Ведьма

      На коленях, да еще и под пледом, более чем тепло. Учитывая, что спать мы легли спокойно в гостевой, как и вчера, можно было и остаться валяться, но боком неудобно говорить по телефону и спорить, а именно этим я сейчас и занималась.       — Я вам что, Всемогущий, чтобы завтра уже быть на занятиях? — спрашиваю я. — Ладно билеты, что-то да нашла бы, но я при всем желании не успею.       Айзава уже минуту назад понял, что нет смысла уговаривать меня быть немного вежливее с непосредственным начальством. Несмотря на то, что я уже почти перешла на повышенный тон, потому что могли бы уже и с документами что-то сделать, отсканировать, например, и отправить мне на домашнюю почту, что, великая проблема? Так нет, у Шоты ещё и визы нет, мало того, что он в России не особо законно, так ещё и загранов у него нет и всего соответствующего, тем более с собой.       — А это идея, Юлия-сан! — раздается радостный голос Незу, который, кажется, всё ещё улыбается, — я спрошу у Тошинори, дай мне минуту.       И сбросил вызов.       — Вот она хваленая японская вежливость, — вздыхаю я. — Кстати, на твоем телефоне зарядка хотя бы есть?       Шота дотягивается до тумбочки, придерживая меня рукой, чтобы не сползла, и разблокировал его. Честно отвожу взгляд в сторону, но всё равно цепляюсь взглядом за знакомую фотографию.       — И как давно? — поднимаю я брови.       — Когда Хизаши мне её переслал, — пожимает плечами.       — А он это сделал?..       — Когда мы шли в кафе, — улыбается Шота. Я прикрываю лицо ладонью. Выбрал ведь фотографию, которую на обои поставить — ту самую, где я воспользовалась «крепким мужским плечом», чтобы восполнить недостаток сна. Ох, как же давно это было…       — Ты уже тогда?       Айзава убирает телефон, потому что смысла в нем все еще нет, а может, все что хотел, он мне уже показал.       — Не совсем. Я никогда не ставил отношения выше спасения людей, но ты мне действительно понравилась. Это была единственная фотография с тобой, и ты выглядишь на ней такой… Расслабленной и умиротворенной. Не могу не потешить свое самолюбие и не подумать, что это благодаря мне. Я, знаешь ли, тоже эгоист, захотел забрать себе самую лучшую девушку.       Я смеюсь:       — А досталась я.       — Так это одно и тоже, — улыбается он, коротко целуя в губы. — Я бы не подошёл первым, не стал бы навязываться. Тем более, что ты выглядела более чем занятой и сосредоточенной на занятиях и своих заботах.       Да, дела сердечные для героев никогда не идут на первый план, особенно у таких героев, как Сотриголова — как говорится, зачем отношения, если работа ебет не хуже.       Мой телефон звонит, я коротко вздыхаю, не надеясь уже на хорошие новости, но у Незу удивительно бодрый и радостный голос, и после короткого, совершенно формального и необязательного приветствия, он говорит:       — Тошинори будет рад послать за вами самолет. В десять он будет уже в аэропорту ближайшего к вам города, и учитывая разницу во времени, вы как раз успеете на занятия в четверг.       Я давлюсь воздухом:       — Частный самолет Всемогущего?       Я, конечно, человек более чем среднего достатка, но частный самолет… Ну я и не первый герой Японии и мира.       — Хорошо, в десять мы будем в аэропорту, — отвечает Айзава по громкой связи. — Нужно что-то привезти?       Незу медлит секунду, но называет совсем короткий список, который легко ложится в память и даже записи не требует.       — Отлично, а то я беспокоюсь за учеников и Эри.       — Кстати, как она? — спрашиваю я, хотя Шота и раньше говорил, что ребенок (двадцать второй по списку, но не по важности) в практически полном эмоциональном порядке. Ну, насколько вообще может быть. Скучает, это да. Нервничает, тоже да, но остальные ее отвлекают как могут.       — Скучает и ждет вашего возвращения, как и мы, — с неожиданно промелькнувшей грустью отвечает Незу. Неужели тоже дорожит и мной, и Шотой?       А меня совершенно неожиданно посещает идея, о которой я не могу не сказать:       — Раз нам не требуется документов для выезда, я хочу взять с собой своего постоянного напарника.       