Там, где тебя нет

      Вадим пропал с радаров, и никто из коллег не мог найти его местоположение. Потапкин прозванивал жену в надежде, что появится какая-то информация. Но откуда Юля могла знать, где находился её муж, если он и в хорошие времена никогда не сообщал ей, где находился. Алик пытался напрячь память и вспомнить всех общих знакомых. Мама также ничего не знала, лишь сказала, что Самойлов появился дома и затем снова ушёл. Тогда гитарист умоляюще попросил расспросить его при следующем появлении, где тот снял квартиру и точный адрес. Пожилая женщина недоверчиво согласилась, и у музыкантов появилась хоть небольшая надежда на неё. Каплев тем временем вымораживал мозг Снейку, хоть и не очень жаловал того, и просил сообщить, если его шеф объявится. Телефон Глеба был отключён и уже вторые сутки был недоступен. Баранюк обивал порог квартиры Радченко. Тот не отвечал на звонки, из квартиры не выходил, соседи также говорили, что не видели парня. Сердце барабанщика было не на месте. Он приезжал в разное время и дежурил по несколько часов, стоя под окнами, в которых давно погас свет. Баранюк обзвонил всех общих и не общих друзей, пытаясь найти гитариста, но те не могли его ничем порадовать. Мужчина осматривал дверь, уже обдумывая мысль, а не взломать ли к чертовой матери замок, потому что боялся за жизнь коллеги.       Радченко ушёл в затяжной запой. Он ещё в тот день спустил все деньги, что были на карте, затарившись крепким спиртным, и заперся в своей квартире. Музыкант был растоптан вместе со своим достоинством и больше не хотел жить. Нет, сначала он придумывал планы, как взорвать чертового Глеба одевшись смертником. От этих безумных мыслей, лёжа на кровати, где ещё не выветрился запах шефа, отпивая из горла горячительную жидкость, он дико рассмеялся, а следом истерично заплакал. До чего он докатился, раз всерьез раздумывает об убийстве музыканта. Засыпая от бессилия и просыпаясь среди ночи, он вновь и вновь прикладывался к бутылке, пока алкоголь снова не погружал его в забытье. Он кое-как ходил по стеночке до туалета, порой даже не в силах прицельно попасть в унитаз, и возвращался обратно в ту кровать, где ненавистный и одновременно до безумия любимый Вадим так, казалось, искренне обещал не злиться на него, даже если узнает правду... И что же? В очередной раз Саша попался на уловку шефа. Сейчас гитарист уже начал сомневаться, искренним ли вообще был с ним музыкант, или это была просто двуличная игра с ним, как с котенком. А он так легко поверил, что тот мог вот так взять и полюбить его. Не в мечтах, а на самом деле. Снова нервно рассмеявшись от того, каким дураком он был, что повёлся на весь этот дешёвый театр шефа, гитарист почувствовал себя вдвойне паршиво. Досада душила, словно ремень, обнимающий кожу и неумолимо затягивающийся на шее. С каждым днём всё меньше хотелось жить. Хотя он уже по сути и не жил, а всего лишь существовал, заливая последние чувства алкоголем. Жизнь умерла в нем ещё в тот день, когда дверь его квартиры захлопнулась за Вадимом. В любом случае он теперь не сможет посмотреть тому в глаза. Теперь он был унижен и просто использован, как вещь. От этого ему снова стало плохо, и слезы потекли из глаз, обжигая припухшие веки и щеки. Кожа уже саднила, отзываясь неприятной болью на каждый ручеек солёной жидкости, беспрестанно катившейся из глаз. Он не жалел себя, не оправдывал. Вспоминая слова Андрея, лишь ругал себя за то, что не остался в стороне, что бросился в заботу о шефе, как мотылек, что летит на яркой огонек, не думая о том, что погибнет в нем. А теперь получает то, что закономерно заслужил. Каким же дураком нужно быть, чтобы пойти на такое! Наверное, поэтому и ушла жена, потому что точно также использовала его, а потом он стал ей попросту не нужен. Сил не оставалось, они стремительно покидали его. Алкоголь