Парней я уломала на пару коктейлей — Марко сделал вид, что меня не узнал, в чем сильно просчитался. Я просчиталась в том, что им сложно напиться. В итоге из бара мы вывались куда раньше, чем планировали — их я выволокла за шкирку, с трудом оттащив от стриптизёрш, которые начали программу в половине первого. Извинившись перед девочками и отделавшись парой купюр, десятком изящных комплиментов и несколькими поцелуями в щечку с каждой (скорее не удовольствия ради, а чисто для прибыли, чёрт бы побрал эту фетишизацию), я всё-таки вывела горе-пьяниц.
Через пару кварталов меня ждала собственная припаркованная машинка, а за домом — полицейская машина, готовая забирать обоих как подозреваемых.
Пятьдесят метров мы преодолели за долгие пять минут — благо, ночь была тихой и кроме какого-то курящего мужика у порога клуба никого не было.
Благополучно усадив парней на заднее сиденье, я кивнула знакомому офицеру — обычно он собирал всех, кого я (в компании или без Сотриголовы) притаскивала в лапки полиции, будучи в маске Той Женщины.
Парней увезли, после этого я отправилась переодеваться, смывать бутилированной водой синюю краску с волос и приводить себя в порядок.
Пока парни отходили от опьянения, офицер — тот, который был закреплен за делом — допросил их, посетовал на полную их невменяемость, а я собрала всё, что у нас было.
Выходило неутешительно. То, что это афера затевалась ради жучков для Лиги и проверки Ястреба стало очевидно, но к делу такой вывод не пришьёшь, тем более, что оба о своем начальстве говорили, что босса у них нет и весь этот хитровыебанный план — исключительно их инициатива. Доказательств обратного, что интересно, не было. Кроме вопроса финансирования, но и тот, я уверена, можно было как-то отрыть, не связывая это с Лигой.
Я вышла «покурить», созвонилась с директором. Незу трубку взял после третьего гудка — тоже, наверное, не ложился, прослушал краткое изложение сложившейся ситуэйшн, и достаточно быстро выдал решение:
— Распространяться о Лиге не нужно. Пусть итог дела таким и будет — злодеи захотели следить за героями и городом, для отвлечения внимания похитили парня с причудой, которая легко отводит глаза. А жучки мы найдем с помощью Мэй Хатсумэ и Яойорозу Момо.
— Да, хорошее у них портфолио будет, — кивнула я. — Погрузчик ещё в мастерской, не знаете?
Директор ненадолго замялся:
— Если его нет, то Мэй наверняка там, зайдешь к ней, если что-то нужно. Сейчас проводишь допрос, предлагаешь озвученный вывод полиции, если ничего нового не вскроется — отправишься обратно в Академию.
Я пересказала разговор с информаторкой, которая и направила меня в бар. Директор согласился, что обещаний нарушать не нужно и придется мне там поприсутствовать. Настало пора разрушать башню из ложных убеждений, иллюзий и пороков, которую воздвигла Лига вокруг себя, как бы это пафосно не звучало. И начать нужно будет именно с этих жучков…
Припарковав свою детку в положенном месте, я сразу отправилась в мастерскую Погрузчика. Интуиция, впрочем, и в этот раз меня не подвела — Мэй была там.
— Валькирия-сенсей? — удивилась она, застав меня на пороге. Внутри пахло кофе и машинным маслом, а ещё металлической стружкой и сваркой.
Вместо приветствия я пояснила суть столь позднего прибытия:
— Пара дополнений к костюмам, — и наблюдая загорающиеся предвкушением глаза сразу обозначила требуемое. — Во-первых, мне нужно простое в использовании оружие, не связанное с моей причудой. Сан-чиен-кань вполне подойдет. Также у него должны быть пара нюансов: он должен собираться в шест — быстро и достаточно автономно; шест должен собираться во что-то небольшое, и легко разбираться.
Мэй тут же сорвала со стола блокнот и ручку и потянула меня к столу, сразу набросав пару эскизов того, что могло бы подойти. Когда на листе был уже десяток разных под длине и ширине шестов, она замерла внезапно и обернулась ко мне, тряхнув розовыми волосами:
— А во-вторых?
Я улыбнулась — видеть такой огонь и страсть к науке было завораживающе приятно.
