* * *
Стефано бы и забыл этот эпизод. Если бы только через неделю отец не сообщил, что купил им всем билеты на дирижабль. – Микеле с Бриджит поедут на медовый месяц, захватят вас с собой. Я договорился с семьей там, поживете у них, осмотритесь, во французском попрактикуетесь… Съездите оттуда к другим родичам, посмотрите Старый свет… Билетов всего три. – А мама с нами поедет? Отец пожимает плечами. – Это как она сама захочет. – А ты? – Не в этот раз, простите. Деньги сами себя не заработают. – Может, мне тогда остаться? – предлагает Стефано. – Помочь тебе. – Вернешься, поможешь. А пока наслаждайся каникулами. Когда еще будет такая возможность. Стефано не отступает. Подстерегает отца позже вечером, когда тот приходит в библиотеку. – Ты ведь знаешь, что у нас долги? Мы вообще можем себе это позволить? Улыбка моментально исчезает с его лица. И взгляд становится непривычно холодным. – Стефано, я твой отец. Не наоборот. С деньгами я разберусь. И хотелось бы верить, только Стефано не представляет, как отец собирается эти проблемы разрешить. Последние десять лет он просто сбегал от всех вопросов на поезде. – Это все странно, – жалуется он Виоле. – И мама согласилась. Она нас даже в Бостон не пускала. – Значит, папа уговорил, – Виола заплетает косу перед зеркалом. – Они что-то скрывают. – Все родители что-то скрывают. Ты просто забыл. – И все это сразу после того, как Аврора его спросила. Она права. Он странно ведет себя после возвращения. А мама… – Стефано, – сестра разворачивается и строго смотрит на него. Совсем как мать. – Сейчас он здесь. А мама счастлива. Тебе не все равно на остальное? Стефано вспоминает вечер. Как после ужина отец за большим столом учит всех играть в покер. И обыгрывать. – Мухлевать опасно, – замечает Стефано. – Попадаться опасно, – не соглашается отец. Как всегда, он совершенно неприлично, у всех на виду, сажает мать к себе на колени. Достает из кармана колоду. – И даже попадаться девушке не так опасно, как остаться без платья, когда предложат сыграть на раздевание, – добавляет он и протягивает карты жене. – Разобьешь колоду? Джулия молчит, только посылает ему многозначительный взгляд. Отец в ответ улыбается еще шире. На самом деле Виола права. Несмотря на все странности, мать счастливее теперь, когда отец вернулся. Стефано вздыхает и перестает подпирать спиной стенку. Здесь он соратников не найдет. В Авроре мог бы, но Аврора ищет причины в потустороннем. Только вот на святую воду, которой она пытается его напоить, отец не реагирует. От чеснока, которым Сара щедро сдабривает еду, не шарахается. Сам начинает молитву перед ужином (в те редкие вечера, конечно, когда он присоединяется к ним). А когда они пытаются призвать его призрака по найденному Авророй ритуалу, разумеется, не появляется. Только находит потом на чердаке свечи и пентаграмму и ругается, что отправит их всех к Алонсо, если увидит их снова за такими глупостями. «Самая дорогая школа в городе, лучшие преподаватели, и вы все равно верите в призраков!» Стефано до сих пор стыдно за тот раз. – Стефано, – сестра окликает его на пороге. – Разве без него нам было лучше?* * *
Задобренный медовым месяцем в Европе и номером в «Георге Пятом», Микеле не слишком протестует против того, чтобы доставить их к родственникам. Заботливо суетится, усаживая Бриджит на переднее сиденье, запихивает их назад и выруливает с вокзала. – Мы забросим вас по адресу, заедем в отель оставим вещи, и встретимся за ужином. Потом вы сами по себе, мы сами по себе, и чтобы никто не звонил нам с Бриджит с просьбой спасти от нашествия варваров, всем все понятно? – спрашивает он. Стефано видит, как Бриджит закатывает глаза. И не только она. Никого тон Микеле не обманывает. – Кто-нибудь вообще знает, что там за семейка? – Стефано уже восемь лет играет с их сыном в шахматы по переписке, – сдает его Виола, прилипшая к окну и восторженно разглядывающая парижские улицы. – Его зовут Нерецца. – Отлично. Хотя, с какой стати отлично? Если он играет со Стефано, мы получим еще одного такого же зануду в костюме-тройке, который даже к завтраку спускается в галстуке, запонках и с идеальным пробором. Кто там есть еще нормальный? Стефано – который не понимает, чего в этом ужасного, и чувствующий облегчение, что среди всего потенциального балагана парижских родственников найдется один нормальный человек – честно вспоминает рассказы из писем. Старшие братья Нереццы сейчас должны быть в Оксфорде, но Стефано пересказывает все, что знает про синьору и синьора, младшую дочь и даже прабабушку Мадлен. С которой после рассказов Стефано предпочел бы не встречаться, но… Микеле, к его чести, не выкидывает их у ворот особняка, а стоически выдерживает знакомства-приветствия, прежде чем увезти жену в отель. Синьора Джованни, намного более спокойная женщина, чем описывал Нерецца в письмах, встречает их и велит слугам разместить в гостевом флигеле. – Ужин в восемь. Если до тех пор вам что-то понадобится, сообщите Пьеру. Собственно, на подъезде становится уже понятно, что парижский особняк Джованни – не