их тут как минимум по судам затаскают, если жëлтая пресса сюда всё-таки проберется. После ужина меня ждала вечерняя дыхательная гимнастика, к которой я отнеслась с крайней любознательностью, запомнила несколько особенно эффективных упражнений и отправилась на массаж. Массажистом был крупный накачанный парень, с совершенно разбойничьим видом и серьгой в ухе, разве что банданы ему не хватало для полного сходства с пиратом, даже кожа у него была золотистая и загорелая, несмотря на середину зимы.       Пальцы у него были не в пример сильнее, кажется, из меня всю душу выжали, потому что после сеанса я валялась как тряпочка. Ага. Половая.       Промятые мышцы приятно не ощущались, я чуть улыбалась, смотря в дырку в кушетке. Руки лежали по швам, сама лежала животом вниз, промятая от шеи до копчика вся, даже икры и стопы немного помяли. Блять, как же я люблю массаж…       Часов в девять мне таки вернули телефон, сил звонить кому-то уже не было, так что я написала родным, что со мной всё в порядке, и что я позвоню завтра в более удобное для всех время. Замерла над контактом Айзавы ненадолго, но писать оказалось легче, чем говорить, и я попросила узнать, смогу ли я сопровождать Шото в субботу или воскресенье в больницу.       Шота ответил почти сразу, чем меня немного удивил. Переписываться оказалось немного проще, чем разговаривать, — в переписку не засунешь ни одного прикосновения, потому что взгляд — это одна из форм касания, а к ней у меня сейчас, ну… не лучшее отношение, хотя до этого я была весьма трогательная, потому что это один из моих языков общения и любви.       Переписка свернула в стадию «ни о чем», и я радостно отвечала, шутя про всякую хрень и смеясь над картинками котов с сердечками, — не знаю, где Шота их брал, но они были такими милыми…       Я поняла, что улыбаюсь, только минут двадцать спустя, прикрыла рот рукой, ложась на кровати и переворачиваясь на спину, откладывая телефон.       Как ребенок, ей богу. Или как подросток, хотя, чего в этом плохого?       Развернулась назад, ставя телефон между матрасом и спинкой кровати, наблюдая, как под именем контакта сереют буквы «печатает» и бегает троеточие. Подгребла подушку и облокотилась на неё, наблюдая, как сначала пропадают буквы и точки, а потом появляется сообщение, а мозг воспринимает иероглифы.       Вот это — Шота. Не тот, из сна, который не слушал меня и ни во что не ставил, постепенно уверяя в его собственной незаменимости и… всём, что из этого вытекает.       Шота — это цветы, которые он мне подарил и приятный запах которых витает в палате; это эти сообщения, в которых нет никакого здравого смысла; это касания, которые исключительно из-за моего «нет» не произошли. Этот Шота слышит.       Любит.       И если сердце мое это понимает, то нужно просто выбить то, что вспоминает мозг без всякого моего желания.       Выписали меня вечером пятницы — какое-то дежавю, если честно — стоять рядом с воротами больницы, ожидая, когда меня заберëт водитель. В руках — объемный пакет со всякой хернëй, а одежду мне таки мою привезли, потому что геройский костюм был слегка в клочья.       Воздух пах тайгой с какой-то странной примесью, и этот запах казался родным и успокаивал. Мне в этой больнице вообще понравилось; ну, неудивительно, клиника премиум класса, тем приятнее, что плачу за неё не я. Буду ли благодарить Старателя? Может быть, по настроению. Захочет консультацию у психолога — пусть записывается, хули…       Если действительно меняется — честь ему и хвала, если же нет… хуй знает, что, но что-нибудь я точно придумаю. По крайней мере, пока Шото в школе, ему не навредят, а остальное меня волнует постольку поскольку.       Пиликнул коротко телефон, сообщая о том, что за мной приехали — впрочем, я заметила припарковавшийся возле выхода на парковку легковой автомобиль темно-серого цвета. Поездка до Академии долгая —клиника за городом так-то — я успеваю задремать под тихую ненавязчивую музыку в салоне.       У ворот Академии меня встречает Айзава, забирает пакет скорее ради самого жеста, чем из реальной необходимости и идет рядом, поддерживая ненавязчивый разговор, рассказывая о делах в UA и свежих новостях. Он такой… привычно-заëбанный, не похожий на того из сна, который вечно был на взводе, так что разделять их двоих оказывается не сложно, и общаться с ним вот так — просто, почти как раньше. Касаться только не получается, и от этого чуть ли не руки сводит — настолько хочется.       — Юлия вернулась! — радостно раздается снизу и мне на шею запрыгивает маленькое светловолосое чудо. Я подхватываю девочку над коленками, чтобы не свалилась, вижу обеспокоенный взгляд Айзавы, киваю, мол, всё нормально.       Эри из сна — закрывающаяся, обижающаяся и возвращающаяся к старой жизни. Эта улыбается и радуется тому, что я жива и тараторит о том, как беспокоилась за меня, когда героев показывали по новостям.       — …зря они тебя Ведьмой называют, ты самая настоящая валькирия! — радостно говорит она, не собираясь отцепляться, кажется, в ближайшую вечность. — Я про них читала в той книге про викингов! Викинги крутые… герои круче, не обижайся!       — И не собиралась, — отвечаю я. — Слезь ненадолго, пожалуйста. Я всё-таки ещё в обуви.       Девочка послушно сползла на пол, отходя на пару шагов, я стянула ботинки, потягиваясь. Рассказывает о том, что произошло, пока меня не было, а произошло много-много всего, она перешла с неживых предметов на всякую мелочь и теперь может отматывать во времени уже их. И о том, как с ней ходили ребята из 1-А, и что нового узнала из своих книг…       — Рада, что у тебя были такие насыщенные дни, — улыбнулась я, потрепав девочку по голове, на что меня снова крепко обняли, а потом уже отпустили насовсем, убегая в сторону гостиной и несколько потерянно оглядываясь, а потом возвращаясь обратно, находя Айзаву. Подхватываю пакет, случайно коснувшись чужих пальцев, сдерживаю лëгкую дрожь и бормочу «спасибо», уходя в сторону своей комнаты.       Это просто касание — даже без чувств, случайное, оно так и ощущается, но…       Одно большое ненастоящее «но».       Вздыхаю, прикрыв глаза и перехватывая себя за предплечье. Меня не догоняют, и я этому даже рада, потому что хочется немного побыть одной. Раскидав вещи по причитающимся им местам, задумалась, чем бы заняться. Лëгкая эмоциональная раздробленность, которую подлатали за эти пару дней в больнице, сейчас начала ощущаться, и требовалось как-то сгладить углы. Промелькнула мысль потусить и напиться, но этого я сейчас не хотела, да и пить, похоже, буду теперь только в проверенных местах и компаниях — слишком высок уровень моей «удачливости» в этой стране.       Чем бы заняться? Вопрос простой, но перед тем, как я на что-то решаюсь, проходит несколько часов — я убиваю их за всякими бумажками, которые, благо, почти не увеличились за мое отсутствие. Придумав, что делать со вторыми курсами, у которых пропало по занятию, я смотрю на время, понимая, что решение пришло в самое классическое время — когда оно уже нахуй никому не сдалось.       Итак, в две минуты первого я решила приготовить себе в кои-то веки глинтвейн. Трагически выяснилось, что кроме корицы у меня для него ничего нет… впрочем, идея показалась мне слишком соблазнительной, так что я отправилась в супермаркет, имея сомнения насчëт того, что в магазинчике рядом со станцией найдется всё. Немного задержалась, бродя между стеллажами и рассматривая товары скорее удовольствия ради. Вино я выбрала сама, понадеявшись на интуицию и русское «авось», и только на кассе до меня допëрло, что я могла бы уточнить у знакомых, какое вино вкусное. Сначала хотела позвонить Полночи, но потом передумала и набрала Ястреба.       — Слушаю, — ответил он весьма бодрым для вечера пятницы голосом.       Будет забавно, если, пока я алкоголь выбираю, герой в себя его уже вливает. Хотя, если ответил без «я», значит, за ним следят. Мне, впрочем, это не помешает.       — Я тут винишко себе выбираю, мне нужно красное сухое или полусухое. Посоветуешь что-нибудь, как бывалый алкаш?       Ястреб ответил как-то даже смущëнно:       — Да я больше по пиву… Ну или виски, и то немного.       — Не, ну если не знаешь, так и скажи.       — Не-не-не, погодь, — встрепенулся он и назвал марку. — Вот это неплохое, мне как-то дарили. Кстати, нахера тебе вино и почему я не приглашëн?       Я отвечаю, выискивая взглядом нужную марку. Удается это не сразу — взгляд цепляет что угодно, кроме нужного.       — Потому что ты душнила, чувак. А ещё за тобой вечно хвостом неприятности тянутся, мне такого счастья не надо. Я чуть не откинулась, имею право в конце рабочей недели взять вина и поехать к милой девушке, не так ли?       — О, ты уже нашла себе милую девушку для распития вина? — усмехается Ястреб по ту сторону. — Когда успела?       — Да всё вашими стараниями. Всё-таки довести психотерапевта — это святое. — отвечаю я таким серьезным тоном, что не ржать получается с трудом. В повисшей тишине отчетливо слышится треск нескольких мозгов по ту сторону. — Знаешь, что отличает женщину от девушки?       — Лучше сделаю вид, что нет, — отвечает Ястреб задиристо.       — Девушка отрицает, что ей нужен психотерапевт, женщина же с ним пьет.       — Надо же, а я всегда думал, что у девушки нет денег на психотерапевта… — тянет он, не то чтобы особенно задумчиво, — Так, ты решила сегодня напиться со своим психотерапевтом?       Я наконец-то нахожу нужную бутылку взглядом, и беру её в руку, читая надписи на этикетке. Ну, ничего «неправильного» вроде нет. Бутылка отправляется в корзину, а я — искать специи и, возможно, отдел со сладостями, потому что без порции глюкозы я этого придурка в лучшем из возможных смыслах воспринимать отказываюсь.       — Не напиться, а культурно выпить. И может, не только культурно выпить, но и культурно переспать, потому что это не женщина, а мечта.       — А я-то надеялся, что ты поняла, что пить и сосаться с незнакомыми людьми это не вариант.       — Не волнуйся, она знает об основных моих эмоциональных травмах, так что это не первый встречный. Так мило переживаешь за меня, птенец обломинго.       Ястреб отвечает что-то привычно-колкое, разговор на этом и кончается, потому что он быстро сбрасывает.       С остальными ингредиентами всё на порядок проще, так что в час ночи я стояла на кухне, отламывая от одной из двух плиток шоколада и подавляя зевки через раз на третий.       Вино масляно блестело в кастрюле, я оставила себе один глоток чисто на пробу — оно действительно оказалось вкусным. В кастрюлю отправились и столовая ложка сахара, и бадьян с имбирëм, подхватила пальцами немного апельсиновой цедры. Отсчитала короткими движениями пять бутончиков гвоздики и отправила туда же. Вскрыв упаковку, достала две палочки корицы, поднесла к носу, прикрывая глаза и вдыхая чудесный запах… М-м-м-м, вкуснотища…       Дальше дело техники — вино в кастрюле постепенно нагревалось, пока я помешивала его длинной деревянной лопаткой, решив не использовать металлическую — был у меня бзик на то, что металлическими штуками глинтвейн не мешают. И вот хер знает, откуда он взялся, не родители меня учили варить глинтвейн, а девушка, с которой я совсем недолго встречалась сразу после Академии, — её хватило на три месяца, после чего она в весьма мягкой, но твердой форме сказала, что такие редкие встречи не для неё, а раз работу я менять не собираюсь, — значит, нам не по пути.       Тогда все сердца остались целы, мы общались потом просто как хорошие подруги, а сейчас мы вообще не общались, я просто знала — случись что, и я могу с ней о чем-то поговорить или, если что-то случится у неё, — выручить.       Со всеми бывшими бы так…       Её даже бывшей называть не хотелось — было в этом слове что-то презрительное, отдававшее стереотипами и тупыми шутками, а такое я не любила совершенно точно. Воспоминания о замечательной девушке и первых миссиях (весьма себе контраст на самом деле) привели к другим, чуть более ранним, но весьма неприятным.       У него как будто добрые глаза и сердце.       Образ замыленный, как на старой пленке: среднего роста, ненамного выше меня, с коротким ëжиком русых волос; веснушки; широкая улыбка и узкие губы.       Губы, которые целовали меня, несмотря на то, что я не отвечала и согласия своего не давала.       Я помотала головой, возвращаясь к глинтвейну — крайне вовремя, потому что от кастрюли начал идти пар, а со дна подрывались короткие пузырьки. Сняв кастрюлю с огня, накрыла её крышкой и ушла умываться.       Нахер мне столько вина, мне ж завтра Тодороки к матери вести, мне максимум пары бокалов хватит, а тут целая бутылка. И пофиг, что вино — это вино, а не водка…       Впрочем, с такого меня не унесет, а сон… кому вообще нужен сон, если можно читать и попивать глинтвейн?       Видимо, не мне, потому что я перелила часть напитка в плебейскую кружку, оставив остальное на плите и перебралась под плед в гостиную, чтобы погрязнуть во всё той же книге. Забавно, что именно еë я собиралась читать «по пути обратно», когда отправлялась на тот самый курорт.