— К основному костюму мне нужен огнетушитель, но не такой тяжелый и хорошо гасящий высокотемпературное пламя. Вещество, скорее всего, придется разрабатывать отдельно, но для этого я тебе могу притащить Момо, дальше уже с ней поговорите. И Шото Тодороки заодно к вам притащу, чтобы было, на ком проверить. И заодно можешь добавить противоожоговую и от ожогов, главное, подпиши где какая.
Девушка нахмурилась:
— Разве костюм не выдерживает высоких температур? Да и причуда у вас вроде как не огненная…
— Во-первых, костюм не покрывает меня всю. Во-вторых, часть ответа в твоем вопросе есть — это не совсем для меня.
Просто глупо идти к психанутому огнемёту без огнетушителя. А столкнуться нам придется точно. Ладно один раз — случайность, два — совпадение, но три и больше — уже закономерность. Если Создательница, Судьба, Вселенная или кто там за неё, свели нас столько раз, значит, сведут и ещё.
Впрочем, мысли, достаточно спутанные после нелегкого дня, скакали с одной темы на другую. Я понимала, что просплю, вероятно, до полудня, а мне не хотелось бы опоздать сегодня к Рей, всё же необычный день. Пока шла до общежития, разослала некоторым знакомым открытки, которые рисовала моя бывшая девушка, — вдохновение художница черпала откуда только нельзя, и позиция её мне была невероятна близка. Собрались как-то две радикальные феминистки… В общем, выкупив у неё право на распространение этих открыток, я могла свободно разослать их всем, кого хотела поздравить. Для сестры и мамы я заказала отдельные, и результатом осталась довольна более чем. Некоторым одногруппницам и сослуживицам отправила, иногда повторяясь.
Вместо блёсток, цветов и «оставайтесь такими красивыми» там были слова вроде «мы вместе», «вместе мы можем больше», «ты не одна», «ты не объект для чужого взгляда» и «мы больше, чем чья-то сестра, мать, дочь или подруга». Я хотела как-то обозначить этот день для Рей, но пока у меня были с этим проблемы. Во-первых, японский менталитет и отношение японок к этому движению. Им не то чтобы не нравится это, оно скорее им не надо, большинство из них согласны на роль матерей и на низкооплачиваемую работу. Хотелось подарить хорошую книгу, но я не была уверена, что такая будет в магазине японской литературы и что её переводили.
Однако в Японии можно найти всё. Мои опасения оказались не беспочвенными — пока я готовилась ко сну, успела прошерстить несколько сайтов, но подходящую книгу всё-таки нашла. Книга была старая, ещё двадцать первого века, но я её рекомендовала на психологии в качестве дополнительной литературы на прошлых занятиях и вполне её помнила — как введение замечательное. Оно не углублялось в феминитивы и теоретические, философские поиски феминисток, мало говорило о взаимодействии с теориями. Для начала — самое оно, а потом, если Рей заинтересуется, то смогу принести ей ещё.
Найдя всё что мне нужно, я поставила будильник, написала Шоте о том, что его ученик завтра поедет со мной к родительнице и благополучно залезла на кровать. Сон, как назло, не шел. Мысли кружили, перескакивая с одного на другое. В дреме я то крутила бесконечные саморезы, чтобы снять бампер, то листала отдаленно-знакомые фотографии дела.
Из тяжелого и плотного потока меня вырвала слабый стук в дверь. Натянув пижаму, я вышла в гостиную и, зевая, открыла дверь.
— До последнего сомневалась, — вместо приветствия сообщаю, — это из-за сообщения?
Шота кивнул хмуро и как-то устало:
— Я думал, ты уже вернулась.
Я продолжала смотреть, как бы мысленно говоря: я, конечно, рада тебя видеть, но хули ты пришароебился. Говорить вслух было как-то лень.
Взгляд истолковали верно:
— Соскучился, — и замер. Не сразу поняв, чего от меня вообще хотят, я, снова зевнув, пропустила его внутрь.
— Я думала у меня за сегодня мозги окончательно слипнутся, — поделилась я. — Опять в бар тащится пришлось.
Шота хмыкнул — кажется, заметил, что в свете последних событий такие увеселительные заведения мне не очень. Может и было бы всё хорошо, но ведь действительно были проблемы. Впрочем, не только с барами.