чета их дому. Флигель – всего-то трехэтажный и размером с чикагский дом – это подтверждает. И небольшая армия слуг, которую отправляют с ними. За время до ужина Стефано успевает обойти гостиные, салоны и кабинеты, прежде чем садится на втором этаже с подобранной по пути книгой. Аврора залезает с ногами в кресло и тоже углубляется в толстенный учебник, явно украденный из запретной секции их домашней библиотеки. Виола в одной из спален, тихо напевает что-то. Когда раздается стук, Стефано сначала не понимает, откуда он идет. Все двери открыты. Аврора ойкает, и он поворачивает голову к окну. Сперва он замечает смуглые ноги с браслетом на лодыжке. Только потом, когда девушка выразительно стучит – уже себе по лбу, – додумывается распахнуть створки. Девушка легко спрыгивает с подоконника и сдувает лезущую в глаза челку. – Только Пьера не впускайте, – предупреждает она Аврору и вышедшую на звук Виолу. – Он все маме разболтает. Она снова сдувает в сторону челку и ослепительно улыбается. – А теперь главный вопрос вашей жизни. Как насчет того, чтобы пропустить скучный семейный ужин и вместо этого прошвырнуться по городу? Я знаю отличное местечко на Монмартре. Вы когда-нибудь пили абсент? – Ты кто? – спрашивает Аврора как наименее воспитанная и наиболее честная из них. На лице у девушки отражается недоумение. Наконец она поворачивается к Стефано и машет в его сторону. Зажатые у нее в руке красные туфли стучат каблуками. – В смысле?! Он вам, что, не рассказывал? Стефано искренне надеется, что он все не так понял. – Мы с ним восемь лет переписываемся, и он меня ни разу даже не упомянул?! Виола догадывается первой и складывается пополам от смеха. – Он думал, что ты мальчик, – снова сдает она его с потрохами. Клацают пряжки туфель. Девушка с расстроенным видом снова поворачивается к нему. – Серьезно?.. Я, что, похожа на мальчика? Не похожа. Она мелкая, хорошо, если по плечо ему без каблуков. С гладким черным каре и алой помадой. В неприлично коротком и открытом платье. Стефано не знает, куда смотреть, потому что стоит поднять взгляд от ног и браслета на лодыжке, как он упирается в… Стефано отводит глаза и старается смотреть на стенку за ее ухом. – Как ты мог подумать, что я мальчик?! – Нерецца – мужское имя. – Условности, – не принимает его оправдание Нерецца. – Мы переписывались по-английски. – И что? Я уже вообще сомневаюсь, что ты мои письма читал. Она разочарованно притоптывает босой ногой. – Я столько ждала твоего приезда, представляла, как скажу тебе, что поставлю тебе шах и мат следующим ходом, месяц держала это в себе, а ты все это время думал, что я мальчик? Шах она ему и так сейчас поставила. И мат тоже. Стефано пытается извиниться, но Нерецца отмахивается от него. – После этого я просто должна выпить. Это уже не вопрос. Вы со мной? Аврора – которой пить вообще рано – с энтузиазмом соглашается. Виола тоже, глаза у нее загораются в ожидании приключения. Вслед за Нереццой сестра перелезает через подоконник. Стефано ничего не остается, кроме как поспешить за ними. Сначала – на крышу пристройки. А затем и через забор, окружающий сад. На улице Нерецца отряхивает платье и наклоняется, чтобы застегнуть вокруг щиколоток туфли. Стефано отворачивается. Город живет своей жизнью. Если каким-то чудакам и пришла в голову идея выйти из дома через забор, это никого не волнует. Только дворник здоровается с Нереццой и говорит ей что-то с сильным акцентом. – Двери для стариков! – кричит она в ответ, уводя их в переулок. По пути она тараторит без умолку, дает им обзорную экскурсию… своего рода: – Здесь Марсель всегда готов налить вина в долг. Домашнего, само собой, но в плохой день сойдет. Тут играет отличный джаз бэнд, приехал от вас… Сюда мы обычно заходим после школы… Стефано, после школы заходивший разве что в книжный, не знает, что на это сказать. Придерживает сестрам дверь, когда Нерецца уверенно заводит их куда-то внутрь. Нерецца бросает сумочку на стойку и уже рассказывает что-то бармену. Когда она умолкает – Стефано это замечает не сразу, – то только потому, что в руке у нее сигарета, и она выжидающе смотрит на него. – Сначала ты считал, что я мальчик, а теперь даже не предложишь мне закурить? – Я не курю. – Серьезно? Виола? Сестра расстроенно качает головой. К счастью (или несчастью, Стефано не уверен), рядом с Нереццой оказывается достаточно мужчин, держащих наготове зажигалку. – Да что с вами такое? Вы еще скажите, что не пьете. – Вообще-то, – осторожно замечает Стефано, – у нас сухой закон. А Аврора пока слишком маленькая. Аврора, конечно, протестует, но кто ее послушает. Нерецца смотрит на него изумленно. – Стефано, ей пятнадцать. – Именно. Нерецца изумленно качает головой. – Пуритане, – произносит она, будто это ругательство. – А я еще думала, почему у тебя такое длинное платье, Виола. Это у вас так носят в Америке? У мамы висит похожее, осталось со времен ее учебы… Чего еще вы не делаете? Может, вы еще и не танцуете? Виолу она все-таки утаскивает танцевать. Стефано внимательно следит за ними в наполняющемся баре. Не