не задерживался больше в больном организме, и пошла обратная реакция. Гитарист обычно не пил много, прекрасно зная свою меру, а сейчас в попытке заглушить душевные муки хотел влить себя в разы больше умеренной дозы. Его выворачивало в туалете, и мужчина вдруг совершенно отчётливо понял, что алкоголь больше не способен притупить его боль. Задыхаясь от сведеного спазмом живота и не в силах раздышаться, гитарист с ужасом для себя осознал, что это конец. Он потерял сознание в тот самый момент, когда барабанщик пришёл к его двери в очередной раз и с силой постучал в дверь.       Братья наслаждались жизнью. Вадим прикладывался к бутылке с таким удовольствием, будто не пил вечность. Глеб рассказывал что-то из прошлого, и старший слушал его с огромным удовольствием. Пребывая перманентно в пьяном угаре, братья смеялись, как в молодости, и были близки, как никогда прежде. Вадима интересовало абсолютно всё из прошлого, он жадно впитывал каждое слово, и мелкий с радостью делился всем этим, словно проживая жизнь заново. Его старший брат вернулся из прошлого, и Глеб до конца не мог принять этот факт. Музыкант всё время останавливал свой пьяный взгляд на улыбающемся Вадике и облизывал губы, не зная, как подвести разговор к той теме, которая могла снова шокировать брата. — Ты чего не пьёшь? — спросил вдруг Вадим, замирая с рюмкой в руке, замечая, что мелкий словно выпал из реальности. Тот часто заморгал и сделал тяжёлый вздох. — Братик, а ты помнишь наш поцелуй? — от неожиданности старший даже поперхнулся. Конечно, он не помнил такие интимные подробности и удивлённо посмотрел на брата в надежде, что это была всего лишь пьяная шутка. Но тот выглядел абсолютно серьёзным и даже больше, чем прежде. Музыкант молча поставил рюмку на стол, чувствуя, как помимо его собственной воли горячий комок неожиданно нахлынувшей похоти сконцентрировался внизу живота. — Как я могу помнить то, чего забыл, — тихим голосом ответил Самойлов, разгораясь изнутри от стыда за то, что так быстро всего лишь от нескольких неожиданных слов брата возбудился настолько, что мечтал в этот миг попросту провалиться сквозь землю. Он на мгновение задумался о том, как давно у него не было секса. И теперь вопрос, с кем, волновал его больше всего. — Я тогда первый раз поцеловал тебя перед всеми. Воспользовался моментом, — Глеб опустил голову, слегка улыбаясь и вспоминая тот день, и не заметил, как брат пристально смотрел на него, тяжело дыша от желания. — И как я отреагировал? — ему было интересно докопаться до истины и всё же разобраться, кто он по принадлежности. Мелкий тянул время. — Мы были пьяные. И счастливые. Поэтому все просто посмеялись, — усмехнувшись, сказал музыкант, и Вадима почему-то почувствовал укол обиды, но интерес подогревало возбуждение, которое было сейчас так не вовремя, но так безотчетно влекло его к брату. — И тебе он понравился? — неожиданный вопрос заставил Глеба поднять глаза и встретиться с напряжённым братом, который смотрел на него, как голодный зверь на свою добычу, готовый в любую секунду броситься на нее и смаковать, теряя контроль и очертания реальности. Он часто задышал вспоминая этот взгляд и даже сглотнул. Но мужчина не знал, что старший в этот момент думал не о нём. — Понравился, — прошептал он, на ощупь ставя рюмку на стол и подсаживаясь чуть ближе к тому. Вадим выпрямился и ощутил чужое теплое дыхание на своём лице. Мурашки пробежали по спине волной. Он внимательно всматривался в родные черты лица и местами даже узнавал в них самого себя, но хотел ли он сейчас этого человека столь же сильно, как тогда? Перед глазами всё время всплывал образ Сашки, и даже алкоголь не мог вытолкнуть его из головы, из сердца. Нужно было снять напряжение, и брат, видимо, был не против. — А что было потом? — всё ещё аккуратно прощупывая почву и не сводя глаз с мелкого, прошептал