Слушаю я вполуха сбивчивый и рубленый рассказ о сегодняшней тренировке — Мидория, Тодороки и Бакуго умудрились превратить здание в кучу бетонного крошева — но какие-то слова меня цепляют и до этого не то чтобы заинтересованная в рассказе, я почти подрываюсь, на что получаю удивленный взгляд.
— Тебя что-то тревожит, — резюмирует Шота и по тону ясно — понял он это ещё тогда, когда я ему дверь открыла, непривычно тихая и вялая. И дело даже не в усталости. — Расскажешь?
Свою причастность к теме он, видимо, ощущает.
Я киваю, чего в темноте не видно, но мужчина как-то считывает это. Наверное, по движению ткани или по шороху одежды и волос.
— Сейчас я с тобой в отношениях. Собираюсь с тобой… ну, идти под венец, — отчего-то тон звучит виновато, и то ещё больше злит и как-то обидно и за себя, и… неприятно. — И у меня есть тревожные мысли, которые меня беспокоят.
Меня не торопят, давая собраться с мыслями. Спокойный и рассудительный Шота даже не шевелится, не пытаясь поддержать, понимая, что я как та пресловутая пороховая бочка.
— Я научилась жить самостоятельно после определенных обстоятельств, но мне страшно в них возвращаться. В самоконтроль и самоцензуру. Я понимаю, что этот брак — мой шанс остаться в стране, где за мою адекватность меня не посадят, но я как будто меняю одну клетку на другую, попросторнее.
— Тебя беспокоят законы этой страны?
Я не сразу отвечаю:
— И да и нет. Я говорю именно о том, что два человека в отношениях соглашаются поддерживать моногамную связь, если не договариваются о другом… а свободные отношения обычно заключаются в том, что свободен кто-то один, и это уже как-то нечестно…
Шота хмурится — это чувствуется скорее по интонации. В темноте о таких вещах всё равно проще говорить.
— Я уже понял, что ты свободолюбивая, как дикая кошка. Можешь быть чуть конкретнее?
Я собираюсь с духом:
— Иногда самый простой выход из ситуации — это надавить на сексуальные или романтические желания людей, когда я в образе Той Женщины, но я как будто не имею права пользоваться такими ресурсами.
— Но ведь тебя волнует не это, — отвечает Шота, будто чувствует, что недоговариваю. Не из желания соврать — а из-за желания наоборот, не соврать и не переиначить.
— Меня волнует то, что я как будто пытаюсь оправдать всё это работой, на самом деле видя в этом только собственное удовольствия и не думая ни о твоих чувствах, ни о наших отношениях.
Слова, быстро прошептанные в темноте, как рассыпавшийся по полу горох — и звонкая, короткая тишина после.
— Ты не думала, что будь мне важен только секс и твоя… супружеская верность, то я бы и не начал с тобой встречаться? На тебе же написано: меня твое мнение не ебет. Вот мое и не ебало.
Я отвечаю как-то на автомате, будто сразу транслируя мысли и мало обдумывая слова и формулировки:
— Думала. Это было до того, как ты стал для меня важным человеком, — это звучит так просто и искренне, что я этому даже удивляюсь.
— Ну вот, — говорит он тоном, каким сообщают ребенку, разодравшему колено, о том, что первая помощь оказана, и ранка продезинфицирована и заклеена пластырем.
Реакции во мне это вызывает самые неоднозначные и даже противоречивые, впрочем, времени с ними разобраться не дают:
— Я, может, излишне оптимистично отношусь к этой ситуации, а может идеализирую тебя, но мне всегда казалось, что отношения наши основаны больше на согласии и общих морально-этических ценностях… пусть это и звучит, как странная фраза из твоих книг. Да и в тебе слишком много энергии — тем более, на меня одного. Если моя женщина не может получить должное удовлетворение от меня, то ничего не имею против того, чтобы она получала это от других.
Я хмурюсь — такой реакции я ожидала… не ожидала. Может, это было удивительно для меня по той простой причине, что в других отношениях меня к любому столбу могли ревновать, а в иных просто воспринимали моногамию как должное, такое для меня было в новинку, но сказал я об ином:
— И хорошо, что как в моих книжках по психологии. В них не всегда пишут хрень.