так он представлял себе эту встречу… Он рассчитывал, что приедет и взахлеб будет рассказывать другу про все то безумие, что творилось у них в последние месяцы дома. А вместо этого он сидит один у стойки и отчаянно хочет вернуться лет на восемь назад, чтобы стереть половину того, что писал Нерецце. Начиная с неприличных для письма кузине шуток и заканчивая… Да практически всем. Нерецца, запыхавшаяся и повеселевшая, выныривает из толпы. – Сколько мне нужно в тебя влить, чтобы ты присоединился? – Ты столько не выпьешь, – отвечает Стефано, привыкший в мыслях вести диалоги с кузеном Нереццой, а не с кузиной. Судя по блеску в глазах, Нерецца воспринимает это как вызов. В конце концов Стефано поддается. И сразу об этом жалеет. Не потому, что не умеет танцевать – мать бы не допустила таких пробелов в воспитании. Но потому что чувствует себя здесь совершенно не к месту, а Нерецца уже совершенно точно не трезва. Как, впрочем, и Виола. Только Аврора сидит на своем месте, уткнувшись носом в книгу. Стефано забирает их всех домой, надеясь, что завтра Нерецца не вспомнит, как обнимала его. Даже ночью Нерецца не может оставить их без экскурсии. Снова скинув туфли, она идет на носочках по краю бордюра, расставив широко руки. – Знаете ли вы, дорогие гости, – торжественно начинает она, – что под Парижем расположен целый подземный город. С населением в шесть миллионов человек. Город мертвых! В который не ступает нога обычного человека! Но, к счастью для вас… – Нерецца оступается. Бутылка, которую она выторговала у бармена, чуть не выскальзывает из пальцев, и Нерецца заканчивает уже обычным тоном. – Я вас могу туда провести. Пойдемте? Хотя бы завтра? Виола, благодарная слушательница, восторженно ойкает. Аврора готова отправиться туда хоть сейчас. Стефано пожимает плечами. – Не впечатлен? – уточняет кузина. – А если я скажу, что там есть призрак Робеспьера? – Под Чикаго тоже есть лабиринт. Каких только про него легенд не ходит. – И ты там был? – Нет. Нерецца улыбается. Почему-то немного грустно. – Этим-то мы и различаемся, Фано.* * *
За завтраком Стефано очень стыдно. Во-первых, потому что завтрак они все проспали. Во-вторых, потому что синьора Джованни предельно вежлива. Разливая кофе, она интересуется, как прошел их вечер, и интересно ли они провели время. Рассказывает, что Бриджит была очень мила, да и Микеле тоже. Не произносит ни слова упрека. – Не переживайте, зная Нереццу, мы даже не ставили на вас приборы. К тому же Микеле сразу сказал, что, пока Нерецца в вашей компании, я могу быть за нее совершенно спокойна… Стефано представляет, каким тоном это было сказано в оригинале. Черт бы побрал Микеле и его шуточки… В-третьих, потому что Нерецца сидит напротив него с видом самой прилежной дочери. Ни следа помады, влажные после душа волосы аккуратно заправлены за уши. Стефано какое-то время смотрит на нее, но, спохватившись, опускает глаза в тарелку. В-четвертых, потому что Нерецца никак своим видом не дает понять, что из вчерашнего вечера она помнит. – Значит, вы с нами до пятницы? – спрашивает синьора Джованни. – А затем? – Сначала в Милан. Оттуда в Венецию, там сейчас дедушка с бабушкой. Затем Флоренция, Рим, Неаполь, оттуда в Катанию… – старательно перечисляет Стефано. И везде родственники, которых они никогда не встречали. И если у них такой же острый язык, как у синьоры Франчески, как минимум сицилийских родичей Стефано предпочел бы не встречать. Нерецца поднимает взгляд от чашки с кофе и внимательно слушает. – Мама, я поеду с ними! – заявляет она. Синьора Джованни спокойно кладет на тарелку Стефано еще один тост. – Ты уверена, что не помешаешь им, дорогая? – Конечно нет! – возмущенно реагирует ее дочь. – Правда же, Фано? Под столом кто-то пинает Стефано, и он поспешно кивает. – Я сто лет не видела Фрэнки. А Сабина обещала показать мне университет. Ты же сама говорила, что это следующие четыре года жизни, надо посмотреть все варианты! Следующий тост синьора Джованни кладет перед Нереццой. – Стефано, я могу попросить вас присмотреть за моей дочерью? Вам это не доставит неудобств? Стефано сомневается, что кто-то в этом мире способен присмотреть за Нереццой – это все равно что пытаться остановить ураган, по нелепой случайности облаченный в юбку. Но в этот раз под столом его пинает Виола, Нерецца только смотрит на него, закусив нижнюю губу. Стефано судорожно проглатывает кусок тоста и снова кивает. – Если вы доверите мне ее, синьора Джованни… На секунду в выражении лица ее матери проскальзывает сочувствие. А, может, Стефано только кажется. – Если вы поживете с Нереццой с мое, Стефано, вы поймете, что моего мнения сейчас никто не спрашивал. Синьора Джованни кладет салфетку на стол и желает им хорошего дня. Стоит двери закрыться за ней, как Нерецца вскакивает и хлопает в ладони. – Отлично! Значит, решили. Это будут лучшие каникулы! Стефано, только начинающий осознавать, насколько влип, кивает в третий раз.* * *