музыкант, забывая напрочь все нормы морали. Глебу стало нестерпимо жарко, он дернулся, пытаясь перевести дыхание. Как давно он мечтал снова коснуться до безумия желанного тела брата, почувствовать нежность его кожи, вспомнить каждый изгиб. Он с замиранием сердца прикрыл глаза в сладостном предвкушении, но потом снова открыл их, изо всех сил стараясь взять себя в руки. — Потом... Потом мы переспали, — Глеб стремительно заливался краской и чувствовал, как сильно пылают его щеки и, не выдерживая больше ни секунды тяжёлого взгляда Вадима, быстро отвернулся, смущенно теребя край кофты. Вадим сощурился, окинув взволнованного брата полным похоти взглядом. Тот явно ждал и всем существом желал от него каких-то действий, но не решался сделать первый шаг. — Тоже на глазах у всех? — чуть улыбнувшись, сшутнул музыкант, и в ответ возмущению Глеба не было предела. Он недовольно фыркнул и хотел было возмутиться, но Вадим притянул его за кофту к себе как можно ближе, ощущая жар его тела, и страстно закрыл его рот своими губами, ощущая терпкий вкус алкоголя. Мелкий охнул и прильнул к нему всем телом, мгновенно отвечая на поцелуй и наслаждаясь этой опьяняющей близостью, которая окатила его с головой девятым валом. Младший, быстро потеряв контроль и больше не отдавая отчета в собственных действиях, яростно целовал брата так, словно изголодался по его ласкам за многие годы их размолвки. Дурея с каждой секундой от жгучего желания, он буквально сорвал с него свитер и толкнул в грудь, заваливая на спину. От такого напора Вадим даже на мгновение немного испугался. Мужчина попытался усмирить охваченного дикой страстью младшего брата, который яростно кусал его губы и царапал кожу, закрыв от удовольствия глаза и буквально оседлав того сверху. Он вдруг понял, что не так уж и сильно хотел его старший, и уже сто раз пожалел обо всем. Но не смотря ни на что, уже не в силах остановиться, мужчина осыпал его грудь поцелуями, нагло и совершенно пошло забираясь в штаны, и Самойлова охватила настоящая паника. Он не на шутку испугался того, что брат сейчас похож был на полубезумного маньяка и готов был в буквальном смысле изнасиловать его прямо здесь и сейчас. Вся романтика и тонкое эротическое настроение, которые пьянили музыканта поначалу, в миг разбились вдребезги, рассыпавшись на мелкие острые, как бритва, осколки. — Глеб, всё, успокойся, пожалуйста! — задыхаясь от возбуждения и одновременно попыток сопротивляться напору брата, прошептал Вадим, но Глеб, не слыша его, продолжал увлечённо зацеловывать его живот, опускаясь все ниже и ниже, уже оттягивая зубами резинку его штанов. Мужчина быстро перехватил руки брата, крепко обхватив запястья и впиваясь пальцами в кожу, отчего Глеб только еще громче сладострастно простонал от боли, смешивающейся с предельным возбуждением в водовороте страсти, но в следующий миг Вадим резко оттолкнул его, сразу же отсаживаясь на другой конец дивана, почти вжимаясь в подлокотник. Младший брат замер, в испуге вытаращив глаза и открывая рот, пытаясь понять, в чем дело. — Что случилось? Я что-то сделал неправильно? — недоуменно проскулил Глеб, и Вадим не знал, как объяснить ему свои странные, смешанные в клубок чувства. — Всё нормально . Просто я не хочу так, — мелкий сощурился. — Как так? Не понимаю, — Самойлов чувствовал себя виноватым из-за того, что поддался порыву, и теперь не знал, как объяснить все случившееся брату. — Что-то плохо мне. Я, пожалуй, спать пойду, ладно? — не найдя иного ответа, мужчина поднял с пола упавший свитер и медленно встал с дивана. Глеб начинал злиться. — Прекрасно, Вадик! Сначала заводишь, а потом обламываешь. Всё в твоём стиле,— он возмущенно цокнул языком и отвернулся, гордо подняв подбородок и не желая смотреть на брата. Вадиму стало стыдно за свое поведение, и он решил, что нужно как-то сгладить