В комнате на несколько секунд воцаряется тишины. В глазах Айзавы один простой вопрос: «Нахуя?».       — Зачем? — дублирует директор, но в более цензурной форме.       — Он отличный боец, у которого хорошо работают мозги. Этот герой за пару недель сможет освоиться и помогать по мере необходимости.       А ещё там есть его мужик, но это уже немного личное, так что…       — Разве армия может его отпустить?       — Он пару часов назад вернулся с весьма тяжелой миссии, так что минимум две недели отгула ему обеспечены, особенно если он на этом настоит. Потом уже что-нибудь придумаем.       Незу молчит недолго, потом вздыхает:       — Хорошо, если ты так в нем уверена, Юлия… Предупреди Виктора об этом, у него наверняка есть идеи на этот счет, а там посмотрим.       Я радостно улыбаюсь, звонок после уточнения мелочей завершается, а я, не отходя от кассы, набираю Васю — ему за двенадцать часов (вернее, уже чуть меньше), нужно будет собрать шмотки на пару недель минимум.       — Привет, мой лохматый друг, — я перехожу на русский. Айзава откидывается на спинку кровати, на которой мы сидим, прикрывает глаза и то ли спать собирается, то ли слушать незнакомый язык. — Ты не поверишь, какой новостью я тебя сейчас обрадую.       — Армию расформировывают? — уточнил Вася сонным голосом. — Если нет, то я пас.       —…сив?       — Ну типа, — хмыкает Барс. Я, довольная тем, что не упустила возможности подстебнуть друга, зажимаю телефон плечом, перехватывая его другой рукой, и той, которой держала до этого, зарываюсь в мягкие темные волосы. — Так какого хуя тебе нужно?       — А где «привет, я так соскучился», «как жаль, что мы так долго не виделись», «я так переживал за тебя, дорогая!»? — издевательски отвечаю я. — Ты меня что, больше не любишь?       — Нет, не люблю я тебя больше, — подхватывает Вася, — пиздуй отсюда!       — Ах, мое сердце разбито! — ей-богу, не были бы заняты руки, я бы схватилась за грудь. — Как же ты заставил меня страдать, как же мне больно, как!.. как похуй.       Вася не выдерживает и ржет с этого перехода с наигранно-драматичной на похуистичную интонацию.       — Я тебе звоню по такому поводу: собирайся, сегодня вылетаем в Токио. Документы не понадобится, полет будет проходить на частном самолете и, будь добр, сделай мне небольшой подарок — не говори Ястребу. Хочу посмотреть на его лицо, когда ваша счастливая гейская парочка воссоединится спустя месяцы виртуального общения.       Я замолкаю, уверенная, что сообщила все, и в ответ слышу тишину. Одна секунда, пять…       — Ты там не помер от радости?       Тишина, наконец, сменяется приглушенным дыханием и немного искаженный телефонной связью голос отвечает:       — Нет, нет… просто… это правда? — кажется, все зашло куда дальше, чем я предполагала. Вот же… курица-переросток, устроили тут зоопарк со своими звериными, блять, играми. — И я смогу увидеть его?       — Поубавь градус благоговения, я тебя не к апостолу Петру поведу, — фыркаю я. — Да, увидишь. Думаю, ты будешь этому рад, так что и решилась на эту авантюру.       Слышу всхлип по ту сторону, и говорю чуть мягче:       — Хэй, котик, не плачь. Ну ты чего?       От одной мысли о том, как ему на самом деле было тоскливо от нехватки прикосновений любимого человека, сжимается все внутри, и рвется наружу иррациональный, неправильный смех, потому что видеть, как этот лось сейчас выглядит, хочется до странного. Впрочем, меня саму согревают теплые объятия, и это действует как хорошее успокоительное.       — Я… Я просто очень рад, вот и все. Во сколько и куда надо приехать? — мне кажется, или у этот придурок… плачет?       Маленькая сопливая принцесса.       Я объясняю детали, которые сама недавно получила:       — И смазку с презиками не забудь, а то я так чувствую, до магазина вы не дойдете.       Раздается гневное сопение:       — Ты отвратительна.       — Ну, за это ты меня и любишь, — ухмыляюсь я, довольная тем, что привела его в тонус. Звонок примерно на этом и заканчивается, Вася собирается заехать за нами на своей машине, чтобы увидеться с Настей и моей мамой перед тем, как снова покинуть страну.       