– Фрэнки! Завидев кого-то в толпе, Нерецца радостно визжит и бросается к нему. Повисает у него на шее, целует в щеку, оставляя на нем отпечаток карминно-красных губ. Мужчина, на голову с лишним выше Нереццы и лет на десять старше, обнимает ее в ответ и, как ребенка, кружит в воздухе, прежде чем вернуть на землю. – Я привезла американцев, – заговорщицки сообщает ему Нерецца. – Вижу. Мужчина подходит к ним. Кивает Стефано. Целует руку Виоле, отчего та заливается краской. – Франческо Джованни. Кузен Анжело предупредил, что вы приедете. На имени кузена Анжело Стефано делает стойку. Пока Стефано пытается угадать, сколько знает о странном родственнике новый кузен, он пропускает, в какой момент они садятся в автомобиль, и разговор с обычных любезностей сворачивает на другую тему. – Анжело написал, вы любите оперу? – обращается мужчина к Виоле. – Завтра в «Ла Скала» дают «Тоску». Не желаете посмотреть? Вид у Виолы такой, будто одновременно наступили Рождество и ее день рождения. Она кивает. – И не только «Тоску», – подает голос с соседнего места Нерецца. – Правда, Виола? О чем ты говорила в поезде?.. Ради оперы Виола снова находит голос. – «Саломея», – она опять краснеет. – В субботу. Как вы думаете, еще возможно раздобыть билеты? Или на другой день? Вопрос на мгновение приводит кузена в замешательство. – Ложа в вашем распоряжении. Можете воспользоваться ей в любой вечер. – Только Виола не сможет пойти одна, – суфлирует Нерецца с заднего сиденья. Стефано порывается ответить, что, конечно, они с сестрой пойдут вместе, но Нерецца ощутимо наступает на его ногу своим каблучком. – А у нас со Стефано на субботу уже планы, такая незадача... Стефано не успевает спросить, какие: еще немного, и шпилька раздробит ему ступню. Франциско быстро обменивается взглядами с Нереццой в зеркале заднего вида. – «Саломея»? По Оскару Уайльду? Должен признать, но ни разу не слышал ее. Вы не будете возражать против моей компании?* * *
В очередном слишком большом особняке, стоит им снова остаться одним, Нерецца восторженно хлопает в ладони. – Как отлично все складывается! Виола, тебе нужно платье с открытыми плечами. Фрэнки всегда садится в ложе сзади, чтобы никто не видел, что ничего он не смотрит и не слушает на самом деле. У тебя есть платье с открытыми плечами? И красная помада. Я бы одолжила тебе свою, но тебе не пойдет оттенок, ты слишком смуглая. Нам надо по магазинам. И нужно зайти к куаферу, у тебя очень красивые волосы, но слишком длинные… Пока сестра то краснеет, то бледнеет, Стефано выволакивает Нереццу в соседнюю комнату. – Что ты тут устраиваешь? – А на что это похоже? – Нерецца всплескивает руками. – И почему ты смотришь на меня как на врага? Что я такого делаю? Фрэнки мой самый любимый из кузенов, а Виоле он, очевидно, понравился… – Да с чего ты взяла? – Ты ее видел? Ты видел, как она в машине улыбалась? Виола всегда улыбается. Так у них повелось. Когда отец ушел, мать замкнулась в себе, Стефано тоже, а Виола на самом деле взяла на себя его роль. Улыбаться. Радоваться каждой дурацкой мелочи. Веселить их. Поэтому Виола всегда улыбается. Только это ничего не значит. Стефано-то знает. Нерецца поджимает губы и выразительно стучит себя по лбу. – Фано, ты не поймешь, что девушка заинтересована, даже если она будет стоять напротив тебя. Глупости. – Конечно пойму, – возражает Стефано. Нерецца долго смотрит на него и отворачивается. Вид у нее почему-то расстроенный. – Дурак ты. – Я?! Прежде чем они успевают поругаться, – что странно, потому что Стефано ни с кем в семье не ругается, – дверь открывает Виола. – Прекратите оба, – тихо говорит она, но Стефано знает, что, когда она берет такой тон, с сестрой лучше не спорить. – Но по магазинам мы ведь пойдем? – уточняет присмиревшая Нерецца. Виола закусывает губу и кивает. Нерецца посылает ему красноречивый взгляд: «Я тебе говорила!» Ничего. Завтра в оперу они пойдут все вместе. И как будто в следующий раз он отпустит их одних.* * *
У него есть время. Он знает, во сколько начинается представление, и когда должен приехать за Виолой Франческо. А частная ложа – это прекрасно, ведь всегда можно присоединиться в последний момент. Не тут-то было. Сразу за дверью его комнаты его ждет Нерецца. Она в вечернем платье – черном, как всегда, непристойно коротком и неприлично открытым, расшитым золотыми иероглифами под стать тяжелому колье. Только вот собирается она явно не в оперу. – Даже не думай, – предупреждает она. – Что? – Им мешать. Я тебе не прощу. И больше никогда не сяду играть с тобой в шахматы. Это угроза. С которой Стефано, как он сразу понимает, не готов мириться. – Она моя сестра, – пытается объяснить Стефано. Он за нее отвечает. Или избавляется от того, кто разобьет Виоле сердце, но в случае с доном Франческо Стефано не так уверен в своих силах. – И что? Иисус и Мария, это опера. Да что там такого, по-твоему, может произойти, чтобы надо было ее защищать? Видимо, что бы ни говорила про его мимику Виола, у Стефано достаточно красноречивое выражение лица, чтобы Нерецца закатила глаза. – Нет! Даже не начинай! Мальчишки и их фантазии, да как вообще ты можешь такое представить про свою собственную сестру, и