этот конфликт. Обойдя вокруг стола, он подошёл к обиженному брату и медленно наклонился, чтобы поцеловать того в макушку. Глеб хотел отстраниться, все еще пылая от злости, но тот всё равно успел зарыться носом и пальцами в его волосы. — Потерпи немного. Я должен вспомнить, — мужчина замер, обдумывая смысл своих же собственных только что сказанных слов, а потом добавил, — тебя, — отстраняясь, он скрылся в комнате, оставляя шокированного музыканта одного. Глеб замер, пытаясь осознать все сказанное старшим братом и продолжая кипеть от досады, а затем залпом осушил рюмку. Его начало всего колотить от клокотавших внутри эмоций и все еще не утихшей страсти, и мужчина бросил яростный взгляд на ту дверь, за которой скрылся Вадим. Всем своим видом тот дал понять, что кем бы они ни были друг для друга, ничего большего не будет до тех пор, пока он все не вспомнит. — То есть Сашу Радченко можно хотеть просто так, не вспоминая, а меня для этого принципиально нужно вспомнить? Так, Вадик? — сказав это самому себе, мужчина снова почувствовал щемящую обиду. Он до боли сжимал кулаки, не понимая, что же такого было в этом проклятом гитаристе, отчего брат никак не мог забыть его, даже в самом разгаре безумных ласк. Глеб усиленно напивался, чтобы поскорее забыться хмельном угаре и не чувствовать себя лишним и совершенно чужим в жизни брата, надоевшей ему и выброшенной игрушком. Тот, даже лишившись памяти, не мог пустить его в свою жизнь. Неужели этому на самом деле мешали его чувства к Радченко?       Вадим лежал на кровати и пытался унять волнение и дрожь во всем теле. Когда он узнал про поцелуй и понял, что между ними с Глебом в прошлом было что-то запретное, но манящее и дурманящее, от этого уже не в первый раз ему стало страшно. Как он мог согласиться на такую авантюру, пусть даже будучи пьяным, и вступить в интимную связь со своим собственным кровным братом? Возможно, это было какое-то странное временное помешательство? Или минутная слабость? Музыкант ворочался с боку на бок, чувствуя, как хмель постепенно выветривается, вновь возвращая его в реальность. Он мучился оттого, что память упорно не хотела восстанавливаться, и это пугало ещё больше. Он так сильно хотел понять всё произошедшее, но лишь чувствовал себя совершенно беспомощным и слабым. На ум ему снова пришёл образ Радченко. Впервые за всё это время он вдруг вспомнил о нем, и страх заставил его подняться и сесть на край кровати. Мужчина уже начал сомневаться в правильности своего поступка. Если музыканты были замешаны в этом сговоре, то как ему теперь работать с ними? Как ему смотреть им в глаза после всего этого? Голова начала снова болеть, и Вадим понял, что забыл лекарства на столе в квартире гитариста. Простонав то ли от боли, то ли от досады, музыкант повалился на бок, пытаясь отогнать тягостные мысли и воспоминания о Саше. Он уже не хотел находиться с теми, кто ему врал, а найти тех, кто говорил правду было сложно. Оставался только Алик. Вадим вспомнил, что тот говорил об их давней дружбе. Друг не может врать другу. Все еще немного колебаясь, мужчина тихо вышел в гостиную и нашел младшего крепко спящим на диване. Телефон лежал на краю стола. Вадим взял его и вернулся обратно в комнату. Тот был отключен, и Самойлов, поворачивая в руках странный гаджет, наконец, всё же включил его. Экран ярко загорелся, рассеивая мрак комнаты, но Вадим не знал, что делать дальше. Он тыкал в чёртово изобретение технической мысли, но оно никак не хотел пускать его на главный экран. Музыкант уже начал было раздражаться и чертыхаться вслух, пока вдруг не остановился, чтобы немного подумать. Он вспомнил, как Ра проводил пальцем по экрану. Он решил попробовать проделать тоже самое и радостно воскликнул, когда экран показал, наконец, различные маленькие значки. Быстро отыскав ярлык телефонной трубки, он нажал на