Телефон отправляется на тумбочку, а я продолжаю льнуть к Айзаве. Мы еще не спускались к завтраку, да и не особо хочется.       — Нужно перекусить, — негромко говорит он.       — Полежим немного и пойдем, — предлагаю компромисс я, съезжая ниже и обхватывая его руками.       Шота подгребает меня повыше, ласково напевая какую-то совершенно незнакомую мелодию. Голова постепенно тяжелеет, и я погружаюсь в теплую темную дрему, переставая осознавать реальность.       В какой-то конкретный момент меня как будто «включает», ногу сводит, мышцы сводит в короткой судороге, и я коротко стону сквозь зубы, выпуская неприятные ощущения. Немного дёргано выбираюсь из чужих рук, нога все еще отзывается неприятными ощущениями, что меня расстраивает — неудобно до жути.       Со стороны Айзавы доносится облегченный стон.       — Ты чего? — бормочу я, стараясь выбраться из неприятных ощущений. От потерянного тепла сразу становится прохладнее, хотя в доме не холодно.       — Ноги затекли.       Я нащупываю его руку — вот было же неудобно, а все равно не выпустил…       — Это того стоило, — мои пальцы ласково сжимают, кажется одновременно с этим нежно держа в руке и сердце — до того тепло в груди.       Уже под кожу забрался, герой.       Привести себя в порядок — еще минут пять, а после этого мы спускаемся вниз, помогаем Насте готовить завтрак, и пока она отправляется будить маму (наверняка опять допоздна писала свои книги), расставляем приборы. Вернее, тарелками и кружками занимаюсь я, а Шота заваривает чай и снимает с огня обе сковородки, на которых готовились омлеты с беконом и зеленью — пахнет восхитительно.       Пока горячее занимает свое законное место на тарелках, я, легко орудуя ножом, крошу овощи и курицу, делая простой Цезарь.       Когда спускается мама с сестрой, все почти готово: заварник отправляется на стол, а салат заправляется майонезом.       Первые пару минут все еще достаточно сонные, но потом я короткими фразами и периодически зевая говорю о том, что мы уедем вечером вместе с Васей, который заедет за нами часов в девять, если не раньше.       Настя просит посмотреть машину, потому что подозрительно стучит подвеска; я соглашаюсь, думая, что это отличная идея, чтобы убить время до вечера, все равно заняться особо больше ничем…       — Потом могу почитать, — предлагает мама, и под удивлённым взглядом Айзавы мы синхронно киваем.       День обещает выйти отличным. После приведения себя в порядок после завтрака я зависаю ненадолго в кухне вместе с Настей, пока Шота загружает оставшуюся грязную посуду в посудомойку и включает ее. Мне накидывают список продуктов и кой-чего из бытовой химии, который я отправляю Васе, чтобы тот заехал перед тем, как ехать в деревню, а после этого мы вдвоем с Шотой отправляемся в гараж.       Я доливаю масло, проверяю электронику мельком, но делов-то, как выясняется, там на пять минут: всего-то разболтался немного болтик в одном месте, который нужно стукнуть и подкрутить. Заодно достаю коврики, Шота отправляется выбивать их на улице от мелкого мусора и грязи, пока я начинаю пылесосить салон.       Вот у Мика машина, вроде, есть, но что-то Айзава, судя по всему, в этом разбирается очень не очень.       Проверив и протерев напоследок зеркала, забираю коврики у Айзавы, чтобы отправить их под пылесос, и после этого возвращаю их на законные места.       Закончив со всем, оттряхиваю руки друг от друга — помогает слабо, следы машинного масла на них всё ещё есть. В стекле машины замечаю, как приближается Айзава, но против не имею, поэтому, когда мне обнимают со спины, только довольно прикрываю глаза. В ухо доносится горячий шепот:       — На тебе невероятно сексуально смотрится эта борцовка, — и проводит пальцем по щеке, только больше размазывая след от машинного масла. Чуть колется щетиной, и от него пахнет улицей и снегом, откуда он не так давно вернулся.       Чуть прикусываю губу, резко разворачиваясь, едва ли не ударяясь лбом о чужой подбородок — благо у героя отличная реакция, он вовремя задирает голову, и по подбородку только темные колючки моих волос мажут.       