за кого ты принимаешь Фрэнки? Это опера! Там только рассматривают других посетителей или скучают. Стой! Стоит Стефано шагнуть вперед, как она преграждает ему путь. Смотреть на нее приходится теперь сверху вниз, и Стефано уже готов сделать шаг обратно в комнату, потому что сверху вниз взгляд упирается в бирюзового скарабея и ложбинку, в которую он спускается. – Только посмей все испортить! У каждой девушки должно быть грандиозное романтическое приключение, о котором она будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. Грандиозное, Фано! С оперой и поцелуями под звездами. Нет, – не дает ему и слова вставить Нерецца. – У каждой. И у Виолы тоже. Хватит того, что мне вместо этого достался ты. В чем на этот раз претензия к нему, Стефано не понимает. Но сдается. Снизу доносятся голоса: приехал Франческо. Что-то отвечает ему Виола, спустившаяся еще час назад и все это время делавшая вид, что ее очень интересует коллекция китайского фарфора, и она вовсе никого не ждет. – Ты хочешь, чтобы я отвел тебя в оперу? – Только если за ней последуют поцелуи под звездами. Терпеть не могу оперу. Как всегда, Нерецца шутит с самым серьезным лицом. Это пат. Пока они молчат, голоса внизу стихают. Стефано остается только развести руками. – Тогда я не знаю, куда тебя отвести. И чего от него хотят. Было бы намного проще, если бы Нерецца говорила прямо. По крайней мере у Стефано не было бы чувства, что он снова разочаровал ее. Нерецца тяжело вздыхает. Выпрямляет спину, смотрит – вопреки ее росту; Стефано не знает, как ей это удается – на него сверху вниз и с царственным видом берет его под руку. – К счастью для тебя, я знаю один неплохой ресторан, куда для начала ты можешь меня отвести. А там посмотрим. В траттории – тихой, семейной, – они в вечерних костюмах выглядят неуместно, но Нереццу это мало смущает. Получив на стол бутылку красного («За счет заведения, синьор, что вы!»), она достает из сумочки клетчатый футляр. Нет, дорожную шахматную доску. Стефано узнает подарок, который отправлял кузену… ей. Пальцы с ярко-красным лаком деловито расставляют фигуры. – За последнюю неделю я оставила надежды на нормальную беседу, и я ненавижу неловкое молчание за столом. Очевидно, я играю белыми. – С чего бы? – Хочешь сказать, ты все-таки способен сделать первый ход? – подтрунивает над ним Нерецца. – Удиви меня. Она тянется за своими сигаретами, и на этот раз у Стефано есть зажигалка. Секунду он колеблется, но все-таки спрашивает: – Поделишься? Черные брови картинно приподнимаются. Но портсигар она ему протягивает. – Ладно, белыми так белыми. В конце концов, сейчас твоя очередь. С чего начнешь? С шахматами легче. Шахматы Стефано понимает. С шахматами Стефано даже забывает, что напротив него сидит не кузен, а кузина, у которой в каждой фразе спрятано второе дно, и с которой Стефано не знает, как себя вести. Даже про оперу забывает. И про время, хотя это наверняка уже неприлично, что они ушли куда-то совершенно одни…* * *
– Угадай, кто? Ладони накрывают его глаза. Да чего угадывать? От запястий пахнет пряностями с какого-то восточного базара, только что по мраморному полу простучали каблуки, а этот французский акцент Стефано везде узнает. – Что ты делаешь? Стефано старается не думать, во что теперь упирается затылком, и выворачивается из ее рук, сползает по дивану вниз. Закрывает глаза, когда Нерецца склоняется над ним. – А ты? Прячешься? – Нет. Возможно. – Зашел посмотреть книгу по… – тема никак не находится, и Стефано быстро спрашивает: – Где Виола? – В музыкальном салоне, где же еще. – А Аврора? – Фрэнки показал ей вторую библиотеку. И надо бы забеспокоиться, пока Аврора там ничего опасного не раскопала, но Стефано уже не находит на это моральных сил. – А где Стефано? – задает Нерецца неожиданный вопрос. Стефано даже приоткрывает глаз: вот же он, здесь. Перед ней. Нереццы, правда, там уже нет. Шуршат ее юбки, и Нерецца садится на ковер рядом с ним. Кладет руку рядом с его бедром. Шутливо толкает его. – Глаза чур не открывать! Может, так будет легче. Стефано спросил бы, что должно стать легче, но… Так правда проще. Хотя духи не позволяют забыть, что она рядом с ним. И что это именно она. – Если бы мы сейчас были далеко и продолжали переписываться, что бы ты написал? – спрашивает Нерецца. Что он познакомился с кузиной, рядом с которой ходит все время красный как вареный рак и не знает, что ей сказать. Что он постоянно чувствует себя идиотом. Что ему дико стыдно. За письма. И за подробности. И за обсуждения книжек, о существовании которых она даже подозревать не должна, не то, что переправлять их к нему в Чикаго. А еще… Когда отец внезапно вернулся, Стефано подумал, что теперь станет легче. Ему больше не нужно делать вид, будто он глава семьи. Будто он может что-то решить. Защитить их. На самом деле все обернулось еще большим кошмаром. Который он только усугубил. Если бы Стефано писал сейчас Нерецце письмо, которое, к тому же не будет никем прочитано по дороге, Стефано бы все рассказал. Начиная с сына прокурора и заканчивая чертовщиной, что