Мою руку осторожно берут, чуть сжимая пальцы, мягко касаются губами:
— Мою гордость и достоинство ты этим не уязвишь, а вот понаблюдать историю как с Даби я буду очень рад. Это было очень забавно.
— Обхохочешься, — без обиды и какой-либо радости отвечаю я, но руку так и не отбираю, лежу рядом, слушая дыхание.
Сейчас уже не кажется, что это стоило моих переживаний, но я всё равно понимаю, что стоило.
— И раз уж мы затронули такие важные темы, — говорит негромко Шота и внезапно использовал чисто русскую поговорку, — мне тут сорока на хвосте принесла, о чем ты с учениками на психологии говорила… И я хотел бы поздравить тебя с днем солидарности женщин в борьбе за равные права и пожелать больше обращать внимание на своё здоровье, быть уверенной в себе и реализовывать свои цели. Просто суббота уже наступила.
Я киваю, принимая такое поздравление — мне оно определённо нравится.
Утро наступает как по щелчку. В один момент я дремлю в объятиях любимого мужчины, а в другой — уже слышу мелодию будильника, которую уже года три не меняю. Опенинг «Атаки Титанов» будит только так, и я банально не знаю, что может быть лучше.
Хочется сказать этому дню: «Здравствуй! Что нового есть у тебя? Чем можешь меня порадовать?», — в духе тех самых коучей. Несмотря на то, что по часам уже нихрена не утро, а весьма себе обед, на душе как никогда спокойно. Как бывает после разрешения тяжелых для обсуждения тем, которые копились какое-то время и угнетали.
Утренняя кружка кофе надолго не растягивается и, забив на полноценный завтрак под суровым и недовольным взглядом, привела себя в «божеский» вид, даже волосы зачесала, сбрызнув их водой и лаком.
— Ты вообще на себя не похожа, — замечает Шота, встречая меня на выходе из кухни, — но выглядит прикольно. И даже немного по-злодейски. И это комплимент.
Я улыбаюсь, подходя, обнимаю его и чуть целую куда-то в уголок уха.
— А ты вот колючий совершенно не по-злодейски.
Меня целуют в макушку:
— Ну, удачи тебе.
***
Айзава провожает меня до выхода из общежития, там мы пересекаемся с Эри, которая, видимо, искала свою родительскую фигуру, Шота клятвенно заверяет, что про их занятия помнит.
Да, он прямо нарасхват. Я уже заканчиваю с сапогами, не сразу осознавая, что чуть-чуть улыбаюсь, разморенная и этим утром, и самой атмосферой, и ко мне подбегает Эри, замирая ненадолго с протянутыми руками:
— Можно тебя обнять?
Я сажусь на корточки, распахивая руки — донельзя неудобная поза, скажу я вам, но отказать — выше моих сил. Меня крепко стискивают маленькими руками и прощаются, и Эри убегает обратно к Шоте с огнем в глазах спрашивая, чему её научат сегодня. Славная всё-таки девочка.
По аллее, крупной артерией соединяющей все общежития, к дорожке, ведущей конкретно от нашего, шел Тодороки. Замерев рядом со входом, он остановился и вежливо кивнул. Пробежав несколько ступеней вниз я летящей походкой направилась к нему.
Видимо, смутившись моего слишком уж хорошего настроения, которым я фонтанировала на всех вокруг, парень чуть покраснел — очаровательное, впервые замеченное мною зрелище и мы молча направились к парковке.
Путь на этот раз был более чем спокойным — что-то мне подсказывало, что студент не настроен ни на какие разговоры и думает о чем-то совершенно своем и я решила его не дергать. По дороге завернули в цветочный. Видимо, Шото решил сделать этот подарок традиционным.
Оставив своего зверя на парковке, мы привычным путем отправились в палату Рей.
После приветствий Рей пригласила нас обоих к столику на кухне. Такая обстановка казалась менее формальной, и пока Шото делился своими новостями и аккуратно спрашивал маму о том, как дела у неё, я подмечала всякие разные детали, которые представляли для меня интерес, снова не вмешиваясь.
По глазам Рей было видно, что ей хочется узнать, есть ли у меня какие-то новости, и пока младший Тодороки разливал чай я чуть мотнула головой, показывая, что ничего интересного у меня для неё нет. Это было отчасти не так, но старшего сына это никак не касалось, а заставлять женщину нервничать мне не хотелось.