Вижу кривую улыбку и чертят в глазах. Чуть прищуриваюсь, принимая правила игры, и не прерывая зрительного контакта, провожу по губам языком, после этого чуть закусываю нижнюю губу, которая легко выскальзывает из-под зубов и чуть блестит…       Меня резко подхватывают под задницу, и через несколько секунд усаживают на длинный стол, мужчина чуть нависает, горячо дыша почти в самые губы, но не продолжает, будто проверяя мою реакцию, и только поняв, что я в порядке, крепко целует, взяв лицо в ладони и прикрыв глаза.       Влажно, скользко, горячо…       Закрываю глаза, выхватывая перед этим детали — чуть отросшую темную челку, шрам в виде полмесяца…       В груди теплеет родное чувство, одновременно внутри спокойно и жарко — жарко становится и внутри живота, и я гнусь на встречу, касаясь грудью его груди…       Шота немного отрывается, прикусывая нижнюю губу и чуть посасывая её, а после снова ведет язык внутрь…       Я отрываюсь ненадолго — не то чтобы дышать во время поцелуя невозможно, просто… просто тяжело. Обнимаю, прижимая обоими руками к себе и шепчу куда-то в шею:       — Ты меня как будто только что языком трахнул в губы.       Айзава усмехается кончиком губ — чувствую это кожей:       — Другие тоже могу.       Я коротко смеюсь, оставляю короткий поцелуй на шее, заставляя его вздрогнуть — и вряд ли это недовольство.       — Прекращай меня дразнить, — почти просит он, — тем более в родительском доме.       — Какие мы серьезные и суровые, — показываю язык я. — Что, накажешь меня, как плохую ученицу?       Шота скалится недолго, а потом вмиг становится серьезнее, держит руку на плече и гладит кожу большим пальцем.       — Можешь вести, если тебе так будет комфортнее. И точно не здесь. Уделим этому время и место, — я опускаю взгляд ненадолго, понимая, что оглаживают один из светлых и малозаметных шрамов под ключицей, а потом возвращаюсь к темным глазам, — Я даже не против, если ты против меня мое же оружие используешь.       Я чуть опускаю голову, не сдерживая короткий смех:       — Надо же, разрешаешь воспользоваться твоим оружием против тебя?       — Если тебе так будет комфортно, — кивает он. Рука перемещается от плеча к шее, а от неё — к щеке. — Сходим куда-нибудь, потом в хорошем отеле номер снимем. Закажем какую-нибудь еду, отключим телефоны на ночь. Как тебе план?       — Звучит отлично, — целую в уголок губ, — Если получится, можно в эту субботу. Не так много времени прошло, но и событий было более чем достаточно. Я знаю, что ты в любой момент остановишься, если я попрошу.       Шота кивает:       — И чтобы тебе было комфортнее, будешь держать все под контролем, — и целует снова — долго и чувственно, будто стараясь через слова выразить те чувства, для которых не находит слов. Правда, слова у него всё же есть. — Ты прекраснейший цветок в моей жизни.       Прячу лицо руке, скрывая легкое смущение — мою кисть мягко отводят в сторону, а другой приподнимают подбородок.       Сердце почти трескается от количества тепла в чужих глазах, а я даже представить не могу, как он может видеть во мне столько красоты и так ею восхищаться. Заглянуть туда, куда я порой сама заглядывать забываю сама и не даю заглянуть другим.       — Я тебя люблю.       Слова звучат привычно, весомо, как будто не теряющие силы от того, что их произносят, не затираются со временем, а становятся только крепче и осознаннее.       Шота не клянется в верности до гроба, и обещаниями не разбрасывается, говорит чуть проще:       — И буду на твоей стороне.       Наверное, долго. Настолько долго, что даже вечность. Такая любовь — это выбор, и Шота свой выбор сделал, может, не совсем понимая, как это работает, но… но это не так важно. Прикрываю глаза, как будто растворяюсь в моменте:       — Я люблю тебя, Шота, — улыбаюсь я. Голос уверенный и совершенно не тихий. О чувствах то ли кричать хочется, то ли шептать их так, чтобы слышал тот, чья душа, кажется, ближе, чем тело. — Пусть наши мечты запылают ярким огнем.       И меня снова целует, заставляя плавится от прикосновений, прошибая иногда мурашками.