творится у них дома. Но это все он бы написал своему другу Нерецце. Не будет же он жаловаться дев… девушке. – Я, конечно, не мальчик, Фано. Но я знаю тебя восемь лет, – замечает Нерецца. – И знаю как облупленного. Колись. – Я пытаюсь подобрать слова, – находит отговорку Стефано. Нерецца издает тихий смешок. – В письмах ты их особо не подбирал. – И мне очень стыдно. Прости. Я думал… – Что ты писал мальчику, я запомнила. Я, знаешь ли, тоже. Писала мальчику, в смысле. В этом ключе Стефано об их переписке не думал. От этого еще хуже. У Стефано появляется гадкое чувство, будто он обманывал ее все это время. – Прости. Я пытаюсь исправить сложившееся у тебя обо мне впечатление. – Поверь, ты его уже произвел. Как всегда с ней: понимай, как хочешь. Тем более, что сейчас Нерецца уже не смеется. – Я так хочу отсюда сбежать, – тихо признается Стефано, сдаваясь. – Это глупо. Я и так сбежал за пол-света… От ошибок. От себя. От семьи, которую Стефано бесконечно любит, но он больше не может думать о них. Даже от Виолы. – Просто ты убегал не с тем человеком. Снова шуршат юбки. Нерецца встает, опираясь на его ногу. Что-то звенит у нее в руке: когда Стефано открывает глаза, перед его носом болтаются ключи от автомобиля. – Ты ведь не думал, что я приехала с вами, чтобы сидеть тут и киснуть? Честно сказать, Стефано удивлен, что Нерецца высидела с ним этот разговор. «Сидеть» – это в принципе не про нее. – Но мы же не можем взять и уехать? – Почему? Мы оставим записку. – Мы их бросим, – пытается объяснить ей Стефано. – Двух взрослых людей в доме, полном слуг. Да еще и занятых своими делами. Фано, ну кто убегает с таким настроем? Стефано вынужден признать, что у него в этом мало опыта. А Нерецца, не встретив сопротивления, уже тащит его к лестнице. – Пойдем! Можем поехать в Бергамо. Или вообще махнуть на море в Геную. Назовемся чужими именами, а всем встречным будем рассказывать небылицы. Возьмем с собой фотоаппарат, надеюсь, ты умеешь фотографировать? Стефано умеет.* * *
Они правда убегают – хотя Стефано сложно в это поверить. Бродят по узким средневековым улочкам Вероны. Воруют клубнику, остановив машину на краю чужого поля. Стефано покорно фотографирует ее на пляже в Генуе – непростое задание, когда стараешься в ее сторону не смотреть. Нерецца тащит его смотреть Павийский университет. Везде они представляются выдуманными именами. Они оставляют фамилию: семейная печатка способна открыть в Италии многие двери, как узнает Стефано. В остальном… Иногда они Марко и Анна, кузены из Берна, приехавшие осмотреться перед учебой. Иногда – Тони и Эмилия. Иногда – Джузеппе и Мари, молодожены из Квебека. Эта роль нравится Стефано больше всего, настолько, что он даже не протестует против такого кощунства. У Джузеппе трое старших братьев и пожилые родители, и ни у кого из них нет никаких ожиданий в отношении младшего сына. А еще роль молодого мужа позволяет ему смотреть на Нереццу свободно. Или приобнимать за талию. Получать от нее одобрительные поцелуи в щечку. Это все актерство. Как канадский акцент. Не зря же он участвовал во всех школьных постановках. В остальных ролях ему остается только радоваться, что лето, и за солнечными очками Нерецце не видно выражения его глаз. Но убегать ему нравится. Это свобода. Странное чувство. Ошеломляющее. Громкое и яркое, как Нерецца. Остальные делают вид, что не замечают их отсутствия. Опозданий на ужин. Собственных планов только на двоих. Стефано хороший брат. Старается таким быть. Но он не дурак и понимает, что, когда Виола ему улыбается в ответ на предложение поехать с ними, днем ей нужно заниматься музыкой – каникулы в Европе Виола не считает достаточной причиной, чтобы нарушить дисциплину. А вечер, пока они в Милане, она предпочтет провести в опере. С Франческо. Тогда он идет к Авроре. Та выглядит вполне довольной в библиотеке и не переживает, что пропускает достопримечательности, которые – кто знает – возможно, видит первый и последний раз в жизни. Когда он предлагает пойти с ними в музей, Аврора смотрит на него подсмотренным если не у Джулии, то у Клариссы взглядом. – Ты дурак, – наконец выносит вердикт Аврора и утыкается носом в книжку. – Я лучше тут посижу. А Нерецца поехала с нами не для того, чтобы с нами время проводить. Она явно не права. Нерецца одинаково рада что его компании, что дням, которые они проводят вчетвером. Стефано знает. Это стыдно и глупо, как он не может оторвать от нее взгляд. Поэтому он точно может сказать, что она одинаково улыбается и смеется, с кем бы она ни была. Иногда ему приходит в голову: а вдруг вот это все, все эти поездки и экскурсии, вылазки в разрушенные замки и маленькие городки – вдруг это их план, как с Виолой и Франческо? В Милане он и так знает, что все это Нерецца придумывает, чтобы он не мешал сестре. Но потом по мере того, как они продвигаются на юг, они все равно слишком часто остаются с Нереццой вдвоем. Это глупо. Его сестры не подозревают, но Нерецца только шутит. В остальном они просто друзья. Да, один раз она целует его – но в тот вечер они оба