У Шото намечался прогресс — он был более открыт, пусть внешне это было очень мало заметно, но уже спокойнее реагировал на прикосновения и, казалось, немного лучше стал воспринимать их сам.
После кратковременного визита медсестры, которая сообщила, что мы уже тут целый час, я обратилась к Рей, не давая родственникам продолжить прерванный разговор:
— Тодороки-сан, по случаю сегодняшнего праздника я хочу подарить вам эту книгу. Потом откроете, хорошо?
Женщина удивленно приняла небольшой прямоугольный сверток, запакованный в крафтовую бумагу, и несколько скомкано поблагодарила. После этого они закончили разговор, достаточно душевно попрощались, и мы отправились к выходу. Уже стоя в дверях, я получила полный благодарности взгляд и негромкое:
— Вольф-сан, спасибо вам, — и короткий поклон.
Я только кивнула в ответ — что-то подсказывало, что благодарит она меня не только за то, что я периодически подбрасываю её отпрыска в это место. Может, и не за это вовсе.
***
В машине Шото был как обычно после таких посещений задумчив, будто обдумывал свою не слишком долгую жизнь. В этот раз что-то было иначе — если раньше он предпочитал молчать, то сейчас парень, казалось, вот-вот о чем-то спросит.
Я проявляла несвойственное мне терпение. Вот мы выехали с парковки, вот встали на первом же светофоре, вот выехали на трассу.
Только через четверть часа парень наконец-то спросил:
— Вольф-сенсей, вы сможете взять меня, — я подавила абсолютно лишние шутки, — на операцию или миссию?
Я задумчиво побарабанила по рулю — во-первых, вряд ли его заинтересуют ночные патрули, во-вторых, вряд ли Академия согласится отправить его на что-то более серьезное.
— Ты же понимаешь, что я обязана узнать, нахуя тебе это?
Парень спокойно ответил:
— У меня не хватает опыта. Я каждый раз делаю всё и даже больше, но этого мало. Значит, я должен стать лучше.
Не сказать, чтобы в его логике не было проплешин, но что-то подсказывало — истинной причины мне не раскроют, сколько не пытай.
— Давай я поставлю вопрос иначе, — предложила я, включая поворотник и останавливаясь на красный, — почему именно ты? Не любой другой студент из класса А? Или из параллельного? Или со второго и третьего?
Тодороки молчит — и молчит долго. Я успеваю повернуть направо одновременно с зелёным и встать в левую полосу за серой «Тойотой», когда мне, наконец, отвечают:
— В отличие от старшекурсников, у меня не было опыта в заданиях, которые планировались. Только защищался, когда на нас нападали. В отличие от других учеников, я не участвовал в штурме Восьми Заветов, достаточно поздно получил временную лицензию. Также я понимаю, что ваши уроки — не все, что Вы можете дать как преподаватель. Я уже сражался с вами против злодеев, и узнал о себе много нового…
Я усмехнулась, представляя, что именно он о себе узнал из моих нелестных комментариев.
—…так что, пожалуйста, возьмите меня на задание.
Я обматерила «Тойоту» впереди, водитель которой решил двигаться со скоростью вдвое меньше разрешенной, перестроилась в первую полосу и, буркнув что-то про купленные права, ответила:
— Ничего не могу обещать, но узнаю, что можно придумать. Вы и тот боевой опыт, который у вас есть, не должны были получать. И я все ещё считаю, что детей нельзя допускать к заданиям.
Тодороки нахмурился, но спросил:
— Мы же сдали экзамены, значит готовы.
— Детство вам потом никто не вернёт. Наслаждаться, пока можете, вам запрещают. Вас не выкидывают в этот жестокий мир, но не дают понять, что он состоит чуть больше, чем из злодеев, героев и гражданских.
Тодороки улыбается едва-едва, этим меня очень удивив, но отвечает:
— Я не вижу смысла цепляться за то, чего у меня не было.
Я чуть сжимаю руль, тут же напоминая себе, что Старатель полезнее живым, чем мёртвым. И очень стараюсь не думать о том, насколько прав, несмотря на свою предвзятость, Тойя.