него и увидел список вызовов. Звонила мама, какой-то Снейк, от имени которого музыкант скривился в лице. Он пытался найти в бесконечности номеров что-то связанное с Аликом, но почему-то было пусто. Вадим отчаянно схватился за голову, отшвырнув телефон в сторону и понимая, что он совершенно не помнит ни чьих номеров и никому позвонить не сможет. Кроме мамы. Но что он скажет ей? Ведь Саша говорил о том, что нельзя пока травмировать пожилую женщину, и был абсолютно прав. И снова этот гитарист... Снова всплыл в памяти, как поплавок, никак не желающий скрыться в толще воды и все время упорно выпрыгивающий на поверхность. Он буквально пустил свои корни в сознании Вадима, проникнув так глубоко в его жизнь, что теперь если вырывать, то только с мясом. Злость накатила на мужчину, но вдруг телефон зазвонил, и Вадим, резко вздрогнув от неожиданности, обернулся на звук. Номер был незнакомый, поэтому он несколько секунд колебался, соображая, брать ли трубку. Всё же он нажал, наконец, на кнопку вызова и услышал знакомый голос. — Глеб, черт бы тебя побрал! Куда ты дел Вадика? — это был Алик, и музыкант радостно простонал. — Потапкин, это ты? — на том конце воцарилась тишина. — Вадик? Да, это я. Где ты, брат? — голос мужчины был взволнован, и Вадима охватила необъяснимая паника. — Я у Глеба. На квартире. — Это я уже понял. У тебя всё хорошо?— Самойлов растерялся. А было ли ему хорошо все это время рядом с братом. Повисла пауза, и Алик решил уточнить. — Вадик, с тобой всё хорошо? Ты только скажи, мы тут же приедем за тобой. — Я не знаю, Алик. Мне кажется, я запутался, — невнятная речь заставила того напрячься. — Вад, ты пьян? — музыкант замер, удивляясь тому, что друг спросил об этом с осторожностью. — Ну, мы выпили немного. — Немного? Вадик, ты с ума сошёл? Зачем? — запричитал Потапкин, и это даже начало раздражать Вадима. — Не твоё дело, друг. Разве я не имею права расслабиться? Что за вопросы такие? — голос музыканта дал понять гитаристу, что тот сильно раздражен. — Где ты? Я приеду и заберу тебя,— Алик попытался унять возмущение, и Вадим уже пожалел, что вообще включил проклятый телефон. — А знаешь что? Больше не звони мне, понял? Я всё знаю, Алик. — Чего? Ты что несёшь? Вадим, послушай меня, нам надо поговорить. Сашка.., — Потапкин чувствовал, что теряет внимание друга, и тот за что-то очень сильно обижен, находясь в панике от дезориентации. — Мне плевать на Сашку, Машку, Дусю, Бусю! Идите вы все к черту, мать вашу! — срываясь на крик, ответил Вадим, тут же сбрасывая звонок и отключая телефон. — Вадик, Вадик, послушай меня, — услышав в трубке короткие гудки и моментально ощутив панический ужас, Алик снова набрал номер Вадима, но безрезультатно. Он громко выругался и попытался хоть немного успокоиться. Его другу наверняка промыл мозг никто иной, как младший брат. А теперь тот ещё и напоил его. Совершенно не представляя, что делать, мужчина позвонил Роману. Тот находился рядом с домом Радченко. — Ромыч, я с Вадиком разговаривал,— голос коллеги был взволнован, и барабанщик напрягся. — Где он? Ты что-то узнал? — Он с Глебом. Он пьяный. И очень зол на нас всех, особенно на Сашку, — быстро и четко выдал информацию Алик, и Баранюк поджал губы, закрывая от усталости глаза. — Ты достучался до Ра? — Нет. Но собираюсь это сделать в самое ближайшее время. — Будь там осторожен. Не наделай шума. — Что нам делать с шефом? — спросил Роман, и Алик тяжело вздохнул. — Есть у меня последняя идея относительно того, где они могут быть. Завтра съезжу туда, и если Глеб там, хорошенько тресну этому говнюку по мозгам. — Хорошо. Держи меня в курсе, ладно? Когда они попрощались, Рома поднял голову и снова взглянул в тёмные окна гитариста. Немного потоптавшись на месте и взвешивая все за и против, всё же решился на отчаянные действия по вызволению друга из лап депрессии.