совершенно пьяны. А наутро она об этом не вспоминает. Но у Стефано не хватает духа рассказать сестрам, что все их усилия и все их коварство потрачены зря. Лето слишком быстро подходит к концу. Казалось бы, вот они только впервые увидели дворец дожей, а уже август, и пора повторять весь путь с Сицилии в обратном направлении. В Париже их встречают Микеле с Бриджит. Последний вечер и ужин в компании родителей Нереццы, и вот уже пора отправляться на вокзал. Нерецца едет с ними. Провожает на перрон, ищет с ними вагон в их поезде до Франкфурта. Смотрит, как носильщики загружают в поезд их сильно разросшийся в путешествии багаж. Виола и Аврора уже поднялись, а Стефано все не знает, как с ней попрощаться. Он думал об этом последнюю неделю, всю прошлую ночь, но все равно не может найти слов. – Что ж… – Можешь сказать, что снова приедешь следующим летом, – преувеличенно бодрым тоном говорит Нерецца. – Или пригласить меня к себе. И ты ведь будешь продолжать мне писать? Она улыбается, но впервые Нерецца не очень-то весела. Между бровями пролегла складка, а красная помада не отвлекает от синяков под глазами. Кажется, не только Стефано сегодня не спал. Поезд вот-вот тронется. И вместо слов Стефано в последний момент решается. Он спрыгивает с подножки и целует Нереццу. На какое-то время все вокруг замирает. Кто-то толкает Стефано, чтобы подняться в вагон, но ему все равно. Нерецца хватает его за край жилета, чтобы он наклонился ниже. Где-то вдалеке Стефано слышит голос Виолы, что поезд скоро уже отправляется. Голос обрывает фразу на середине, и Стефано слышит смех. Ему плевать. Когда поезд все же издает длинный гудок, им все же приходится прерваться. Нерецца широко улыбается. Сдувает лезущую в глаза челку. – Я уже думала, ты никогда это не сделаешь! Поезд начинает движение, и Стефано не остается ничего другого, кроме как запрыгнуть на подножку в последний момент. Он оборачивается. Нерецца смеется и машет ему рукой.* * *
Чикаго встречает их первым осенним дождем. После Италии город кажется поразительно серым. И тихим. Все так, будто они никуда и не уезжали. Отец все еще не показывается днем. Мать, впрочем, тоже. По вечерам они шепчутся в библиотеке. – Это саббатовский город! – доносится до Стефано, когда он смотрит ноты в музыкальном салоне. Стефано слышит, как скрипят старые половицы. Мать нервно ходит по комнате. – Лучше, чем какая-нибудь Германия. Даже ради Виолы я не готов высидеть все «Кольцо Нибелунга». – Тебе лишь бы все шутить! – Иди сюда, – примирительным тоном просит отец. Скрип прекращается. – Это саббатовский город. А мы нейтральный клан. Никто не посмеет ее тронуть. Обещаю. Стефано только качает головой. – Когда отец узнает, что ты в Милан не учиться собралась, он с ума сойдет, – сообщает он Виоле вечером в ее комнате. Виола спокойна как озеро Комо в солнечный день. – Поэтому пока он ничего не узнает. А потом его мама задобрит. Стефано сомневается, что в этот раз это сработает. – Но матери ты рассказала? – Конечно, – Виола не отрывается от письма. – Мама очень одобряет. Стефано сложно это принять. Когда Виола в последний вечер, когда они заезжают в Милан на обратном пути, получает кольцо – старинное и стоящее примерно столько же, сколько их дом – вместе с предложением руки и сердца, Стефано с трудом, но находит силы, чтобы пожать руку Франческо. Даже он видит, что его сестра счастлива. Но смириться с этим трудно. Стефано надеется найти союзника в матери. Должно же ее насторожить, что жених старше Виолы почти в два раза. Бесполезно. Надежды, что Франческо быстро забудет летнее увлечение, тоже не оправдываются. Каждый день Виола часами висит на телефоне. Если бы отец хоть раз увидел телефонные счета, давно бы понял, что что-то не так. Но когда отец опускался до таких мелочей, как оплата счетов? А когда Виола не воркует по телефону из библиотеки, она пишет письма. Франческо. И дюжинам кузенов и кузин, с которыми они успели познакомиться. А Виола – еще и подружиться. Каждую неделю десяток-другой конвертов опускается в ящик для отправлений за рубеж. Стефано не получил ни одного письма. Это странно и больно. Он привык получать от Нереццы длинные, подробные письма. Их партия так и не окончена, доска стоит в библиотеке и покрывается пылью. – Знаешь, ты можешь написать первым, – замечает Виола. Стефано пытался. Много раз. Перечитывал их старую переписку. Но после всего – после вокзала – он не знает, что теперь написать. Нерецца тоже не пишет.* * *
С каждым месяцем в доме становится все тише. Виола убеждает отца, что, чтобы сдать выпускные экзамены заранее. Она и так начала слишком поздно, ей нужно наверстывать упущенные годы, если она хочет петь в «Ла Скале». А где могут быть преподаватели музыки лучше, чем в Милане? Стефано сдает экзамены вместе с ней. Они ведь все делают вместе. Вероятно, в последний раз. После этого Виола слишком занята. Занятиями с новым учителем музыки, сборами – сколько платьев нужно пошить для Милана? Стефано не знает, что ему делать. Очевидно, он останется. Поступит следующим летом в Чикагский университет. Продолжит семейную традицию. Пока же только конец октября, и он уже не знает, чем себя занять. У себя в комнате он листает одну из присланных Нереццей книг и старается не думать о том, как она комментирует происходящее, читая ее вслух с этим чертовым французским акцентом, когда в дверь стучит мать. Джулия смотрит на него взглядом средневекового инквизитора, и Стефано тщетно пытается вспомнить, на чем спалился. В его комнате все убрано, и даже не пахнет табаком… – Твоя гостья здесь, – сообщает мать и сухо добавляет: – В следующий раз было бы мило с твоей стороны предупредить о ее приезде заранее, чтобы Саре не пришлось готовить для нее комнату в спешке. И чтобы ей не пришлось добираться сюда на такси. – Что… Мать уходит прежде, чем он успевает задать вопрос. Стефано приглаживает волосы и проверяет галстук. Идей, кто бы это мог быть, у него нет. Вернее, есть одна, но она слишком безумна. Тем не менее, Стефано спускается и идет к библиотеке. Откуда доносится знакомый голос. – И все это время он считал, что я мальчик, представляете?! Отец громко смеется. – Прости его, – просит он. – Он не виноват, это наследственность. Боюсь, моя. – Хотите сказать, вы тоже свою жену восемь лет мальчиком считали? – Нет, но я тоже долго не замечал очевидное. Стефано догадывается, что имеет в виду отец. Он и сам долгие годы не замечал, что мать мало похожа на женщину, которой скоро исполнится сорок. Нерецца бурчит, что, если ей нальют еще бокал, она подумает о прощении. А потом радостно вскакивает, завидев Стефано – и чуть не проливая вино на ковер. – Что ты здесь делаешь? – А ты все такой же зануда, Фано. Ты все никак меня к себе не приглашал. Пришлось пригласиться самой. Но ты ведь все равно мне рад, правда? Отец улыбается и качает головой. Поднимается из кресла и говорит, что оставит их одних. – Вы мне нравитесь, – сообщает ему без обиняков Нерецца. – Ты мне тоже, – отвечает он. Будто такие заявления – дело обычное. Нормальное даже. Отец подмигивает ей, прежде чем закрыть дверь. Стефано краснеет. А Нерецца отставляет бокал и хлопает в ладоши. – Я подумала: зачем ограничиваться европейскими университетами? До начала учебного года полно времени. Надо посмотреть все. Ваши тоже. Ты ведь мне покажешь? Стефано сам ни черта не видел, но может только согласиться.* * *
– Фано, ты спишь? Стефано лежит на своей кровати и проклинает тот день, когда согласился взять один номер. «Это дешевле, – безапелляционно заявила Нерецца. – У нас почти не осталось денег, а новый чек твой отец пришлет не раньше понедельника. Я не согласна отказываться от ужина, только чтобы сберечь твои чувства.» Тогда это звучало практично. И убедительно. Но лучше бы он остался ночевать на улице под дождем. – Фано, мне страшно. – Это просто шторм. – И холодно. – Мне сходить тебе за дополнительным одеялом? – Фано, если ты не перестанешь изображать из себя идиота, я вернусь в Париж. Нерецца щелкает выключателем. И без света Стефано знает, что сейчас она серьезно смотрит на него и ждет ответа. Понимает, какого именно ответа. Только произнести его Стефано боится. Поэтому они молчат. Наконец Нерецца откидывает одеяло, приглашая. Она соврала, что замерзла. По сравнению с ней Стефано кажется ледяной глыбой, и Нерецца недовольно ворчит, оплетая его руками и ногами. Утыкается носом ему в ключицу. Кровать в этом мотеле слишком узкая для двоих, и потом Стефано придвинет свою. Но позже. – Не уезжай, – просит он. – Не буду, – обещает Нерецца. – Не сегодня. Шторм же. – А потом? – Ты мне скажи. Стефано молчит. Но она в одиночку пересекла ради него океан, и заслуживает хотя бы узнать, что это было не зря. Поэтому он собирается с духом и говорит ей три слова, которые давно хотел и боялся произнести.* * *
– Мы ведь успеем вернуться к Рождеству? – Думаешь, без нас они не справятся? – Справятся. Но приедет Фрэнки, и я хочу посмотреть, как он будет знакомиться с вашим отцом. А ты не хочешь? Стефано бы тоже на это посмотрел. И на отца, и на самодовольное лицо Франческо, когда тот поймет, что не все рады такой партии. Стефано очень любит свою сестру, но он все еще боится за нее. И все еще хочет ее защитить. Однако… – Я не хочу, чтобы это кончалось, – признается он. Нерецца выглядывает из-под одеяла. В мотеле холодно, поэтому Стефано видны только всколоченная челка и кончик носа. Но темные глаза смотрят на него предельно серьезно. – Почему это должно закончиться? – Мы вернемся. – Отдадим подарки, поздравим и поедем двадцать шестого дальше. У нее все это всегда звучит так просто. – Что нам там делать? До лета еще полно времени. И потом – кто сказал, что нам нужно начать учебу сразу же? Подумаешь, пропустим год. Ничего не закончится, пока ты не захочешь. – Обещаешь? Стефано спрашивает не только о праздниках. Еще слишком рано, и у него нет кольца. Сейчас он вообще может предложить ей разве что обвенчаться по-быстрому в Лас Вегасе. Совсем не то, что подходит девушке из семьи Джованни, даже если Нерецца согласится. Но… Нерецца находит его руку под одеялом и переплетает пальцы. – Да.